2 СТРУКТУРА ПСИХИКИ

Данные события — например, убийство первобытного отца или введение табу на инцест, — представляют собой комбинацию сексуальных и агрессивных элементов, которые так или иначе были связаны с серьезными угрозами выживанию человечества. Степень воздействия этих травм была различной и зависела от стрессов среды, а также от кумулятивного фактора (фактора сложения), т. к. за столетия существования человечества травмирующие ситуации многократно повторялись. Практически Фрейд провел точную параллель между условиями существования первобытных людей, индуцирующими расовые травмы, и психическими условиями, которые вкупе с воздействием внешней среды вызывают детские неврозы.
Аналогичным образом условия, благоприятствующие возникновению символов, были строго ограничены. Хотя символов насчитываются тысячи, бессознательные идеи, выражаемые символами, ограничены небольшим количеством примитивных интересов, касающихся тела самого субъекта, членов его семьи и явлений рождения, сексуальности и смерти. Несомненно, большинство символов имеет сексуальный характер. Они построены на примитивной идентификации, воплощают компромисс между подавляющими и подавляемыми склонностями, всегда конкретны и представляют собой возврат к более простым формам восприятия. Кроме того, путь развития настоящей символики — это необратимый путь от бессознательного к предсознанию. Так, символом фаллоса является змея, но фаллос никогда не бывает символом змеи. Если у Юнга символ рассматривается как конкретное изображение абстрактной идеи, то здесь символ считается конкретным изображением недоступной более идеи — например, змея изображает фаллос, а не просто власть, мужественность или сексуальность.*(Несомненно, наиболее веский и авторитетный анализ символики дан Эрнстом Джонсом в его статье «Теория символики» (Papers on Psycho-analysis, 1949).
Также, по мнению Фрейда, в символике не заложено никаких «высших» идей; наоборот, производные от бессознательного, сохраняющиеся в акте создания символа, являются препятствием к разработке более реалистических представлений. Независимо оттого, прав ли был Фрейд, считая, что символы суть отпечатки филогенеза, или правы многие фрейдисты, предпочитающие считать, что символы воссоздаются заново в ходе развития каждого индивидуума, одно можно считать фактом: эти теории не имеют ничего общего с мистическими образами Коллективного Бессознательного, которые Юнг именовал архетипами. Однако наиболее убедительным свидетельством того, что сближения позиций не произошло и пропасть между фрейдовской и юнговской системой остается непреодолимой, можно считать тот факт, что несмотря на очевидный интерес Фрейда к психофизиологическим аспектам конституционного фактора, этот интерес всегда был подчинен его вниманию к бессознательным аспектам развития индивидуума. Экскурс Фрейда в область исследований филогенеза не затронул целостную структуру его метапсихологии. Совершенно не соответствует истине и утверждение, согласно которому, сформулировав концепцию Ид, Фрейд заложил фундамент сближения с системами Юнга. Напротив, концепция Ид в огромной степени укрепила фрейдовскую теорию строения психического аппарата и привела к разработке эго-психологии, в рамках которой могли быть адекватно представлены осложнения психического развития раннего периода жизни. Все первичные инстинкты берут свое начало в Ид, из которого развивается само эго. В результате усилий эго часть Ид может подняться на уровень предсознания. Другие его части туда не поднимаются, и из них формируется собственно бессознательное. Если то, что заложено в Ид, начинает угрожать безопасности эго, даже то, что надежно представлено в предсознании, может быть снова опущено на уровень Ид подавлением. Травмы, как правило, остаются на уровне бессознательного и в случае их реактивации подавляются. Наконец, конституционный фактор действует на эго через ид. Разработав концепцию Ид, Фрейд сумел сохранить и укрепить тот ряд детально разработанных открытий, касающихся развития бессознательного у индивидуума, которые являются его неоспоримым вкладом в прогресс психологической науки.
