I. ВСТРЕЧИ ЛЮДЕЙ И ВНУТРЕННЯЯ СВЯЗЬ

Что из приобретенных сведений может быть реализовано и интегрировано развивающейся личностью, страдания которой являются составляющими ее роста? Можно задаться вопросом о причинах появления указанных методов. Не являются ли они альтернативой непосредственным и уязвимым межличностным связям? При отсутствии личностной связи между востоком и западом, севером и югом получают широкое распространение своего рода сети психологического «шпионажа», необходимого для общения. Вместо слов «слушай», «прислушайся» раздаются призывы «осторожно», «берегись»...
Все методы удовлетворения любопытства блокируют встречу личностей. Пытаясь с помощью этих методов разрушить «оборонительные сооружения» собеседника, консультант лишь вызывает у него тревогу, что сопровождается «ужесточением охраны». Не получается свободного, непринужденного рассказа. Человек сдерживает эмоции, чтобы не выдать себя.
Иными словами, первая преграда на пути к узнаванию другого состоит в желании его узнать. И вот здесь мои потребности приходят мне на помощь. Если моя потребность быть аналитиком или консультантом действительно присуща мне, соответствует моему призванию, является составной частью реализации моей личности, то я могу выразить эту потребность, не вторгаясь в личностный мир другого человека, используя свои профессиональные знания. Тогда мои вопросы не будут порождаться любопытством, а мои сведения не будут являться результатом отчужденного наблюдения. Вопросы явятся составной частью моих усилий, направленных на изучение природы человека, включая мою собственную. На вопросы такого рода нет ответа, но они порождают ответный отклик, и процесс поиска их решения представляет собой спонтанное движение двоих в направлении сущности исследуемой проблемы. Любопытство в отношении фактов и деталей уступает место размышлению. Отказываясь от методик опроса, спрашивающий освобождает отвечающего от идентификации с сутью своих ответов, от вербальных ловушек, касающихся ситуации, в которой этот отвечающий оказался, и случайных жизненных происшествий, от чувства вины за сказанное. Беседа, избавленная от инквизиторской модели, превращается во встречу.
«Prudens quaestio dimidium scientiae»2. Заданный из любопытства неосторожный вопрос не только посягает на тайну, внутренний мир и ценности человека. Он нарушает также дистанцию. У всех животных есть природное чувство дистанции. Птицы, сидящие на телеграфных проводах, чайки на ограждениях пирса располагаются на определенном расстоянии друг от друга. Сидящая на стене бездомная кошка остается на месте при моем приближении, но стоит перешагнуть через некую невидимую черту, как она мгновенно бросается прочь. Цирковых зверей дрессируют, изменяя дистанцию между ними и дрессировщиком. Львов выпускают на арену по одному, и они сидят каждый на своей подставке, довольно далеко друг от друга. Если дрессировщик подходит к ним слишком близко со своим стулом или хлыстом, он вызывает в животном реакцию «убегай или сражайся». Оно должно либо убегать, либо отбиваться лапой и рычать. Признаком укрощения животного служит постепенное сокращение его природной дистанции. Животное проявляет доверие, разрешая укротителю или другому животному сокращать его «критическую дистанцию», подходить все ближе, не отвечая на это приближение инстинктивной реакцией.
При встрече людей включается та же самая схема. В процессе развития цивилизации мы приобрели способность различать физическую и психологическую дистанции. Мы можем стоять в переполненном лифте или раздеться на осмотре у врача, не чувствуя, что наша психологическая дистанция как-то нарушена. К нашим услугам психологические «защитные сооружения», за которыми мы чувствуем себя в безопасности. Однако при встрече двух людей на связь между ними все же влияют глубинные реакции природной дистанции. Проблема дистанции, расстояния, на которое можно приблизиться, присутствует при каждой встрече. Люди, говоря о которых, используют слово «истерия», видимо, слишком быстро идут на сокращение дистанции. Другие, которых называют людьми шизоидного типа, сохраняют ее даже при выражении своих чувств. В ситуации, когда человек входит слишком быстро, жестикулируя, задавая вопросы, требуя признаний, легко может быть нарушена природная дистанция и включена реакция «убегай или сражайся». Тогда после одной беседы человек больше не приходит. Не обладая возможностью сразиться с вами, он убегает.
