А. Е. Величенко. ТАЙНА ЙОГИ ШРИ АУРОБИНДО | ОГЛАВЛЕHИЕ Йога, философия и наука Европейская метафизическая мысль

Йога, философия и наука

Европейская метафизическая мысль – даже у тех мыслителей, которые пытались доказать или объяснить существование и природу Бога, или Абсолюта, – ни в своих методах, ни по своим результатам не выходит за пределы интеллекта. Однако интеллект не способен к познанию высшей Истины; он может лишь блуждать в поисках Истины и улавливать ее фрагментарные проявления (но не ее саму) и пытаться соединить их вместе. Разум не может достичь Истины – он может лишь пытаться сконструировать некий образ, дающий о ней представление, или комбинацию подобных образов. Поэтому результатом европейской мысли всегда должен быть агностицизм, скрытый или явный. Интеллект, если он искренне сознает, что подошел к собственным границам, должен вернуться назад и сказать себе: "Я не могу познать [все]; существует или, по крайней мере, мне кажется, что может быть, или даже должно быть Нечто запредельное, некая абсолютная Реальность, об истине которой я могу лишь догадываться: она либо непознаваема, либо не может быть познана мною". Если же интеллект на своем пути [познания] воспринял некий свет от того, что находится за его пределами, он может также сказать [обращаясь к душе человека]: "Вероятно, по ту сторону Разума есть некое сознание, ибо, мне кажется, я уловил его проблески и даже воспринял его указания. Если оно пребывает в контакте с Запредельным или же само является сознанием Запредельного и ты можешь найти способ его достижения, тогда это Нечто может быть познано, но только так и не иначе".

Поиск высшей Истины с помощью одного лишь интеллекта должен приводить либо к агностицизму упомянутого рода, либо к созданию некой интеллектуальной системы или умозрительной формулы. Уже были созданы сотни таких формул и систем и могут быть созданы еще сотни, но ни одна из них не будет окончательной. Каждая может иметь свою ценность для разума, а различные системы с их противоречивыми выводами могут иметь одинаковую привлекательность для умов равной силы и способностей. Вся эта работа спекулятивного мышления полезна тем, что она тренирует человеческий разум и помогает ему сохранять идею чего-то Запредельного и Высшего, к которому он должен стремиться. Но интеллектуальный Рассудок может лишь невнятно говорить [о нем] или на ощупь [продвигаться] к нему, или же пытаться обнаружить отдельные аспекты его проявления в земном мире и даже отдельные конфликты между ними; однако он не способен проникнуть в реальность Абсолюта и познать его. До тех пор, пока мы находимся на территории интеллекта, беспристрастное рассмотрение всего того, что было предметом поисков и размышлений, непрерывное рождение всевозможных новых идей, а также формирование тех или иных философских представлений, мнений или заключений – это все, что нам остается. Такого рода бескорыстный поиск Истины, вероятно, является единственно возможной позицией любого широкого и гибкого интеллекта. И, тем не менее, любое заключение, полученное таким образом, может быть лишь умозрительным, оно не может иметь духовного значения и потому не может дать того убедительного опыта и духовной уверенности, которые так ищет душа. Если интеллект – наш высший возможный инструмент и нет иных средств достичь супрафизической Истины, тогда мудрый и широкий агностицизм должен быть нашей окончательной позицией. В определенной мере можно познать то, что проявлено, но Высшее и все, что находится по ту сторону Разума, должно навсегда остаться непознаваемым.

Только если за пределами Разума существует более величественное сознание и если оно нам доступно, мы можем войти в эту высшую Реальность и познать ее. Никакие абстрактные размышления о том, существует ли такое сознание или нет, никакая логическая аргументация не смогут помочь нам продвинуться хоть сколь-нибудь далеко. То, что нам действительно нужно, так это способ, с помощью которого можно обрести переживание этой Реальности, достичь ее, проникнуть в нее и жить в ней. Если мы это сможем, интеллектуальные размышления и умозаключения неизбежно отойдут на второй план и даже полностью утратят какой-либо смысл. Философия, интеллектуальное выражение Истины могут остаться, но лишь как средства выражения этого великого открытия и лишь в той мере, в какой его содержание вообще может быть передано в ментальных терминах для тех, кто еще живет в ментальном сознании.

Как видите, это отвечает на ваш вопрос о западных мыслителях, Брэдли⁶⁵ и прочих, кого поиски разума привели к идее об "Ином за пределами Мысли" и кто пытался, подобно Брэдли, выразить свои умозаключения о ней в словах, которые напоминают некоторые выражения из "Арьи".⁶⁶ Сама по себе эта идея не нова, она стара как Веды. В иных формах она повторялась в буддизме, христианском гностицизме, суфизме. С самого начала она была открыта не философами-интеллектуалами, а мистиками, следовавшими внутренней духовной дисциплине. Где-то между седьмым и пятым веками до Рождества Христова, когда люди – как на Западе, так и на Востоке – стали осваивать [духовное] знание с помощью интеллекта, эта Истина сохранилась только на Востоке; а на Западе, где интеллект стали воспринимать как единственный или высший инструмент познания Истины, она постепенно стала исчезать. Но и там она постоянно пытается возродиться; ее воскресили неоплатоники, а теперь, судя по всему, неогегельянцы и другие (например, русский Успенский⁶⁷ и один или два немецких мыслителя, я полагаю) пришли к ее пониманию. И все же есть существенное различие.

На Востоке, особенно в Индии, мыслители-метафизики пытались, как и на Западе, установить природу высшей Истины с помощью интеллекта. Но, во-первых, они никогда не придавали ментальному мышлению значения высшего средства в познании Истины, оставляя его на вторых ролях. Первое место всегда отводилось духовной интуиции, озарению и духовному опыту; умозаключения, которые противоречили этому высшему авторитету, признавались недействительными. Во-вторых, каждая философская школа обладала практическим знанием того, как можно достичь высшего состояния сознания, так что даже когда она начинает с Мысли, все равно ее цель состоит в том, чтобы придти к сознанию, пребывающему по ту сторону ментального мышления. Каждый основатель философской школы сочетал в себе мыслителя-метафизика и йогина (равно как и те, кто продолжал его работу или школу). Те же, кто были лишь философствующими интеллектуалами, почитались за свои знания, но никогда не считались открывателями истины; а те философские учения, которые не обладали достаточно мощными средствами [постижения] духовного опыта, вымирали и становились достоянием прошлого, потому что не были способны к духовному открытию и реализации.

На Западе все складывалось прямо противоположным образом. Мысль, интеллект, логическое рассуждение стали все более и более рассматриваться как высшее средство [познания Истины] и последний предел; для философии Мысль – это абсолютное бытие и конечная реальность (the be-all and the end-all). Истина должна быть открыта интеллектуальным размышлением и рассуждением; даже духовный опыт, если он признавался подлинным, подвергался суду разума – что полностью противоречит индийской позиции.

Даже те, кто понимает, что нужно выйти за пределы ментальной Мысли, и допускает существование супраментального "Иного", по-видимому, не могут избавиться от чувства, что достичь его можно лишь на пути преображающего очищения и возвышения все той же Мысли, что именно так следует обрести эту иную Истину, которая, наконец, избавит от ментальных ограничений и неведения.

И вновь западная мысль перестает быть живой и динамичной; она стремилась к теории [истинно-]сущего, а не к реализации [самой Истины]. У древних греков она еще оставалась динамичной, но служила, скорее, моральным и эстетическим, нежели духовным целям. Далее она продолжала развиваться в сугубо интеллектуальном академическом русле; став чистым умозрением, она полностью утратила знание о путях и практических средствах достижения Истины – с помощью духовного эксперимента, духовного открытия, духовной трансформации. Если бы не это различие, у ищущих, подобных вам, не было бы никаких причин обращаться к Востоку за наставлением; ибо в области чистого интеллекта западные мыслители столь же компетентны, как и любой восточный мудрец. Именно духовный путь – та дорога, которая ведет за пределы ментального уровня, от внешнего существа к глубочайшему Я – был утрачен чрезмерно интеллектуальным разумом Европы.

В тех фрагментах из Брэдли и Иоахима, которые вы мне передали, все еще просматривается интеллект, размышляющий о том, что существует за его пределами и строящий по этому поводу логически выверенные умозаключения. Однако он недостаточно подвижен для восприятия тех изменений, которые пытается описать. Если бы эти авторы выражали в ментальных терминах некую реализацию, пусть даже ментальную, некий интуитивный опыт этого "Иного, чем Мысль", тогда человек, готовый к нему, мог бы почувствовать его через вуаль языка, который они используют, и приблизиться к тому же переживанию. Или же, если бы по достижении интеллектуального заключения, они переходили бы к духовной реализации, отыскивая путь или следуя уже открытому пути, тогда человек вслед за их мыслью мог бы подготовить самого себя для подобного перехода. Но ничего подобного нет во всем этом напряженном мышлении. Оно остается в области интеллекта, и в этой области, без сомнения, превосходно, однако оно не ведет к духовному опыту.

Не "продумыванием" теории всего сущего, а благодаря изменению сознания может человек перейти от неведения к Знанию – Знанию, с помощью которого мы становимся тем, что познаем. Перейти от внешнего к изначальному и сокровенному внутреннему сознанию, расширить сознание за пределы эго и тела, вознести его с помощью внутренней воли, стремления и открытости к Свету, пока оно не выйдет в своем восхождении за пределы Разума, самоотдачей и отречением вызвать нисхождение супраментальной Божественной Силы, влекущее за собой трансформацию разума, жизни и тела – таков интегральный путь Истины.⁶⁸ Именно это мы называем Истиной в земном мире и к этому стремимся в нашей йоге.

* * *

Йога – это не предмет размышлений, а внутренний духовный опыт. Одна лишь заинтересованность неким комплексом религиозных или духовных идей не приносит никакой реализации. Йога означает преображение сознания; чисто ментальная активность не влечет за собой преображение сознания, она может принести лишь изменение разума. Если вы обладаете достаточно подвижным умом, он будет изменяться и дальше, переходя из одного состояния в другое, но не обретая при этом хоть сколь-нибудь надежного пути или духовного прибежища. И так до конца жизни. Разум может думать, сомневаться, вопрошать, принимать и отвергать то, что ранее принял, воздвигать ментальные конструкции и разрушать их, принимать решения и отказываться от них, всегда оставаясь на поверхности в своих рассуждениях и повинуясь поверхностным же указаниям. Действуя сам по себе, на большее он и не способен. Поэтому разум никогда не сможет достичь глубокого и несомненного переживания Истины. Он должен или погрузиться в безмолвие Атмана (Self) и освободить место для более высокого и свободного сознания, или заставить себя быть пассивным по отношению ко внутреннему Свету и позволить этому Свету использовать себя в качестве средства своего выражения, или же – изменить самого себя, перестав быть тем вопрошающим поверхностным интеллектуальным разумом, каким он является сейчас, и стать интуитивным интеллектом, разумом видения, способным к непосредственному восприятию божественной Истины.

Если вы хотите чего-то добиться на пути йоги, вы должны определиться раз и навсегда, какому пути собираетесь следовать. Нет смысла обращаться к будущему, а затем постоянно оглядываться назад в прошлое – таким образом вы никуда не придете. Если вы привязаны к своему прошлому, возвращайтесь к нему и следуйте тому пути, который тогда избрали, но если вместо него вы избрали этот путь, вы должны отдать себя ему полностью и не оглядываться каждую минуту.

* * *

Что касается сомнений и аргументов против них, я уже давно забросил это занятие, как только обнаружил его совершенную бесполезность. Йога – это не поприще для интеллектуальных дискуссий или диссертаций. Отнюдь не упражнением логического или полемизирующего разума может человек достичь подлинного понимания йоги или следовать ей. Дух сомнения, "благородного сомнения", а также требование, чтобы интеллект получил все необходимые доказательства и был судьей по любому вопросу – все это очень хорошо, но только в области внешней ментальной активности. Йога – не поле для ментальных упражнений, и потому сознание, которое нужно обрести, это не ментальное, логическое и пускающееся в полемику сознание. Как раз в ходе йогической практики и установлено, что пока разум (включая интеллектуальный, или логический, разум) не придет в состояние покоя, пока он не откроется в тишине и безмолвии высшему и более глубокому сознанию, видению и знанию, садхана не сможет достичь своей цели. По той же причине в индийской духовной традиции требовалась безоговорочная открытость гуру; что же касается обвинений, критики и нападок в его адрес, они всегда рассматривались как достойные осуждения и как наиболее вероятное препятствие в садхане.

Если бы дух сомнения мог быть побежден встречными аргументами, тогда в требовании устранить его с помощью логики был бы хоть какой-то смысл. Но дух сомнения сомневается ради самого себя, ради самого [процесса] сомнения: он просто использует разум в качестве инструмента [воспроизведения] своей целевой энергии (for its particular dharma), и это играет не последнюю роль, когда разум думает, что искренне ищет решение своих вполне обоснованных и постоянных сомнений. Кроме того, ментальные установки всегда различны – хорошо известно, что люди могут спорить до бесконечности, так и не убедив друг друга. Бесконечно отвечать на упорные и постоянно возвращающиеся сомнения, подобные тем, что так долго наполняют собой ашрам и препятствуют садхане, значит просто сводить на нет цель йоги и пойти против ее главного принципа, оставив надежду обрести когда-нибудь духовную или иную реализацию. Если кто и преодолевает свои самые глубокие сомнения, то лишь благодаря росту души в нем или же благодаря расширению сознания, но никак не иначе. На вопросы, возникающие из духа исследования, не агрессивного и самоутверждающегося, а как частного проявления жажды знания, ответить можно, тогда как "дух сомнения" ненасытен и неукротим.

* * *

Из тысячи ментальных вопросов и ответов лишь изредка находятся один или два, которые действительно несут в себе подлинную помощь – в то время как один-единственный внутренний ответ или небольшой рост сознания может сделать то, на что не способна вся эта тысяча вопросов и ответов. Йога развивается не благодаря наставлению (upadeša), а посредством влияния внутреннего сознания. Закрепить ваше состояние, переживание и т.д. и раскрыть себя для помощи [свыше] – гораздо важнее, чем спрашивать и отвечать.

* * *

Все знают – и мыслитель, признающий существование Духа, и материалист, – что мир для созданных или же естественно эволюционировавших в неведении и бессознании Природы существ – отнюдь не постель из лепестков роз и не тропа Света, приносящего лишь радость. Это трудное путешествие, борьба и битва. Это развитие, нередко болезненное, в котором взлеты сменяются падениями. Это жизнь, осаждаемая мраком, ложью и страданием. В ней есть свои ментальные, витальные и физические радости и наслаждения, но все они мимолетны (и все же витальное "я" не желает от них отказываться), и потому вслед за ними приходят отвращение, усталость и разочарование. И что тогда? Сказать "Божественное не существует" – легко, но это утверждение никуда не ведет: оно оставляет вас там, где вы есть, без всяких перспектив или выхода – ни Рассел⁶⁹, ни какой другой материалист не сможет вам сказать, куда вы идете или хотя бы куда вам нужно идти. Божественное не проявляет себя так, чтобы его можно было распознать в событиях внешнего мира – к этому выводу пришли многие. Эти обстоятельства – не результат деяний обитающего где-то безрассудного деспота: они созданы Силами, согласно природе каждого конкретного существа. Если проблему бытия человека сформулировать таким образом, то в ее решении мы действительно согласны сотрудничать. Эта работа тяжела, ее успех сомнителен, а трудности невозможно предвидеть? Тогда остаются лишь две возможности: уйти из этого мира в Нирвану, следуя буддийскому пути или Майяваде, или же погрузиться внутрь самого себя и найти Божественное там, раз уж его не удается открыть на поверхности. Те, кто предпринял эту попытку (а таких было немало – сотни и тысячи), свидетельствовали на протяжении столетий, что Оно здесь; вот почему [и поныне] существует йога. Это требует много времени? Божественное скрыто за густой пеленой своей Майи и не отвечает сразу или на ранней стадии практики на ваш призыв? Или же вы улавливаете лишь слабый мимолетный проблеск, а затем Божественное исчезает и ждет, пока вы будете готовы? Но если Божественное имеет какую-то ценность, неужели Оно не стоит некоторого беспокойства, времени и труда, чтобы последовать за Ним, и разве должны мы настаивать на том, чтобы обрести Его безо всякой подготовки и самопожертвования, страдания и преодоления трудностей? Воистину неразумно выставлять требования такого рода. Определенно, мы должны идти внутрь, за завесу, чтобы найти Его; и лишь тогда мы сможем узреть Его вовне, а интеллект будет не столько убежден, сколько вынужден признать Его присутствие, подтвержденное опытом, – точно так же, как человек, увидевший то, что ранее отрицал, уже не может продолжать отрицать это. Но для этого необходимо согласиться использовать определенные средства, развивать несокрушимую волю и упорство в работе.

* * *

С какой стати ваш отчаявшийся друг желает, чтобы все соглашались с ним и следовали той линии поведения и веры, которую он предпочитает? Такова несбыточная мечта любого политика, которая если и становится реальной, то лишь путем подавления человеческого разума и жизни, что и является высшим достижением человека действия. "Воплощенные" боги – гуру и духовные люди, – на которых он так горько жалуется, гораздо более умерены в своих надеждах и удовлетворяются горсткой (handful) или, если вам так больше нравится, ашрамом (Ashramful) учеников, и даже их они не ищут, а те сами приходят к ним. Так разве они – эти порицаемые [им] "воплощения" – не ближе к разуму и мудрости, чем политические лидеры? – конечно, если кто-либо из них не совершает ошибку, пытаясь создать универсальную религию, но это не наш случай. Кроме того, он упрекает вас в том, что вы утратили разум в слепой вере. Но чем же тогда является его собственной взгляд на вещи, как не разумной верой? Вы следуете своей вере, что совершенно естественно, он верит своему мнению, что также вполне естественно, но ничуть не лучше, раз уж вопрос стоит о вероятности достижения истины. Его мнение согласуется с его разумом. Точно так же мнение его политических оппонентов согласуется с их разумом, и все же они придерживаются взглядов, полностью противоположных его собственным. Так какое же из этих рассуждений представляется правильным? Противоборствующие партии могут спорить до посинения – но от этого они не станут ближе к решению. В конце концов, побеждает тот, кто сильнее или кому благоприятствует ход событий. Но кто может, взглянув на мир, сказать, что ход событий всегда (или хотя бы изредка) разумен, – или тогда любое событие может быть названо разумным? На самом деле не существует универсального непогрешимого ума, который мог бы выносить решения и быть третейским судьей в случае конфликта мнений: существует только мой ум, ваш ум, ум Х, ум Y, вариации которого ведут к бесчисленным разногласиям. Каждый рассуждает согласно своему представлению о мире, своему мнению, то есть в соответствии со своей ментальной конституцией и ментальными предпочтениями. Так есть ли смысл пренебрежительно отзываться о вере, которая все же дает то, за что можно ухватиться посреди всех противоречий этой непостижимой вселенной? Если бы человек мог достичь знания, которое [действительно] знает, тогда другое дело; но пока мы располагаем лишь неведением, которое спорит, – и тем не менее всегда остается место для веры, – даже той веры, которая может быть проблеском подлинного знания, хотя сама еще далека от него; однако нет ни малейшего сомнения в том, что она помогает достичь его. Вот небольшое рассуждение для вас! – подобно любым другим рассуждениям, убедительное для тех, кто уже убежден, но не для тех, кого нельзя убедить, – кто не принимает саму основу, на которой оно строится (dances). В конце концов, логика – это лишь осторожный и неторопливый танец разума, но не более того.

