Ф. Тайсон, Р. Тайсон. ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ РАЗВИТИЯ

Наша ключевая предпосылка состоит в том, что многие различные аспекты личности, о которых мы здесь говорим, развиваются одновременно. Любая связь между функциями или объединение всех этих функций (приобретаемых, очевидно, случайно) проистекает из функционирования Эго. Последнее создает из психических элементов некую структуру, какую-то упорядоченность, тем самым привнося в нашу психику согласованность.

В одной из ранних работ Фрейдом используется термин das Ich, переводимый как Эго, который вводится для обозначения эмпирического чувства "я". Выдвигая свою гипотезу о строении психики, Фрейд добавляет, что Эго можно также представить себе, как "организацию согласованных умственных процессов", включающую все те функции, которые необходимы для регулирования влечений и адаптации к реальности (1923а, стр. 17). Иными словами, подразумеваются два уровня абстрагирования: эмпирический уровень, который ведет к формированию представлений о себе и об объекте, и неэмпирический, необходимый для целей организации, синтеза и регуляции личности. Нами уже дано описание первого из них, и теперь мы переходим к не эмпирическому. Мы обсуждаем ряд концептуальных вопросов и даем определение развития Эго как организующей структуры.

Сначала рассмотрим вопросы функционирования Эго. Фрейд относит к Эго те функции, которые служат задаче адаптации к внешней реальности, и в то же время связаны с миром внутренним и с поддержанием психического равновесия. Эти ориентированные внутрь и вовне функции постоянно взаимодействуют друг с другом, и, в процессе развития, Эго обретает навык общения как с миром внутренним, так и с внешним. Эволюционируют защитные механизмы, помогающие контролировать или задерживать инстинктивное удовлетворение или иные импульсивные побуждения. Аффекты, как мы уже видели, играют роль сигнала, предваряющего опасность, связанную либо с бессознательными импульсами, либо идущую извне. Используя процессы интернализации и отождествления Суперэго формирует и затем поддерживает Эго в деле приспособления к требованиям как внутренней, так и внешней реальности.

Одна из наиболее важных функций Эго проявляется в тенденции организовывать и объединять личность. Фрейд отмечает, что эта способность к синтезу возрастает с ростом силы Эго (1926, стр. 98; дальнейшую проработку см. также у Нюнберга, 1931). Хартманн (1956) замечает, что Фрейд, признавая эту синтезирующую функцию наряду с функциями адаптации и контроля (на которые Хартманн ссылается как на мощную триаду функций Эго), описывает Эго не только как организацию, но также как инстанцию организующую и гармонизирующую три составные системы личности. Мы хотим добавить, что именно этот синергизм функционирования Эго объясняет устойчивость и связность чувства "я". Нойбауэр (1980, стр. 33) рассматривает различия между организующей, синтезирующей и интегрирующей функциями Эго. Эти ценные различия мы здесь не затрагиваем, чтобы не усложнять изложение материала.

Рассматривая Эго в качестве инстанции, организующей личность, неизбежно приходится поднимать вопрос о том, каким нам видится его развитие. Если, признавая фрейдовскую классификацию умственных процессов, в соответствии с их функциями в ситуациях конфликта и адаптации, под Эго понимать просто группу схожих функций, тогда одним из способов оценки его развития будет отслеживание эволюции этих функций. Мы, однако же, предпочитаем иной подход. Мы следуем представлению о внутренней организации Эго, выработанному Левальдом, и концептуализируем стадии его развития, основываясь на увязывании между собой различных функций (1978, стр. 210). Иными словами, мы предпочитаем сосредоточиться на эволюции интегративной функции, нежели углубляться в вопросы развития разнообразных индивидуальных функций, ибо Эго в своем развитии стремится к слаженности.

Некоторые авторы интерпретируют концепцию "сферы, свободной от конфликта" Хартманна, как расходящуюся с этим интегративным взглядом. Хотя он не зря обращает внимание на функции Эго, не являющиеся результатом конфликта, – когнитивные, например, – некоторые сочли, что его мысль о том, что определенные функции имеют "первичную самостоятельность", подразумевает, что они проявляются как-то изолированно и независимо от любой прочей части личности.

Если эти разнообразные функции Эго настолько взаимосвязаны, тогда когнитивные функции не могут быть изолированными, и, таким образом, самостоятельными или свободными от любых простых зависимостей. Хоть когнитивные способности и развиваются независимо от конфликта, оптимальность их развития зависит от правильности материнского отношения (которое необходимо включает адекватную и своевременную сенсорную стимуляцию), адекватности развития влечения и, конечно, они могут быть нарушены позднейшим конфликтом. Рост когнитивных способностей доставляет удовольствие, но они, также, все более сложными способами задействуются для удовлетворения влечений и других актуальных побуждений. Подобное происходит и с аффектом: он не вырастает из конфликта, но принимает впоследствии сигнальную функцию в связи с ним. Акцент на взаимосвязи функций уводит прочь от дебатов по поводу того, какие из них возникают из конфликта, а какие – независимо от него. Вместо этого внимание фокусируется на том. каким образом взаимодействуют влечения, функции Эго и внешние факторы, и как они влияют друг на друга в процессе развития.

Именно эти вопросы интеграции и организации функции Эго обратили на себя внимание Спитца (1959). Как уже упоминалось выше, он полагает, что по мере того, как дискретные процессы увязываются и складываются в связную структуру, формируется стереотип, отражающий возросшую интеграцию и структурализацию внутри Эго. Далее, с каждым успешным шагом в структурализации, приобретение нового опыта становится интегрированным функционированием всей структуры как целого, а не процессом, основанным на несвязанных, дискретных компонентах.

Мы считаем, что положение Спитца о том, что вновь возникающие аффекты и модели поведения указывают на сдвиги в организации Эго и рост взаимосвязанности его элементов, полезным для понимания последовательности этапов развития этой системы. Соответственно, при написании данной главы его схема была принята нами за основу. Хотя Спитца интересовали только первые два года жизни, сдвиги в развитии отмечаются на протяжении всего подросткового возраста. В связи с этим один из авторов этой книги (Tyson, 1988) предполагает, что применение предложенной Спитцем схемы организующих психика факторов может с пользой быть распространено, по крайней мере, на Эдипову фазу. В настоящей же работе ее применение распространяется также на латентный и подростковый периоды. Альтернативную схему можно найти у Гриншпан (1988).

