Джейн Вольф. Руда

Кем была Джейн Вольф?

Редко нам удается познакомиться с жизненным путем человека, , работавшего по телемитской системе подготовки Кроули в Чефалу целых три года, и после этих лет, проведенных с Великим Зверем, достигшего некоторых результатов. К тому же это была женщина, и она смогла справиться с испытаниями Кроули, как и позже Карл Гермер, а это значительный подвиг!

Начнем с самого начала. Сара Джейн Вольф родилась в Санкт-Петербурге, округ Клэрион, Пенсильвания, в 4 часа утра 21 марта 1875 года. Читатель отметит, что она родилась в том же году, что и Кроули, но на 6 месяцев ранее дня его рождения 12 октября.

Ей дали имя Сара Джейн, но когда она начала сценическую карьеру, то оставила только имя Джейн. Она была средним ребенком, её брат Джон был на год старше, а младшая сестра Мэри Кей родилась ровно через год и один день, в тот же год, когда умер их отец. Джон долгие годы прожил в Монтане, а жизни Джейн и Мери Кей были тесно связаны.

Мать детей была настроена против их отца, говорила о нем в уничижительной манере и больше никогда не была замужем.

Дети провели свои ранние годы на ферме своего дедушки в Пенсильвании, где жизнь их была прекрасной и свободной. Они гуляли, шалили, играли с кошками, собаками и лягушками, которых считали своими игрушками и друзьями. Джейн любила лазать по деревьям и прыгать в зернохранилище. Она вела себя как сорванец, и обычное для девочек времяпрепровождение было ей не интересно.

Джейн обожала своего дедушку и устраивалась у него на руках при любой возможности. Он был очень занятым человеком, и снабжал семью почти всем необходимым в провизии и работе по ферме. Бабушка трудилась на кухне и готовила особые пенсильванские сладости для семьи и наемных рабочих. Джейн и её обожала, и каждый раз, когда её шлепала или наказывала мать, она бежала к бабушке и рассказывала ей об этом. Мэри Кей позже отмечала, что у них было слишком много начальников.

Мать Джейн читала детям лучшие книги – «Потерянный Рай» Мильтона, «Сказание о Старом Мореходе» Кольриджа и другую поэзию, и, конечно же, Библию. Джейн прочитала первый роман в подростковом возрасте.

Когда Джейн было шесть лет, семья отправилась на зиму во Флориду, где дети замечательно проводили время, дикие как индейцы. Но школа стала испытанием для обеих сестер из-за одной девочки, постоянно дразнившей их, говоря «О, волки съедят меня!». Обе сестры возвращались домой в слезах.

Когда Джейн было семь и восемь лет, семья жила в МакКнайтстауне всего в четырех милях от фермы деда, которую они всегда с удовольствием навещали. В течение этого периода Джейн пережила серьезный приступ крупа, второй в её жизни, первый был еще в младенчестве. В восьмилетнем возрасте Джейн с семьёй снова переехали, на этот раз в Кештаун. А дети по-прежнему наслаждались свободной жизнью, гуляя, лазая по деревьям и крышам, в школе играя в мяч, и занимаясь многими другими активными видами спорта. Джейн предпочитала играть с мальчиками и не могла оставаться спокойной в течение долгого времени.

В десять лет Джейн и её брат поступили в сиротский приют и школу при церкви. За обучение Джона было заплачено, а Джейн разрешили посещать занятия бесплатно. Позднее мать Джейн настаивала на том, что именно здесь у её дочери начались проблемы с желудком. Слишком часто Джейн была вынуждена есть столь отвратительную для неё пищу, что выбегала из-за стола, и её рвало.

Джейн была развита не по годам и обгоняла в учебе всех девочек, но в церковной школе ей пришлось вернуться на более низкий уровень. Эта школа сделала жизнь Джона похожей на ад, и через два года он её бросил.

В тот же период, когда дети прятались в кустах на ферме, Джон показал обеим сестрам свои половые органы. Можно только догадываться о викторианских правилах поведения, бытовавших в то время.

В эти годы Джейн подхватила тиф, она слегла в постель на Рождество и соблюдала постельный режим еще несколько недель после. К Пасхе она поправилась и встала из постели. Но в периоды лихорадки у неё почти каждый день носом шла кровь. Также в те годы из-за слишком узкой обуви у неё постоянно болел большой палец на левой ноге, что привело к образованию жуткого нарыва, воспалению и постоянным болевым ощущениям, прошедшим только после того как она переехала в Калифорнию в 1910 году.

Когда Джейн было тринадцать, семья опять вернулась на ферму и оставалась там до тех пор, пока ей не исполнилось девятнадцать. В шестнадцать она целый год наслаждалась опьяняюще свободной и активной жизнью в школе-интернате. После подобного опыта, дом для Джейн стал слишком тесным и маленьким, и она начала мечтать о будущем, фантазируя о мужчине своей мечты, как любят делать все молодые девушки. К этому же времени относится и её первое мистическое переживание. Она высоко забралась на дерево. Мир, казалось, открылся ей в свете своего величия и великолепия, и пока еще смутные ощущения пробудились в молодой девушке.