* * *

Конечно, ваш сон не был фантазией: это был внутренний опыт и его следует оценить по достоинству. Что касается остальных вопросов, в них столько взаимопереплетающихся трудностей, что я не чувствую себя готовым одним предложением разрубить этот Гордиев узел. Конечно, вы имеете право следовать истине вашего существа и не нуждаетесь в том, чтобы принимать предложения и решения Х. или кого-то еще. Человек нуждается в разуме и вере лишь до тех пор, пока не достиг несомненного озарения и более глубокого знания. И все же без веры он не сможет продвигаться вперед ни в каком направлении, тогда как без разума, лишь опираясь на посох веры, он способен вполне успешно идти даже во мраке. Да и сам Х. в своей вере опирается если не на Разум, то на разумные основания; и рационалист, или логически мыслящий человек, должен иметь какую-то веру, даже если это будет лишь вера в сам Разум, в его достаточность и авторитетность; точно так же, как верующий всецело полагается на свое исповедание как достаточное и авторитетное. Тем не менее и вера, и размышление способны и даже должны ошибаться, поскольку они – инструменты человеческого разума, природа которого состоит в том, чтобы порождать заблуждения, и [потому] они разделяют все его ограничения. Каждый должен продвигаться с помощью того света, которым обладает, несмотря на то, что на пути встречаются темные области, в которых он спотыкается.

Однако все это совсем не связано с вопросом о современной человеческой цивилизации. Она не является тем, что нужно спасать; спасать нужно мир и это, безусловно, будет сделано, хотя быть может не так легко и быстро, как того хотелось бы некоторым или как это им представляется, и совсем не тем способом. Настоящее непременно должно измениться, но посредством разрушения или нового творения на основе еще более великой Истины – это еще вопрос. Мать оставила его открытым и я могу только присоединиться к ней. В конце концов, умный человек, если он не пророк и не директор Мадрасского астрологического бюро, нередко должен довольствоваться состоянием вопрошания. Ни оптимизм, ни пессимизм не оправданы: они лишь склонность разума или темперамента.

Давайте же без крайнего оптимизма и крайнего пессимизма "подождем и посмотрим".

* * *

Вера в духовные феномены, которая требуется от садхака, – это не темная, а просветленная вера, это вера в свет, а не в тьму. Скептически настроенный интеллект называет ее слепой, потому что она отказывается руководствоваться внешними проявлениями или фактами, которые кажутся бесспорными, – ибо вера ищет истину по ту сторону явленного и потому не нуждается в костылях доказательства и очевидности, чтобы идти вперед. Это интуиция – интуиция, которая не только ожидает опыта, подтверждающего ее, но и ведет к этому опыту. Если я верю в самоисцеление, то через какое-то время я выясню способ, каким можно себя вылечить. Если я верю в трансформацию, я могу придти к тому, что овладею процессом трансформации или раскрою его тайну. Но если я начинаю с сомнения и следую дальше с еще большим сомнением, то как далеко я смогу продвинуться на этом пути?

* * *

Что касается вопроса об одолевающих веру сомнениях, то вы упорно придаете этому слову совсем не тот смысл и масштаб, который я с ним связываю. Я должен буду написать не одно, а несколько писем, чтобы прояснить свою точку зрения. Мне кажется, что, говоря о вере, вы имеете в виду абстрактную веру, которая действительно является разуму и чувствам в сомнительной форме ничем не обоснованных утверждений. Я понимаю под верой живую интуитивную убежденность внутреннего существа в истине сверхчувственных феноменов, которые не могут быть доказаны каким-либо физическим свидетельством, но при этом именно они и являются содержанием опыта. С моей точки зрения, эта вера является первым наиболее благоприятным (однако совсем не обязательным – ибо вера не всегда предшествует опыту) шагом на пути к желанному переживанию. И если я так настаиваю на вере – даже не столько на положительной вере, сколько на отказе от априорного сомнения и отрицания, – то лишь потому, что вижу, как эти сомнение и отрицание становятся орудием в руках препятствующих [развитию йоги] сил...

Почему я называю отрицание материалиста априорным? Да потому, что он отказывается даже обдумать и рассмотреть то, что отвергает, – он сразу начинает с отрицания, подобно Леонарду Вульфу с его вздорными суждениями (with his "quack, quack"), лишь на том основании, что противоречащее его собственным теориям не может быть истинным. С другой стороны, вера в Божественное, в его Милосердие, йогу, гуру и т.д. не априорна, ибо она опирается на огромный человеческий опыт, который накапливался в течение столетий и тысячелетий, равно как и на опыт индивидуального интуитивного восприятия. Поэтому [вера] – это интуитивное восприятие, подтвержденное опытом сотен и тысяч тех, кто пережил его до меня.

* * *

Я начал писать о сомнении, однако, отвечая на этот вопрос, я сам прихожу в "сомнение", по поводу того, сможет ли хоть какое-то количество писем или чего бы то ни было иного преодолеть в человеке вечное сомнение, которое происходит из его природного неведения. Во-первых, для решение подобной задачи потребовалось бы написать где-то от 60 до 600 страниц, но даже 6000 страниц, полных убедительных доводов, не смогут преодолеть сомнение. Ибо сомнение существует ради самого себя; сама его функция как раз в том и состоит, чтобы всегда сомневаться, и даже когда сомнение разрешено, оно все еще продолжает пребывать в неуверенности – только для того, чтобы снова попасть на сцену и начать разыгрывать из себя неподкупного искателя истины. Этот урок я извлек как из своего собственного ментального опыта, так и ментального опыта других людей. Единственный способ избавиться от сомнения состоит в том, чтобы избрать различение как своего рода детектор, определяющий, где истина, а где ложь, и, будучи под этой защитой, смело открыть врата [опыта] и отважно встретить испытания.

Раз уж я начал писать [на эту тему], то начну не с сомнения, а с требования признать Божественное в той же степени реальным и конкретным, как и любой физический феномен, постигаемый нашими чувствами. В таком случае Божественное должно быть столь же определенным и конкретным и даже более конкретным, чем что-либо воспринимаемое органами чувств в мире Материи; но эта определенность связана не с ментальной мыслью, а со внутренним опытом. Когда на вас нисходит Мир Божий, когда внутри вас открывается Божественное Присутствие, когда на вас, подобно прибою, обрушивается Ананда, когда вы влекомы как лист дыханием Божественной Силы, когда Любовь исходит от вас и обращается ко всему сущему, когда Божественное Знание затопляет вас Светом, который озаряет и мгновенно трансформирует все, что прежде было темным, полоном печали и неотчетливо осознаваемым, когда все это становится частью Единой Реальности, когда сама эта Реальность вокруг вас, – вы сразу чувствуете благодаря духовному контакту, внутреннему видению, озаренной и видящей мысли, витальному ощущению и даже самому физическому чувству – повсюду вы видите, слышите, осязаете только Божественное. Тогда сомнение в реальности Божественного или его отрицание будет значительно меньше [возможного] отрицания или сомнения в реальности света дня, или окружающего пространства, или солнца на небе – относительно этих феноменов физического мира вы не можете быть до конца уверены, поскольку они обусловлены деятельностью ваших органов чувств; но в конкретном переживании Божественного сомнение невозможно.

Что касается постоянства, то не стоит ожидать постоянства от самых первых духовных переживаний – это доступно лишь немногим, но даже их опыт не всегда отличается силой и глубиной; в большинстве случаев переживание приходит, а затем отступает и скрывается за завесой в ожидании, пока человеческая природа не сможет подготовиться к тому, чтобы воспринять и выдержать всевозрастающее переживание Божественного, а затем Его постоянное присутствие. Но сомневаться в этом было бы крайне неразумно, ведь человек не сомневается в существовании воздуха, только потому, что не всегда дует сильный ветер, или солнечного света – потому, что между восходом и закатом существует ночь. Трудность заключается в обычном человеческом сознании, к которому духовный опыт приходит как нечто аномальное, поскольку он действительно превосходит норму. Эта слабая ограниченная нормальность находит сначала трудным [для себя] выдержать малейшее соприкосновение с этим превосходящим [ее] и более напряженным сверхъестественным опытом; или же она получает его разбавленным своим собственным темным веществом умственного или жизненного опыта, и когда духовный [опыт] приходит во всей своей ошеломляющей силе, она зачастую не может вынести его, а если выдерживает, то не может удержать и сохранить. Однако как только в стенах, выстроенных разумом против [необъятности] Бесконечного, образовалась трещина, она расширяется – когда медленно, иногда быстро – до тех пор, пока стена не обрушивается полностью, и тогда за ней открывается область постоянного опыта.

Но решающие переживания еще не могут проявиться, а устойчивость нового состояния сознания, в котором они будут естественны, не может быть гарантирована, если разум продолжает вмешиваться со своими оговорками, предубеждениями, невежественными определениями или если он настаивает на обретении уверенности в Божественном с помощью рассуждений, сомнений, вопросов и всех прочих атрибутов Неведения, бродящего на ощупь вокруг Знания, как если бы речь шла о достижении весьма относительной истины ментального заключения; но это переживания более высокого порядка, и они могут быть достигнуты лишь неуклонным раскрытием сознания, успокоенного и неизменно обращенного к духовному опыту. Если вы спросите, почему Божественное выстроило духовный опыт на столь неблагоприятном основании, – это будет риторический вопрос, поскольку такого рода активность есть не что иное, как психологическая необходимость, обусловленная самой природой вещей. Это возможно потому, что переживания Божественного – это не ментальные построения и не витальные движения; они представляют собой что-то очень глубокое, не идею, а нечто реальное, и воспринимаются они не ментально, а в нашей самой сокровенной субстанции и сущности. Несомненно, разум остается и может вмешиваться; он может иметь и действительно обладает своим собственным стилем ментального осознания (mentalising) Божественного – идеями, убеждениями, эмоциями, рефлексией относительно духовной Истины, даже своего рода ментальной реализацией, которая неизменно повторяется, кроме того, разум может обладать неким образом высшей Истины. Конечно, все это имеет свою ценность, но не является чем-то реальным, глубоким и несомненным. Сам по себе разум неспособен быть в чем-либо совершенно уверен: во что бы он ни верил, он может сомневаться; что бы он ни утверждал, он может опровергнуть; каким бы знанием он ни овладел, он может с ним расстаться (что и происходит). Это, если хотите, его свобода, благородное право, привилегия. Возможно, это все, что можно сказать в пользу разума, но если вы будете пользоваться подобными методами, даже не надейтесь на то, что когда-либо (за пределами досягаемости физических феноменов, хотя едва ли даже в этом состоянии) достигните безусловной уверенности. Именно по этой неодолимой причине ментальное осознание или вопрошание о Божественном не могут сами по себе привести к Божественному. Если сознание постоянно увлекается малейшими ментальными движениями (особенно когда их сопровождает, как это обычно и бывает, целый сонм витальных движений, желаний, предубеждений и всего прочего, что искажает человеческое мышление), то – даже если не учитывать врожденную ограниченность разума – что же в нем остается для восприятия нового уровня знания, для фундаментальных переживаний – колоссальных восхождений и нисхождений Духа? Действительно вполне возможно, что разум, погруженный в свою обычную деятельность, оказывается захваченным врасплох ошеломляющим, всеисключающим [переживанием], поскольку тогда все [существо] переполняет внезапное вторжение духовного опыта. Но если и после этого он начинает задавать вопросы, сомневаться, теоретизировать и строить предположения о том, что бы это могло быть и можно ли считать это истинным или нет, то что же еще остается делать духовной силе, как не удалиться и ждать, пока волнение разума не прекратится?

Я хотел бы задать один простой вопрос тем, кто склонен считать интеллектуальный разум эталоном и судией духовного опыта. Является ли Божественное чем-то меньшим, нежели разум, или оно все же есть нечто большее? Является ли ментальное сознание с его поисками на ощупь, бесконечными аргументами, неутолимыми сомнениями и жесткой неуступчивой логикой чем-то высшим или "как минимум" равным Божественному Сознанию, или же оно есть нечто низшее по своему действию и статусу? Если оно превосходит Божественное, тогда нет никакой причины Его искать. Если ментальное сознание равно Божественному, тогда духовный опыт совершенно излишен. Но если оно ниже, то как же оно может подвергать сомнению и судить Божественное, вызывать его в качестве обвиняемого или свидетеля на свой суд, экзаменовать как абитуриента или рассматривать его под микроскопом словно какое-то насекомое? Разве может животное (витальное по природе) рассматривать свои витальные инстинкты, импульсы и ассоциации в качестве эталона и судить, трактовать, понимать с их помощью разум человека? Не может, потому что разум человека представляет собой силу более высокого уровня, действующую с большим размахом и более сложным образом, за которым животное витальное сознание не способно следовать. Неужели так трудно понять, что и Божественное Сознание должно быть чем-то бесконечно более широким и сложным, нежели человеческий разум, что оно исполнено гораздо более сильного света и могущественных сил, о путях которых обычному разуму не дано судить, ибо он не может ни истолковать, ни постичь эти пути, соразмеряя их с нормами своего подверженного ошибкам здравого смысла и ограниченного полузнания? Нетрудно уяснить тот факт, что Дух и Разум не одно и то же и что йогин должен войти именно в духовное сознание (говоря это, я не имею ввиду сверхразум), если он стремится находиться в постоянном контакте или союзе с Божественным. Тогда это не каприз и не тирания со стороны Божественного настаивать на том, чтобы разум признал свою ограниченность, успокоился, оставил свои требования, отрекся от себя и открылся Свету, бесконечно превосходящему то слабое свечение, которое он может осознать на своем собственном уровне.

Это не значит, что разуму нет места в духовной жизни; это означает лишь то, что он не может быть главным инструментом [познания], а тем более авторитетом, суждению которого должно подчиняться все, в том числе и Божественное. Разум должен учиться у более высокого сознания, к которому он приближается, а не навязывать ему свои собственные стандарты; он должен стать озаренным, открыться более высокой Истине и признать существование над собой силы, действие которой не укладывается в ментальные правила, отречься от себя и позволить [этой силе] свыше озарить свой полусвет-полумрак, дабы то, что было слепым, наконец прозрело; то, что было глухим, стало слышать; то, что было бесчувственным, смогло ощущать, и [тогда] там, где он был озадаченным, сомневающимся, вопрошающим и разочарованным, он обретет радость, исполнение [своего предназначения], уверенность и покой.

Такова позиция, на которой стоит йога. Позиция, основанная на постоянном опыте с тех пор, как люди стали искать Божественное. Если это не так, тогда и в йоге нет никакой истины, а значит отсутствует необходимость в ее практике. Если же все верно, тогда, опираясь на положение о необходимости сознания, превосходящего разум, мы можем ответить на вопрос, есть ли какая-нибудь польза в сомнениях для духовной жизни. Конечно, от духовно ищущего не требуется верить во что угодно – такая неразборчивая и глупая доверчивость была бы не только неразумной, но и совершенно недуховной. В каждое мгновение духовной жизни, пока человек полностью не вошел в более высокий свет, он должен быть на страже и всегда быть готовым отличить духовную истину от ее псевдодуховных имитаций или подмен, порожденных разумом и витальным желанием. Способность различать истины Божественного от многообразия лжи Асуры – как раз то, что более всего требуется в йоге. Вопрос в том, можно ли этого добиться, используя негативный и разрушительный метод сомнения, которое нередко поражает ложь, но тем же самым равнодушным ударом отвергает и саму истину, или же можно найти более позитивную, готовую помочь и озаряющую свой путь силу, в которой отсутствует врожденное неведение, побуждающее встречать как истину, так и ложь кинжалом сомнения и дубинкой отрицания. Духовность, или йога, не призывает к неразборчивости ментальной веры; вера (faith), о которой она говорит, – это не грубое ментальное верование (belief), а преданность души внутреннему свету, указующему путь, преданность, которая должна оставаться до тех пор, пока этот свет ведет ее к знанию.

* * *

Я не требую "неразличающей веры" ни от кого – все, что я прошу, так это фундаментальной веры, сопровождаемой терпеливым и спокойным различением – поскольку именно такая вера и различение свойственны сознанию духовно ищущего, кроме того, я сам их использовал и обнаружил, что они устранили всякую необходимость совершенно искусственной дилеммы "или вы должны сомневаться относительно всего супрафизического или быть абсолютно доверчивыми", к которой собственно и сводится основной аргумент материалиста. Я вижу, ваше сомнение продолжает свои атаки, повторяя одну и ту же формулу, несмотря на все мои объяснения – что лишь подтверждает высказанное мною суждение, что Сомнение нельзя убедить, поскольку сама его природа противится этому; оно все равно продолжает повторять свои прежние аргументы.

* * *

Аномального в этом физическом мире сколько угодно, но сверхъестественное (supernormal) также присутствует в нем. В этом случае, оставив в стороне вопросы веры, любой подлинно рациональный человек, т.е. обладающий свободным разумом (а не связанный везде подобно рационалистам или так называемым свободным мыслителям тройным узлом априорного недоверия, лишенного всякого смысла), не должен сразу кричать: "Вздор! Ложь!", но должен отложить свой суд до тех пор, пока он не обретет необходимый опыт и знание. Отрицать в неведении ничуть не лучше, чем утверждать.

* * *

Каким бы ни было побуждение, оказывающее мгновенное влияние на разум и витал, если в человеке присутствует истинный поиск Божественного, он должен неминуемо вести к его реализации. Внутри души всегда есть присущее ей бескорыстное стремление (ahaitukī) к Божественному; hetu, или специальный мотив, – просто порыв, используемый душой, чтобы заставить разум и витал следовать внутреннему побуждению. Если разум и витал смогут почувствовать и принять совершенную любовь души, обращенную к Божественному ради него самого, тогда садхана обретет полную силу и многие трудности исчезнут; но даже если разум и витал не смогут этого сделать, они получат то, что они ищут в Божественном, и благодаря этому они придут к некой реализации, которая может даже выйти за пределы их первоначального желания... Я хочу сказать, что идея безрадостного Бога – это нелепость, которую могло породить лишь неведение разума! Любовь Радхи не связана ни с чем из этого, ее значение состоит в другом: что бы ни пришло во время пути к Божественному – боль или радость, присутствие или отсутствие (milana or viraha) [Божественной любви], – и как бы долго ни длились страдания, любовь Радхи непоколебима и сохраняет свою веру и надежду, неизменно указывающую подобно [путеводной] звезде на высший объект Любви.

Так что же такое Ананда? Разум не может увидеть в ней ничего, кроме приятного психологического состояния, но тогда она не была бы тем экстазом, о котором говорят в связи с ней мистики и бхакты. Когда Ананда проникает в вас – это приходит само Божественное, точно так же, когда вас наполняет Покой – это Божественное овладевает вами, или же, когда вас охватывает Свет – это само Божественное разливается вокруг вас. Конечно, Божественное это нечто большее, чем великое множество самых возвышенных переживаний, но во всех них – Присутствие, Бытие, Божественная Личность; ибо Божественное – это Кришна, это Шива, это Всевышняя Мать. Благодаря переживанию Ананды вы можете постичь всеблаженного, всерадующегося и наслаждающегося всем Кришну (Anandamaya Krishna), поскольку Ананда это тонкое тело и само существо Кришны; через состояние Умиротворения вы можете почувствовать преисполненного покоя Шиву; а в Свете, в освобождающем Знании, Любви, творящей и преображающей Силе вы можете пережить присутствие Божественной Матери. Именно это восприятие делает переживания мистиков и бхакт столь экзальтированными и облегчает им путь через ночи страданий и разлуки [с Божественным]; когда присутствует эта способность духовного восприятия (soul-perception), она придает даже слабому или краткому переживанию Ананды ту силу и ценность, которые бы та не имела в ином случае. Развитие данной способности позволяет Ананде накапливаться, сохраняться, приходить вновь и возрастать.

Я не могу вполне компетентно ответить на строгую критику Рассела, потому что концепция Божественного как внешней всемогущей Силы, которая "создала" мир и управляет им, подобно абсолютному и своевольному монарху, это христианская, а точнее семитская, концепция – я никогда не придерживался таких взглядов; все это слишком противоречит моему видению и опыту за тридцать лет садханы. Именно с борьбой против этой концепции связано возникновение атеизма – ибо атеизм в Европе был поверхностной и довольно незрелой реакцией против столь же поверхностного и незрелого профанного благочестия с его общепринятыми догматическими представлениями, неадекватными и грубыми. Но когда я говорю о Божественной Воле, я имею в виду нечто совсем иное – нечто, низошедшее сюда, в эволюционирующий мир Неведения; нечто, пребывающее по ту сторону сущего; нечто, оказывающее давление на Тьму своим Светом, а теперь ведущее существование в направлении того лучшего, что возможно в условиях мира Неведения, а также – к неминуемому нисхождению еще более высокой силы Божественного, и тогда Божественное уже не будет скрытым всемогуществом, обусловленным законами того мира, каким он сейчас является, но придет в полной силе и потому принесет царство света, мира, гармонии, радости, любви, красоты и Ананды, ибо все они связаны с Божественной Природой. Божественная благодать пребывает здесь и готова действовать в любой момент, но она проявляется через рост человека за пределы Закона Неведения в направлении Закона Света, а это означает, что она проявляется не как случайный каприз, каким бы сверхъестественным иногда ни казалось ее вмешательство, но как помощь в этом росте и как Свет, который ведет и в конечном итоге освобождает. Если мы принимаем факты мира такими, каковы они есть, и факты духовного опыта в целом, то ни один из них не может быть отвергнут или оставлен без внимания, и тогда я не понимаю, какое иное Божественное может быть в этом мире. Божественное часто может вести нас через мрак, потому что он здесь, в нас и вокруг нас, но Божественное ведет нас к Свету, а не к чему-то иному.