Вновь возникающие выражения аффектов и модели поведения используются нами как индикаторы рывков вперед в организации Эго, его сложности и связности. Таковыми являются: социальная улыбка; стрессовая реакция на постороннего; проявления негативизма в жестах и речи; стыд и тревога, вытекающие из интернализации конфликта; либидное постоянство объекта со способностью приводить себя в комфортное состояние и использованием аффектов в их сигнальной функции; инфантильный невроз и чувство вины; практика при интеграции, происходящей в латентный период; подвижность аффекта, упреждающая внутрипсихические сдвиги подросткового периода; устойчивость настроения, отражающая примат Эго над инстинктивными импульсами и архаическими требованиями Суперэго к концу подросткового возраста.

Здесь настал момент сделать предостережение. Эго – это, несомненно, гипотетическое, внеопытное умопостроение, однако всегда имеется тенденция подходить к нему антропоморфно. Если мы, говоря об Ид, Эго или Суперэго, время от времени называем их конфликтующими, договаривающимися, совершающими сделку, охраняющими содержимое и т.п., то мы надеемся, что читатель понимает, что, как однажды выразилась Анна Фрейд, мы "только притворяемся". "Как мне кажется, Эго и не возражало бы против персонификации на время представления о нем... То, против чего Эго возражает, – это осознание бессознательного" (Sandier, 1985, стр. 33).

ФАЗА НЕДИФФЕРЕНЦИРОВАННОСТИ

Начало жизни характеризуется как фаза "отсутствия различий" (Hartmann, Kns & Loewenstein, 1946) или как стадия "недифференцированности" (Spitz, 1959), из-за того, что наблюдения, свидетельствующие о возможности функционирования Ид и Эго как психических систем (или о том, что существует какое-то различие в это время между удовольствием и неудовольствием), отсутствуют. Хартманн (1939) признает, что состояние "адаптированности" новорожденного к окружающему не управляется непосредственно какой-то внутрипсихической структурой, а определяется главным образом биологическими потребностями, а также эмоциональной и сенсорной поддержкой со стороны окружения.

Междисциплинарные исследования последних лет привели к пересмотру ряда представлений о младенчестве и расширили наши знания об адаптированности новорожденного. Он совсем не tabula rasa или "оглушенный и сбитый с толку" (William James, 1890) в затянувшемся состоянии первичного нарциссизма (Freud, 1914) или "нормального аутизма" (Mahler и сотр., 1975), а активный, ищущий стимулов, когнитивно вполне развитый и социально контактный человечек. Для поддержания физиологического гомеостаза и регулирования психики у него имеется сложно организованная система эндогенно задаваемых моделей поведения.

Однако, мы еще не можем говорить об Это, как психической системе, регулирующей поведение, хотя новорожденный и настойчиво движется к этому. Наличие у новорожденного врожденного набора высоко организованных моделей поведения связано с синхронизацией им своего внутреннего состояния (Emde, 1980c; Sandier, 1983). Как подчеркивает Спитц: "Физиологические механизмы приспособления новорожденного к окружающей среде не аналогичны психическим" (Spitz, Emde, Metkalf, 1970, стр. 433).²⁰ Эта ранняя интегративная синхронизация облегчается эмоциональной атмосферой взаимоотношений матери и ребенка, которые, в свою очередь, возможны при соответствующем "настрое" матери (Stern, 1984) и полноценности младенца. Такая синхронность создает физиологическую базу для возникновения синтезирующего Эго. Стоит этой интегрирующей, регулирующей и синхронизирующей функции нарушиться, например, при воздействии стресса на уровне организма или состоянии сильного напряжения (вызываемых физиологическими нарушениями, разрывом синхронии мать-ребенок или неоднократными задержками в удовлетворении потребностей), как может развиться целый ряд нарушений функций Эго, а также недостаточность, преждевременность развития или несбалансированность в его организации и синтезирующей способности (Spitz, 1959; Sandier, 1962, 1969; Spitz & Kobliner, 1965; Sandier, 1970; Vale, 1970, 1978).

Пример раннего, но несбалансированного развития Эго приводится Джеймсом (1960), описывающим развитие младенца, которого хронически недокармливали первые три месяца жизни. Уход за ним по преимуществу осуществлялся няней, кормившей ребенка по часам и пеленавшей его руки перед кормлением. Наблюдение за ребенком показало, что он крайне насторожен, напряжен, часто вздрагивает и, пребывая в хронически недокормленном и беспокойном состоянии, хватает ртом свои руки под пеленкой. Джеймс проследил развитие ребенка в течение нескольких лет и отметил в ряде аспектов преждевременность развития и несбалансированность, которые он отнес на счет влияния упомянутого раннего опыта. К трем месяцам жизни выражение лица ребенка в спокойном состоянии представляло собой нечто среднее между изумленным, обескураженным и подавленным. Такое состояние чередовалось с состоянием гиперчувствительности к стимуляции. К восьми месяцам у ребенка начало отмечаться жалобно-призывное выражение лица, чему Джеймс предложил объяснение объектного голода. С момента поднятия на ноги у ребенка отмечалось легкое расстройство движений, и при том необычная умственная пластичность. С двух лет девочка тянулась к чтению и письму, изучая азбуку, подражала своему старшему брату, идущему в школу, но у нее сохранилась тенденция к задержке моторной активности. К пятилетнему возрасту она стала очаровательной "общественной особой", перенимая манеры, жесты и интересы других, с которыми она находила общий язык, однако эти отношения были совсем лишены эмоций. В восемь лет у девочки был отмечен фетишизм к шерстяным вещам: она укутывала руки в шерстяное кашне и теребила его, одновременно посасывая свои большие пальцы, щекоча нос и верхнюю губу перебираемой шерстью, что напоминало то, как она слюнявила свои спеленутые, укутанные в простыню руки, будучи младенцем. Джеймс сделал вывод, что травматический опыт кормления в раннем возрасте и нянечка вместо матери помешали установлению надлежащих объектных отношений; интеграция личности была таким образом затруднена, и результатом стало серьезное нарциссическое отклонение.

СОЦИАЛЬНАЯ УЛЫБКА

Согласно Спитцу (1959), первый ощутимый сдвиг в психической организации ребенка происходит между вторым и третьим месяцами жизни, и о нем свидетельствует появление социальной улыбки. (Более ранние "эндогенные" улыбки, как нами отмечается при обсуждении аффектов, имеют иные характеристики и не связаны с социальным взаимодействием.)

