Глава 2. Психологическое значение стыда

Стыд в библейском рассказе о рае

Каков архетипический аспект эмоции стыда? В предыдущей главе мы показали, что стыд можно рассматривать как врожденный аффект (Izard, 1977г.), что означает его незаменимость в психической организации. На протяжении веков архетипические переживания и способы поведения кристаллизовались в форме мифических идей. Мифы задают спектр средств выражения, символизм, чувственная окраска и стиль воображения которых стимулируют нас к бесконечному созерцанию и толкованию. Как заметил индолог Генрих Зиммер: «Пытаясь обсуждать символ, люди скажут своими объяснениями болыие о своих собственных ограничениях и предрассудках — только когда они захвачены его смыслом, они соприкасаются с глубинами символа».
(Zimmer, 1938:11)
Тем не менее, исследование мифа расширяет наше понимание и стимулирует новые психологические открытия. В нашей собственной культуре самый важный миф, касающийся темы стыда и вины — это библейский рассказ о рае (Книга Бытия 3:1-24). Эта запись происходит от так называемого Яхвиста и может быть датирована приблизительно Х-IX веком до нашей эры — временем кризиса многих священных традиций. В повествовании о рае чувства стыда и вины описаны как происходящие от неповиновения воле Бога, строго запретившего людям вкушать от Древа познания. До этого проступка, как заявляет библейский текст, «оба они были обнаженными — мужчина и его жена — и не знали стыда». Но после вкушения от Древа познания их глаза открылись и «они узнали, что были наги; и сделали себе набедренные повязки из скрепленных фиговых листков» (Книга Бытия 3:7). Так как Бог приближался, они спрятались, и он был вынужден позвать Адама: «Где же ты?» Адам спрятался, потому что осознал, что наг. «Я испугался того, что наг, и спрятался». «Кто тебе сказал, что ты оказался нагим?» — был вопрос Бога. Признание Адамом своей наготы выявило его нарушение запрета Бога. Это было доказательством того, что он вкусил от Древа познания. С этого момента он узнал о добре и зле и, следовательно, лишился ощущения райской «унитарной реальности». (Neumann, 198
Можно заметить, что этот мотив потери рая не относится исключительно к истории творения в иудаизме, позднее использованной в христианстве. Многие африканские мифы повествуют о том, как ошибка или нарушение запрета привели к мгновенной потере. Древние греки также считали, что их собственный Золотой век был утрачен по вине человека. Хубрис (на греч.), что буквально означает «гордыня» или «самонадеянность» — это слово, которое они использовали для человеческого поведения, выходящего за пределы, установленные божественным порядком бытия. Можно обнаружить классический пример хубриса в мифе о похищении огня Прометеем. В нем люди приобретают нечто принадлежащее богам, они заполучили в свои руки божественные привилегии. Библейский Бог полагает, что Адам совершил такое же преступление, когда он говорит: «Смотри же, человеку суждено стать подобным нам в знании добра и зла» (Книга Бытия 3:22; см. также Jacoby, 1985).
Эта способность рассматривать все через противоположности лежит в самом основании человеческого сознания. Она несомненно фактически определяет человеческую природу. Парадоксальным образом она является как преступлением против божественного замысла, так и возможностью, данной Богом. По Гердсру, человеческое существо — это создание свободное от природы. В отличие от других созданий, люди не целиком привязаны к природе посредством своих инстинктивных дарований. Они могут и должны противопоставлять себя природе, в этом источник их самонадеянности, одинокости и потерянности. Адольф Портман описывал человеческое бытие как «открытость миру и свободу выбора» — качества, которые отличают человека от животных, «обусловленных окружающей средой» и «ограниченных инстинктами» (Portmann, 195 . Открытость миру и свобода воли предполагают определенную потерю инстинктивной уверенности. Тем не менее, человеческие существа не способны целиком оторваться от своих биологических и инстинктивных оснований, какими бы рудиментарными те не были. Одно из самых трудных напряжений, с которыми человеческие существа должны справляться как вид, происходит от одновременной принадлежности к природе и сознательной рефлексии ее. Поэтому не удивительно, что мы воспринимаем сознание как обоюдоострый меч и даже как «первородный грех».