* * *

Указание на неверное понимание интеллектом термина "Бесформенный" (из-за негативного звучания самого слова, которое указывает на то, что является невыразимо близким и положительным) сформулировано совершенно верно и в точности выражает суть проблемы. Любой, кто испытал переживание Ананды Брахмана, может лишь улыбнуться в ответ на обвинение [Брахмана] в холодности; в этой Ананде – самобытие непреходящего экстаза, сконцентрированная энергия безмолвного и безусловного восторга, которую даже предложить не может тот, кто не имел подобного опыта. Вечная Реальность – не холодная, не скудная и не пустая; с тем же успехом вы могли бы говорить о солнечном свете в разгар лета как о холодном, или об океане – как о сухом, или о совершенной полноте – как о пустой. Даже когда вы проникаете в нее путем исключения форм и всего остального, ее нарастающее переживание приносит чувство удивительной полноты – это поистине pūrnam; входите ли вы в нее с помощью утверждения или отрицания. Поэтому здесь и речи быть не может о пустоте или о скудости! Все пребывает в ней, и она значительно превосходит все то, что человек мог когда-либо себе вообразить. Именно поэтому следует противиться вмешательству интеллекта как всеведущего (sab-jāntā) судьи: если он удерживается в своих собственных пределах, против него нет никаких возражений. Однако он создает конструкции из идей и слов, которые не имеют никакого отношения к Истине, лепечет что-то несуразное в своем неведении и превращает свои конструкции в стену, которая не позволяет войти Истине, превосходящей его собственные способности и границы.

* * *

Если человек слеп, то вполне естественно – ибо человеческий интеллект сам по себе настолько ограничен – отрицать солнечный свет: если сила зрения такова, что человек способен различать лишь туманное свечение, то он вполне может полагать, что зрению только это и доступно. И все же Свет существует, и духовная Истина – нечто большее, чем слабое мерцание и тусклое свечение.

* * *

Относительно того, что написал профессор Сорли о моей книге "Загадке этого мира". Она, конечно, не предназначалась для того, чтобы служить полным и ясным изложением моей мысли, и поскольку она была написана главным образом для учеников, многое в ней подразумевалось как само собой разумеющееся. Большая часть главных идей – как то идея глобального разума – была оставлена без внимания. Чтобы эти идеи стали понятны интеллекту, их нужно было изложить (и как можно точнее) в интеллектуальной форме – насколько это вообще возможно в отношении супраинтеллектуальных вещей. Смысл сказанного в книге может быть ясен лишь тем, кто достаточно продвинулся в своем духовном опыте. Для большинства она может служить лишь поводом к размышлению.

Однако я не считаю, что в изложении супраинтеллектуальных вещей нужно строго придерживаться тех значений терминологии, которыми оперирует интеллект, поскольку супраинтеллектуальное мышление по природе своей не является спекулятивным и не выражает идей интеллекта. Человек должен достичь духовного знания благодаря опыту и осознанию вещей, которое возникает непосредственно из этого опыта, или же лежит в его основе, или содержится в нем. Этот вид знания в основе своей – осознание, а не мысль, или сформулированная идея. Например, мой первый главный опыт – фундаментальный и ошеломляющий, хотя, как впоследствии выяснилось, неокончательный и неисчерпывающий – пришел в результате и посредством исключения и успокоения всей ментальной активности. Сначала было то, что можно назвать духовно-субстанциональным, или непосредственным осознанием безмолвия и тишины, затем – осознание некой единственной высшей Реальности, в которой все вещи существуют только как формы, лишенные собственной субстанции или реальности; но все это было совершенно ясно для духовного восприятия и сущностного безличного чувства. При этом не было никаких идей и концепций относительно реальности или нереальности, равно как и любых других суждений, ибо все идеи и теории были устранены, а точнее полностью исчезли в абсолютном безмолвии. Все это непосредственно постигало чистое сознание, а не разум, поэтому не было никакой необходимости в концепциях, словах или именах. В то же время природа самого духовного опыта ничем не ограничена: он может приходить как без мысли, так и при наличии мышления. Конечно, появление первой ментальной идеи покажется возвращением в область интеллекта – поначалу и в течение довольно долгого времени это действительно может быть так; но мой опыт говорит о том, что этого можно избежать. Так происходит, когда человек пытается создать интеллектуальное обоснование того, что он пережил; но существует и другой вид мышления, который возникает как носитель или форма опыта или же как форма заключенного в нем осознания (или части этого осознания), – и такого рода мышление мне не кажется интеллектуальным по своей природе. Оно содержит в себе иные свет и силу, [иной] смысл внутри [ментального] смысла. Это верно в отношении тех идей, которые приходят, не нуждаясь в словах, чтобы выразить себя; они обладают природой непосредственного видения в сознании, это своего рода сокровенное чувство или соприкосновение, которое воплощается в точное выражение своего понимания (надеюсь, я выражаюсь не слишком туманно или мистически); но как только эти идеи превращаются в слова, они уже принадлежат царству интеллекта, ибо работа со словами – его привилегия. Однако так уж это неизбежно? Мне всегда казалось, что и слова изначально приходят из чего-то иного, чем мыслящий разум, хотя он удерживает их, обращает себе на пользу и легко порождает в соответствии со своими целями. Но даже если допустить, что это не так, разве нельзя использовать слова для выражения чего-то не-интеллектуального? Хаусман (Housman) утверждает, что поэзия совершенна только тогда, когда она не-интеллектуальна, когда она лишена [рационального] смысла (non-sense). Это звучит более чем парадоксально, но я догадываюсь, что он имеет в виду, – когда интеллект пытается судить о поэзии, она представляется ему нелепой, потому что выражает некий иной род видения – иной, нежели тот, что дает нам абстрактное мышление. Разве не представляется возможным, что слова могут исходить – по крайней мере до известной степени и определенным образом – из супра-интеллектуального сознания, которое является основной силой духовного опыта? Если же человек пытается объяснить духовный опыт самому интеллекту, это совсем другое дело.

Действительно, с моей точки зрения, взаимопроникновение планов – самая важная, фундаментальная часть духовного опыта, без которой не было бы ни йоги, которую я практикую, ни ее цели. Ибо цель эта заключается в том, чтобы достичь, проявить и воплотить на Земле высшее сознание, а не в том, чтобы оставить мир земной ради более высокого мира или некого запредельного Абсолюта. Йогины древности (не все, конечно) склонялись к другому пути – но я полагаю так было потому, что они считали земную реальность слишком неблагоприятной для духовного бытия вообще, а сопротивление всякому изменению почти непреодолимым; земная природа для них, как говорил Вивекананда, была подобной собачьему хвосту, который, сколько бы раз его ни выпрямляли, сворачивается снова. Принципиальные положения по данной проблеме были четко сформулированы в упанишадах – текстах, авторы которых заходят настолько далеко, что называют Землю основой [духовного опыта] и заявляют, что все миры присутствуют на Земле и потому проводить между ними четкое различие и непреодолимые границы – это неведение: божественная реализация должна осуществиться именно здесь, а не в каком-то ином мире. Это утверждение использовалось для того, чтобы оправдать сугубо индивидуальную реализацию, но равным образом оно может служить основанием и для более широкого опыта.

Относительно политеизма. Конечно, я принимаю истинность многочисленных форм и личностей Единого, который со времен Вед был духовной сущностью индийского политеизма – аспекта, производного от поисков Единого и единственного Божественного. Но фрагмент, на который ссылается профессор Сорли (Sorley) (стр. 56), описывает нечто совсем иное: титаны и маленькие божества, о которых в нем говорится, – это супрафизические существа на других планах. Приведенное описание не означает, что они рассматриваются как истинные божества, достойные поклонения, – напротив, указывается, что подчиниться их влиянию значит рано или поздно совершить ошибку, впасть в иллюзию и даже [полностью] уклониться от подлинного духовного пути. Конечно, они обладают некой творческой силой – в своих ограниченных владениях они творят формы тем способом, который им доступен. Но люди – также творцы внешних и внутренних вещей в своей собственной области и границах [своей природы], более того – творческие силы человека могут оказывать определенное влияние на супрафизические уровни.

Я согласен с тем, что аскетизм иногда может заходить слишком далеко. Он занимает свое место [в практике] как средство самодисциплины – конечно же, не единственное; но аскетизм, который полностью отвергает жизнь, – это крайность, несмотря на то, что он дал много замечательных результатов, которые, возможно, было трудно достичь иным путем. Игра сил в этом мире загадочна, она избегает жестких правил ума и даже такие крайности, как аскетизм, может обратить в начало более полного развития человеческого знания и опыта. Но все же это крайность и потому, несмотря на свои притязания, аскетизм не является единственным путем к истинной цели.

* * *

Я не считаю нужным опровергать рассуждения профессора Сорли о спокойном, просветленном и ясном разуме, поскольку он правильно указывает на сам процесс, с помощью которого разум готовится воспринять высшую Истину на своей неподвижной поверхности или в глубине своей субстанции. Нужно иметь в виду только одно – хотя эта совершенная неподвижность разума является непременным условием [мистического опыта], desideratum,⁷⁰ придти к ней можно различными способами. Ее, к примеру, можно достичь не только с помощью стремления самого разума освободиться от навязчивых эмоциональных состояний и страстей или от своих собственных характерных вибраций, или же от омрачающих испарений физического сознания (obscuring fumes of a physical inertia), которые вызывают сон и оцепенение разума, нарушая тем самым его бодрствующее состояние безмолвия – ибо таков обычный процесс познания на пути йоги. Неподвижность может придти также благодаря нисхождению свыше великой духовной тишины, налагающей безмолвие на разум, сердце, жизненные раздражители и физические рефлексы. Внезапное нисхождение состояния или состояний такого рода, сила и влияние которых возрастают раз за разом, – хорошо известный феномен духовного опыта. Бывает также, что человек начинает практиковать тот или иной метод ради достижения цели, которая обычно требует долгого труда, но уже в самом начале его внезапно охватывает Безмолвие, проявления которого оказываются несоизмеримы с затраченными усилиями. Человек начинает с какого-то метода, но работу на себя принимает Милость свыше, исходящая от Того, к кому он стремится, или же [она совершается] вторжением бесконечности Духа. Именно этим последним способом я сам пришел к абсолютному безмолвию разума, которое было для меня чем-то невообразимым до тех пор, пока я не получил реальный опыт.

Есть и другой важный момент – сама природа этого просветленного состояния, этой ясности и неподвижности. Что лежит в ее основе? Является ли она просто психологическим состоянием или же она – нечто большее? Профессор Сорли говорит, что эти слова ["просветленный", "ясный", "неподвижный"] суть метафоры, поэтому он стремится выразить то же самое более абстрактным языком, и считает, что ему это удается. Но когда я писал выше о неподвижности разума, у меня не было ощущения, что я пользуюсь метафорами, хотя я отдаю себе отчет в том, что для других эти слова могут казаться метафорами. Думаю, для того, кто хотя бы раз соприкоснулся с этим переживанием, они показались бы не только более живым, но и более точным описанием этого внутреннего состояния, нежели все то, что может передать язык абстрактной мысли. Действительно, мистик постоянно пользуется метафорами, символами и образами для выражения своих переживаний. И это неизбежно, поскольку с помощью языка, созданного или, по крайней мере, используемого и развиваемого разумом, ему необходимо передать информацию о феноменах сознания не просто иного, нежели ментальное, а более сложного и тонкого. Именно необходимость описания этой тонкой, сверхчувственно воспринимаемой реальности феноменов сознания, к которой так стремится мистик, оправдывает использование метафор и образов для более живой и точной транскрипции (transcription), нежели та, что допускают абстрактные термины, которые рефлексирующий разум использует в соответствии со своей природой и характерным для себя образом. И если эти образы вызывают неправильные ассоциации или не обладают необходимой точностью, то лишь потому, что способность выражения автора не соответствует глубине его опыта. Когда ученый говорит о волнах света или звука, он прибегает к метафоре, но эта метафора соотносится с фактами физического мира и вполне к нему применима. В самом деле, почему бы не использовать образ волны не только для описания воды, но и для описания струящегося движения света или звука? Но когда я говорю о совершенной ясности и неподвижности разума, у меня и мысли нет прибегать к помощи метафор. Иначе это описание было бы столь же точным и вразумительным, как если бы я попытался метафорически описать протяженность пространства или поверхность воды. Мистический опыт разума – особенно когда он пришел в состояние покоя – это не абстрактное состояние и не соприкосновение с каким-то неуловимым аспектом сознания, а переживание некой протяженной тонкой субстанции, в которой появляются и существуют волны, течения, вибрации – нематериальные, но столь же реальные, воспринимаемые и отслеживаемые внутренним чувством подобно тому, как любое движение материальной энергии или субстанции отслеживается физическими чувствами. Неподвижность разума означает прежде всего прекращение обычных ментальных движений, непрерывного мыслепорождения и вербализации, которые приводят в волнение субстанцию разума (и для многих такое ментальное безмолвие покажется вполне достаточным). Но даже при полном прекращении движения мыслей и чувств, если внимательно присмотреться, можно увидеть, что субстанция разума находится в состоянии очень тонкой вибрации, сначала едва заметной, но потом все более очевидной – и это состояние постоянной вибрации может оказаться столь же пагубным для точного отражения или восприятия нисходящей Истины, как и любое движение вербальнооформленной мысли, потому что оно является источником ментализации (mentalisation), которая может умалить или исказить подлинную природу высшей Истины, или же полностью разрушить ее в своем преломлении (mental refractions). Когда я говорю о безмолвном разуме, я имею в виду разум, в котором этого волнения уже нет. По мере исчезновения волн, можно почувствовать, что тишина и ясность, которую она приносит, становятся столь же осязаемы, как тишина и ясность физической атмосферы. То, что я описываю как просветленность – это другой аспект [переживания]. Он относится к феномену Света, обычному для мистического опыта. Этот Свет – не метафора, как в случае с Гете, который в последние мгновения своей жизни требовал больше света. Он представляет собой озарение, действительно наблюдаемое и ощущаемое внутренним чувством. Просветленность неподвижного и ясного разума также является отражением Света, предшествующим проявлению его самого, и это отражение – совершенно необходимое условие для развития способности восприятия Истины, которую человек должен [научиться] принимать и сохранять. Я уделил этой части вопроса больше внимания, потому что ответ на нее помогает прояснить разницу между абстрактным ментальным и конкретным мистическим восприятием супрафизических феноменов, что является источником многих недоразумений между духовным искателем и философом-интеллектуалом. Даже когда они говорят на одном и том же языке, их язык соотносится с различными порядками восприятия и выражает два разных уровня сознания; поэтому даже при их [формальном] согласии все равно остается бездна различий.

* * *

Это приводит нас напрямую к вопросу, поднятому профессором Сорли: каково значение мистического или духовного опыта и верно ли мнение, что мистика должна прибегать к суду интеллекта как в отношении достоверности самого этого опыта, так и в отношении адекватности его описания своими средствами. Совершенно очевидно, что интеллект не может претендовать на то, чтобы налагать свои ограничения и законы на сам опыт, цель, принцип и содержание которого выходят за пределы понимания обычного ментального разума, подчиненного земному сознанию и чувствам. Это похоже на то, как если бы меня попросили взобраться на гору с веревкой, обвитой вокруг ног и удерживающей их внизу, или лететь, но только при условии, что мои ноги останутся на земле. Может быть, самая безопасная вещь – это ходить по земле и всегда чувствовать твердую почву под ногами, а подниматься на крыльях или каким-то иным образом – значит допускать риск падения и всевозможных несчастий в виде ошибок, иллюзий, потери рассудка, галлюцинаций и т.д. Таковы обычные обвинения, выдвигаемые категоричным, заземленным интеллектом против мистического опыта; но я должен принять этот риск, если хочу чего-то достичь. Мыслящий интеллект полагается на обычный человеческий опыт и деятельность поверхностного внешнего восприятия, а также на понимание вещей, которое свободно разворачивается лишь тогда, когда опирается на ментальное знание, сформированное данными земного опыта. Мистик идет за пределы [интеллекта и попадает] в область, где опора на ментальное знание исчезает, где эти данные недостаточны, где существуют другие законы, другие правила восприятия и познания. Вся его задача состоит в том, чтобы прорваться через эти границы в другое сознание, которое обладает иным взглядом на вещи, и хотя это новое сознание может использовать данные обычного внешнего интеллекта, оно не может быть ограничено ими, оно не может заставить себя смотреть [на все] с точки зрения разума и [действовать] в соответствии с его способом восприятия, понимания и привычной интерпретации опыта. Входя в оккультную область или область духа и руководствуясь лишь светом интеллекта как своей наивысшей способностью, мистик рисковал бы вообще ничего не увидеть или достичь лишь ментальной реализации, возможность которой уже была заложена в него размышлениями философов.

Несомненно, в Индии существует разновидность духовной мысли, которая идет на компромисс с требованиями современного интеллекта и признает Ум высшим судией, но последователи этого течения говорят о Разуме, который, в свою очередь, готов пойти на компромисс и признать, что данные духовного опыта ценны сами по себе. В известном смысле именно к этому всегда стремились индийские философы, ибо они старались подкрепить выводы, следующие из духовного опыта, силой метафизического размышления – но лишь на основе самого этого опыта и опираясь на свидетельства духовно ищущих как на высшее доказательство, более ценное, чем интеллектуальное рассуждение или опыт. Таким образом, сохраняется независимость духовного опыта, а мыслящий интеллект играет лишь второстепенную роль как судья обобщений, извлеченных из мистических переживаний. Полагаю, это чем-то напоминает позицию профессора Сорли – он также признает, что [духовный] опыт сам по себе принадлежит области Невыразимого, но как только я начинаю его интерпретировать, высказать по его поводу какие-либо суждения, я возвращаюсь назад в область мыслящего разума, ибо начинаю пользоваться его терминами, приемами мышления и выражения и должен принять интеллект в качестве судьи. Если я этого не сделаю, я отбрасываю лестницу, по которой поднялся через разум к запредельному (Beyond-Mind), и остаюсь "висеть в воздухе". Тогда не совсем ясно, следует ли считать несостоятельной истину моего опыта как такового ввиду этого подвешенного состояния; но как бы то ни было, эту истину нельзя передать, она остается чем-то отстраненным, не оказывает никакого влияния на мысль или жизнь, да и сама оказывается лишенной поддержки с их стороны.