Появление социальной улыбки означает прогресс по сравнению с врожденными способностями и указывает на отзывчивость к внешним стимулам. Эта улыбка дает стимул матери, которая стимулирует ребенка; мать быстрее и лучше всех учится распознавать такую улыбку, после чего реакция улыбкой начинает участвовать в завязывающемся диалоге – обмене сигналами, закладывая основу для развития коммуникации. Реакция улыбкой также указывает на появляющуюся у ребенка способность к предвосхищению, и таким образом начинает играть важную роль во взаимоотношениях матери и ребенка.

Многие ранние взаимодействия матери и ребенка происходят в контексте ситуаций кормления, так же как и ситуаций не связанного с кормлением получения удовольствия от сосания материнской груди и игр. По мере того, как оральное удовлетворение начинает приобретать психологический смысл и образовывать часть примитивной системы мотивации (в итоге – часть Ид), стремление ребенка повторить приятные ощущения, свойственные указанным здесь видам деятельности, ведет к дифференциации между Эго и Ид (Loewald, 1978).

Для структурализации саморегулирующих функций Эго растущее значение приобретает к тому же детский опыт игровых взаимодействий, не относящихся к ситуациям кормления. В большинстве случаев мать регулирует взаимодействия в самом их начале. Интернализации регулирующих материнских функций и идентификации с ними способствует оптимальное соотношение удовлетворения и фрустрации при этих взаимодействиях. Однако, как уже упоминалось, исследования показывают, что социальная улыбка указывает на готовность к взаимодействию; кажется, что ребенок желает межличностного обмена (и в определенной степени способен регулировать его) (Braselton, 1974; Stern, 1974b, 1977; Beebe & Stern, 1977; Tronick, 1977; Beebe, 1986). Итак, мы видим, что взаимодействие матери и ребенка вносит в развитие Эго важный вклад.

Используемый Малер термин симбиотический подчеркивает оптимальную аффективную связь на это время: взаимной "настроенности" матери и ребенка. Как только эта синхрония нарушается, или же стресс ребенка превышает допустимый уровень (например, при внезапном отделении от матери, чрезмерной задержке в удовлетворении потребности в пище или сосании, дурном обращении, таком как в эпизодах насилия или злоупотребления), результатом является психическая травма. То есть все эти ситуации – травматичны: появляющееся Эго ощущает беспомощность перед лицом избыточного возбуждения или усиливающегося стимулирования. Стоит такому стрессу затянуться, как бывает, например, в непредсказуемом, нестабильном, внушающем тревогу или лишающем удовлетворения окружении, ситуациях хронической фрустрации, задержки в удовлетворении потребности в пище или сосании, фрустрации в моторной и двигательной активности как у младенцев, которых лечат в связи с врожденными ортопедическими патологиями (см. Roife & Galenson, 1981), как процесс организации Эго, дифференциации влечений и формирования привязанности к объектам может замедляться или нарушаться в связи с "травмой напряжения" (Kris, 1956, стр. 224) или "кумулятивной травмой" (Наn, 1963). В результате у ребенка может развиться предрасположенность к чрезмерной тревожности и/или состояниям ярости (Greenacre, 1941; Vale, 1970, 1978). К тому же могут нарушиться и примитивные саморегулирующиеся функции, что ведет к несбалансированности, преждевременности или же задержке в развитии Эго (Bergman & Escalopa, 1949; A. Freud, 1967; Koll, 1983).

Джон, родившись прежде срока, провел в больнице четыре недели. Когда ему было четыре месяца, его снова госпитализировали в связи с синдромом задержки развития. В раннем детстве он часто болел, испытывал недостаток внимания и насилие. В 3 года и девять месяцев Джон еще не мог складывать из слов предложения, и его умственные способности соответствовали возрасту 2,9 лет (I.Q. по Стэнфорд-Бине – 64). Вдобавок, он был агрессивен и неуправляем, и мать воспитывала его при помощи поводка и кнута. Хотя необходимо брать в расчет многие генетические и социоэкономические факторы, кажется, что Джон находится в ситуации, когда слабость конституции ребенка и неспособность матери отвечать специальным требованиям обращения с ним, вмешиваются в формирование привязанности ребенка к матери. Несложившиеся взаимоотношения нарушают стремление ребенка к исследовательской активности и ставят под угрозу возникающие когнитивные и синтезирующие функции, что ведет к глубокой задержке в развитии.

В возрасте 3-6 месяцев у ребенка отмечаются признаки развития зачаточной, но прочной концепции о самом себе, что описывается нами при обсуждении возникновения чувства собственного "я". Вскоре можно предположить наличие примитивного ощущения своего "я" (Mahler & Furer, 1968). Двигательная активность и способность к воспоминанию в сочетании с различными кинестетическими, тактильными, зрительными и обонятельными ощущениями, ведущие к образованию упомянутого образа своего тела, – это один из первых примеров синтезирующего, интегративного функционирования Эго (Hoffer, 1949, 1950b; Greenacre, 1969). Фактически, и Фрейд считал так же, хотя его замечание, что "Эго – это во-первых и прежде всего телесное Эго" (1923а, стр. 26) стало источником путаницы, особенно, если мы хотим подразумевать под Эго психическую систему. Кажется, что это один из случаев, когда подразумевается эмпирическое чувство своего "я", а не организующая система. Если мы переведем это выражение иначе, чтобы оно звучало как чувство своего "я" – это во-первых и прежде всего телесное "я", то смысл будет состоять в том, что чувство своего "я" впервые возникает как чувство своего тела, приходит вместе с ним.

СТРЕССОВАЯ РЕАКЦИЯ НА ПОСТОРОННЕГО

Второй основной прогрессивный сдвиг в организации Эго имеет место где-то между 7 и 9 месяцами жизни ребенка. Страх и стресс как реакции на все незнакомое внезапно появляются на фоне постепенной интеграции восприятия, памяти, мыслительных процессов (связки середина-конец), вставания на ноги, появления суждений. Отличая знакомое от незнакомого, ребенок теперь способен демонстрировать стрессовую реакцию при виде постороннего, очевидно, ожидая чего-то страшного. Тогда же у него появляется способность воспринимать материнские предупреждения или утешения.

