Жертва или иллюзия: сторонники и противники психологических расстановок

Что такое расстановки?

Изначально они создавались как групповой психотерапевтический метод, призванный помочь справиться с семейными проблемами. На расстановках клиент проговаривает свою проблему с психотерапевтом-расстановщиком, после чего подбирает «заместителей» на роль своих близких и самого себя, смещает на них проблемные образы и расставляет их в пространстве. Сторонники метода считают, что во время расстановки клиент видит образы своего бессознательного и может менять их в желаемом направлении. Позже расстановочную схему стали расширять от уровня семьи на уровень народов и государств, сейчас их также применяют для решения практических проблем  —  например, в бизнесе.

Системные расстановки появились в Германии. Они базировались на анализе жизненных сценариев по Берну, классической системной семейной терапии, психодраме и гипнотерапии. В России метод в 2001 году представляли лично отцы-основатели направления, психиатр Гунтхард Вебер и психотерапевт Берт Хеллингер.

Спустя несколько лет между ними произошел раскол: Хеллингер заявил о себе не как о психотерапевте, а как о философе. Этому предшествовал конфликт в вопросе о роли жертв и агрессоров — с точки зрения Хеллингера, агрессоры и жертвы принадлежат к одной системе, поэтому человека, совершившего насилие, нужно включать в систему, а не исключать из нее, чтобы восстановить баланс в семье и исключить повторение проблемы в следующих поколениях. Заместители агрессоров говорили, что их влечет к своим жертвам непреодолимая сила, которой они не в состоянии сопротивляться — ее он и назвал «движением духа». Этот метод получил название «новые семейные расстановки». Сторонники классических системных расстановок изменений не приняли и исключили имя Хеллингера из названия метода.

В России системные расстановки признаны направлением психотерапии и консультирования Общероссийской профессиональной психотерапевтической лигой (ОППЛ). Она же называет другие методики, использующие слово «расстановка» или ссылки на Хеллингера, «ненаучными» и «приносящими вред клиентам и пациентам». Впрочем, это не мешает сторонникам новых системных расстановок проводить сессии для клиентов и обучающие семинары для специалистов.

«Такие дела» узнали, что думают о расстановках и их трактовке насилия сторонник классических системных расстановок, преподаватель-практик расстановок и полевой терапии, а также врач-психотерапевт, сторонница доказательной медицины.

Михаил Бурняшев, кандидат психологических наук, системный семейный терапевт, директор Института консультирования и системных решений (ИСКР), руководитель направления “Системно-феноменологическая психотерапия (консультирование) и клиент-центрированные расстановки»

Как развитие классических системных расстановок наш институт разработал травма-ориентированную расстановочную работу и клиент-центрированные расстановки. Главные фокусировки терапевта в этой работе клиент, его благополучие и результат, определяемый самим клиентом. Если мы понимаем, что перед нами сидит человек, у которого в личной или родовой истории была травматизация или насилие, то с подобным клиентом нельзя работать, как с обычным человеком, даже в подходе классических системных расстановок.

“Новые семейные расстановки”, “движения духа” или “полевые практики”, распространяемые Hellinger Sciencia и их последователями, – это, по сути, новый вид секты, основанной на философских догматах, и они не имеют ничего общего с психотерапией и практической психологией. В середине 2000-х годов у одного из основателей семейных расстановок Б. Хеллингера появился ничем не подтвержденный философский догмат, что всем в мире движет “дух”, и все люди якобы ведомы этим “духом”, они осознанно и неосознанно выполняют его волю, и поэтому все и вся, что делают разные люди, правильно, в мире не существует разделения на добро и зло. Из этой точки зрения начинают возникать все проблемы у тех, кто следует этой “философии”, потому что в этом взгляде отсутствует общечеловеческая этика.