В текстах профессора Сорли есть три имплицитных или принятых по умолчанию положения. Все они тесно взаимосвязаны. Первое – духовный опыт как таковой разворачивается за пределами разума, он невыразим и, как я понимаю, немыслим. Второе – чтобы передать опыт и объяснить его, вам необходимо вернуться назад в область того сознания, которое вы покинули, а значит – смириться с его суждениями, согласиться с предписаниями и условиями выполнения его закона, подчиниться его диктату: вы отказались от свободы Невыразимого и уже не являетесь хозяином положения. Третье – духовная истина может быть верной сама по себе, в своем собственном самовыражении, но ее изложение, каким бы оно ни было, не исключает возможность ошибки, и здесь интеллект – единственный судья. Не думаю, что я могу принять какое-нибудь из этих утверждений полностью. Действительно, духовный и мистический опыт переносит человека сначала в область иного разума (а также иной жизни), а затем – за пределы разума; верно и то, что абсолютная Истина описывается как невыразимая и непостижимая – ни слова, ни разум не достигают ее; осмелюсь заметить, что все это так лишь для человеческого разума, а не для Истины – поскольку из нее самой она описывается как самосознающая, непосредственно постигаемая (на пути супраментального опыта), ведающая и вечно раскрывающая самою себя. И речь здесь не идет о совершенной реализации абсолютно Невыразимого, которое, по свидетельству многих, можно достичь лишь в samādhi – состоянии высшего транса, выводящего полностью за пределы ментального и любого иного внешнего сознания. Речь идет о переживании лучезарной тишины разума, сознающего безграничность и бездонность высшего Безмолвия, в которое он должен войти и исчезнуть; но прежде чем разум обретет этот невыразимый опыт абсолютного Бытия или исчезнет в нем, в его субстанцию может низойти некая Сила или Присутствие самой Реальности, что приведет к изменению и озарению ментальной субстанции. Выражение такого опыта, его изложение на языке мысли, в какой-то мере должно быть возможным. Допустим хотя бы, что Невыразимое и Непознаваемое может обладать аспектами и формами своего проявления, которые не являются совершенно непостижимыми и невыразимыми.

Если бы это было не так, описание духовной истины и опыта было бы невозможно. Можно было бы, самое большее, рассуждать о них, но это был бы, скорее, полет воображения, пустая игра слов, не имеющая ничего общего с реальностью, перебор всевозможных идей о том, каким может быть высшее и абсолютное Бытие. Выходом из этой ситуации мог бы быть лишь таинственный переход (тем или иным способом) от сознания к невыразимому Сверхсознанию. Именно к такому решению пришли многие мистики как в Европе, так и в Индии. Христианские подвижники говорили о совершенном мраке (о полном неведении, не затронутом светом ментального понимания), через который нужно пройти, чтобы достичь Неизреченного света. Индийские саньяси стремились полностью остановить деятельность разума и погрузиться в безмолвный транс, но, вернувшись из него, они утрачивали связь с тем, что им открылось, и сохраняли лишь память о невыразимом состоянии бытия и блаженства. Таковы были первые переживания высшей тайны, первые определения Высочайшего или оккультного универсального Бытия, которые были признаны духовной истиной и на основе которых мистики и провидцы не замедлили выработать систему описания своего опыта, а мыслители – выстроить свои философские учения и написать бесчисленные комментарии. И все же, остается вопрос: что позволяет входить в контакт с другим уровнем сознания, что делает возможным выражение и передачу данных иного сознания разуму и что определяет достоверность выражения этого опыта, равно как и его самого? Если бы о нем вообще ничего нельзя было сказать истинного, тогда не было бы и смысла подвергать его суду интеллекта. Оставалось бы впасть в явное противоречие – говорить о Невыразимом, думать о Немыслимом, понимать Непередаваемое и Непознаваемое.

* * *

Я прочитал статью Леонарда Вульфа (Leonard Woolf), но не вижу смысла ее интерпретировать, как это было в случае с письмом профессора Сорли, – ибо в ней, кроме невежественного осуждения и дешевой сатиры на духовную мысль и опыт, нет больше ничего; рассуждения Вульфа поверхностны и проистекают из полного непонимания им самого предмета мистики. В своей статье он выдвигает против нее четыре основных аргумента, но ни один из них не выдерживает критики.

Аргумент первый. Мистицизм и мистики всегда появлялись в тяжелые времена, времена жизненного упадка, а потому их "громкое кваканье" – симптом декаданса. Этот аргумент абсолютно ложен. На Востоке величайшие духовные движения возникали в самой гуще событий человеческой жизни и культуры или на их подъеме, да и сами они придавали мощный импульс развитию и выражению мысли, искусства и жизни; в Греции мистики и мистерии были и в самом начале [греческой цивилизации], и в эпоху расцвета (Пифагор был одним из величайших мистиков), а не только в период упадка. Мистические культы процветали в Риме, когда его культура достигла наивысшего расцвета; множество великих духовных личностей Италии, Франции и Испании появилось именно тогда, когда жизнь была богатой, яркой и совершенно не затронутой декадансом. В этом поспешном и нелепом обобщении нет ни граны истины, поэтому оно лишено смысла.

Аргумент второй. Чтобы доказать наличие стула в соседней комнате, его достаточно просто предъявить. Если духовный опыт нельзя предъявить точно так же, то его вообще нельзя рассматривать как истину (это химера). Конечно, духовный опыт нельзя доказать подобным образом, потому что он не относится к числу физических явлений и его нельзя увидеть или ощутить физически. Заявление автора сводится к тому, что лишь то, что воспринимает или может воспринять буквально каждый – без каких-либо усилий, [внутреннего] развития, специальной подготовки или самопознания, – и есть истина. Это положение, если с ним согласиться, ограничило бы истину и знание весьма узкими рамками и отбросило бы большую часть человеческой культуры. Духовный мир – это мир, превосходящий всякое понимание. Это опыт, характерный для мистиков во всем мире. Это факт, но факт духовный, невидимый. Когда человек обретает духовный опыт или переживает спонтанные духовные состояния, он познает, что духовный мир – сама истина бытия и что он всегда пребывает здесь, позади [физической] жизни и всего видимого. Но как я смогу доказать эти невидимые факты мистеру Леонарду Вульфу? Он отклонит мое объяснение, сказав, что это обычные декадентские отговорки, или презрительно пропустит его мимо ушей – возможно, для того, чтобы написать другую изумительно поверхностную статью на тему, о которой не имеет ни малейшего представления.

Аргумент третий. Обобщения, основанные на духовном опыте, иррациональны и недоказуемы. Иррациональны, но в каком смысле? Быть может, они абсурдны и непонятны, или же, напротив, они действительно принадлежат иному уровню опыта, который превосходит разум и потому к нему нельзя применять обычные интеллектуальные правила, ибо они основаны на восприятии феноменов внешним разумом и чувствами, а не тем, что открылось благодаря внутренней реализации, которая выводит за пределы этих феноменов? Такова точка зрения мистиков, и ее нельзя опровергнуть одним лишь заявлением, что все эти суждения не согласуются с обычным опытом, а следовательно абсурдны и ложны. Я не собираюсь защищать все, что написали Джоут (Joad) или Радхакришнан (Radhakrishnan) – например, утверждение, что "вселенная совершенна", – но я также не могу признать [справедливым] обвинение Вульфа, что большинство этих высказываний абсолютно иррациональны. Может, выражение "интеграция личности" и не имеет для него никакого смысла, но для меня оно обладает совершенно ясным значением, потому что это истина опыта – и, если верить современной психологии, она вовсе не иррациональна, поскольку в нашем существе есть не только сознательная, но и неосознаваемая, или подсознательная, скрытая сублиминальная часть, и нет ничего невозможного в том, чтобы осознать обе эти части и осуществить своего рода интеграцию. Задача превзойти и ту и другую также может иметь смысл, если мы признаем, что раз существует подсознательная, то вполне может быть и сверхсознательная часть нашего существа; и примирение столь различных частей нашей природы или нашего опыта – не такая уж нелепая или бессмысленная идея. Нет ничего абсурдного в высказывании, что концепция кармы примиряет принципы детерминизма и свободы воли, так как она предполагает, что наше прошлое действие и, следовательно, наша прошлая воля в значительной степени определяют то, с чем мы имеем дело в настоящем, но не настолько, чтобы исключить влияние нашей воли, направленное на изменение настоящего и создание будущих условий нашего существования. Фраза о ценности мира вполне понятна и разумна, если только мы имеем в виду ценность, не обусловленную плохим или хорошим переживанием данного момента, а ценность существования, эволюционирующего во времени и взятого в целом. Что же касается рассуждений о Боге, то в них нет никакого смысла, если они опираются на поверхностную идею Божественного, взятую из народных верований, но этот вывод совершенно логичен, если исходить из предпосылки, что существует Бесконечное и Вечное [Божественное], которое проявляет в себе Время и мир объектов, которые феноменальным образом конечны. Можно принимать или отрицать этот комплекс идей о Божественном, который основан на сопоставлении данных, полученных тысячами ищущих на протяжении всей истории духовного опыта, но я не в состоянии понять, почему его следует считать необоснованным. Если на том основании, что переживание Божественного можно достичь "не только обоими способами, но и каждым отдельно взятым способом", я все равно не вижу причины, почему это должно быть так предосудительно и недопустимо. В конце концов, может быть синтетическое и глобальное осознание вещей и соответствующий взгляд на них, не связанный оппозициями и категориями обычного интеллекта, сосредоточенного на отдельных объектах и буквально препарирующего их своим аналитическим мышлением.

Аргумент четвертый. Обращение к интуиции – это только прикрытие неспособности объяснить или обосновать [что-либо] с помощью разума, поэтому Джоут и Радхакришнан находят спасительное прибежище в интуиции, когда их аргументация терпит неудачу. Разве можно решать эту проблему так легко и просто? Мистик действительно зависит от внутреннего знания и внутреннего опыта, но когда он философствует, ему нужно стремиться объяснить разуму (хотя и не обязательно средствами самого разума), почему то, что он видел, является Истиной. В этом случае он может сказать: "Я объясняю истину, которая лежит за пределами внешних феноменов и обусловленного ими интеллекта; она опирается на непосредственное переживание и производное от него интуитивное знание; ее нельзя адекватно передать с помощью символов, соответствующих миру внешних феноменов, и все же я постараюсь, насколько это в моих силах, сформулировать с их помощью некоторые положения, которые будут приемлемы для вашего интеллекта". Поэтому нет злого умысла или какого-то особого коварства в использовании метафор и символов наряду с оговорками "подобно", "аналогично", как в случае с образом центра, – которые, конечно же, не являются аргументом, а служат лишь средством, вызывающим ассоциации. Замечу мимоходом, что автор и сам нередко прибегает к метафоре, начиная, к примеру, с того, что сравнивает высказывания мистиков с кваканьем, на что Джоут мог бы вполне резонно ответить, что он это делает с целью унизить противоположную сторону и одновременно уйти от необходимости давать разумный философский ответ [представителю] той философии, которую не любит и не принимает. Сила веры – еще не критерий истины, но с другой стороны, сила неверия также не является верным критерием.

Что касается истинной природы интуиции и ее отношения к интеллектуальному разуму – это совсем другой, очень серьезный и сложный вопрос, которого я не могу здесь касаться. Поэтому я ограничился лишь указанием, что эта статья содержит совершенно неадекватную, поверхностную критику. Конечно, можно выдвинуть аргументы против духовного опыта, духовной философии и ее положений, но надеяться получить серьезный ответ может лишь компетентный оппонент, затрагивающий своей критикой само существо данной проблемы. Подобно тому, как существуют явления, для восприятия которых наши несовершенные чувства – лучшее из того, чем мы располагаем; подобно тому, как существуют истины, которые мы стремимся найти с помощью проницательного, но все еще несовершенного понимания нашего разума, – точно так же, согласно мистицизму, существуют еще более тонкие истины, которые запредельны нашим чувствам и разуму, но которые могут быть открыты в непосредственном внутреннем познании и стать доступны в непосредственном опыте. Эти истины сверхчувственны, но от этого не менее реальны: они оказывают огромное влияние на сознание, изменяя его субстанцию и характер движения, принося [с собой] глубокую тишину и постоянную радость, великий свет видения и знания, возможность преодоления низшей животной природы и перспективу духовного саморазвития, которой бы без них не существовало. Так возникает новый взгляд на мир. Это мировоззрение-переживание, которое несет в случае своей полной реализации великое освобождение, внутреннюю гармонию, единение и множество других возможностей. Правда, этот опыт был достигнут ничтожно малой частью человечества, и все же в разные времена, в разных краях и в самых разных условиях всегда находилось достаточное количество тех, кто, независимо друг от друга, свидетельствовал о нем. Среди них были величайшие умы прошлого, наиболее выдающиеся личности мировой истории. Нужно ли скоропалительно отрицать эту возможность как химеру лишь потому, что она находится за пределами понимания не только среднего человека с улицы, но и многих людей с весьма развитым интеллектом, или потому, что метод духовного познания более сложен, чем методы обычного чувства или рассудка? Если духовный опыт, возможность которого была открыта в прошлом, несет в себе некую истину, разве не стоит рассматривать его как достижение человеческим духом пика само- и миропознания? Наверное, стоит. Но даже если рассматривать его только как возможность – а все, свершенное человеком, на ранних этапах казалось лишь возможностью, – он остается самым великим и, скорее всего, самым плодотворным начинанием человека.

* * *

Не думаю, что можно как-то убедить человека, который начинает с прямо противоположной точки зрения на духовный опыт – точки зрения агностицизма викторианской эпохи.⁷¹ Его сомнение в ценности йогического опыта (разве что субъективной и сугубо индивидуальной) связано с тем, что йогин не стремится к истине в научном смысле слова, да и вообще о нем нельзя сказать, что он достиг абсолютной истины, поскольку сами переживания носят отпечаток его индивидуальности. Можно спросить, достигла ли сама наука какой-нибудь абсолютной истины? По-видимому, нет – абсолютная истина, даже в отношении физического мира, отступает [все дальше] по мере развития научного знания. Наука начинает с допущения, что абсолютная истина должна быть физической и объективной – и эта объективная истина (возможно, и не совсем абсолютная) должна объяснять все субъективные феномены. Йога исходит из прямо противоположной точки зрения – что абсолютная Истина духовна и субъективна, и что именно в ее высшем Свете мы должны рассматривать феномены материального мира (objective phenomena). Это два противоположных полюса, столь далеких друг от друга, насколько это вообще возможно.

Однако йога научна в том смысле, что она исходит из субъективного эксперимента, а все ее открытия опираются на опыт; проблески ментальной интуиции признаются лишь как первый шаг и не рассматриваются как реализация – они должны быть переведены в конкретное переживание и найти в нем свое подтверждение. Что касается ценности самого опыта, то в ней сомневается физический разум, ибо он субъективен, а не объективен. Но имеет ли данное различение особый смысл? Разве все знания и переживания не субъективны по своей сути? Люди воспринимают объекты внешнего мира практически одинаково в силу определенной организации разума и чувств. Будь она иной, физический мир воспринимался бы совершенно иначе – сама наука показала это достаточно ясно. Но точка зрения вашего друга состоит в том, что йогический опыт индивидуален, поскольку окрашен индивидуальностью провидца. Это может быть верно в какой-то мере, если речь идет о точности выражения или транскрипции переживаний, связанных с определенными областями опыта, но даже здесь различие поверхностно. Конечно, существует не один путь, а множество, поскольку, по общему признанию, мы соприкасаемся со многими аспектами Бесконечного, а значит есть и должны быть разные способы его постижения; но все же основные пути, равно как и прозрения, переживания и феномены, всегда и везде одни и те же – и в странах, разделенных большими расстояниями, и в системах, практикуемых совершенно независимо друг от друга. Переживания средневекового европейского бхакты или мистика в точности совпадают⁷² по содержанию – несмотря на различия в используемых терминах, формах проявления, религиозном контексте и т.д. – с переживаниями средневекового индийского мистика или бхакты, хотя они не состояли в переписке и ничего не знали о переживаниях друг друга или о достигнутых результатах, в отличие от современных ученых от Нью-Йорка до Йокагамы. Казалось бы, это должно показать, что в данных состояниях есть нечто общее, универсальное и, скорее всего, истинное, несмотря на то, что характер [их] перевода [на уровень мысли] может различаться из-за несходства языков разума (mental language).

Что касается абсолютной Истины, полагаю – и агностик эпохи королевы Виктории, и, скажем, индийский ведантист, могут согласиться, что она существует, хотя и скрыта вуалью. Оба говорят о ней как о Непознаваемой; единственное различие заключается в том, что с точки зрения ведантиста она непознаваема разумом и невыразима в речи, но все же ее можно достичь с помощью чего-то более глубокого или высокого, нежели ментальное восприятие; в то же время, даже разум сможет воспринять, а речь передать тысячи аспектов, в которых она предстает разуму в его внешнем и внутреннем опыте. Хотя, думаю, агностик, отклонил бы это компромиссное положение: он предпочел бы говорить о сомнительности существования Непознаваемого, и даже допустив, что оно существует, – об абсолютной его непостижимости.

* * *

Вы спрашиваете меня, следует ли вам избавиться от склонности проверять все перед тем, как принять, и согласиться в йоге со всем a priori – но, говоря о проверке, вы имеете в виду проверку средствами обычного разума. Единственный ответ, который я могу вам дать, состоит в том, что йогические переживания относятся ко внутренней области и происходят по своим собственным законам. Для них есть свои методы постижения, свои критерии и т.д., которые не являются таковыми ни для области применения физических чувств, ни для рационального или научного исследования.

Подобно тому, как научные исследования выходят за пределы [действия] физических чувств и погружаются в область бесконечно большого и бесконечно малого, о которой нам ничего не могут поведать физические чувства и которую они никак не могут проверить – потому что нельзя видеть и осязать электрон или узнать непосредственно с помощью разума чувств (sense-mind) о его существовании, или непосредственно узнать, что на самом деле Земля вращается вокруг Солнца, а не Солнце вокруг Земли, о чем свидетельствует весь наш повседневный чувственный опыт, – точно так же и духовные поиски выходят за пределы научного или рационального исследования, и точно так же невозможно с помощью обычного позитивно настроенного разума (ordinary positive reason) проверить данные духовного опыта и решить, существуют ли данные феномены, или придти к пониманию их законов и природы. Как и в науке, практикуя йогу, вы должны накапливать опыт за опытом, следуя в точности методам, установленным гуру или системами прошлого, – вы должны развивать способность интуитивного различения, которая сравнивает переживания, видит, что они означают, в какой мере и в какой области каждое из них значимо, какое место то или иное переживание занимает в контексте всего опыта, как его можно согласовать или соотнести с другими, на первый взгляд ему противоречащими, и т.д. и т.д., пока наконец, уже обладая несомненным знанием, вы не сможете свободно ориентироваться в бесконечной области духовных феноменов. Это единственный способ проверить духовной опыт. Я сам пытался использовать другой метод и нашел его абсолютно неэффективным и бесполезным. С другой стороны, если вы не готовы пройти через все это сами, – а на это способны очень немногие, за исключением наиболее духовно сильных, – вы должны принять водительство духовного мастера, подобно тому, как в науке вы принимаете [руководство] учителя, вместо того, чтобы самому заняться ее изучением и самому проводить эксперименты – по крайней мере, до тех пор, пока не получите достаточный опыт и объем знаний. Если это означает принятие всего a priori – ну что ж, значит вы должны с этим априорно согласиться. Ибо я не в состоянии понять, с помощью каких реальных методов вы собираетесь заставить обычный ум судить о том, что находится за его пределами.

Вы цитируете V. или X. Прежде чем определить ценность их высказываний, я хотел бы знать, что они действительно сделали для проверки своего духовного восприятия и переживаний. Как V. проверял значимость своих духовных переживаний? – некоторые из них с точки зрения обычного позитивного разума заслуживают доверия не более, чем чудеса, приписываемые некоторым знаменитым йогинам. Я ничего не знаю о X., но каковы были его тесты и как он их применял? Каковы были его методы? его критерии? Мне кажется, что никакой обычный разум не примет явление Будды из стены или получасовую беседу с Хаягривой в качестве достоверного факта – каким бы ни был способ исследования. И то и другое пришлось бы принять a priori или положиться на одно лишь свидетельство V. (что в конце концов одно и то же), или же отрицать их a priori как галлюцинации или просто ментальные образы, сопровождаемые в последнем случае слуховой галлюцинацией. Я не в состоянии понять, каким образом все это можно "проверить". А как мне пришлось бы проверять обычным разумом мое переживание Нирваны? К какому заключению о нем я мог бы прийти с помощью обычного позитивно настроенного рассудка? Как бы я мог проверить его значимость? Просто теряюсь в догадках. Единственное, что я мог бы сделать, так это принять Нирвану как тотальную и безусловную истину переживания, позволить осуществиться всей ее игре и проследить в качестве эксперимента все ее последствия – до тех пор, пока не достиг бы достаточного знания, чтобы определить ее место в структуре йогического опыта. Наконец, каким образом без внутреннего знания или опыта можете вы или кто-нибудь еще исследовать внутреннее знание и опыт других?

