2 СТРУКТУРА ПСИХИКИ

Тот факт, что последовательность психического развития младенцев и детей можно проследить и разбить на периоды, а также то, что из месяца в месяц и из года в год структура как сознательных, так и бессознательных элементов их психики все более усложняется, тот факт, что на примитивные функции младенческого возраста постепенно накладываются более сложные функции, которые, хотя и достаточно примитивны, все же больше напоминают взрослые, чем младенческие — все это, по-видимому, нимало не заботит Юнга. Более того, всякому фрейдисту, который возьмет на себя труд всерьез проштудировать учение Юнга, будет трудно избавиться от ужасного подозрения, что Юнг — это просто-напросто психолог дофрейдовского периода, который, попав поначалу в бурный водоворот фрейдистской мысли, с тех пор делал все от него зависящее, чтобы примириться с психологией сознательного.
С отступниками фрейдизма такое случается сплошь и рядом. Так, Брейер, откровенно испугавшись глубины вод, в которых он оказался, выбрался на берег и зарекся впредь интересоваться динамической психологией. В той откровенности, с какой Брейер выразил свое профессиональное и социальное смятение, есть даже некоторое обаяние. Другие отступники действовали по-другому. Ранк отрекся от своих фрейдистских убеждений и создал «реактивную психологию», в которой все развитие психики, как нормальное, так и патологическое, связывалось с вариациями пережитой «родовой травмы». Недавно разработанная Клейн система детской психологии утверждает, что психическим развитием управляют системы, появляющиеся в первые шесть месяцев жизни. Хотя Адлер развил бурную деятельность вокруг факторов воздействия внешней среды, его «воля к власти» — это, в конечном счете, реакция на конституционные факторы. Хорни, с другой стороны, отказавшись от динамической психологии, занялся дотошным изучением поверхностных шероховатостей характера. Можно сказать, что все попытки открытого или скрытого отрицания фрейдовских взглядов на функционирование бессознательного сводятся к трем типам: во-первых, можно ограничиваться средствами психологии сознания или поверхностного предсознания, во-вторых, преувеличивать важность конституционных или непосредственно постнатальных факторов и в-третьих, вообще перестать заниматься психологией.
Из этих трех методов наименее уязвим для научных аргументов метод преувеличения значения преструктурных элементов психического развития. Дело в том, что в исследовании психологии ребенка имеется момент, ранее которого проверить теорию непосредственным научным исследованием материала невозможно. Этот момент наступает тогда, когда у ребенка появляется способность понимать значение мыслей, выраженных в словесной форме. Другими словами, нет возможности исследовать психику детей, а значит — составить полноценное представление об их бессознательном в тот период, когда они еще не в силах понять объяснений исследователя. Единственный критерий, который можно применить для анализа теорий — это правдоподобие, а такой критерий чрезвычайно шаток. В этом, как я полагаю, и заключена основная привлекательность юнговской концепции Коллективного Бессознательного. Правдоподобие — фактор субъективный. Понять, что происходит в голове двухлетнего ребенка, достаточно трудно. Ученому, которому приходится анализировать индивидуальность грудных младенцев, трудно устоять перед соблазном избежать столь неблагодарного труда, заявив: все, что нам неизвестно или непонятно в этой области, обусловлено конституционными факторами — тем более если «содержание», которое приписывается этим конституционным факторам, служит цели представить в аллегорической форме предысторию расы. Весьма романтичный ход, и к тому же избавляющий от необходимости вести скучные, неудобные и запутанные исследования в детской.