Отсюда и начинаются все «закидоны» последователей “позднего” Хеллингера, например: инцест в семье это “правильно”, насилие это “нормально”, насильственный секс является «действующим», что он нужен для того, чтобы женщина «собралась» и получила силу «мочь», изнасилование женщин на войне служит “излечению” мужской агрессии, и женщины должны с этим безропотно согласиться и радоваться, что они таким образом служат “духу”. Обычно так же поступают в тоталитарных сектах, там женщин коллективно насилуют и готовят из них рабынь и смертниц, единственное, что после этого «может» женщина — это убивать других и в конечном итоге убить и себя.

В «новых семейных расстановках» или «полевых практиках» на эмоциональное состояние клиента внимания практически не обращают, а смотрят лишь на то, что происходит в пространстве расстановки, так как, по мнению Хеллингера, именно там действует «дух» или «поле», которое ведет клиента и его окружение, и с которым клиент должен согласиться и следовать ему, часто вопреки своим чувствам и воле.

Такая установка, при доверчивом согласии клиента, ломает защитные механизмы его психики, приводит к возникновению травмирующих ситуаций прямо во время работы или через некоторое время после нее, что приводит к депрессиям, обострению симптомов, а в некоторых случаях психозам и последующей психиатрической госпитализации. В «новых семейных расстановках» и «полевых практиках» ведущий ни за что не отвечает, всю ответственность возлагают на клиента, а часто просто его обвиняют: «Ты сама отвечаешь, что это насилие произошло». Получается, девочка, которая растет и оформляется в женщину, уже ответственна за то, что становится объектом сексуальной агрессии отца, брата или деда. А когда ее, жертву насилия, заставляют сказать насильнику: «Я тебя хочу», то это просто безумие. Если клиент соглашается произнести такую фразу, то происходит застревание в травме. Проблемная модель фиксируется, а человек еще больше застревает в состоянии вины и думает, что теперь ответственность за то, что произошло, лежит на нем. Такой философией можно оправдать действие любого преступника, ведь всем движет «дух» или «поле», а клиент, чтобы у него не возникало проблем, должен со всем согласиться.

Елена Веселаго, Директор Центра Современных системных расстановок

Со своей стороны я не веду критику Хеллингера. Я знаю, как тяжела наша работа, и глубоко сожалею о срывах, которые с ним иногда происходят. Это может случиться с каждым, особенно с первопроходцем. Я хорошо разбираюсь как в классических расстановках, так и в расстановках «Движения духа», я имела возможность видеть их в оригинале. На современном этапе уже не актуально разделение на “старые” и “новые” расстановки, в расстановках существует огромное разнообразие стилей, и большинство их них уже даже не хеллингеровские – ни по философии, ни по технологии.

В начале своей работы Хеллингер сам двигал фигуры и искал решение, опираясь на принципы системной семейной терапии. Но в какой-то момент он не стал переставлять фигуры и увидел, что они двигаются к хорошему решению сами, без терапевтических воздействий. Он несколько лет пытался понять, что происходит, и пришел к осознанию, что ими движет высшее, то есть Дух. Что неудивительно для бывшего монаха — или, наоборот, удивительно, что он много лет разбирался и Дух не видел. Придя к этому пониманию, он так и стал работать: ставит некоторое количество фигур и ждет решения. Это и есть расстановки «Движения духа». Чтобы решение пришло, терапевт должен находиться в особом состоянии, Хеллингер называет его “пустая середина”. Это медитация. Можно сказать, что Хеллингер преподает не метод, а медитацию. Специалисты, прежде всего психотерапевты, пытались сделать из этого строгий метод — примерно с тем же успехом, как робота учат писать картины.

В настоящее время я определяю свою практику как полевую терапию — это отдельное новое искусство. Полевая терапия — это чтение поля и поиск решения для человека (или группы). Здесь есть примерно 15% расстановок, 20% шаманской работы и 65% уникальных находок именно для души этого человека. Этих находок никогда раньше не было, потому что все люди уникальны. Но есть методики, где и как искать.