Я часто говорил, что способность различения не только допустима, но и абсолютно необходима в духовном опыте. Но это должно быть различение, основанное на знании, а не размышление, основанное на неведении. Иначе вы связываете свой разум и затрудняете развитие опыта предвзятыми идеями, в той же мере априорными, какими могут быть принятые [на веру] духовные истины или переживания. Ваша идея, что отречение может прийти только благодаря любви, верна лишь отчасти. Действительно, в йогическом опыте отречение посредством истинной любви, под которой понимается душевная и духовная любовь, является наиболее сильным, простым и эффективным [средством], но нельзя – опираясь на это положение как на догму, высказанную обычным разумом, – ограничивать весь возможный опыт отречения этой формулой или заявлять на ее основании, что нужно ждать, пока он не сможешь любить совершенно и лишь затем совершить отречение. Йогический опыт показывает, что отречение может быть совершено и разумом, и волей – искренним ясным разумом, который видит необходимость отречения, и абсолютно искренней волей, принуждающей к этому непокорные аспекты [индивидуальной природы]. Опыт также показывает, что не только отречение приходит благодаря любви, но и любовь может прийти благодаря отречению или расти вместе с ним от несовершенной любви к любви совершенной. Начинаешь с напряженного стремления познать или достичь Божественное и все больше и больше отрекаешься от своих обычных идей, личных желаний и привязанностей, мотивов и привычных действий, чтобы через все существо могло проявиться Божественное. Отречься – значит отбросить наш ограниченный разум, его ментальные идеи и предпочтения [и погрузиться] в божественный Свет и великое Знание; отказаться от нашей индивидуальной воли – мелочной, тревожной и недальновидной – [и принять] великую, невозмутимую, исполненную света Волю и Силу; отказаться от наших чувств – колеблющихся, беспокойных и легко ранимых – [и открыться] безбрежной энергии божественной Любви и Ананды; отказаться от нашей жалкой страдающей личности [и подняться] ко всеобщей Личности, слабой тенью которой является наша. Если настаиваешь на собственных идеях и суждениях, великие Свет и Знание не смогут прийти, иначе они подвергнутся искажению и на каждом шагу будут встречать препятствия из-за вторжения низших сил; если настаиваешь на собственных желаниях и фантазиях, великая сияющая Воля и Сила не сможет действовать в полной мере – ибо ты предлагаешь ей стать слугой своих желаний; если не отвергаешь в себе грубые эмоциональные реакции, вечная Любовь и высшая Ананда не смогут низойти или утратят свой возвышенный характер и [все равно] будут вытеснены из такого переполненного бурлящими эмоциями сосуда. Никакое обычное размышление не сможет избавить от необходимости преодолеть низшее, дабы высшее могло пребывать здесь.

И если кто-то находит, что уединение это наилучший путь предания себя Всевышнему, Божественному, дабы в максимальной степени исключить саму возможность проявления низших реакций, то почему бы и нет? Если такова их цель, то почему уединение должно ставиться им в вину? почему нужно с недоверием и подозрением смотреть на средства, которые они находят наилучшими, и наделять эти методы уничижительными эпитетами, чтобы дискредитировать как жестокие, бесчеловечные и тому подобное? Именно этого и боится ваш витал, а ваш витальный разум подсказывает все эти эпитеты, которые выражают только ваш страх, а вовсе не то, чем в действительности является уединенная жизнь. Потому что именно витал, точнее его социальный аспект (its social part), всячески избегает одиночества; мыслящий разум не избегает, а даже ищет его. Поэт стремится остаться наедине с собой или Природой, чтобы внять своему вдохновению; мыслитель погружается в одиночество, чтобы размышлять о сущем и стать причастным более глубокому знанию; ученый запирается в своей лаборатории, чтобы с помощью эксперимента углубиться в тайны Природы; все эти варианты уединения совсем не так мрачны и бесчеловечны. Таков и уход садхака в исключительную концентрацию. Она ему необходима, ибо это способ реализации – той самой, к которой он стремится всем своим сердцем. Что касается йогина или бхакты, который уже начал переживать фундаментальный опыт, он вовсе не находится в суровом одиночестве. Все существо йогина исполнено присутствием Божественного и природу всего мира он открывает в себе. Возлюбленный и его Ананда пребывают в сердце бхакты.

Я возражаю против неправильного представления о роли уединения, основанного на незнании того, чем оно является на самом деле; но я не рекомендую, как уже не раз говорил, полную изоляцию, потому что считаю ее опасным приемом, который может привести к болезням и многим ошибкам. Я никому не предлагаю уединение в качестве метода и не одобряю его, если только человек не ищет его сам, не испытывает в нем необходимости, не радуется одиночеству и не убеждается в том, что оно действительно ему помогает в духовном опыте. Никому не следует навязывать уединение в качестве непреложного правила, ибо это путь обычного разума и ментальный способ действия, – его нужно принять только тогда, когда в нем чувствуется необходимость, а не как всеобщий закон или правило.

То, что вы описываете в своем письме как ответ Божественного, на языке йогической опыта звучало бы иначе – это чувство великого умиротворения, света, свободы, надежды, уменьшения трудностей и уверенности, скорее, следовало бы назвать ответом вашей собственной природы Божественному. Есть состояния Умиротворения и Света, которые представляют собой ответ Божественного, но это необъятный Покой и великий Свет, которые воспринимаются как присутствие чего-то иного, чем ваше индивидуальное "я", – не как часть вашей личной природы, а как нечто, нисходящее сверху, хотя в конце концов оно овладевает природой [и становится ею]; есть также переживание Присутствия самого Божественного, которое действительно приносит с собой абсолютное освобождение, счастье и уверенность. Но первые ответы Божественного редко бывают похожи на описанные выше состояния – они приходят, скорее, как прикосновение или давление, которое нужно научиться осознавать и принимать; иногда это голос ободрения, очень "тихий и слабый голос", иногда – мгновенное восприятие Образа или ощущение Присутствия, иногда – шепот Провидения; есть много форм, которые может принять ответ Божественного. Затем ощущение контакта пропадает, и подготовка индивидуальной природы продолжается до тех пор, пока прикосновение не сможет приходить все чаще, сохраняясь все дольше и становясь все сильнее, ближе и сокровеннее. Божественное ни в коей мере не навязывает себя, особенно в начале [пути] – оно стремится, чтобы его осознали и приняли. Это одна из причин, почему разум должен замолчать, перестать проверять и выдвигать свои требования – нужно очистить место для подлинной интуиции, которая способна сразу распознать истинное прикосновение и принять его.

Теперь о волнении разума, которое препятствует вашей концентрации. Эта трудность возникает всегда, когда начинают развивать способность концентрации – та или иная, еще более утомительная и трудно контролируемая автоматическая активность; требуется довольно много времени, чтобы справиться с нею. Эта трудность, а также привычка погружаться в сон, препятствует и концентрации в бодрствующем состоянии, и сознательному самадхи (conscious samadhi), и всепоглощающему и всеисключающему трансу – трем формам, которые принимает йогическая концентрация. Очевидно, что лишь незнание йоги, процесса ее развития и трудностей [встречающихся на этом пути] заставляет вас чувствовать отчаяние и говорить о своей полной непригодности из-за столкновения с этими совершенно обычными препятствиями. Навязчивость обычного разума и его ошибочных размышлений, мнений и суждений, произвольная или автоматическая деятельность мыслящего разума во время концентрации, замедленная реакция на первое таинственное прикосновение – все это обычные препятствия, создаваемые разумом; точно так же, как гордыня, амбиции, тщеславие, сексуальное желание, жадность, скаредность – трудности и препятствия, создаваемые виталом. Но преодолеть можно как витальные трудности, так и ментальные. Следует лишь видеть, что эти препятствия неизбежны, а не сосредотачиваться исключительно на них, не пугаться и не теряться из-за их возникновения. Нужно проявлять настойчивость до тех пор, пока не сможешь отстраниться как от разума, так и от витала и ощутить во внутреннем пространстве более глубокое и свободное "я" – ментального Пурушу, а также Пурушу витального, для которых безмолвие естественно и которые способны непосредственно воспринимать истинные Слово и Силу, равно как и подлинное Безмолвие. Если природа сначала избирает путь преодоления трудностей, тогда первая половина пути длинна и утомительна, поэтому и возникают сетования на отсутствие отклика Божественного. Но в действительности Божественное всегда пребывает здесь, действуя из-за завесы и ожидая, когда его ответ будет распознан и когда диалог [между вами] станет возможным.

* * *

В нашей йоге (here) человек ощущает ток [Силы] из самого источника Истины, которую он встречает не так часто, как ему хотелось бы. Существует разум, который может не только думать, но и видеть – видеть не только поверхность вещей (с которой мыслители продолжают вести бесконечную и безрезультатную борьбу, как будто кроме нее нет ничего иного), но и саму их сущность.

У последователей Тантры есть выражение pašyantī vāk, чтобы описать уровень Вач-Шакти, видящего Слова; есть также выражение pašyantī buddhi – видящий интеллект. Так может быть, поскольку провидец в своем внутреннем опыте выходит за пределы мысли, но есть много таких, чей богатый опыт не прояснил глаза их мысли настолько, чтобы сделать ее видящей; их душа испытывает переживания, но их разум продолжает создавать запутанные и несовершенные транскрипции [опыта], которые несут в себе его искаженное ментальное видение (idea). Правильное видение – это не только дар, но и способность, которую можно развить.

Это настоящий успех – так быстро и решительно избавиться от мерцающей мглы и тумана, который современный интеллектуализм принимает за Свет Истины. Современный разум так долго и так упорно блуждал – и мы вместе с ним – по Долине ложного блеска, что было совсем не просто (тем более так быстро и совершенно, как в данном случае) рассеять его туман солнечным светом ясного видения. Все, что сказано в вашем письме (here) о современном гуманизме и филантропии, тщетных усилиях сентиментального идеалиста и беспомощного интеллектуала, искусственном эклектизме и других подобных вещах, превосходно и попадает в самую точку. Не этими средствами человечество сможет достичь радикальной перемены своего способа жизни, которая уже давно стала необходимой, а только дойдя до самого основания скрытой Реальности – не с помощью одних лишь идей и устоявшихся представлений, а благодаря изменению сознания, внутреннему и духовному преображению. Но эту истину трудно услышать в несмолкаемом гомоне и грохочущем шуме современного мира.

Различие, тонко проведенное вами между планом феноменальной деятельности, или объективированной (externalised) Пракрити, и планом Божественной Реальности, относится к аксиомам внутренней мудрости. Ваша трактовка данного различия – это не просто остроумное объяснение; она очень точно подмечает один из тех неоспоримых фактов, с которым сталкиваешься, когда переходишь границу [между этими планами] и смотришь на внешний мир с точки зрения внутреннего духовного опыта. Чем дальше идешь внутрь или вверх, тем сильнее изменяется восприятие вещей, а внешнее знание, достигнутое наукой, занимает свое подлинное (весьма скромное) место. Наука, подобно большей части ментального внешнего знания, познает лишь процессы.⁷³ Однако следует добавить, что и процессы она не в состоянии постичь полностью, ибо [с помощью науки] вы изучаете лишь некоторые физические характеристики объекта (you seize some of the ponderables), упуская при этом из внимания активность его тонких структур, которая и составляет суть явления (but miss the all-important imponderables); поэтому едва ли вы узнаёте, каким образом все происходит в Природе, – скорее, при каких условиях. После всех триумфов и чудес науки основной принцип, основная причина и [глубинный] смысл всего сущего остаются такими же темными и загадочными, и даже еще более загадочными, чем прежде. Схема эволюции, которую она выстроила (не только для этого огромного и разнообразного материального мира, но и для жизни, сознания и разума, а также их творений) из безликой массы неодушевленных электронов, отличающихся лишь количеством и расположением (out of a brute mass of electrons, identical and varied only in arrangement and number)⁷⁴, – это иррациональная магия, которая сбивает с толку больше, чем все то, что могло бы измыслить самое богатое мистическое воображение. В конце концов, наука приводит нас к парадоксальному выводу: вселенная – это организованная и жестко детерминированная... случайность. Это развитие из того, что... не существует. Наука разворачивает перед нашим взором новую, материальную Майю, которая искусно творит невозможное (aghatana-ghatana-patīyasī) – чудо, которого не может быть с точки зрения логики и которое тем не менее как-то существует. Чудо, безусловно, организованное, но все же иррациональное и необъяснимое. Этот парадокс, очевидно, возникает потому, что наука упустила самое важное: она обнаружила и тщательно изучила то, что произошло и каким образом это произошло, но закрыла глаза на то, что сделало это невозможное возможным – на то, что таким образом себя проявило. Вселенная лишена фундаментального смысла, если вы рассматриваете ее отдельно от Божественной Реальности. Таким образом вы остаетесь на уровне необъятной поверхности проявленного мира, материя которого поддается контролю и годится для практического использования. Вы пытаетесь аналитически понять магию Волшебника, но, только проникнув в сознание самого Волшебника, вы сможете на собственном опыте приступить к познанию истинного происхождения, значения и циклов [Его] Лилы. Я говорю "приступить к познанию", потому что Божественная Реальность не настолько проста, чтобы с первого раза вы смогли узнать о ней все или заключить ее в одну-единственную формулу; она – сама Бесконечность и потому открывает перед вами бесконечное Знание, по сравнению с которым все собранное наукой [знание] это детские игрушки (bagatelle). Но поскольку вы действительно прикасаетесь к сущностному, вечному и запредельному, в свете этого [Знания] все становится совершенно ясным и понятным изнутри.

Однажды я уже говорил вам о том, что я думаю по поводу бесполезных усилий некоторых ученых, стремящихся исследовать поверхность, или видимую поверхность, духовной Реальности, пребывающей за вселенной, и я не вижу необходимости развивать эту мысль дальше. Больше тревожит новая тенденция в критических суждениях оппонентов и скептиков, отрицающих реальность духовного и сверхчувственного опыта, – их разрушительная стратегия допустить, что такой опыт возможен, а затем объяснить его со своей точки зрения. Это могло бы создать почву для серьезных опасений, но я все же сомневаюсь, что, приняв к сведению эти взгляды, разум человечества сможет надолго удовлетвориться объяснениями, столь нелепыми, поверхностными и примитивными – объяснениями, которые ничего не объясняют. Если сторонники религии занимают ошибочную, легко уязвимую позицию, когда утверждают лишь субъективную реальность духовного опыта, то их оппоненты, как мне кажется, тоже открывают, сами того не ведая, врата своей материалистической цитадели, когда в принципе соглашаются допустить возможность духовного и сверхчувственного опыта и рассмотреть его. До этого их оборонительные позиции находились в области материального, а их отказ признавать или даже рассматривать супрафизические явления служил им надежным укрытием; но однажды покинув его, человеческий разум, уставший от отрицаний и влекомый стремлением обрести переживание подлинной реальности, когда-нибудь достигнет ее, перешагнув через мертвые тела их теорий, пройдя через руины исчерпавших себя объяснений и сорвав искусно сплетенную завесу психологических ярлыков. Тогда может возникнуть другая опасность – не совершенное отрицание Истины, а повторение в старых или новых формах ошибок прошлого: с одной стороны, возрождение слепой фанатичной сектантской религиозности, а с другой – падение в трясину виталистических оккультных и псевдодуховных учений. Повторение тех самых ошибок, которые и послужили реальной основой для критики религиозных представлений прошлого со стороны материалистов. Но это лишь призраки, которые всегда встречают нас на границе или в промежуточной области между кромешной тьмою материи и сиянием совершенного Света. Но вопреки всему, победа высшего Света абсолютно неизбежна даже в омраченном земном сознании.

Изобразительное искусство, поэзия, музыка – это не йога. Сами по себе они не более духовны, чем философия или наука. Здесь таится еще одна странная неспособность современного интеллекта – его неспособность провести различие между разумом и духом, его готовность ошибочно принимать ментальной, моральной и эстетический идеализм за духовность, а их низшие ценности за ценности духовные. Это очевидная истина, что ментальная интуиция большинства метафизически мыслящих философов и поэтов весьма редко соприкасается с настоящим духовным опытом; встречаются лишь отдаленные проблески и смутные впечатления, а не лучи, исходящие из средоточия Света. Не менее верно и то, что с точки зрения сверхсознания (from the peaks) разница между высшими достижениями ментала и маленькими удачами обыденной жизни не так уж велика. Если смотреть сверху, все энергии Лилы равны, все они скрывают Божественное. Но следует добавить, что каждую из них можно превратить в исходное средство реализации Божественного. Философское высказывание об Атмане – лишь ментальная формула, а не знание и не опыт; и все же иногда Божественное избирает его в качестве средства воздействия: неожиданно стена в разуме обрушивается, что-то осознается, где-то внутри происходят глубокие изменения и всю природу охватывает нечто спокойное, безмятежное, невыразимое. Например, стоишь на вершине горы и временами видишь или ментально осознаешь иное пространство, пронизывающее собой физическое, осознаешь несказанную Безбрежность в Природе; и вдруг ощущаешь прикосновение – и тебя переполняет состояние истины Бытия, а ментал замирает в духовном [восхищении]. Так впервые приходит переживание Бесконечности. Или стоишь перед храмом Кали⁷⁵ на берегу священной реки и что же ты видишь? – скульптуру, прекрасный элемент архитектурного ансамбля. Но вдруг вместо нее таинственно и неожиданно возникает Присутствие, Сила, Лик, который смотрит на тебя, и ты внутреннее понимаешь, что перед тобою Мать Мира. Схожее прикосновение можно пережить через живопись, музыку или поэзию. Божественное может коснуться их творца или того, кто чувствует несовершенство мира, кто понимает скрытое значение формы и тайное послание в звуке. Ведь музыка, возможно, несет в себе бóльший смысл, чем тот, который в нее сознательно вложил сам автор. Все сущее в Лиле может обратиться в окна, через которые открывается трансцендентная Реальность. И все же пока человек довольствуется этим созерцанием, можно говорить лишь о начале реализации; однажды ему придется взять посох пилигрима и отправиться в путешествие туда, где несокрытая Реальность пребывает вовеки. Духовное стремление не может удовлетвориться смутными впечатлениями, и творцы обращаются к поискам [переживания] самого Света, который они пытаются выразить. Но поскольку эта Реальность и этот Свет пребывают в нас самих не в меньшей степени, чем в высших областях над смертным планом, в своих поисках мы можем использовать многие реалии жизни: подобно тому, как один человек предлагает цветы, молитву или действие Божественному, другой может предложить запечатленную в форме красоту, песню, поэму, изображение или мелодию и благодаря этому пережить соприкосновение, ответ или опыт. Когда же это Божественное сознание проникло в нас или когда оно растет внутри, его проявление в жизни посредством творчества вовсе не входит в противоречие с практикой йоги; творческая активность может сохраняться, хотя при этом она утратит свою ведущую роль и станет лишь одним из многих способов служения Божественному. Изобразительное искусство, поэзия и музыка в том виде, в каком они существуют ныне, создают ментальные и витальные, а не духовные ценности; но их можно обратить к высшим целям и тогда, подобно всему, что может соединить наше сознание с Божественным, они трансформируются, станут духовными и смогут быть признаны частью йогической жизни. Ценность всего нового заключается не в нем самом, а в том сознании, которое через него проявляется, и потому единственное, что абсолютно необходимо делать, так это развивать сознание Божественной Реальности и жить в нем, жить им всегда.

* * *

Проблема в том, что, не будучи ученым, вы пытаетесь применить свои идеи к наименее восприимчивой (ибо та изучает саму материю) области науки – физике. Только в том случае, если бы вы сами были ученым, излагающим свои идеи на основе общепризнанных научных фактов или же ваших собственных открытий, вы могли бы – и то с большим трудом – добиться, чтобы вас выслушали или чтобы ваше мнение имело хоть какой-то вес. Иначе вы даете повод для критики, поскольку говорите о том, в чем совершенно не разбираетесь, то есть поступаете, как тот же ученый, который на основании своих открытий утверждает, что Бога нет. Когда ученый говорит, что "с научной точки зрения, Бог – это гипотеза, в которой больше нет необходимости", он несет полный вздор, потому что бытие Бога это не научная гипотеза или проблема, оно не может ею быть и вообще никогда не было – оно есть и всегда было вопросом духовного опыта и проблемой метафизики. С научной точки зрения, вы вообще не можете высказываться о нем ни за, ни против. Метафизик или искатель духа имеют право говорить, что гипотетичность бытия Бога это нонсенс; но если вы предлагаете ученому принять бытие Бога в качестве константы, вы рискуете получить резкую отповедь, причем в тех же выражениях.