В возрасте девятнадцати лет она поступила в Бизнес Колледж Истмана в городе Пафкипси для подготовки к стенографической работе. Ей нравилось флиртовать с молодыми людьми, и именно тогда она встречает свою первую страсть, испанца из Пуэрто-Рико.^[1]

Её гордыня и презрение к слабости и немощности хорошо видны из её собственных слов об одном инциденте тех лет. «В Колледже Истмана был один профессор, калека, с двумя болтающимися ногами, лицо и тело у него были тучными, а руки, в какой-то степени не имеющие костей, были уродливыми и крючковатыми. Он настаивал на рукопожатии; его руки вызывали у меня очень неприятные ощущения. Однажды он заставил меня переписать длинную статью, потому что в одном месте я использовала множественное «мы» вместо «Я» или наоборот.

«Я ничего ему не ответила, молча посмотрела на него даже без тени эмоций. Но внутри я побагровела от ярости. Я хотела, чтобы он валялся у моих ног, чтобы я могла бить его своими пятками по лицу, сделав из него сплошное месиво»

После окончания колледжа Джейн отправилась в Нью-Йорк, где получила работу стенографистки за десять долларов в неделю. Из этих денег доллар уходил на занятия музыкой, один вечер в неделю. Она очень сильно старалась, но в дальнейшей жизни редко играла на пианино.

Первые два года в Нью-Йорке начались со счастливого отношения к жизни, всё представало ей в лучах солнечного света, она была столь наивной и верила, что каждый, улыбающийся ей или пожимающий руку, был настоящим и верным другом. Она настолько доверяла жизни и всем, кого она встречала, что незнакомцы часто спрашивали её, доводилось ли ей когда-нибудь быть несчастной.

Однако спустя два года она уже почти никогда не смеялась, а улыбка стала искусственной. Она носила маску безразличия и сама считала себя не более чем живым трупом. Она решила, что сцена станет для неё выходом из абсолютного отчаяния.

По её собственным словам, некоторые из её ранних психологических состояний действительно очень глубоко на неё воздействовали. « Сейчас я вспоминаю, что зажатость и уход в свой внутренний мир начались еще до приезда в Нью-Йорк. Мы потеряли уважение к матери из-за её ссор с бабушкой. Она не всегда была честна с нами. Она делала вещи, которые унижали и огорчали нас – и когда мы оставались наедине, и в обществе других людей. Мы чувствовали жестокое психологическое отвращение. Мы дошли до того, что не могли вступать с ней в психологический контакт – она казалась нам нечистой.

«Мать никогда не сталкивалась с запретами и наказаниями. В какой-то мере она была воспитана осторожно, а с другой стороны она вкусила грубый и пошлый деревенский образ жизни. Она делала то, что ей хотелось, не задумываясь о том, какие мысли и чувства это вызовет у нас». Позднее Джейн с удовольствием посмеивалась над манерами матери. Более терпимой её сделал жизненный опыт, но, будучи молодой девушкой, Джейн чувствовала омерзение и отвращение, которые выводили её из себя и вызывали несдерживаемую ярость. Она чувствовала, что это противоречило её истинной природе, потому что в тринадцать лет она была застенчивой и молчаливой.

Джейн десять лет проработала стенографисткой, пока её правую руку не поразил приступ неврита, и она больше не могла вести записи и печатать. Это событие подтолкнуло её к сценической карьере, которая привлекала её уже долгие годы, но она, казалось, так и не могла сделать к этому решающий шаг. Неврит решил эту проблему, и она стала думать о сценической жизни.

В этой области деятельности она была успешней и счастливей. Джейн работала с KalemCompany, киностудией, позднее экспериментировавшей с ранним кино. Так же, в течение года или двух Джейн разъезжала с Бастер Браун Шоу^[2]. Из Нью-Йорка она отправилась в Голливуд в 1910г, где играла в ранних немых кино, обычно в ролях второго плана, так как её лицо было сильным и решительным и явно не подходило для женского амплуа того времени. Она была великолепной актрисой и редко оставалась без работы.

Некоторые фотографии Джейн из её актерского портфолио около 1900г.

[1] Юноша, которого звали DelMoral

[2] В 1904 году во время участия в ярмарке в Сент-Луисе, руководитель, основавший компанию Bryan, Brown & Company позже известную как BrownShoes, встречает художника-аниматора, создавшего популярный газетный комикс «Бастер Браун». Главным героем был маленький мальчик в голландской шляпе и матросском костюме со своей сестрой Мэри Джейн и собакой по кличке Тайг, что было сокращением от Тигра. BrownShoes выкупило права на Бастера Брауна, чтобы рекламировать свою линию обуви для детей. В 1904-1930 проходили рекламные гастроли, в основном заключающиеся в выступлении одетых как Бастер Браун актеров. Они играли в театрах, универмагах и обувных магазинах.