Спитц (1959) рассматривает возникновение такого стресса, как аффективный индикатор того, что мать стала "собственно либидным объектом" – лицом, которое предпочитается всем прочим. Установление либидного объекта в лице матери имеет для развития Эго важное значение, поскольку в это время мать начинает выполнять роль социального референта. Теперь ребенок отвечает на ее аффективные сигналы, такие как сигнал об опасности или ее отсутствии (описываемые нами при обсуждении аффектов); этим путем мать оказывает воздействие и направляет реакцию адаптации младенца к новым стимулам. Ее успокаивающий аффективный сигнал оказывает поддержку саморегулирующим функциям ребенка и поощряет адаптивную деятельность, что важно для расширения его интеллектуального кругозора. В дальнейшем в ситуациях тревоги правильное вмешательство матери защищает ребенка от дезорганизующей паники и в то же самое время оптимизирует поступательное развитие его защитных механизмов и использование им сигнальной функции. В конце концов, синтезирующие, организующие, регулирующие функции Эго начнут поддерживаться сами собой, как это происходит при использовании аффектов в качестве сигналов и при введении защит для избегания опасных ситуаций.

НЕГАТИВИЗМ В ЖЕСТАХ И В РЕЧИ

Аффективным индикатором следующего сдвига в развитии ребенка, происходящего между 15 и 18 месяцами жизни, является негативизм, выражающийся в отрицании в жестах и словах. Прогрессивная реорганизация на этом уровне включает увязывание речи и сопровождающей ее способности к образному мышлению и манипуляции символами с чувствами своего "я" и "я" другого, которые представлены в психике и дифференцированы по полу. Такая связь несет с собой растущую способность к саморефлексии и рефлексии других, а также зачатки способностей к формированию защит.

При подробном рассмотрении можно отметить, что Спитц (1957) видит в "нет", появляющемся сразу после такой реорганизации и проявляющемся в жестах и в речи, начало полезного языка, самый ранний пример использования ребенком замещения действия общением. Став доступной, речь ускоряет и облегчает переход к независимому функционированию ребенка, она не только делает возможной общение, но и организует мыслительный процесс и умственные операции. Язык становится средством мышления, организации, рефлексии и овладения. Соответственно, начинает выкристаллизовываться осознание себя, как мальчика или девочки, как отдельного от матери человека, скорее маленького и зависимого, нежели всемогущего. Более того (о чем мы пишем при обсуждении сознания), произнесение ребенком слов позволяет сделать вывод о начале дифференциации между внутренним миром психической реальности и внешним миром объективной реальности. Итак, ребенок начинает формулировать желания и несложные фантазии и отличать их от требований внешней реальности. Период упрямства, негативизма, амбивалентности с присущими ему конфликтами и трудностями развития объектных отношений и возвещает об осознании этих различий.

Спитц также полагает, что "нет" ребенка в жестах и речи является проявлением идентификации с агрессором и, как таковое, защитным механизмом. В том, что ребенок использует защитные механизмы, проявляется заметный прогресс в развитии его Эго, так как на более ранних стадиях развития еще нет внутренних структур, необходимых для точного восприятия, рефлексии и интеграции события (это необходимо для запуска защитных механизмов). Хотя реакции отказа, бегства, или избегания были налицо, все они связаны с использованием матери в роли социального представителя – они были основаны на аффективном сигнале, получаемом от нее и указывающем на оценку ею данной ситуации, а не на собственной внутренней ее оценке. (Данный вопрос обсуждают Стопоров и Лахманн, 1978, Фрайберг, 1982 и Валлерштэйн, 1983.) Овладев навыками образного мышления с сопровождающими их умственными возможностями, ребенок может подвергать события осмыслению (рефлексии) и мобилизовать согласно своим внутренним оценкам защитные механизмы. Среди них на практике обычно встречаются идентификация с агрессором, повторение, обращение пассивного в активное. Это становится возможным именно теперь – с началом фантазирования и символизации. Отказ, бегство или уход так же представляют собой распространенные ранние защитные механизмы.²¹

Прогрессивная консолидация, следующая за появлением речи, соответственно включает дальнейшую дифференциацию между собой и объектом, мальчиками и девочками, любовью и ненавистью, сознательным и бессознательным и первичными и вторичными процессами. Навыки образного мышления и функционирование защитных механизмов могут говорить о большем упорядочении и интеграции внутри Эго. Эти результаты создают фундамент для следующего этапа его формирования – интернализации конфликта как начала функционирования Суперэго.

ИНТЕРНАЛИЗАЦИЯ КОНФЛИКТА: ФОРМИРОВАНИЕ СУПЕРЭГО

Появление тревоги и стыда в возрасте примерно 24-30 месяцев является указанием на интернализацию конфликта и начало первого этапа формирования Суперэго Окончательная консолидация функционирующего Суперэго создает возможность для устойчивой межличностной и внутрипсихической гармонии. Согласно данному выше описанию, как только появляется способность к репрезентативному мышлению, совершаются первые шаги в формировании Суперэго, которые становятся очевидными по мере формирования психических репрезентаций родительских правил, советов и предостережений. Далее авторитетный голос начинает звучать не только снаружи, но и изнутри, и конфликт все в большей степени становится внутренним, то есть это теперь конфликт между внутренними желаниями и внутренними директивами. В связи с конфликтующими желаниями появляется тревога, и часто можно наблюдать, как выражение влечения сменяется у ребенка стыдом. Таким образом, процесс формирования Суперэго выставляет дальнейшие требования к организующим, интегрирующим и регулирующим функциям Эго, следовательно, начинающееся формирование Суперэго подразумевает функционирование Эго на достаточно продвинутом уровне.

Соответственно, мы полагаем, что интернализация конфликта, отражающая первый этап структурализации Суперэго, указывает на достижение следующего уровня в организации Эго. Тревога (которую, как мы отмечаем при обсуждении аффектов, нужно отличать от стрессовой реакции на постороннего) и стыд в ответ на внутреннюю критику (отличающуюся от угрызении совести, смущения и униженности, как реакции на внешнюю критику) являются аффективными выражениями, намечающими этот новый уровень психической организации и интеграции.