Что касается единства всего знания, то в принципе оно возможно, хотя пока этот идеал далек от действительности (that is a thing in posse, not yet in esse). Метод познания механических процессов (the mechanical method) ведет к определенным результатам, метод познания более сложных процессов (the higher method) ведет к другим не менее определенным результатам, и во многом они диаметрально расходятся. Как преодолеть это различие – ведь каждый из методов, судя по всему, эффективен в своей области? Конечно, эту проблему нужно решить, но не тем способом, который предлагаете вы, и менее всего в области физики. Можно сказать, что в психологии метод регистрации физиологических состояний (the mechanical or physiological approach) наименее адекватен и плодотворен, поскольку психология уже не настолько связана с измерением автоматических процессов [как физика или биология] – она открывает ту необъятную область, которая пребывает за пределами физических структур телесного сознания. Уже в биологии можно уловить проблеск чего-то иного, скрытого за автоматической работой [живых систем], ибо в этой работе изначально присутствует движение сознания, которое по мере развития обретает все больше возможностей для своего самовыражения. Но, обращаясь к физике, вы попадаете в самую вотчину автоматического закона, где процесс это всё и где движущее сознание предпочло скрыть себя с величайшей тщательностью – так, что "с научной точки зрения" его там вообще не существует. Сознание в материи можно открыть только с помощью оккультизма и йоги, но действия оккультной науки и йоги не регистрируются и не отслеживаются средствами физики, поэтому их все еще разделяет пропасть. Быть может, ее удастся когда-нибудь преодолеть, но современный физик отнюдь не стремится наводить мосты, поэтому нет никакого смысла предлагать ему исследовать то, что выходит за пределы его области⁷⁶.

* * *

Желание [оккультистов и спиритов] убедить ученых-естествоиспытателей абсурдно и нелогично. У тех есть своя область исследований, свои способы решения задач и критерии. Применять одни и те же процедуры к феноменам различного порядка столь же нелепо, как проверять духовную истину средствами физики. Нельзя препарировать Бога или рассматривать душу под микроскопом. Идея исследовать призраки или даже психофизические феномены с помощью методов и критериев, применимых лишь к явлениям материального мира, также совершенно ошибочна и никуда не годится. Кроме того, большая часть естествоиспытателей (physical scientist), решительно не признает то, что нельзя аккуратно упаковать, снабдить этикеткой и уложить в научную систему и ее формулы. Доктор Жюль Ромен (Jules Remains), ученый и видный писатель, провел целый ряд экспериментов, подтверждающих, что человек способен видеть и читать с завязанными глазами, однако другие ученые отказались не только признать, но даже принять во внимание полученные результаты. Худабакш (Khuda Baksh) проходит все необходимые испытания и со всей очевидностью доказывает, что это возможно. Тем не менее, ученые отнюдь не желают сдаваться и зафиксировать данный факт, хотя достижения Худабакша неоспоримы. Он ходит по огню без всякого для себя вреда, опровергая все выдвинутые гипотезы, – ученые же срочно придумывают новые, еще более жалкие, объяснения. Так есть ли смысл пытаться убедить людей, которые полны решимости не верить?!

* * *

Научный ум стремится упорядочить все по видам и родам. Разве не разложил он по полочкам даже само Божественное?

* * *

Умы этих людей [ученых] слишком привыкли иметь дело с физическими объектами и процессами, поддающимися измерению и математическому описанию, чтобы хорошо разбираться в других областях. Так, взгляды Эйнштейна вне сферы его компетенции грубы и наивны – это разновидность банального ничем не обоснованного идеализма, весьма далекого от реальности. Подобно тому, как можно быть выдающимся специалистом, оставаясь при этом простым и бесхитростным, точно так же можно быть признанным корифеем в определенной области и весьма слабо разбираться в проблемах за ее пределами.

* * *

Конечно, психологам легче признать, что между движениями ментального сознания и физиологическими процессами нельзя ставить знак равенства и что речь может идти лишь о влиянии разума и тела друг на друга, которое неизбежно, поскольку они сосуществуют [в едином психофизическом организме]. Но даже такие крупные ученые-естествоиспытатели, как Гексли (Huxley), признали, что разум есть нечто совершенно отличное от материи и что его нельзя объяснить в терминах, описывающих материю. Однако с тех пор естествознание стало настолько высокомерным и самонадеянным, что попыталось буквально все подчинить себе и своим методам. И хотя сейчас, по крайней мере, в теории оно начинает признавать свою принципиальную ограниченность, прежнее умонастроение еще слишком привычно для большинства ученых, чтобы они могли от него отказаться полностью.

* * *

⁷⁷ Эту статью написал, скорее, преподаватель философии, чем философ. Полагаю, вы говорите о пережитках презрительного отношения науки XIX века к метафизике: любая мыслительная деятельность должна опираться на научные факты и выводы (часто столь несовершенные и недолговечные). Именно они должны стать основой любого серьезного метафизического размышления. Но это означает превратить философию в служанку науки, заставить метафизику вторить физике и отрицать ее суверенные права на ее же территории. Данный подход игнорирует тот факт, что у философа есть своя собственная область [исследований] и собственный инструментарий; он может использовать научные открытия в качестве материала, равно как и любые другие факты бытия. Но какие бы заключения ни предлагала наука, он должен судить о них в соответствии со своими собственными критериями – можно ли их экстраполировать на метафизический план, а если можно, то в какой степени. Вероятно, во времена расцвета естествознания – когда оно еще не сознавало своих когнитивных границ и плавало на утлом суденышке своих представлений по волнам бездонного и бескрайнего океана проявленной вселенной, – для такой позиции и были какие-то основания. Но превозносить спиритизм под видом психических исследований?! Спиритизм – это не наука. Это масса невразумительных и двусмысленных сообщений, из которых можно сделать очень немного выводов, и то весьма скудных и сомнительных. Кроме того, спиритизм соприкасается с оккультным миром, причем с низшими его областями – с теми, которые мы бы назвали низшими витальными мирами, где столь же много лжи, подмен и приводящих в замешательство ошибок, как и на земном плане и даже больше. Что это за философ, если он доверяет такому темному и ненадежному источнику? Я не улавливаю смысла многих его высказываний. Почему возможность предсказания будущего непременно должна изменить нашу концепцию времени, по крайней мере философскую? Она может изменить наши представления о взаимосвязи событий, о действии сил или о способностях сознания, но концепция времени при этом останется той же самой, что и раньше.

Конечно, ваш сон это выражение стремления войти в контакт на тонком плане. Что же касается телефона и кинематографа, в ваших словах что-то есть, но, мне кажется, эти и другие изобретения современности могли бы играть совсем иную роль в жизни людей, если бы те воспринимали их и пользовались ими в должном состоянии духа. Человечество не было готово к этим открытиям ни в духовном, ни даже (если предположить, что утрата ориентиров в современном мире является знаком) в интеллектуальном отношении. Снижение чувства прекрасного, возможно, имеет и другие причины. Не оправдавший надежд идеализм, отступая, породил свою противоположность – сухой и циничный интеллектуализм, который не желает обманываться всем тем, что можно назвать идеальным, романтичным, эмоциональным, или же тем, что превосходит рассудок, обусловленный данными чувств. [Что касается воплощенных асуров, то] асуры прошлого нередко были довольно величественными существами. Беда в том, что нынешние на самом деле не асуры, а существа низшего витального мира, неистовые, жестокие и подлые, но, самое главное, очень недалекие, невежественные и темные. И все же, свойственный им циничный узкий интеллектуализм, который процветает сейчас, скоро пройдет: становясь все суше, он подготавливает свой собственный конец – люди начинают испытывать потребность в новых источниках жизни.

* * *

Не думаю, что эти два вопроса, заданные вами, имеют большое значение с точки зрения духовной садханы.

1. Вопрос о [соотношении] науки и духовности был актуален лет двадцать назад, занимая умы людей в начале двадцатого века, а сейчас он уже устарел. Сама наука пришла к заключению, что она не в состоянии, как надеялась раньше, установить, в чем заключается истина сущего, в чем его настоящая природа, что стоит за феноменами физического мира – она может изучать лишь процессы на физическом уровне, условия их возникновения, пути овладения ими и способы их практического использования. Иными словами, сейчас [проблемное] поле естественных наук точно размечено и ограничено, а вопросы о Боге или абсолютной Реальности, равно как и другие метафизические и духовные проблемы, находятся за его пределами. Так, по крайней мере, обстоит дело по всей континентальной Европе и лишь в Англии и Америке некоторые ученые все еще пытаются рассуждать о тонких материях на основе данных естественных наук.

Так называемые общественные науки, изучающие внешнее сознание и социум (психология и пр.), настолько сильно зависят от естественных наук, что не могут выйти за их узкие границы. Если науке и предстоит обратиться к Божественному, то это должна быть новая наука, которой пока еще нет. Она сосредоточится на овладении силами витального мира (life-world) и Разума, постепенно приближаясь к тому, что находится за его пределами; современная же наука на это не способна.

2. С духовной точки зрения, такие преходящие феномены, как обращение образованных индусов к материализму, не имеют большого значения. Всегда были периоды, когда мыслящие представители наций, континентов или культур обращались к материализму и отворачивались от всего, что связано с духом и верой. Европа вступила в один из таких периодов в XIX веке. Как правило, они непродолжительны. Западная Европа уже утратила свою веру в материализм и пока пребывает на распутье – либо возвращаться назад к традиционным религиям, либо попытаться наощупь отыскать что-то новое. Сейчас та же самая материалистическая волна проходит через Россию и Азию. Эти волны приходят потому, что они играют определенную роль в развитии человечества. Их задача – разрушить зависимость от старых форм и расчистить место для новой истины, для новых форм истины, для проявления этой истины в жизни, а вместе с ней – того, что находится за пределами жизни.

* * *

Думаю, Х. основывает свои идеи на попытке Джинса (Jeans), Эддингтона (Eddington)⁷⁸ и других английских ученых соединить метафизические выводы с научными фактами. Поэтому необходимо, чтобы он в полной мере оценил возражения, выдвинутые наиболее строгими критиками такого смешения. Кроме того, духовные поиски опираются на свой собственный багаж знаний, который ни в малейшей степени не зависит от теорий и открытий науки в чисто физической области. Подобные построения Х., Джинса и других это реакция против неправомерных попыток отдельных ученых XIX столетия (да и не только них) использовать прогресс науки для того, чтобы поставить под сомнение или уничтожить, насколько это возможно, религиозный дух, а также дискредитировать метафизику как туманное словоблудие и превознести науку как единственный ключ к тайнам вселенной. Но я думаю, что сейчас такая позиция либо исчезла, либо отходит в прошлое: ученые признают, на что вы и указываете, границы своей сферы. Не могу не заметить, что конфликт между религией и наукой никогда не возникал в Индии (до момента введения европейского образования), потому что религия не чинила препятствий научным исследованиям, а ученые не ставили под сомнение религиозную или духовную истину. Религия и наука всегда держались отдельно и не противостояли друг другу.

* * *

Недостаток того, что X пишет о науке, по-видимому, заключается в его искреннем убеждении, что наука все еще материалистична или, по крайней мере, что ученые, за исключением Джинса и Эддингтона, в сущности остаются материалистами. Это не верно. На сегодняшний день большинство ученых континентальной Европы отвергло идею, что наука может объяснить основы бытия. Они придерживаются мнения, что наука исследует лишь процессы, а не основы. Они заявляют, что не дело науки, да это и не в ее силах, решить что-либо в отношении фундаментальных вопросов, находящихся в ведении философии и религии. Это огромная перемена произошла вместе с последними научными открытиями. В наши дни наука не материалистична и не идеалистична. Скала, на которой был построен материализм и которая в XIX веке казалась незыблемой, теперь дала трещину. Материализм сейчас стал философским умозрением – таким же, как и любая другая теория; он не может претендовать на то, что основан на некой непогрешимой, почти библейской, истине, опирающейся на факты и заключения науки. Эту перемену может почувствовать каждый, кто, подобно мне, вырос в XIX веке – во времена абсолютного господства научного материализма. Закрытый почти для всех, кто не бросал вызов обществу, путь познания духовных истин, духовных идей, духовных переживаний, теперь расчищен. Это и есть настоящая революция. Ментализм⁷⁹ – это лишь промежуточная концепция (a half-way house). Но сейчас ментализм и витализм⁸⁰ вполне можно рассматривать как [рабочие] гипотезы, в той же мере основанные на фактах бытия и научных фактах, как и любые другие. Факты науки более не вынуждают придерживаться определенного философского направления. Теперь они нейтральны, поэтому их можно использовать даже для обоснования противоположных точек зрения, хотя большинство ученых считает такой подход неприемлемым. Здесь⁸¹ никто и никогда не говорил, что новые открытия физики подтверждают положения религии или церкви; они просто показывают, что наука утратила свой прежний материалистический догматизм и ушла, в результате революционных изменений, из своей старой гавани.

Именно этих изменений я ждал и предсказывал в своих стихотворениях "Видение науки" и "В лунном свете", изданных в первом томе "Аханы" (Ahana).

* * *

Боюсь, я утратил всякий интерес к этим рассуждениям: все представляется мне слишком серьезным, чтобы тратить время на бесплодные умствования. Я ничего не имею против вашего стремления торжественно вернуть на трон догматизм материалистической науки, но это означало бы вернуться на полстолетия назад, когда на правах победителя он мог налагать запрет на любую мысль, переходящую его собственные узкие границы, как на обычную казуистику, витание в облаках и пустую болтовню. Очевидно, что если в материальном мире могут существовать только материальные энергии, то никакая божественная жизнь на Земле невозможна. Одна лишь метафизическая "изворотливость ума", если так можно выразиться, не смогла бы защитить ее от возражений со стороны науки и обычного здравого смысла. Я полагал, что многие ученые континентальной Европы уже пришли к пониманию, что наука не в состоянии постичь истинную природу сущего, что у нее нет для этого никаких средств и что она может изучать лишь способ и характер движения материальных сил на уровне физических фронтальных структур. Такая позиция оставляет возможность для высокой мысли и теоретических допущений, духовного опыта и даже мистицизма, оккультизма и всех тех важных вещей, в которые почти никто не верит, поскольку их считают полной бессмыслицей. Таким было положение дел, когда я жил в Англии. Если оно вернется или если Россия с ее диалектическим материализмом станут править миром, что ж, тогда придется подчиниться судьбе, а божественной жизни подождать, скорее всего, следующего тысячелетия. Но мне не нравится идея сделать одно из наших периодических изданий ареной борьбы такого рода. Вот и все. Я пишу под впечатлением вашей ранней статьи на эту тему, так как не имел возможности достаточно тщательно ознакомиться с более поздними. Рискну сказать, что ваши последние публикации могут оказаться вполне убедительными, и после их прочтения я соглашусь, что моя позиция была ошибочной и что лишь упрямый мистик может все еще верить в такое покорение Духом материи, которое я смел полагать возможным. Но я как раз и есть тот самый упрямый мистик, поэтому если бы я согласился опубликовать в одном из наших изданий ваш взгляд на проблему, мне пришлось бы вернуться к теме, к которой я утратил всякий интерес (а следовательно, и склонность писать), чтобы в который раз обосновать свою позицию и вновь сражаться с притязаниями материалистической науки судить о вещах, которые она познать не в состоянии и для которых она не способна найти подлинного решения. Возможно, мне пришлось бы полностью переписать "Жизнь Божественную" в качестве ответа на победоносное "опровержение материалиста"! Это единственное объяснение, которое я могу дать (не говоря уже о полнейшей нехватке времени для того, чтобы заниматься подобными вещами) относительно моего "долгого и разочаровывающего молчания".

* * *

Я знаю, что русские считают нынешнюю склонность к духовности и мистицизму феноменом капиталистического общества на стадии его кризиса. Но видеть, сознательно или бессознательно, экономические причины во всех феноменах человеческой истории есть часть большевистского евангелия, порожденного заблуждением Карла Маркса. Природа человека не так проста и однозначна, как это хотят представить. В ней много аспектов и у каждого из них есть свои потребности. Стремление к духовному, или мистическому, опыту – одна из них, и человек старается реализовать ее самыми разными путями: с помощью всевозможных суеверий, грубой религиозности, спиритизма и поклонения демонам; в более просветленных аспектах своего существа – с помощью духовной философии, высшего оккультизма и т.п.; на самой вершине – через соединение со Всеобщим, Вечным, Божественным. Тенденция к поискам духовности началась в Европе после отказа от научного материализма XIX века, разочарования в претенциозной самодостаточности рассудка и разума и возникновения потребности в чем-то более глубоком. Это был феномен предвоенного времени, и возник он тогда, когда еще не было никакой угрозы коммунизма, а капиталистический мир стоял на вершине своего вызывающего успеха и славы, – да и развивался он, скорее, как бунт против материалистической буржуазной жизни и ее идеалов, а не как попытка служить ей или находить оправдание. Стремление к духовности нашло одновременно и поддержку и противодействие в послевоенном крушении иллюзий. Противодействие – потому что послевоенный мир впал в цинизм и гедонизм (life of the senses) или втянулся в такие движения, как фашизм и коммунизм. Поддержку – потому что самые проницательные люди разочаровались в идеалах прошлого и настоящего, чувствуя всевозрастающую неудовлетворенность всеми ментальными, витальными и материальными решениями проблемы [смысла] жизни. Оставался только духовный путь. Это правда, что разум европейцев, так и не получив достаточно света от своих идеалов и решений, развлекался с блуждающими огоньками витального плана, такими как спиритизм или теософия, или возвращался к прежнему показному благочестию; но наиболее проницательные умы, о которых я уже упоминал, проходили либо мимо них, либо через них в поисках бóльшего Света. Я общался со многими, и данные тенденции совершенно очевидны. Новые ученики (they) прибывают изо всех стран, но лишь немногие родом из Англии или Америки. Россия – другое дело. В отличие от других стран, она задержалась в средневековой религиозности и не прошла [в свое время] период реформации (any period of revolt). Поэтому когда пришла революция, та, естественно, оказалась антирелигиозной и атеистической. И лишь после того, как эта фаза исчерпает себя, русский мистицизм сможет обрести не узко религиозное, а духовное направление. Действительно, мистицизм а revers, перевернутый вверх дном, породил большевизм. Поэтому его усилия заключаются, скорее, в области веры, нежели политики, да и сам он является, скорее, поиском загадочного тысячелетнего Царствия Небесного на земле, чем строительством одной лишь социальной системы. По большому счету, сейчас Россия пытается осуществить на базе коммунистических идей все то, что идеализм XIX века надеялся достичь (и безуспешно) среди враждебного окружения индустриально развитых стран. Сможет ли она добиться чего-то большего, покажет будущее – что же касается настоящего, то пока она имеет лишь то, чего достигла путем колоссального напряжения и неослабевающего жесткого контроля.

* * *

Этот фрагмент⁸² из Иша упанишады, конечно же, является более полным изложением природы универсального бытия, чем теория Эйнштейна, которая ограничена физической вселенной. Кроме того, из этой шлоки (verse) вы можете вывести гораздо более универсальный закон относительности. Что же она означает с этой точки зрения (хотя она содержит в себе гораздо больший смысл)? Она означает, что существует абсолютная Реальность, но она неподвижна и всегда остается одной и той же, что универсальное движение – это движение сознания в этой Реальности, истину которой может осознать только само Трансцендентное, для которого она самоочевидна, тогда как ее понимание богами (разумом, чувствами и т.д.) неизбежно должно быть несовершенным и относительным, поскольку они могут пытаться следовать ей, но никто из них не может на самом деле овладеть этой Истиной (понять ее или осознать), поскольку каждый ограничен своей собственной точкой зрения⁸³, наделен меньшими возможностями или способностями сознания и т.д. Это обычная позиция индийца или, по крайней мере, ведантиста, который полагает, что наше знание, понимание и восприятие объектов в мире и самого мира должно быть vyāvahārika – исключительно относительным, практичным или прагматичным (так говорил Шанкара), и в действительности лишь иллюзорным знанием, поскольку подлинная Истина вещей лежит за пределами нашего ментального сознания и разума чувств (our mental and sensory consciousness). Принцип относительности Эйнштейна это научное, не метафизическое положение. То, как оно сформулировано, и область его применения совершенно иные – но я полагаю, что если посмотреть что за ним стоит и увидеть его сущностное значение (подлинную причину, почему оно таково), его можно связать с ведантическим решением.⁸⁴ Но чтобы доказать это интеллекту, вам придется последовательно, шаг за шагом, показать, как возникает эта связь – ведь этот вывод не самоочевиден.