Однако было бы вопиющей несправедливостью предположить, будто Юнг — не более чем романтик от психологии. Идея, согласно которой онтогенез как в психической, так и в соматической сфере повторяет в смазанной форме историю филогенеза, была полезна для многих психологов.*(Онтогенез — развитие индивидуума, филогенез — развитие расы). Ее приложение к психической сфере, однако, требует строжайшей дисциплины; и, при прочих равных условиях, предпочтение сле-лует отдавать объяснениям в рамках индивидуального развития. Нужно признать, что строить какие-либо догадки о природе бессознательных процессов мы можем только на основе непосредственных интроспекции или рассказов о них; что психофизиология требует допустить возможность существования конституционных отклонений; и, как минимум, мы должны исследовать эмбриональные стадии индивидуального развития, чтобы проверить, не предоставляют ли они убедительного объяснения тех психических явлений, которые послужили Юнгу основой для его теории расового или коллективного бессознательного. Таким образом, оценивая значение юнговских архетипов, мы должны исследовать примитивные мыслительные процессы ребенка, в особенности тот архаический процесс, который именуется формированием символов.
Недостаток места не позволяет мне дать подробное описание факторов, которые влияют на мыслительные процессы маленького ребенка; среди наиболее важных — конкретная и главным образом визуальная природа умственных представлений в раннем возрасте; особая природа тех психических склонностей или механизмов (первичных процессов), которые регулируют бессознательные функции, в особенности механизмов сгущения, вытеснения и идентификации; рудиментарная природа реакций на объект в раннем возрасте; доминирующее влияние ранних инстинктивных целей, которое, будучи усилено фрустрацией, ведет к постоянной проекции на предметный мир характеристик, присущих субъекту; и, наконец, влияние вытеснения на сохранение резкого различия между первичными процессами системы бессознательного и вторичными процессами, характерными для системы предсознания, фактически неспособной к расширению до развития способности к словесному изложению, которая следует за обучением речи и стимулирует интеллектуальную деятельность. Хотя продукты мышления первых лет жизни неясны и зачастую непонятны, они представляют собой вполне заслуживающие уважения успехи на поприще конкретного мышления; более того, в подавляющем большинстве случаев было бы совершенно неестественно, если бы ребенок мыслил по-другому.
Следует признать, что наблюдать эти первые продукты бессознательного мышления в чистом виде не представляется возможным. Даже в сновидениях и мышлении шизофреников влияние системы предсознания на окончательное формирование идей и представлений совершенно очевидно. Латентное содержание сновидения можно распознать только после того, как его распутают из клубка сознательных и/или предсознательных ассоциаций. Можно даже сказать, что бессвязность и нелогичность сновидений в большой мере вызвана происходящим во время сна вторжением первичных процессов в сферу предсознания. Аналогичное смешение (сгущение) первичных и вторичных процессов можно наблюдать и у шизофреников. Во время глубокой психической регрессии, сопровождающей их заболевание, они теряют контакт с внешними объектами своих влечений и взамен устанавливают с жизнью некий иллюзорный контакт. Отсюда их бредовые идеи и галлюцинации, которые неподготовленному наблюдателю кажутся столь нелепыми. Однако шизофреники никогда не теряют контакта с своей предсознательной системой. Следует заметить: начиная постепенно восстанавливать связь с жизнью, на первых порах они играют со словами, а не с натуральными объектами. Результаты этой игры в течение длительного времени могут показаться такими же абсурдными, как и бред и галлюцинации в период регрессии. Только в течение первых нескольких месяцев жизни нашей психикой управляют исключительно первичные процессы, но увы, мы не в состоянии наблюдать их непосредственно.
Возвращаясь к юнговским архетипам, следует заметить: главная и самая поразительная черта этих образований — высокая степень предсознательной обработки этих в большой мере изобразительных представлений. Когда Юнг утверждал, что мифологические образы проходят «обработку», он невольно сделал свою теорию коллективного архетипа уязвимой для серьезной критики. Дело в том, что после предварительного периода, когда наиболее насущные потребности ребенка удовлетворяют его родители, а целенаправленная деятельность с его стороны при этом минимальна, трудно представить себе какую-то инстинктивную потребность, которая не будет истолкована ребенком исходя из его опыта, то есть исходя из его личного мировоззрения в данный момент, характерными чертами которого у двухлетних детей являются домыслы об окружающем мире и частое принятие желаемого за действительное.