Чтение поля — это искусство. Оспаривать описания прочитанного — все равно что оспаривать музыку. Я могу описать, какую музыку я слышу, но это не «мнение», это поэзия. Расстановочной концепции о том, что мы “должны” видеть в поле, не существует — есть поэзия разных расстановщиков и полевых терапевтов. Поэтому я могу сказать слова, описать свое видение, но не разрешу выдавать это за мнение, тем более от лица целого метода, потому как расстановщики все разные.

Сейчас я уже не хочу тянуть расстановки за собой в свое видение. Также я хотела бы освободить полевую работу от жесткой привязки к имени Хеллингера — количество наработок, имеющих другое авторство, уже очень велико, а лично Хеллингер выражал жесткое неприятие моей деятельности. Полевая терапия — свободное непатентованное название работы в поле для помощи человеку, семье и сообществу.

Я не знаю, надо ли говорить, что я не разделяю идей «женщина сама хочет насилия», «девочка сама соблазняет папу» и тому подобного, что приписывают мне обезумевшие комментаторы? Например, когда-то я делала работу для женщины, которая была жестоко изнасилована (ниже детали изменены). Насильник назвал ее «детка моя», и она испытала первый в жизни оргазм после долгих лет неудовлетворенности с мужем. И просила еще и еще. Эта женщина пришла с тем, что не может вступать в отношения и сгорает от стыда и вины. Ее душа запуталась. Я полем разделила то насилие и то, как папа называл ее «детка моя», а мать ревновала, [то есть] я как бы “научила” ее отдельно переживать нежность к отцу (и разрешить ее себе, даже если мать в гневе, видя это), а отдельно видеть событие насилия и свои в нем чувства. Женщина поправится теперь. Здесь можно сказать, что насилие парадоксальным образом служило раскрытию любви.

Я готова приложить усилия для понимания темы насилия иначе, чем «она жертва, его в тюрьму». Тот насильник, который сказал [женщине] «детка моя», он доверил жертве услышать и пережить эти слова, потому что он сам, если бы услышал это, умер бы от боли. Так его не называли и не назовут. Таким образом насильник ищет место для [своей] боли и находит. А у нее боль подозрительно похожа — это закон полевого резонанса [то есть подобные ощущения вступают в резонанс]. Вероятно, их боль является продолжением боли их родителей. Потому они и не могли являть нежность. И далее, и далее на несколько поколений… Полевая терапия урегулирует эти болевые резонансы для всех. Даже тех, кто не обращался за терапией. То есть ее матери и его отцу тоже станет легче, если они живы, напряжение спадает.

Глубина человеческой психики безмерна, и расстановки и полевая терапия — один из способов ее познавать. Познание редко бывает простым, однозначным и удобным. За познание нельзя травить, даже если выводы, к которым приходит ищущий человек, кажутся вам непонятными, “ненаучными”, странными, страшными и опасными.

Амина Назаралиева, врач-психотерапевт

Хорошим тоном на сегодняшний день считается перед началом каких-либо вмешательств проводить исследования их эффективности и безопасности. Это широко распространено в рамках доказательного подхода в медицине.

[В России] Принципы доказательной медицины применяются в некоторых отдельных клиниках с хорошей репутацией, но, к сожалению, они в меньшинстве. В большинстве учреждений у нас сложилась зависимость от того, что думают «лидеры мнений» — например, заведующий кафедрой или академик. Этот подход оправдывал себя в прошлом, но он совершенно не оправдывает себя на сегодняшний день, когда мы можем собирать статистические данные, проводить исследования. Один из его серьезных минусов в том, что очень легко впасть в «гуруизм», если не иметь представления о доказательном подходе. Отсюда вырастает минное поле проблем в отечественном здравоохранении, и в том числе в психотерапии. Научно обоснованных методов в психологии пока очень мало: в частности, это когнитивно-поведенческая терапия и ее направления, они наиболее исследованы на сегодняшний день. Все остальное исследовано плохо или не исследовано вообще.