Здесь, как мне кажется, можно добавить к указанным ранее критериям практической оценки психологических систем еще один. Удовлетворительная психологическая система должна не только быть способной объяснять осложнения в развитии психики; она должна быть целостной. Чтобы не превратиться в не стоящую внимания серию импровизаций, ей необходимо быть систематичной. Если не считать случаев, когда данные наблюдения указывают на существование противоречий в функционировании самой психики, психологическая система не должна содержать чересчур много противоречий. И наконец, она должна быть в состоянии описывать иерархию функций в соответствии с признанными стадиями психофизиологического развития человека. Суммируя структурные аспекты психологических систем Юнга, мы, следовательно, вправе задать вопрос: сходятся ли в них концы с концами, не слишком ли много в них противоречий и вообще имеют ли они, собственно, какое-либо психофизиологическое значение.
Можно сказать, что последний из этих критериев — наиболее фундаментальный. Независимо от того, понимают они это или нет, сторонники динамической психологии взвалили на себя огромную ответственность. Они могут признавать это или не признавать, но они связали себя с теорией, согласно которой структура психики возникает на основе психофизиологической потребности в регуляции психических сил, а это свидетельствует, что главенствующий фактор психической деятельности динамичен. В этом отношении задача, стоящая перед сторонниками динамической психологии, та же, что стоит перед всем человечеством, а именно: отыскать методы и средства, с помощью которых можно регулировать первобытные силы психики без ущерба для способности человека адаптироваться к своей естественной среде или к социальному окружению, созданному им в ходе его групповой деятельности. Какие бы теории развития и функционирования психики ни выдвинули приверженцы динамической психологии, эти теории не должны противоречить основной посылке этой психологии, согласно которой наиболее мощная из систем психики — это та, в которой заключены инстинктивные силы человека. Очевидно, что утверждать при этом, будто бы поверхностные образования, психические орудия или функции могут спонтанно вызывать принципиальные изменения в глубинах систем бессознательного, было бы несовместимо с этой гипотезой. Приверженцам динамической психологии нельзя утверждать и то, и другое одновременно.
Будет справедливо напомнить, что в начале своей карьеры психолога Юнг был горячим приверженцем динамической психологии. В сущности, первые шаги в психологии он сделал приблизительно через двенадцать лет после того, как Фрейд открыл бессознательное и сформулировал свою теорию неврозов и происхождения сновидений. Юнг, который тогда работал в институте Бухгольца в качестве старшего ассистента Блейлера, был членом руководимой Блейлером исследовательской группы, назначением которой была проверка теорий Фрейда, в особенности решение вопроса о существовании детской сексуальности. Покойный доктор Брилл из Нью-Йорка, пользовавшийся среди психиатров большим авторитетом за свою научную честность и последовательность, описывает, как в 1907 году, прибыв в Цюрих, он обнаружил, что персонал института с энтузиазмом занимался этой работой уже более года.* (Psycho-analytic Psychiatry, 1948). В свете произошедшего впоследствии отступничества Юнга то, что сообщает Брилл, немаловажно: «Юнг был старшим ассистентом и в то же время очень пылким и воинственным фрейдистом..., (Он — Э. Г.) производил впечатление человека, полностью убежденного во всем (фрейдистском — Э. Г.), ...высказать какие-либо сомнения во взглядах Фрейда значило обрушить на себя его гнев».
Для психиатра совсем неудивительно узнать, что несколько лет спустя Юнг отрекся от своих фрейдистских убеждений и посвятил свою профессиональную жизнь пропаганде теорий и систем, которые, если бы они соответствовали истине, не оставили бы от фрейдизма камня на камне. Хотя время от времени Юнг снисходительно признает «ограниченную» применимость фрейдовских теорий, его собственная система упорно, хотя и не всегда логически последовательно противостоит фрейдизму. Вообще для отступников фрейдизма характерно страстное желание произвести на свет какое-нибудь теоретическое построение, которое, отрицая ценность самых фундаментальных открытий Фрейда, в то же время использует фрейдовскую терминологию таким образом, чтобы извратить ее первоначальное значение и таким образом сбить с толку неискушенного читателя.