Здесь полезно немного углубиться. Мышление с использованием символов позволяет связывать чувства с идеями. Затем для облегчения представления растущего психологического опыта на помощь приходят аффекты, то есть, как говорится здесь при их обсуждении, сложные структуры, включающие взаимосвязанные компоненты соматические, мотивационные, коммуникационные, эмоциональные, а также связанные с восприятием, формированием и выражением идей. Символизация также создает возможность для саморефлексии, и как только ребенок находит в матери источник своего благополучия, он также понимает, что ее любовь не безусловна. Теперь межличностные конфликты сочетаются с фантазиями о страшных последствиях Ситуации опасности, кратко описанные Фрейдом (1926), могут все быть почвой для игры воображения и разнообразных страхов. Всплески эмоции, причина которых кроется в осознании конфликта между внутренними желаниями и внешними требованиями, несут угрозу синтезирующим и регулирующим функциям Эго, пока относительно слабым. Модуляция и управление агрессивностью являются безусловно центральным моментом в развитии во второй год жизни, доставляя проблемы как еще незрелому Эго ребенка, так и объекту (Mahler, 1972b). Специфические для этого периода конфликты обеспечивают, таким образом, среду для того, что охарактеризовано как конфронтация между незрелым Эго периода раннего психического развития и еще пока не укрощенной агрессивности Ид (Loewald, 1974; Ritvo, 1974; Settleage, 1975, 1980). Стремясь разрешить конфликт, ребенок задействует еще более обширный перечень защитных механизмов, включающий реактивные образования, уничтожение сделанного, экстернализацию, конденсацию, смещение, проекцию, обращение аффекта и обращение агрессии на себя. Когда применение этих защит не дает успеха, враждебная агрессивность часто эротизируется, возникают и могут сохраняться садомазохистские отношения и черты характера (см., например, Galenson, 1986).

Конфликт развития между матерью и ребенком выдвигает дилемму: ребенок хочет сохранить материнскую любовь и при этом жаждет инстинктивного удовлетворения, которое угрожает потерей этой любви. Ребенок не может выносить одновременного присутствия несовместимых чувств (MacDevitt & Mahler, 1980; Settleage, 1980), и согласие с материнскими требованиями с дальнейшей интернализацией ее правил является возможностью сохранить ее любовь. Если это происходит, конфликт развития между желаниями ребенка и матери превращается во внутрипсихический.

Туалетный тренинг является той ареной, на которой ярко разыгрываются все описываемые события, хотя от них не свободна ни одна сторона жизни. Туалетный тренинг начинается с конфликта между желаниями матери и ребенка. Успешное приспособление к указаниям матери сменяется совместной гордостью и чувством завершенности; препирательство и отказ – сознанием собственной обделенности и гневом. В оптимальном случае приспособление ведет к формированию интроекта и позже к идентификации с ним – по мере того как материнские туалетные стандарты перенимаются ребенком. В этом случае незрелое Суперэго ребенка отчасти принимает на себя угрожающие и наказывающие функции матери, и ребенок испытывает чувство стыда всякий раз, когда случается "неприятность". Он может устыдиться, если "горшка" нет рядом, или же проявлять тревогу при виде чего-то неприятно пахнущего или грязного, поскольку может иметь реактивные образования. Эти новые аффекты тревоги и стыда не зависят от сигнальной или наказывающей функции объекта и указывают на прогресс в психической структурализации у ребенка.

В оптимальном случае, идентификация с матерью включает идентификацию с ее постоянными, последовательными функциями организации, регуляции и гармонизации. Эти идентификации облегчают адаптацию незрелого Эго к болезненным и конфликтным чувствам. Идентификация с родительским отношением к инстинктивным влечениям несет, таким образом, возможность достижения новой степени саморегуляции и самоконтроля. Тогда успешное решение ребенком задач, актуальных во время анальной фазы развития, сопровождается гордостью, приятным чувством овладения и чувством собственного достоинства, в большей мере регулируемом на уровне "я".

Формирование интроектов и идеалов увеличивает потенциал для внутрипсихического конфликта, но оно же и предоставляет средство для восстановления межличностной гармонии и открывает новые возможности для саморегуляции. Регулятивные, интегративные усилия Эго теперь начинают поддерживаться со стороны Суперэго, а новые защитные механизмы помогают малышу справляться с сильными либидными и агрессивными импульсами. Аффективное выражение тревоги и стыда информирует нас об этом прогрессе в развитии.

ПОСТОЯНСТВО ЛИБИДНОГО ОБЪЕКТА И АФФЕКТЫ В ИХ СИГНАЛЬНОЙ ФУНКЦИИ

Если все протекает нормально, то начиная примерно с 30-36 месяцев малыш подходит к полезному периоду либидного постоянства объекта: он достаточно много интернализирует из тех проявлений материнской заботы, на представления которых он может положиться во время ее непродолжительного отсутствия, чтобы чувствовать себя комфортно, уверенно и счастливо. Мы полагаем, что с точки зрения аффективных и поведенческих признаков на прогресс в развитии ребенка указывает активное использование им аффектов в качестве сигналов и мер для самоорганизации, защиты и успокоения (Tyson, 1988).

Поэтому оказывается, что мать, облегчая использование ребенком аффектов в качестве сигналов, может внести решающий вклад в функционирование его Эго. Как нами говорится в связи с объектными отношениями и аффектами, это начинается тогда, когда реакция матери в ответ на эмоциональные запросы ребенка всякий раз носит организующий, регулирующий, гармонизирующий и успокаивающий характер. Идентификация с матерью тогда включает и идентификацию с типом ее реакций на выражение ребенком эмоций.

Если это понимать таким образом, то принятие малышом некоторой степени постоянства либидного объекта предполагает, что он совершил важный шаг в развитии своего Эго, ибо это подразумевает, что материнские функции ответа на его аффективный сигнал являются теперь интернализированными функциями его Эго. Если это так, то ребенок становится способен лучше воспринимать и оценивать аффект и, задействуя надлежащие защиты, ограничивать его до тех пор, пока им нельзя будет управлять. Тем самым улучшается саморегуляция и достигается более полный самоконтроль.

В результате становится проще справляться с тревогой и другими чувствами, сопровождающими конфликт – внутрипсихический или межличностный, и более реальной становится ситуация, когда каждая из конфликтующих сторон готова пойти на определенные уступки (Loewald, 1974). Компромисс тогда может сопровождаться приятными чувствами овладения, а обычно он получает и энергетическую подпитку от объекта.