Мне не удалось найти ни одного исследования безопасности и эффективности расстановок при посттравматическом стрессовом расстройстве, депрессии и работе с пострадавшими от насилия (включая домашнее, поскольку в его рамках совершается огромное число изнасилований). Все, что мне удалось найти, — это единичные исследования на достаточно маленьких выборках в целом здоровых людей. Здоровые люди, похоже, могут извлечь пользу из расстановок, которые мне видятся скорее духовным опытом, чем серьезным терапевтическим инструментом.

Ситуация с [Еленой] Веселаго — это ситуация с гуруизмом. Люди доверяют ее словам, не подвергая их никакой критике и не проверяя их, и мы получаем то, что получаем: множество людей, которые начинают обвинять жертв и искать внутри жертвы насильника. Даже те расстановщики, которые существуют в психологическом сообществе, имеют другой взгляд на эту проблему.

По данным ВОЗ, каждая третья женщина сталкивалась с насилием. Что тогда не так почти с миллиардом женщин? Какое такое свойство у них может быть, кроме того, что они оказались в неправильном месте в неправильное время, а рядом был насильник, который принял решение воспользоваться этим? Все попытки объяснить поведением женщины то, что ее изнасиловали — это, на мой взгляд, моральное преступление, потому что они поддерживают виктим-блейминг. Ее тело не могло «сказать “да”», никто не выбирает быть изнасилованным.

В действительности насилие случилось не потому, что в “поле” что-то не так, а просто потому, что оно очень распространено — вне зависимости от того, уверена ли женщина в себе или нет, одета ли “правильно”, смотрит ли в глаза. Нет такого поведения, кроме как запереться в замке и ни с кем не общаться, которое бы гарантированно защищало от насилия.

В рамках доказательного подхода есть исследования в когнитивно-поведенческой терапии пострадавших от домашнего насилия. Там можно обсуждать силу доказательств, качество исследований, но, так или иначе, есть исследования, пусть и небольшие, которые показывают, что [этот подход] помогает женщинам не становиться повторно пострадавшими в тех же отношениях или в новых.

В 2011 году вышла публикация, в которой впервые исследовалась связь снижения ПТСР и депрессии с уменьшением эпизодов межличностного насилия в адрес обратившихся женщин (речь идет о физическом, сексуальном, эмоциональном и экономическом насилии. —  Прим. ТД). Исследования доказали, что если женщина начинает выздоравливать, у нее снижаются ПТСР и депрессия, то это уменьшает риск ревиктимизации.

Но если женщине говорить, что она сама виновата, это только ухудшит ее психическое состояние. Она оказывается в порочном круге: сначала она подвергается насилию, у нее в связи с этим развиваются депрессия и ПТСР, и потом расстройства сами по себе повышают риск того, что она может быть виктимизирована снова. Есть предположение, что механизм таков: насилие, которое предшествовало психическому расстройству, приводит к опустошению, отстраненности, смысл этих симптомов — справиться с болью и травмой. Такая “эмоциональная анестезия” притупляет реакции на сигналы опасности и может происходить так, что женщина не реагирует на признаки опасности межличностных отношений. Сами по себе последствия ПТСР, такие как гнев и эмоциональная дизрегуляция, могут приводить к большому числу конфликтов внутри отношений и таким образом подвергать более высокому риску межличностного насилия.

Авторы исследования подчеркивают, что очень важно не обвинять женщин в насилии над ними. Хочу подчеркнуть: за насилие несет ответственность насильник, потому что это он принимает решение о насилии, и именно он должен быть в фокусе юридических и прочих мер, связанных с ограничением его свободы.

Психотерапия должна быть второстепенна, ключевую роль должны играть законы — защита со стороны государства, полиции, шелтеры (убежища для женщин. — Прим. ТД), охранный ордер. Мы должны фокусироваться на превентивных мерах, делать все, чтобы насилие не произошло. Пока в нашей стране помощью пострадавшим от насилия занимаются только психотерапевты, будут по-прежнему гибнуть люди. Можно сколько угодно проводить психотерапию, но потом агрессор может спокойно вернуться к себе домой, где живут его жена и дети, и делать там все что угодно, и ему ничего за это не будет.

Автор: Алена Агафонова