У каждого человека своя дистанция; более того, нельзя ожидать полного раскрытия какой-либо важной проблемы, пока для этого нет достаточного психического пространства. Важная проблема наполняет человека болезненным смятением. Кажется, что она целиком заполняет его жизнь, обладает огромным весом, пронизывает все отношения. У нее нет ни начала, ни конца, и к ней невозможно подступиться, если ей не будет предоставлено значительное психическое пространство. Одновременно она остается в своем собственном психическом пространстве, для которого характерны напряженность, депрессия или нервозность, горечь, тоска. Такую проблему можно решить, только войдя в нее и живя в той атмосфере, в которой она существует.
Если человек дистанцируется от своих проблем, демонстрируя это их четким описанием, использует специальные термины, свободно сообщает о травмирующих случаях, то можно с уверенностью сказать, что он опускает важнейшую, ключевую их часть. Поскольку психологические проблемы — это не то, что люди имеют, а то, что они собой представляют, то нередки случаи, когда, лишь проработав с человеком немало времени, иногда до года, можно подойти к пониманию сущности проблемы, уяснить, зачем человеку вообще понадобилось обратиться за помощью.
Большие цирковые кошки входят в клетку в установленном ими самими порядке, руководствуясь чувствами симпатии и антипатии. Некоторые львы не хотят идти следом за другими, некоторые из них соглашаются находиться рядом только после борьбы, а иные идентифицируют себя с сильнейшими или с дрессировщиком. Сходство с таким поведением животных очевидно при групповой работе с людьми. Дрессировщик всегда занимает клетку первым; это его пространство, что львы и признают. Так же поступает аналитик или консультант: он первым приходит в свою приемную, это его комната, его пространство. Тигр, занимая в зоопарке новую клетку, метит все ее углы. Он ставит метку на границах своего жизненного пространства. Аналитик (или консультант) тоже раскладывает в комнате свои вещи, вешает что-то на стену, красит деревянные предметы в свой любимый цвет.
Впуская человека в мою комнату, я неосознанно соблюдаю паттерн поведения животного в клетке. Природа — мир территорий, разделенных запахами, пересеченных следами, организованных иерархически. В моей приемной может найтись место для другого, только если я добровольно потеснюсь, если я сам освобожу пространство, достаточное для того, чтобы он мог войти и не раствориться в моем могуществе, не растеряться перед моим авторитетом, а остаться заключенным в свою собственную атмосферу. Чтобы другой мог открыться и заговорить, консультант должен отступить. Я должен отступить, чтобы предоставить место другому. Недостаточно назвать такое поведение терапией, центрированной относительно клиента, ибо, пока он находится в моей комнате, он никогда не будет центром, а его проекции переноса на терапевта выразят его представления о своем подчиненном положении. Изъятие переносных проекций (а не выход навстречу другому) представляет собой сильный акт концентрации, модель которого можно найти и в мистической еврейской доктрине. Бог вездесущий и всемогущий был везде. Он заполнял вселенную своей Сущностью. Как в таком случае могло произойти сотворение мира? Оно не могло осуществиться путем излучения, ибо свободное пространство отсутствовало, поскольку его наличие означало бы не- совершенство Бога, означало бы существование места, где Его нет. И Господь, созидая мир, должен был отойти от него. Он создал другого, уменьшив себя («ужавшись»). Из этой доктрины возникли многочисленные мистические гипотезы, касающиеся скрытого величия Бога, и соответствующие размышления в отношении мистического человека, который содействует созиданию собиранием творческой энергии, отходом и уходом из внешнего мира. Применительно к человеку мой отход помогает реализо-вываться другому.
Иоанн Креститель определяет парадокс дистанции фразой «sin arrimo у con arrimo»*( Приближаясь без приближения лат. ).
В то время как аналитик только в редких случаях встречается с анализандом за пределами своей приемной, а врач еще реже посещает пациента на дому, священник имеет редкую возможность входить в дом подопечного и осуществлять свои пасторские функции в привычных для него условиях. Все дискуссии, касающиеся «визитов» священника, разногласия по вопросу о том, может ли он позвонить по телефону своему прихожанину, если испытывает в отношении него беспокойство, должен ли он посещать женщину, когда ее муж отсутствует, а она дома одна, допустимо ли присутствие детей,— иными словами, весь круг вопросов, связанных с проблемой психологической дистанции в человеческих отношениях, правильнее относить к разряду проблем, касающихся самого подхода, а не техники поведения. Под влиянием психотерапии и медицинской модели аналитиков священники все чаще стремятся принимать своих внушающих тревогу прихожан у себя в кабинетах (в своих «берлогах», «норах», «обителях»).