Рассмотрим еще один пример из случая Джонни, о котором говорится в восьмой главе. Однажды, рассердившись и разругавшись с аналитиком, он нарисовал грустного человека, которого по ошибке посадили в тюрьму вместо грабителя. Затем полицейский грабителя поймал, отправил в тюрьму и отпустил на свободу того, теперь счастливого человека. Клинический материал постоянно открыт для различных интерпретаций: то, что Джонни с трудом контролирует вспышки гнева, может свидетельствовать о структурной недостаточности его Эго. Его фантазии о полицейском и грабителе могут свидетельствовать о недостаточной интеграции отцовских или материнских репрезентаций хорошего и плохого; его грустное настроение может (в переносе) отражать нарциссическую рану – следствие ошибки аналитика, чтобы привлечь к себе достаточную эмпатическую подпитку. Поскольку здесь возможны различные интерпретации, то также кажется, что Джонни описывает конфликт, порожденный в нем его агрессивными побуждениями и своим опытом.

Причиной того, что Джонни страдает болезненно слабым чувством собственного достоинства и подвергает риску отношения с важными для его жизни людьми, включая аналитика, является, во-первых, его неспособность регулировать инстинктивные желания, которые ему приходится именовать "грабительскими" и, во-вторых, отсутствие должной поддержки со стороны чувств "полицейских". В его рисунке также видны попытки выработать эффективные внутренние ограничители, которые бы выполняли функции стража и полицейского в отношении его инстинктивных побуждений и помогали поддерживать как внутреннюю, так и межличностную гармонию. На предлагаемые ему интерпретации Джонни реагирует, делая самолетик из бумаги и целясь им в аналитика, но в последний момент смеется и говорит: "Мой полицейский удержал меня!"

Интернализация материнских регулирующих, успокаивающих и организующих реакций на тревожные состояния малыша способствует росту силы и устойчивости Эго. Последнее проявляется в возрастании способности урегулировать конфликт, смягчить его аффективные проявления. То, насколько Эго ребенка способно задействовать связанные аффекты в качестве сигналов компромисса и защиты, определяет результат столкновения с Эдиповым комплексом: разрешение, регрессию или уход от конфликта.

Рассмотрим другой пример из случая Сьюзи (который выше сравнивается со случаем Джонни). Однажды Сьюзи притворяется Золушкой и воображает, что ее волшебная крестная мать дарит ей прекрасное платье, помогает попасть на бал и выйти замуж за принца. Фантазия сопровождается блеском в глазах и кокетливыми жестами. Но неожиданно, проецируя свою проистекающую из чувства вины самокритику, Сьюзи представляет себе, что аналитик – это злая мачеха, которая убивает Золушку, чтобы вместо нее обвенчаться с принцем. Склонность Сьюзи переполняться тревогой в ответ на конфликт отсрочивает интернализацию и согласие на внутренние компромиссы, так что всякий раз, когда ее желания фрустрируются, у нее начинается истерика, цель которой – манипулирование матерью. Но перед лицом Эдиповых желаний единственными альтернативами являются регрессия и отклонение, находящие выражение в ее версии сказки о Рапунцель. Вообразив себя Рапунцель, девочка язвительно упрекает ведьму в том, какая она плохая мать: принц угостил ее конфетой, которая понравилась ей много больше, чем ведьмина еда из мяса и костей. Как было и в настоящей сказке, ведьма, прослышав о сопернике, в бешенстве отрезает Рапунцель волосы, отправляет ее в пустыню и ослепляет принца. Но в версии Сьюзен, в тот момент, когда Рапунцель находит незрячего блуждающего по пустыне принца и, омыв его своими слезами, возвращает ему зрение, Сьюзен-Рапунцель оставляет принца и отправляется на поиски своей настоящей матери – потерянной, желанной, кормящей и дающей все необходимое, – матери поры ее младенчества.

Подобные Сьюзен дети, не справившиеся с интернализацией сигнальной функции и неспособные к саморегуляции, остаются беззащитными перед возможностью повторных переполнений дезорганизующим аффектом. Являющаяся следствием этого структурная недостаточность обнаруживается в ряде патологий, включая нарциссические и пограничные синдромы.

Наши комментарии и эти клинические примеры хорошо согласуются с предостережением Хартманна (1952) по поводу тенденции чересчур упрощать материнскую роль в развитии Эго ребенка. Он ссылается на примеры, когда ребенок неоднократно переполняется аффективными чувствами, будучи неспособен использовать тревогу в качестве сигнала, и остается зависимым от матери в роли вспомогательного Эго, несмотря на, казалось бы, состоявшуюся близость ее и ребенка. Он предполагает, что любое суждение по поводу адекватности этой близости должно включать оценку функционирования Эго малыша.

ЭДИПОВ КОМПЛЕКС И ИНФАНТИЛЬНЫЙ НЕВРОЗ: ЧУВСТВО ВИНЫ

Проблемы наступившей инфантильной генитальной фазы психосексуального развития предъявляют к незрелому Эго новые требования. Задачи установления половой идентичности и озабоченность собственной нарциссичностью приводят ребенка к необходимости идентифицироваться с идеализированным родителем одноименного пола; эти идентификации прокладывают путь к Эдипову комплексу, который обыкновенно порождает конфликт с его фантазиями, страхами и колебаниями чувства собственного достоинства.

Ребенок стремится удовлетворить либидные, агрессивные и другие актуальные побуждения; достичь определенной степени контроля над импульсами (Lastman, 1966); удовлетворить стандартам набирающего силу Суперэго; добиться консолидации значимой с позиции нарциссизма половой идентичности; перед лицом неудовлетворенных фантазий желания поддержать чувство собственного достоинства. На этом пути складывается множество всевозможных вариантов Эдипова конфликта. То, какие ресурсы имеются в распоряжении Эго и задействуются им во время Эдипова конфликта, играет важную роль для последующего развития ребенка.