Что касается Джинса, то многие сказали бы, что его умозаключения вообще неправомерны. Закон Эйнштейна – это научное обобщение, основанное на определенных уравнениях, связанных с областью физики и релевантных (положим, что это так) в ее пределах или, если хотите, в области научного изучения и измерения физических процессов вообще. Но как можно сразу трансформировать этот закон в метафизическое обобщение? Это прыжок на другой край бездны или насильственная трансформация одной вещи в другую – ограниченного физического результата в безграничную всеобъемлющую формулу. Я не вполне представляю, что на самом деле утверждает закон Эйнштейна, но неужели он означает больше следующего – что наши научные измерения времени и всего прочего в тех условиях, в которых их приходится проводить, являются относительными, поскольку подвергаются неизбежным искажениям со стороны самих этих условий? Что из этого следует с точки зрения метафизики – если из этого вообще что-либо следует – решать метафизикам, а не ученым. Позиция Веданты заключалась в том, что разум сам по себе (равно как и чувства) это ограниченная сила, создающая свои собственные представления, конструкции, формации и накладывающая их на Реальность. Вот почему так трудно дойти до самых корней нашего бытия. Думаю, многие положения современной науки так или иначе подтверждают эту точку зрения, хотя для выяснения природы вещей они все еще недостаточны.

Я вижу духовные истины, лежащие в основе всех этих областей [опыта], и единую Реальность повсюду, поэтому возражаю лишь против поспешных обобщений. Нужно учитывать, что искатели истины, следующие этими различными путями (физическим, оккультным и духовным), используют весьма разные средства и способы познания, и мост между ними, по крайней мере для интеллекта, еще нужно построить. В решении этой задачи может помочь метод аналогии. Но в любом случае, можно смело утверждать, что науку нельзя использовать для обретения или подтверждения результатов духовного знания. Относительно другой стороны можно утверждать то же самое, и это лучшее, что можно сказать о той и другой. Поэтому я не опровергаю ваш тезис.

* * *

Откуда сэр Джеймс Джинс, да и любой другой ученый, знает, что жизнь возникла в результате "простой случайности" или что во вселенной больше нет нигде жизни, или что жизнь еще где-то должна либо быть точно такой же, как здесь, и возникнуть при тех же условиях, либо не существовать вовсе? Это всего лишь абстрактные предположения, причем совершенно неубедительные. Жизнь может быть случайностью только в том случае, если весь мир – случайность: нечто, созданное Случаем и управляемое Случаем. Не стоит тратить время на размышления такого рода, потому что это лишь пузырение [на поверхности разума].

Материальная вселенная – это лишь фасад огромного здания, который скрывает за собой другие конструкции, и только если знаешь целое, можешь иметь некоторое представление об истине материального мира. Так, позади него пребывают витальная, ментальная и духовная иерархии, которые собственно и придают смысл его существованию. Даже если Земля – единственная область духовной эволюции в Материи (допустим, что это так), все равно ее эволюция должна быть частью более общего замысла. Мысль о том, что все остальное должно быть излишним, это человеческая мысль, которая ни в коей мере не тревожит безграничный Космический Дух, сознание и жизнь которого пребывают повсюду – в камне и пылинке его не меньше, чем в человеческом разуме. Но это сугубо теоретический вопрос, который совершенно чужд нашим практическим целям, а именно – развитию духовного сознания в теле человека.

На этом пути есть свои стадии – истину во всей полноте нельзя познать до тех пор, пока не пройдены все и не достигнута последняя. Вы находитесь на той стадии, когда начинается реализация атмана (self) – свободного и избавленного от необходимости постоянных перевоплощений для продолжения своего существования. Поэтому вполне естественно, что вы должны переживать данное воплощение как нечто совершенно второстепенное и, подобно жизни на Земле, с точки зрения Джинса, почти случайное. Именно потому, что приверженцы Майявады считали данную стадию последней, они рассматривали мир как иллюзию. Но это лишь одна из стадий вашего путешествия. За пределами этого Атмана (Self), неподвижного, отстраненного и бесформенного, находится еще более великое Сознание, в котором Безмолвие Бытие и Космическая Энергия соединены, но совсем иначе, чем это представляется воплощенному сознанию человека, замурованному в своем неведении. Неподвижный Атман – только один из аспектов Божественной Реальности. Когда же человек достигает этого высшего Сознания, космические бытие и его формы, жизнь и разум уже не кажутся случайностью, но обретают свой смысл. Но даже в его познании есть две стадии – глобально-ментальная (over-mental) и супраментальная, и лишь когда человек достигает последней, истина бытия во всей своей полноте может стать абсолютно реальной для его сознания. Изучайте свои состояния с пониманием, что они имеют свою ценность и совершенно необходимы как часть опыта, но не принимайте опыт какой-либо стадии за абсолютное знание.

* * *

Я недостаточно глубоко знаком с его [Бергсона] творчеством, чтобы высказывать свое мнение. Кажется, он имеет некоторое представление о динамичной творческой интуиции, скрыто присутствующей в Жизни, но никакого – о подлинной надынтеллектуальной интуиции сверхсознания. Если так, то его интуиция, которую он считает единственной тайной сущего, это только вторичное проявление чего-то трансцендентного, и проявление это – лишь "лучи самого Солнца".

* * *

Нет, это [бергсоновский "elan vital"⁸⁵] не супраментал. А вот "интуиция" Бергсона это, по-видимому, Витальная Интуиция (Life Intuition), которая, конечно же, является проявлением супраментала, но рассредоточенного и приспособленного для условий "Жизни-в-Материи", чтобы действовать там в качестве Знания. Не могу пока сказать более определенно – такое у меня сложилось впечатление.

* * *

Он [Бергсон] видит Сознание (Чит) не в его сущностной истине, но как творческую Силу – своего рода трансцендентную Жизненную Энергию, нисходящую в Материю и действующую в ней.

* * *

[Elan vital:] Это не Сат-Чит-Ананда, а Чит-шакти под видом Пранашакти. Бергсон, полагаю, виталист (тот, кто не соглашается ни с материалистом, ни с идеалистом), обладающий глубоким чувством Времени (во времена упанишад предшественники виталистов размышляли о том, не является ли Время самим Брахманом, а представители некоторых школ так и считали). Так что для него Брахман = Сознание-Сила = Энергия Времени = Жизненная Энергия. При этом Энергию Времени и Жизненную Энергию он видит ясно, тогда как Брахмана, который и есть подлинная причина мироздания, – очень смутно.

* * *

Инстинкт и интуиция в том виде, в каком они им [Бергсоном] описаны, являются витальными, но можно развить соответствующую ментальную интуицию. Вероятно, именно это он и предлагает – развить интуицию, которая не зависит от мысли, но является своего рода непосредственным ментальным контактом с вещами. Это не совсем мистицизм, хотя это первый шаг к нему.

* * *

Полагаю, Бергсон должен знать, что по этому поводу говорят "мистики", однако он приводит свое собственное объяснение. Так что ваши предложения не произвели бы на него особого впечатления. Он мог бы сказать: "Я уже все знаю об этом".

* * *

Эти необычайные явления, выходящие за пределы физической природы, в Индии происходят довольно часто. Знают о них и за ее пределами. Они сродни тому, что в Европе называют полтергейстом. Ученые не говорят или не задумываются о причинах этих сверхъестественных явлений, а если и обращают на них внимание, то лишь с целью разоблачить народные суеверия или доказать, что это просто шалости детей, изображающих проявление чего-то необычного.

Научные законы дают лишь схематичное представление о физических процессах в Природе. Как релевантную схему, эти законы можно использовать для воспроизведения или продления явлений физического плана, но вполне очевидно, что они не в состоянии дать знание самих объектов. Например, вода это не просто кислород и водород, соединенные вместе: подобная комбинация это только процесс или способ материализации нового объекта, который называется водой. Что же касается внутренней природы нового объекта, это совсем другой вопрос. В действительности, существуют разные планы субстанции: грубый, тонкий, еще более тонкий и так вплоть до того плана, который называют причинной (kārana) субстанцией. Объект можно перевести из грубого состояния в тонкое и обратно; в этом и заключается причина его дематериализации и последующей материализации. Это оккультные процессы, которые обычно считаются магией. Как правило, маг сам не знает, почему и каким образом происходит то, что он делает – просто повторяя заученную формулу или проводя ритуал, он устанавливает контроль над элементалами (elemental beings) более тонких состояний (планов или миров), которые и действуют за него. Тибетцы весьма интересуются оккультными процессами; если вы посмотрите книги мадам Дэйвид Неель, которая жила [некоторое время] в Тибете, вы получите представление о степени их искушенности в таких делах. Но тибетские ламы знают кое-что и о законах оккультной (ментальной и витальной) энергии, а также о том, как с ее помощью влиять на объекты материального мира. А это уже выходит за пределы обычной магии. Мощь непосредственного воздействия силы разума или силы жизни на Материю может возрастать почти бесконечно. Следует помнить, что Энергия на всех планах остается в сущности одной и той же, принимая лишь различные агрегатные состояния, так что нет ничего a priori невозможного в том, чтобы энергия разума или жизненная энергия непосредственно воздействовала на материальную энергию и субстанцию; так, они могут заставить материальный объект делать – а вернее, сами могут проделывать с ним – нечто такое, что для обычного его состояния или "закона" является совершенно необычным и потому невозможным.

Я не понимаю, каким образом гипотеза о космических лучах может объяснить появление Материи. Как и гипотеза сэра Оливера Лоджа о происхождении жизни на Земле (мол, она была занесена с других планет), данное объяснение лишь отодвигает проблему на шаг в прошлое, поскольку встает вопрос: откуда взялись сами космические лучи? На самом деле, Агни – основа [всех] форм, как на это уже давно указала Санкхья. Иными словами: огненный принцип в трех своих ипостасях (powers) – света, электричества и газа (ведическая троица Агни) – является причиной возникновения разреженных и плотных форм всего того, что называется Материей.

Очевидно, что обычный человек не может сделать ничего подобного, если не обладает врожденными "психическими" (то есть оккультными) способностями. Но даже если обладает, ему все равно сначала придется изучить закон этого явления, и лишь потом он сможет воспроизводить его по желанию. Так, для воздействия на людей, объекты или события можно использовать духовную силу, энергию разума, силу воли или определенные состояния витальной энергии, но прежде чем проявления этой способности перестанут быть случайными и ее можно будет использовать вполне сознательно – по желанию или с целью совершенствования, необходимо иметь знание и большую практику. Но и в этом случае идея "контролировать весь материальный мир" слишком преждевременна; скорее, возможен частичный контроль или, лучше сказать, контроль определенных аспектов сознания над Материей.

* * *

Согласно науке, весь мир есть не что иное, как игра Энергии, которую обычно называют материальной, но сейчас представляется сомнительным, существует ли Материя вообще или, выражаясь научным языком, существует ли она иначе, чем в качестве одного из феноменов Энергии. Согласно Веданте, весь мир это игра силы духа, силы изначального сознания, будь то Майя или Шакти, следствие иллюзии или реальность. В мире, доступном нашему восприятию, мы осознаем лишь умственную энергию, жизненную энергию и энергию, заключенную в Материи; но считается, что за всеми ними пребывает энергия или сила Духа, из которой они берут свое начало. В любом случае, все сущее – это результат действия Шакти, энергии или силы. Нет действия без участия Силы или Энергии, производящей это действие и порождающей его последствия. Далее, если нечто лишено Силы, оно или мертво, или нереально, или инертно, и потому неспособно к проявлению. Если духовное сознание не существует, то и йога не имеет под собой никаких реальных оснований. Если не существует йогической силы (духовной силы, йога-шакти), сама йоге также не имеет смысла. Конечно, если йогическое сознание (или духовное сознание) не обладает энергией или силой, его нельзя называть чем-то неживым или нереальным, но вполне очевидно, что, бездействуя, оно не может дать никаких результатов. Точно так же человек, который провозглашает себя йогином или гуру, но при этом не обладает ни духовным сознанием, ни силой в своем духовном сознании (йогической, или духовной, силой), выдвигает неправомерные требования – он либо шарлатан, либо глупец, обманывающий самого себя; и это тем более так, если, не обладая духовной силой, он провозглашает, что открыл путь, по которому могут пройти другие. Если йога – это реальность, и если духовность – нечто больше, чем иллюзия, тогда должна существовать такая вещь, как йогическая (или духовная) сила.

Очевидно, что если духовная сила существует, она должна приносить свои плоды – поэтому нет ничего странного в словах тех садхаков, которые утверждают, что чувствуют, как сила гуру или сила самого Божественного действует в них и способствует продвижению к духовной реализации и обретению полноты опыта. Так это или нет, личное дело каждого, но данное утверждение нельзя отвергать сходу как неправдоподобное или заведомо ложное, ибо такого, мол, не может быть. Далее, если истинно, что духовная сила изначальна, а все другие силы производны от нее, тогда нет ничего странного в предположении, что ее воздействие может сказываться на ментальном, витальном или физическом уровне. Ее влияние может передаваться через ментальную, витальную или физическую энергию, а также через те средства, которые они используют, однако и сама духовная сила может непосредственно воздействовать на разум, жизнь или Материю. Возможно и то, и другое. Возьмем, к примеру, исцеление от болезни: кто-то болеет уже два дня, его одолевает слабость, а боль и жар заставляют страдать; он не принимает лекарств, однако, наконец, просит исцеления у своего гуру; на следующее утро он просыпается здоровым, окрепшим и энергичным. По крайней мере, у него есть основания думать, что он испытал направленное действие силы, причем не какой-нибудь, а именно духовной. В другом случае можно использовать лекарства, одновременно призывая им на помощь невидимую силу, поскольку эффект от приема самих лекарств, как известно, может быть, а может и не быть – ни в том, ни в другом нельзя быть уверенным заранее. Тогда для внешнего наблюдателя (не йогина, направляющего силу, не врача и не пациента) остается неясным, что именно привело к исцелению – одни лишь лекарства или духовная сила, которая использовала их в качестве своего инструмента. Возможны оба варианта, поэтому нельзя говорить, что раз применялись лекарства, то действие духовной силы само по себе недостоверно, а мысль об этом – явное заблуждение. Теперь рассмотрим ситуацию изнутри. Врач мог почувствовать в себе силу, руководившую его действиями, или может наблюдать, как пациент поправляется невероятными, с точки зрения медицины, темпами. Пациент может ощущать в себе действие силы, которое приносит энергию и быстрое выздоровление. Йогин может наблюдать за результатами действия своей силы – видеть, что одни симптомы стремительно уменьшаются, а другие, незатронутые его влиянием, возрастают, пока он не перейдет к ним; видеть, что врач действует в соответствии с его безмолвными указаниями и т.д., и т.д. до тех пор, пока не произойдет исцеление. (Кроме того, он может видеть силы, препятствующие выздоровлению, и заключить, что духовная сила была вынуждена отступить и удовольствоваться частичным успехом). Наблюдая за собой, врач, больной или йогин лишний раз убеждается в том, что выздоровление косвенно или напрямую зависит от действия духовной силы. Конечно, их опыт достоверен лишь для них самих, а не для внешнего рационально мыслящего наблюдателя. Однако это не дает последнему право назвать их опыт недостойным доверия и потому безусловно ложным.

Еще одно замечание. Из сказанного не следует, что духовная сила должна всегда достигать успеха, а его отсутствие еще не доказывает, что ее самой не существует. То же самое можно сказать о любой силе. Например, сила огня должна обжигать, но есть вещи, на которые она не действует; так, при определенных обстоятельствах она не причиняет ни малейшего вреда человеку, который ходит по раскаленным углям голыми ногами. Это еще не означает, что огонь не способен обжечь или что силы огня (agni šakti) не существует.

У меня нет времени писать больше, да в этом и нет необходимости. Я не стремился убедить вас верить в духовную силу – моей целью было показать, что такая вера совсем не обязательно является заблуждением; она может быть вполне рациональной, насколько это вообще возможно.

* * *

Обрести йогическое сознание – значит овладеть невидимой Силой, способной реально воздействовать как на внешнюю, так и на внутреннюю сторону вещей и событий. Ваш вопрос о йоге, которая дает лишь чувство Энергии, а не саму Энергию, показался мне очень странным. Кого могло бы заинтересовать такое эфемерное могущество и кто называл бы его Силой? Если бы у нас не было тысяч переживаний, свидетельствующих о том, что эта внутренняя Сила способна изменять разум, развивать его способности и раскрывать новые, возносить к иным уровням знания, управлять витальными движениями, изменять характер, влиять на людей и объекты, контролировать состояния и функции тела, оказывать реальное воздействие на другие силы, изменять события и т.д., и т.д., мы бы не говорили о ней как о Силе. Более того, реальны не только результаты обращения к этой Силе – реальны и вполне ощутимы сами ее движения. Когда я говорю о чувстве Силы или Энергии, я имею в виду не просто смутное ее ощущение, а реальное ее переживание, ведущее к осознанию своей способности управлять ею, манипулировать ею, наблюдать за ее движением, осознавать ее интенсивность и массу, равно как интенсивность и массу других (быть может, враждебных) сил; все это становится возможным и вполне обычным по мере развития йоги.

Нет энергии, которая способна действовать безо всяких границ и условий, если только это не супраментальная Сила. Условия и границы, в которых осуществляется йога, или садхана, не произвольны и не случайны – они возникают из самой природы вещей. Они включают в себя волю, восприимчивость, смирение, открытость и самоотречение садхака, которые неизбежно влияют на действие йогической силы, если только она не получает санкцию от самого Всевышнего опрокинуть все сразу и совершить нечто, но такая санкция дается крайне редко. Только в том случае, если супраментальная Энергия низошла вниз полностью, а не просто посылает свое влияние через глобальный разум, эти движения сознания могут быть всецело обращены к высшей цели – и тогда санкция уже не редкость. Ибо вступает в действие Закон самой Истины, который уже не уравновешивается законом Неведения.

И все же, йогическую силу можно почувствовать всегда. Она реальна в том смысле, в каком я ее описал, и дает ощутимые результаты. Однако ее действие незаметно – оно не похоже на толчок или удар автомобиля, который сбивает с ног и на который физические чувства могут тут же отреагировать. По каким признакам обычный физический разум должен узнавать, что она здесь и что она действует? По результатам ее воздействия? Но откуда он может знать, что они связаны именно с йогической, а не с какой-либо иной, силой? Должно произойти одно из двух. Либо разум должен позволить сознанию погрузиться внутрь, осознать внутреннюю реальность, поверить в опыт невидимого и сверхчувственного, и тогда через опыт, через раскрытие новых способностей он осознает эти силы и сможет видеть, отслеживать и использовать их действие – подобно ученому, который использует невидимые силы Природы. Либо он сам должен поверить, занять позицию наблюдателя и раскрыться – и тогда он начнет видеть, каким образом все происходит: он заметит, что Сила нисходит на призыв, а через некоторое время (как результат этого нисхождения) возникает новое состояние, затем все повторяется снова и снова, новые переживания становятся все более чистыми и яркими, они приходят все чаще и сохраняются все дольше, появляется ощущение и осознание действия Силы – пока, наконец, этот опыт не становится повседневным, регулярным, обычным и полным. Таковы два главных метода: один внутренний, действующий изнутри вовне, другой внешний, действующий извне и призывающий внутреннюю силу до тех пор, пока она не проявится во внешнем сознании и не станет для него очевидной. Но ни одним из них нельзя воспользоваться, если придерживаешься позиции экстраверта, если предпочитаешь жить в одной лишь внешней реальности и отказываешься соединить с ней внутреннюю реальность или если физический разум на каждом шагу пускается в пляску сомнения, препятствующую развитию нарождающегося опыта. Даже ученый, занятый новым экспериментом, никогда не смог бы достичь успеха, если бы разрешал своему разуму вести себя подобным образом.