Доктрина первородного греха в ее современном понимании восходит к Августину, который жил в 354-430 гг. Именно он прежде всех остальных свел эту первородную вину к сексуальности. В этом на него, очевидно, повлияли современные ему течения неоплатонизма и гностицизма, утверждающие, что дух должен быть освобожден из плена телесности и инстинктивности. Хорошо известно, что после обращения в христианство, Августин, который в молодости вел активную эротическую жизнь, захотел изгнать дьявола сексуальности Вельзевулом нетерпимости. Для него грехопадение прежде всего явилось причиной сексуальности, началом «похоти» или «вожделения». С другой стороны, Августин хотел показать, что возможны сексуальные отношения без плотских желаний. Эта идея легла в основу его теории «брака в раю» (Grimm, 1972). После Августина грехопадение стали интерпретировать главным образом как причину сексуальности, хотя эта точка зрения не основывается на библейском тексте. Я считаю, что Августин нанес много вреда своей теорией «брака в раю». Я думаю, что эта доктрина привела к нереалистической концепции сексуальности и мнению, что сексуальное желание можно обуздать силой воли. Теория Августина послужила зародышем в развитии сексуальной этики враждебной не только инстинкту, но также и женщине.
В моей книге «Тоска по раю» (1985), я размышлял над несколькими аспектами рассказа о рае с психологической точки зрения. Меня особенно интересовала идея первородного греха в связи с психогенезом совести и вины. Но я не коснулся чувства стыда, также упомянутого в этой истории, и мне хотелось бы заполнить этот пробел здесь.
Впервые чувство стыда появилось, когда «у Адама и Евы открылись глаза». Попробовав плод с Древа познания, они осознали, что наги. Конечно, они уже были наги ранее, но это не заботило их и не смущало, так как в этом не было ничего необычного. Реакция стыда вспыхнула от осознания.
Следующее наблюдение также представляет психологический интерес. Чувство стыда было столь невыносимым, что «мужчине и его жене» нужно было что-то сделать. Решением было изготовление защитной набедренной повязки из фиговых листков. Это было творческое действие, мотивированное стыдом, действие в сторону цивилизации. Тем не менее, остается вопрос, почему первые люди должны были почувствовать смущение друг перед другом и даже перед Богом после того, как они вдруг осознали свою наготу. В рассказе этот факт представлен так, как будто дальнейших объяснений не требуется. Как я уже говорил, может быть просто стыд полного обнажения себя имеет архетипические основания. Такова, по-видимому, характерная черта нашего вида, первичный симптом человеческого отпадения от единства с природой, поэтому возник повод говорить о грехопадении. Люди больше не могут наслаждаться ситуацией, когда они действовали естественным образом в отношении того, что является естественным. И именно это послужило для Бога доказательством того, что «грех» сознания состоялся.
Конечно, было бы неверным интерпретировать вкушение плода познания как первый акт любви. Эта каким-то образом возобладавшая точка зрения создала ветхозаветную связь между сексуальными отношениями и познанием. Во многих местах мы читаем, что Авраам, Исаак, Яков и другие патриархи «познали» своих жен ночью, после которой эти женщины зачали сыновей. Даже сегодня мы описываем первый акт любви как потерю невинности.
В шумерско-вавилонском эпосе о Гильгамеше, связь между ростом человеческого сознания и сексуальным опытом даже более явная, чем в повествовании о рае. В нем Энкиду, природный человек, живущий с животными и понимающий их язык, соблазнен на акт любви Иерадулой, священной проституткой. Этот поступок отчуждает его от своей изначальной природы и лишает его понимания языка животных. Такой символизм предполагает, что человеческий сексуальный акт не просто «инстинктивно-животное» явление, он включает богатую реальность субъективного опыта: идеи, фантазии и мысли.
Присущий людям стыд физической наготы имеет также психическое и, следовательно, символическое значение. Первое осознание людьми своей наготы совпало с первым восприятием образа своего собственного тела или телесной формы. Таким образом возникли различия. Вместе со знанием добра и зла появилась способность различать «я» и «ты», субъект и объект. Адам и Ева больше не были одним целым, они стали осознавать, что они два разных человека — его обнаженное тело и ее обнаженное тело. Каждый нуждался в сокрытии своей наготы от другого — потребность, которая ведет к взаимной дифференциации, а также к процессу индивидуализации.