Эдипов комплекс формирует стержневой конфликт, который Фрейд назвал инфантильным неврозом (1909а, 1918). Этот термин относится к специфической структуре и организации мышления, характеризуемой интернализованным конфликтом и функционирующим Суперэго. Как говорилось нами при обсуждении развития Суперэго, первые шаги в его формировании делаются с формированием интроектов и идеалов и интернализацией конфликта, но эти ранние фрагменты Суперэго еще не могут функционировать как хорошо организованная, согласованная и прочная система, способная эффективно осуществлять функции контроля и наказания. Более согласованной, интегрированной, одним словом, функциональной системой Суперэго становится по мере того, как ребенок идентифицируется с моральным кодексом и этическими стандартами родителей, пытаясь разрешить Эдипов конфликт и, став приверженным этим, теперь внутренним стандартам, пойти на дальнейшие внутренние компромиссы. Соответственно, истоки конфликта, истоки наказывающей инстанции при болезненном аффекте вины и источники чувства собственного достоинства становятся теперь внутренними. Они становятся теперь весьма удаленными и недоступными для внешнего влияния модификации.

Инфантильный невроз поэтому подразумевает формирование нового типа психической организации – интегрированного. Как таковой, он представляет собой попытку объединения минувших (предэдиповых), текущих прогрессивных (эдиповых), внутренних (активное-пассивное, мужественное-женственное) и невротических конфликтов в единую, в более адаптированную к реальности, социально приемлемую организацию. Он представляет собой наивысший уровень организации психики, который пока может достичь малыш.

Этот прогресс ребенку достается нелегко. Глубину его страдания можно почувствовать на примере случая маленького Ганса (Freud, 1909a). Фрейд замечает, что хотя инфантильный невроз и представляет собой исход борьбы между интересами самосохранения и требованиями либидо, борьбы, в которой победа остается за Эго, это достигается ценой страдания и самоотречения: "Ценой, которую мы платим за наше продвижение к цивилизованности, является счастье, теряемое нами по мере роста чувства вины" (1930, стр. 134).

Примером напряженности и страдания, которые могут сопровождать инфантильный невроз, служит случай Коулин. Соревнование с отцом во время эдиповой фазы претерпевает смещение на его старших братьев, которые, кажется, всегда стояли между ним и матерью. Чувство вины заставляет его сместить желание смерти братьев на других детей, и однажды его желание "убить всех детей в мире, кроме тех, которые дома" высказывается вслух. Он исступленно кусает пластмассовую куклу, случайно оброняя имя брата, но впоследствии отрицает враждебные чувства к братьям. Он подбегает к окну и выкрикивает ругательства и угрозы смертью детям, играющим во дворе. А после того, как аналитик интерпретирует смещение, ребенок отвечает: "Тогда мама вся была бы моя, а потом я убил бы ее тоже!" Его сразу же переполняет тревога, он смещает желание смерти на аналитика и пытается ее атаковать. Его удерживают, и тогда он высказывает саморазрушительную фантазию падения из окна. Аналитик интерпретирует использование Коупином агрессии в качестве защитного приема и высказывает предположение, что он ищет любви окружающих. Тогда мальчик серьезно отвечает: "Я такой плохой внутри, что никто никогда не сможет меня полюбить". И умоляет: "Пожалуйста, прогоните мои ужасные тревоги!"

Анна Фрейд пишет, что, несмотря на то, что инфантильный невроз может протекать тяжело, травмировать и сопровождаться болезненными симптомами, конфликты, которые лежат в его основе, – нормальные. Поэтому она высказывает мысль (весьма похожую на мысль ее отца), что инфантильный невроз – это "цена, которую приходится платить за более высокую ступень развития личности" (1970а, стр. 202).

Инфантильный невроз занимает центральное место в раннем детском возрасте и представляет собой заметный прогресс в организации и функционировании Эго. Вот почему мы отводим ему роль шестого организатора психики; чувство вины – это связанный аффект, сигнализирующий об этом прорыве в организации Эго.

Так как конфликты, источники одобрения и неодобрения и средства разрешения конфликтов теперь все по большей части внутренние (хотя для их, усиления изредка необходима помощь извне), инфантильный невроз подразумевает, что Эго функционирует все более самостоятельно – более независимо от внешней поддержки.

ЛАТЕНТНАЯ ФАЗА. ТРУДОЛЮБИЕ

В возрасте 6-7 лет в связи с наступлением патентного периода происходит еще один важный сдвиг в развитии. Он отмечен аффектом "практики", который указывает на окончательное овладение ребенком своими внешним и внутренним миром, и этому прогрессу оказывает значительную поддержку способность сублимировать.

Первоначально Фрейд (1905b) описывает латентность в терминах уменьшения внешних проявлений инфантильной сексуальности и способности сублимировать инстинктивные импульсы. Сегодня мы бы также включили сюда более или менее успешное разрешение ребенком Эдипова конфликта и реорганизацию под влиянием развивающегося Суперэго защитных структур Эго. Эти достижения в психическом развитии необходимо отличать от простого взросления: ребенок между 7 и 11 годами часто характеризуется как "ребенок, достигший латентного возраста", независимо от того, произошли ли у него надлежащие психические изменения.

Поскольку патентная фаза не однородна, поскольку в различные ее моменты для психики актуальны различные задачи и поскольку этот период охватывает несколько лет жизни, теоретики психоанализа попытались его подразделить (см. Albert, 1941; Bornstein, 1951; Williams, 1972; Sarnoif, 1976). Мы отдаем предпочтение классификации Борнштейн, которая описывает латентную фазу как раннюю и позднюю. Этот выбор обусловлен тем, что она основывает свои критерии на изменениях в функционировании Эго и Суперэго, находящих отражение в поведении ребенка.

Согласно материалу, предлагаемому нами при обсуждении сознания, Шапиро и Перри (1976) находят, что примерно у 7-летнего ребенка в сферах когнитивного, неврологического, физического, морального и социального функционирования одновременно происходят важные изменения: Проходит время конкретного операционного мышления, и начинают доминировать вторичные процессы; теперь становится очевидным более определенное деление между рациональным мышлением и фантазированием. Это связано с тем, что первичные процессы все в большей мере бессознательны и сохраняются в сфере личной жизни. Вследствие этого, требования внутреннего мира в меньшей мере влияют на мышление и формирование отношения, и последние становятся больше ориентированы на логику и реальность. У ребенка совершенствуется способность видеть вещи с различных сторон и объективно оценивать других. Это способствует большему осознанию себя, в том числе и как части социума, что мотивирует снижение импульсивности поведения.