* * *

Конкретный? Что вы понимаете под словом "конкретный"? Духовная сила конкретна в том смысле, что она способна проявляться различным образом. Например, как поток энергии, который можно сознательно направить на избранный объект концентрации.

Духовное сознание обладает духовной энергией – это констатация факта. Но существует также феномен волевого управления тонкими силами (это могут быть духовные, ментальные или витальные силы) ради достижения конкретной цели в той или иной точке мира. Наряду с волнами невидимых физических сил (космическими волнами и т.д.) или потоками электрической энергии, существуют волны и потоки ментальной энергии, волны эмоций (например, гнева, печали и т.д.), которые исходят от одних людей и оказывают влияние на других, хотя те не знают, откуда приходят эти волны или что они вообще приходят, осознавая лишь сам результат. Если пробуждены оккультные, или внутренние, чувства человека, он может заметить, когда они появляются и как они овладевают им. Влияние добра или зла может распространяться точно так же; это может происходить спонтанно, само собой, но соответствующие вибрации можно передавать и намеренно. Можно специально пробудить силу, духовную или какую-нибудь иную. Можно передавать мысль исключительно с помощью воли – без каких-либо внешних ее проявлений (речи и т.п.). Такое действие духовной силы не конкретно, в указанном выше смысле, но все равно эффективно. Все эти феномены действительно существуют. Это не игра воображения, не иллюзия и не самообман.

* * *

Если вы не чувствуете силу, это еще не доказывает, что ее нет. Паровая машина [тоже] не чувствует силу, которая ее движет, но сила в ней [тем не менее] есть. Вы скажете, что человек не паровая машина. Однако он немногим лучше, поскольку осознает лишь какое-то пузырение на поверхности, которое называет самим собой, и абсолютно ничего не знает обо всех тех подсознательных, сублиминальных и сверхсознательных силах, которые им управляют. (Этот факт все больше и больше признается современной психологией, хотя до сих пор она имела дело лишь низшими силами [человека], а не высшими, – поэтому вы не должны задирать перед нею ваш рациональный нос). С напыщенным видом знатока он рассуждает о том, что является следствием внутренних процессов и волнением на поверхности. Все это он приписывает своему "благородному "я"", хотя благородное "я" надежно скрыто от него пеленою тусклого сияния интеллекта и густым туманом витальных чувств, эмоций, импульсов, ощущений и впечатлений. Так что, ваши аргументы лишены смысла. Наша цель – выявить скрытые за этой пеленой силы, чтобы вместо их слабого отсвета или отдельных вспышек пролился полный свет, и убрать плотину, чтобы эти силы могли низвергнуться вниз и течь полноводной рекой. Надеяться, что все это произойдет с самого начала, – значит предъявлять непомерные требования, которые обнаруживают лишь нетерпеливость неведения и отсутствие опыта. Если сначала они текут тонкими струйками, этого достаточно, чтобы поверить в будущий дождь. Вы и сами признаете, что раз или два чувствовали нисходящую силу. Это доказывает, что сила была, что она есть и продолжает действовать [внутри вас], и только ваши [же] титанические усилия мешают вам ее почувствовать. Это и есть та самая струйка, с которой начинается проливной дождь. Нужно только продолжать усилия и своим упорством заслужить этот ливень или же, если не концентрироваться все время, постепенно продвигаться к его переживанию. Само по себе это ощущение нисходящей силы служит лишь обещанием, однако переживание, которое оно предвещает, так и останется недоступным, пока к нему не будет готова вся природа [человека]. Этот феномен может подтвердить любой йогин, вспоминая собственный опыт. Таковы были краткие визиты Ананды, которую вы иногда переживали. Не беда, если вы не способны впиваться [в переживание], как пиявка. Пиявки – не единственный тип йогинов. Если вы можете хоть как-то зацепиться [за переживание], этого вполне достаточно.

* * *

Об этих переживаниях не следует рассказывать, их лучше сохранять в тайне... Даже обычное, недуховное, проявление невидимых субъективных сил подвергается сомнению и вызывает дискуссии, если ему нельзя найти научного объяснения. Тем более это касается [личной] духовной силы [другого человека], которая не только незрима сама по себе, но и незаметна по своему действию. Поэтому не стоит тратить время, пытаясь доказать, что тот или иной результат был вызван действием духовной силы. Каждый должен понять это сам. Ибо если он хоть раз почувствовал в себе действие духовной силы, его уверенность уже не может быть следствием доказательств – она может быть лишь следствием опыта, веры или того прозрения в глубины сердца или внутренние покои разума, которое смотрит по ту сторону переживаний и видит то, что стоит за ними. Духовное сознание не требует, чтобы в него верили – оно может проявить истину своего присутствия, но не настаивать на своем признании со стороны кого-либо. Действие же универсальной и безличной силы это другой вопрос, но я сомневаюсь, что для ответа на него пришло время и что обычный рассуждающий интеллект способен его понять.

* * *

Если я пишу об этих проблемах с йогической точки зрения, то, несмотря на логическую аргументацию, многие мои высказывания все равно вступают в противоречие с обычными представлениями, например, о чудесах, о границах способности суждения на основе чувственного восприятия и т.д. Я старался по возможности избегать рассуждений на эти темы, поскольку это означало бы обсуждение материй, которые нельзя понять без привлечения данных, весьма отличных от данных чувственного восприятия или зависящего от него рассудка. Мне пришлось бы говорить о силах и законах, не признаваемых рассудком или естествознанием. В своих публикациях и [открытых] письмах к садхакам я не касался их, потому что они выходят за пределы обычного знания и связанного с ним понимания. Такие феномены известны лишь единицам, однако они обычно не распространяются об этом. Что же касается общепринятых взглядов на большую их часть, то они, как известно, сводятся либо к суеверию, либо к скепсису, но в любом случае они не содержат в себе ни опыта, ни знания.

* * *

Ваши идеи и то, что вы пишете о своем опыте, напоминает обычное возвращение прежних мыслей и прежних движений вообще [из области подсознания]. Так часто бывает, и все это происходит для того, чтобы сбить вас с пути садханы. Идеи и ментальные реализации такого рода являются в лучшем случае полуправдой и то далеко не всегда; встав на путь, ведущий за пределы разума, не стоит придавать им слишком большое значение, иначе не избежать ошибок. При неправильном понимании они легко становятся благодатной почвой для заблуждений.

Если вы проанализируете идеи, которые к вам пришли, то убедитесь, что они совершенно неправильны. Так, например:

Бессознательное состояние (jada) Материи это лишь видимость. Как признает даже современная наука, Материя есть не что иное, как энергия в действии, а энергия, как мы знаем в Индии, – это сила сознания в действии.
В материальном мире Пракрити оказывается jada, но это тоже всего лишь видимость. На самом деле, Пракрити – это самосознающая сила Духа.
Низведение Духа в Материю не может привести к растворению (laya) в инертной Пракрити (jada prakriti). Нисхождение Духа может означать лишь нисхождение света, сознания и силы, а не усугубление состояния инерции и бессознательности. Именно это состояние имеют в виду, когда говорят о jada laya.
Дух уже присутствует в Материи, равно как и повсюду; только на поверхности она кажется бессознательной, поскольку представляет собою свернутое сознание, тщательно скрывающее свое присутствие. Наша задача – пробудить Материю, раскрыв в ней это духовное сознание.
В этот материальный мир мы стремимся привлечь супраментальное сознание, супраментальные свет и энергию, потому что только они способны его трансформировать.

Каждый раз причиной возникновения состояния инерции и бессознательности является сопротивление нашей обычной природы духовному преображению. Обычно оно возрастает для того, чтобы мы могли испытать и преодолеть все способы его сопротивления. Если же позволить ему оставаться скрытым или подавленным, эта трудность так и не будет устранена и настоящей трансформации не произойдет.

* * *

Если бы в материальной энергии не было творческой силы, не было бы и самой материальной вселенной. Материя не лишена сознания и силы – разве что только [творческая] сила и сознание, действующие в ней, пребывают в свернутом состоянии. Именно это состояние психологи называют бессознательным, из которого все произошло, – однако на самом деле оно таковым не является.

* * *

⁸⁶ Перед словом "качество" не нужно ставить определенный артикль – в английском языке это может изменить смысл. В данном фрагменте материя не рассматривается как качество бытия, воспринимаемое чувствами; не думаю, чтобы это выражение имело хоть какой-нибудь смысл. Она рассматривается как результат взаимодействия некой силы и сознания [чувств]⁸⁷. Так возникают все ее формы, в которых она предстает чувственному восприятию. Именно эта способность сознания к чувственному схватыванию форм (this quality of sense-perceivedness), если так можно выразиться, и придает им видимость Материи, т.е. своего рода субстанциональность, – но на самом деле это не субстанциональные объекты, обладающие собственным бытием, а [лишь] формы сознания. Смысл данного фрагмента заключается в том, что Материи, отвечающей взглядам науки XIX века – Материи как таковой, не существует.

* * *

Вы рассуждаете по аналогии со своим весьма и весьма ограниченным сознанием чувств (sense-consciousness) и его довольно грубым восприятием всего того, что происходит в материальном пространстве. В конце концов, что такое пространство, как не протяженность сознательного бытия, в котором Сознание-Сила формирует миры своего пребывания? В тонком физическом плане есть не один, а много слоев сознания, и каждый из них движется в своем собственном бытии, так сказать, в своем собственном пространстве. Я уже говорил, что каждый тонкий план – это конгломерат или спектр (series) миров. В любой своей точке одно пространство может встречаться, пронизываться или совпадать с другими; соответственно, в каждой такой точке пересечения может присутствовать несколько тонких объектов, занимающих то, что мы, не особо задумываясь, называем одним и тем же пространством, и при этом они могут не взаимодействовать друг с другом. Если же отношения между ними установлены, то лишь благодаря сложноорганизованному сознанию видящего (multiple consciousness of the seer), в котором и создается место [их] встречи.

С другой стороны, возможна связь между объектами, сосуществующими в разных (но при этом смежных) измерениях пространства, как в случае с грубым физическим объектом и его тонким двойником. Теперь вам будет проще размышлять о связях между различными видами пространства.

* * *

Пространство и Время ничем не ограничены – они беспредельны. Это формы проявления бесконечности сознания, в которых все сущее пребывает в определенных отношениях, последовательности и порядке. Кроме того, существуют различные измерения Времени и Пространства, которые тоже обусловлены сознанием. Предвечный простирается во Времени и Пространстве, и тем не менее, Он запределен любому Времени и Пространству. Вневременность и Время – две формы вечного бытия. Вечность за пределами Пространства – это не просто неделимая бесконечность Пространства: в ней нет ни "близко", ни "далеко", ни "там", ни "здесь". Вечность за пределами Времени неизмерима годами, часами или эонами, ее переживание описывается как вечное настоящее (eternal moment). Поскольку разуму доступно лишь апофатическое описание этого состояния, нужно выйти за пределы разума и реализовать его.

* * *

Данное возражение⁸⁸ связано со свойственной человеку идеей трехмерного дискретного пространства, которая в свою очередь связана с ограниченной природой человеческих чувств. Для одних существ пространство одномерно, для других – двухмерно, для третьих – трехмерно, но существуют и иные измерения. Как давно известно из метафизики, Бесконечность может быть в любой точке, а не только в протяженности пространства. Подобно тому, как есть вечность, длящаяся во Времени, точно так же есть Вечность, которая не зависит от времени. Именно поэтому ее можно пережить в каждом мгновении [настоящего]. Чтобы осознать вневременную вечность мгновения, не нужно размышлять миллионы лет. Жесткое разграничение Единого и Многого (мол, Единое не может быть многим, а все сущее состоит из частей и лишено самобытия) также связано с грубыми ментальными представлениями внешнего конечного разума, которые нельзя применять в отношении Бесконечности. Если бы все сущее носило этот материальной недуховный характер, если бы оно было обусловлено началами арифметики и геометрии, осознание вселенной в себе, всего в каждом [человеке] и каждого [человека] во всем, осознание вселенной в любой [ее] точке (bindu) было бы невозможным. По-видимому, ваши знакомые (Xs) не обременяют себя знанием азов метафизического мышления, иначе бы они не выдвинули подобных возражений.

* * *

Только переживая все сущее как единую духовную субстанцию, можно достичь единства – единства в духовном сознании. Материальная точка – лишь одна из миллионов миллионов, поэтому она не является основой единства. Но если однажды вы достигли единства в сознании, вы можете пережить благодаря этому опыту единство ментальной субстанции, умственной силы и т.д., единство жизненной (подвижной) субстанции и энергии, единство материальной субстанции и ее энергий. Бытие – Сознание бытия – энергия сознания – форма сознания, на самом деле все сущее сводится к этому.

* * *

Действительно, слово "суеверие" обычно используется для того, чтобы заклеймить любое верование, противоречащее взглядам материалистически мыслящего рассудка (materialistic reason) – того самого физического разума, который живет в мире внешних законов, управляющих физическими процессами, и слеп к той реальности, что стоит за ними. Кроме того, некоторые и поныне используют это слово с целью опровержения тех идей и верований, которые расходятся с их представлениями о разумных критериях супрафизической истины. На протяжении многих столетий человек бережно хранил веру в существование скрытой силы, принципы действия которой не ведомы физическому разуму и которая сама находится за границами восприятия внешнего рассудка и внешних чувств. Но вот пришла наука, вооруженная своими методами познания (которые существенно расширили область восприятия этого внешнего сознания) и считавшая, что с их помощью можно объяснить все сущее. Не особо раздумывая, она решительно отмела все древние верования как слишком "суеверные": истинные, наполовину истинные, ложные – все они оказалось в мусорной корзине. Не подтверждаясь методами естествознания и выходя за пределы его данных, они были или казалась несовместимыми с его точкой зрения. Даже в области сверхчувственного опыта принималось лишь то, что могло получить сугубо рациональное объяснение в рамках той или иной системы идей, – все остальное, все самое важное, что предполагало знание оккультных, мистических, или более глубоких (below-the-surface), принципов для своего объяснения, было отброшено как суеверие. Народные верования, которые были не только плодом воображения, но и кладезем традиционного эмпирического знания или верных интуитивных ощущений, естественно, разделили ту же участь. Сейчас становится все более и более очевидным, что такой шаг со стороны представителей науки был весьма опрометчив и даже алогичен, поскольку они сами исходили из "суеверия" во вседостаточность новых методов, которые на самом деле применимы лишь в очень узкой области. Согласен, что слово "суеверие" относится к тем словам, которые либо вообще не стоит употреблять, либо употреблять с большой осторожностью. Очевидно, что его использование в отношении верований, внешне отличных от религии, которую исповедуешь или предпочитаешь, это анахронизм.

Остается только удивляться, как стремительно переменилось мнение относительно многих вещей, которые ранее отвергались, а сейчас вновь возвращают себе признание. К примерам, которые вы приводите, можно было бы добавить сотню других. Не совсем понятно, почему нужно отвергать веру в графологию как иррациональную или примитивную; мне кажется вполне разумным верить, что почерк человека является выражением его природы и темперамента или же соответствует им, а если так, то по почерку вполне можно изучать черты характера. Ныне хорошо известен тот факт, что каждый человек обладает неповторимой, присущей только ему индивидуальностью, образованной из тончайших вариаций в рамках общей человеческой природы. Это верно в отношении физических особенностей и столь же справедливо в отношении свойств характера, поэтому нет ничего странного в том, чтобы предполагать связь между ними. Возможно, именно эта истина лежит в основе хиромантии, ибо известно, что линии на руках одного человека отличаются от линий других людей, и это, равно как и различие в чертах лица, вполне может указывать на психический склад личности. Трудности для тех, кто сформировался под влиянием рационализма, становятся еще больше, когда эти линии или данные астрологии интерпретируются как знаки судьбы, потому что современный рационализм решительно отказывается признавать, что будущее было или может быть предопределено. Но все это выглядит, скорее, как одно из "суеверий" современного ума – как убеждение, которое парадоксальным образом противоречит фундаментальным положениям самой науки, ибо та считала (по крайней мере, до вчерашнего дня), что в Природе все обусловлено, и пыталась найти законы этого детерминизма, чтобы предсказывать будущие события на физическом плане. А если так, то резонно предположить, что существуют невидимые связи, определяющие поступки человека в материальном мире, и что вследствие этого будущие события предсказуемы. Можно ли делать предсказания, опираясь на знание астрологии или хиромантии? Чтобы ответить на этот вопрос, нужны исследования. Но отвергая такую возможность сразу, мы не продвинемся дальше отрицания. В пользу астрологии свидетельствуют веские факты, да и в пользу хиромантии, судя по всему, тоже.

Однако не нужно бросаться и в другую крайность. Существует противоположная тенденция: верить всему подряд, закрывая глаза на элементы ограниченности или погрешности в этих сложных областях знания. Именно крайняя доверчивость способствовала их дискредитации, поскольку их ошибки были очевидны. Тезис, согласно которому именно звезды определяют судьбу, не кажется мне вполне обоснованным. Возможно это и так, но у меня сложилось впечатление, что они лишь указывают на нее, а точнее – на бóльшую вероятность того или иного события в будущем. Даже астрологи признают, что есть иной провиденциальный фактор (element of determination), который не только ограничивает область астрологических прогнозов, но и способен изменить многие из их предначертаний. Фактор этот находится в самом человеке.⁸⁹ Существует очень сложный комплекс или клубок сил, обусловливающий любое событие в нашем мире, и когда мы наконец выделяем в нем одну из сил и следуем за ней, мы можем сделать много удивительных открытий, однако при этом нам нельзя всецело полагаться на нее как на единственную путеводную нить. Разум склонен к упрощению и схематизации, поэтому его методы слишком грубы, чтобы вытянуть из переплетения сил полную истину отдельных феноменов, а уж тем более полную истину самой Реальности.

Если бы вы утверждали, что о человеке многое можно узнать по одной лишь черте его внешности или характера, я бы с этим мог согласиться. Но воссоздать всего человека по мельчайшей частице его волоса это, я полагаю, слишком сильно сказано. Опираясь на свое знание множества самых разных компонентов человеческой природы, а также их сочетаний, я бы сказал, что это довольно рискованное и самонадеянное предприятие, поскольку оно оставляет в тени своих стройных логических построений бóльшую часть Неизведанного.

* * *

Конечно, нельзя заходить столь далеко, чтобы вообще отрицать существование суеверия – закосневшего верования, совершенно неразумного и алогичного, которому в реальности ничто не соответствует. Человеческий разум тут же соотносит такие верования с феноменами, которые сами по себе могут быть или действительно являются подлинными, и это смешение крайне осложняет поиск знания. Именно из-за этого смешения – из-за того, что нередко за суеверием, где-то совсем рядом с ним, скрывается настоящая истина, – нужно с большой осторожностью использовать это слово, дабы не разрушать вместе с суеверием ту истину, которая содержится в нем или за ним скрывается, и не заявлять потом, что оставшиеся развалины и есть единственная суть вещей.

* * *

Когда я писал ту фразу о "закосневшей слепой вере", я думал на самом деле не о религиозной вере, а о народных верованиях и представлениях. В любом случае, вы меня правильно поняли. Можно и нужно следовать своим собственным путем, веря в правильность избранного направления, не осуждая и не взирая свысока на других людей за их приверженность своим представлениям, пусть даже они весьма отличаются от тех, которые мы считаем наилучшими и наиболее близкими к истине. Область духовного опыта сложна и многогранна, и в ней есть место для самых разнообразных переживаний. Кроме того, нужно преодолеть не только весь ментальный, но и духовный эгоизм. Поэтому не следует питать в себе чувство превосходства.

P.S. Искреннее, свободное от привязанностей, сосредоточенное следование этой йоге должно привести на уровень, где эти непримиримые ментальные разногласия отсутствуют, потому что это лишь ментальные стены, возведенные вокруг одной части Истины и Знания, чтобы отделить ее от других, но когда ваше сознание возносится над разумом, его взгляду открываются все истины, и тогда всё становится на свои места.

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>