Про селфи и селфи-зависимость

Прежде всего, селфи – это неотъемлемая часть современной культуры. Культуры, в которой очень велика роль визуальных образов и очень серьезно переосмысливается и переопределяется понятие публичности. Лет 20 назад было гораздо более четкое разделение профессий на публичные и не-публичные и публичность человека в первую очередь определялась его принадлежностью к той или иной профессии. С развитием социальных сетей, с одной стороны, и гаджетов, существенно упростивших процесс фотографирования, с другой, все мы стали намного более публичными людьми, может быть за исключением тех, кто вообще принципиально не имеет аккаунтов.

И эта публичность вызывает разные реакции. Для меня, например, - это тяжкая повинность – делать фото и групповые селфи, в том числе, на мероприятиях, которые я провожу в рамках Гильдии Психотерапии и Тренинга, и выкладывать их в сетях. Есть и другая крайность, когда человек каждый свой шаг делает публичным и это становится своего рода навязчивостью.

Опасность здесь, на мой взгляд, не в самом селфи, а в том, что жизнь аккаунта становится более реальной, чем реальная жизнь владельца этого аккаунта. Человек становится средством для наполнения своей странички в фейсбуке, контакте, твиттере и т.д. А это уже нарушение категорического императива И.Канта! По сути, человек перестает быть человеком, теряет свою «субъектность». Селфи, связанные с риском для жизни – это такой кульбит сознания. Фотография, выложенная на страничке, - это часть виртуальной реальности, где опасность для жизни грозит только необходимостью перезагрузить игру. А реальная жизнь становится средством для получения удачной фотографии. И это касается не только селфи. Трагедия в Аргентине, в которой погибли французские олимпийцы, по одной из версий, тоже была следствием погони за удачным кадром. И это не первая трагедия на реалити-шоу, ведь само это сочетание указывает на размывание грани между "шоу" и "реалити". Технические возможности позволяют сделать очень реалистичными на экране невозможные по законам нашего физического мира вещи. А вот попытка сделать такую же красивую картинку "в реале", не прибегая к компьютерной обработке, подчас оказывается несовместимой с жизнью, которая происходит в физическом, а не виртуальном мире.

Сам по себе процесс фотографирования себя вроде бы не представляет никакой угрозы. Ни для самого человека, ни для окружающих. Когда я думаю об этом, вспоминаю одну женщину, встреченную во время круиза. Я была там с мужем и дочкой. Фотографироваться во время круиза, что может быть естественнее! Мы все и фотографировались: друг друга, группами, в разных местах и позах. Она это делала ежеминутно и только в виде селфи. Сначала решили, что человек на работе – репортаж делает или что-то в этом духе. Потом засомневались. Очень уж трудно было представить, кто может быть читателем такого репортажа. С ней вместе был сын-подросток. Ни разу не видела, чтобы она фотографировала его или вместе с ним. И вообще создавалось впечатление, что он за ней присматривает и о ней заботится, а не наоборот. А вот это мне, как специалисту, работающему с людьми химически зависимыми и с людьми, выросшими в семьях алкоголиков, уже очень знакомо. В таких семьях очень часто родители и дети меняются местами. Дети, смирившись с тем, что родителям недосуг о них заботиться, начинают сами опекать своих родителей. И, похоже, что не только употребление химических веществ или игровая зависимость, но и навязчивое фотографирование себя может приводить к таким деструктивным последствиям.

Тогда, навязчивое селфи можно рассматривать, как симптом. У меня нет опыта работы с клиентом, который бы сказал: «Помогите освободиться от селфи-зависимости!». Мне даже трудно представить, что это вообще может стать причиной обращения. Но, обычно, зависимость «не ходит одна без другой», почему в литературе принято говорить о зависимом, или обсессивно-компульсивном типе личности. И поведенческие зависимости имеют тенденцию к усугублению, если их, конечно, не корректировать. Поэтому, мне кажется, что повод для обращения может быть какой-то другой, а склонность к навязчивому селфи будет своего рода маркером, указывающим на зависимую структуру личности. Если же посмотреть на навязчивое желание видеть самому и предъявлять другим свое изображение, как на попытку реализации какой-то потребности, то на ум приходят очень ранние истории детско-родительских отношений. Одна американская коллега, занимающаяся терапией ранних детско-родительских отношений и сравнительным анализом таких отношений в разных культурах в своей книге “Dancing dialogue” (Suzi Tortora) говорит о таких первичных общечеловеческих потребностях: быть увиденным, услышанным, поддержанным и обнятым. Увиденным, как видите, на первом месте! И если эта потребность не была должным образом когда-то удовлетворена, то человек, начав делать селфи, как все вокруг, вдруг обнаруживает, что он не может этого не делать. Как алкоголик, который осознает, что пьет, не как все, а полностью потерял контроль над своим употреблением.

Другое возможное объяснение связано с таким явлением, как нарциссизм. Формирование личности по нарциссическому типу тоже связано с особенностями ранних детско-родительских отношений. А современная визуальная культура и доступность технологий собственного «тиражирования» может выступать, как провокация для людей, имеющих выраженный нарциссический радикал. Более того, есть современные работы, предсказывающие, что 21 век будет веком нарциссизма. Что такой тип развития личности становится все более распространенным и эта тенденция будет нарастать.

Возвращаясь к селфи, связанным с риском для жизни. Опять-таки, это совершенно нормальное явление, вспомним фото «Команда покорителей Эвереста» и т.д., пока присутствует чувство реальности. То есть опасность оценивается, как реальная. Склонность подвергать свою жизнь опасности тоже может быть симптомом. Склонность к риску – «адреналиновая наркомания» - часто сопровождает иили предшествует развитию зависимости от химических веществ – алкоголя иили психостимуляторов чаще всего. Может быть также одним из проявлений посттравматического стрессового расстройства (ПТСР) иили последствием пережитого насилия. Здесь на ум приходят герои Достоевского, в частности, «тварь дрожащая» Родиона Раскольникова. Федор Михайлович – страстный игрок и глубоко травмированный человек, как никто другой точно мог описать переживания своих героев. Возможно, что литературная деятельность стала для него способом самоисцеления, соединив глубокое самоисследование и отстранение, возникающее при создании художественного продукта. Техники, используемые в современной арт-терапии и при немедикаментозной терапии химической зависимости.

Так может ли быть «подшивка» от селфи? Думаю, что даже, если ее придумают, то она будет столь же малоэффективна, как и при лечении алкоголизма и наркомании. Как и любое симптоматическое лечение, если речь не идет о простуде и гриппе. Признание того, что возникновение новой зависимости – симптом социального неблагополучия, а люди, подверженные ей больше остальных, просто оказались более уязвимыми, - думаю, будет более эффективным.

По аналогии с химической зависимостью наиболее эффективными оказываются немедицинские, немедикаментозные и часто бесплатные формы помощи. Возникнут ли группы «Анонимных Селфи-голиков»? Не знаю. Думаю, что это могло бы быть эффективным, как опыт проживания безусловного принятия и поддержки, которого, как мне кажется, не хватает людям, одержимым фиксацией образа себя. Профессиональная психотерапевтическая помощь также будет полезна. Причем в форме длительной глубокой психотерапии. Поскольку речь, по всей видимости, идет о ранних детских психологических травмах, то быстрого результата ждать не приходится. Сочетание групп поддержки (типа «12 шагов») и профессиональной помощи видится мне идеальным вариантом, как и при других видах зависимости.