По мере приближения к 7-летнему возрасту внешний мир ребенка расширяется. Школьная жизнь предлагает возможности для овладевания, творчества, покорения все новых рубежей в двигательной, социальной и интеллектуальной сферах. Большая группа сверстников с характерным для нее акцентом на подвижных играх предлагает также социально приемлемый путь как для направления агрессивности, так и для стабилизации требований Суперэго: в коллективе обычно большое внимание уделяется правилам, и дети-ровесники или старшие по возрасту могут в дополнение к семейным фигурам являться примерами при выработке поведенческих стандартов. Сверстники и учителя, предоставляя ребенку новые возможности смещать Эдиповы желания и фантазии, также способствуют расширению диапазона его защитных механизмов (A.Freud, 1979).

Давление влечений к патентному периоду не прекращается. Хотя многие дети и продолжают в определенной мере заниматься мастурбацией, сам акт мастурбации и связанные с ним фантазии часто не совпадают по времени. Впоследствии фантазии сами по себе становятся важным путем удовлетворения желаний, причем запретные желания выражаются в символической форме и все больше удаляются от эдиповых тем и объектов, как можно видеть на примере фантазий о семейном романе или боязни чудовищ.

Дополнительная задача для Эго во время патентного периода состоит в том, чтобы приспособиться и привыкнуть к Суперэго в роли внутреннего наблюдателя, судьи и критика. Поскольку по сравнению с контролирующими функциями Эго инстинктные импульсы и другие актуальные побуждения сильнее, то в это время недавно претерпевшее консолидацию Суперэго имеет тенденцию быть болезненно жестоким и суровым. Чтобы избежать причиняющих боль самообвинений, ребенок использует проекцию и воспринимает других как наблюдающих и выносящих суждения. Вот почему он склонен осуждать других за свои собственные проступки.

В раннем латентном периоде организующие способности Эго все еще слабы по сравнению с бременем стоящих задач, так что не является редкостью некоторая психическая дисгармоничность. По мере взросления ребенок развивает более совершенные средства урегулирования конфликтов и зашиты от них. Содержание фантазии сдвигается от воображаемых идеализированных фигур к реальным объектам. Содержание Суперэго претерпевает постепенную модификацию: примитивные, несколько искаженные родительские интроекты превращаются в стандарты, более близкие к реальности. Теперь между тремя психическими структурами возможно более гармоничное сосуществование.

Еще большее нарциссическое удовлетворение доставляет сублимирование, которое одновременно облегчает и является индикатором этой возросшей гармонии. Хотя сублимации могут отмечаться и раньше (Harris, 1952), способность развивать их, пользуясь связанным с ними удовлетворением, а не просто защищаться от любой формы инстинктивного удовлетворения (Gross & Rubin, 1972), является важнейшей составной частью оптимального развития в латентной фазе. В это время об успехе сублимирования можно судить по множеству новых интересов и достижений, которые появляются у ребенка. Рост навыков и способностей становится самостоятельным источником социального и субъективного одобрения, позволяя ребенку постепенно уменьшать зависимость от родителей. Это способствует поддержанию чувства собственного достоинства и в то же самое время установлению с родителями более гармоничных отношений.

Рост гармонии во внутреннем мире сопровождается интеграцией защитных механизмов и ростом стабильности настроения и аффекта. Функционирование Эго становится в меньшей мере подверженным регрессии, что ведет к возрастанию независимости от влечений и родительских объектов. Как указывает Буксбаум. консолидация функции Это может облегчать контроль за влечениями и их торможение, в то время как биологически ослабленное влечение может облегчать консолидацию функций Эго: "Это вопрос не приоритета, а взаимного влияния" (1980, стр. 123).

Эриксон (1959) говорит о "склонности к практике", имея в виду испытываемую ребенком в латентный период потребность выходить за рамки фантазирования и делать что-нибудь полезное – творить. Постольку у тех детей, которые не овладевают возрастными навыками, в этот период наблюдаются ослабевание чувства собственного достоинства и нарушения поведения, мы бы дальше развили термин Эриксона и подчеркнули практику, которая появляется одновременно со способностью сублимировать. Так как появление нового аффекта используется в качестве показателя достижения более высокого уровня организации, мы допускаем, что "практика" – это показатель того, что ребенок во время патентной фазы успешно овладевает своим внутренним и внешним миром.

ПОДРОСТКОВЫЙ ВОЗРАСТ: ЛАБИЛЬНОСТЬ АФФЕКТА И РЕСТРУКТУРИРОВАНИЕ ПСИХИКИ

Биологическое созревание в подростковом периоде, сопровождаемое ростом влечения и быстрыми физическими, когнитивными и социальными переменами, представляет собою испытание для защитных и интегративных функций Эго подростка. Относительное затишье и гармония в психической сфере ребенка в конце латентного возраста сменяются неизбежными сдвигами, напряжением и дисбалансом возраста подросткового. Теперь главной задачей Эго становится возвращение психического баланса, с тем чтобы уникальная, индивидуальная и самостоятельная идентичность появилась одновременно с интегрированной, стабильной структурой характера.

Для этого процесса разбалансировки и реструктурирования психики типичны непредсказуемые и неконтролируемые колебания настроения. Подросток скатывается от душевного подъема к депрессии; от чрезмерной нарциссической экспансии (или "нарциссического бума", как это именует Якобсон [1961]) – к самоненавистничеству и отчаянию; от любви – к ненависти (довольно часто к одному и тому же объекту); от пылких объятий и преданности другу или подруге – к холодному безразличию к ним. Степень связанной с колебаниями аффекта тревоги зависит от силы Эго по сравнению с давлением влечений, Суперэго и внешнего мира. Сдвиги в настроении, изменения в поведении и быстро проходящие симптомы часто переходят грань между нормальным и патологическим и являются отражением важных конфликтов между и внутри различных психических структур, как и попыток посредством компромиссного образования разрешить конфликт.

Поскольку колебания аффекта являются внешним признаком биологической и психологической разбалансировки и процесса реструктурирования, Стэнли Холл (1904) окрестил подростковый возраст, как время "бурь и стремлений". В самом деле, в работах периода зари психоанализа прослеживается тенденция к преувеличению возможного диапазона и интенсивности патологий этого возраста (см. Aichorn, 1925; Bernfeld, 1938; Deutch, 1944; Keitan, 1951; Freiberg, 1955). В ответ Оффер (1969) заявляет, что внутреннее беспокойство вовсе необязательно сопровождает развитие подростков. Мы полагаем, что это утверждение так же далеко от истины. Выполнение стоящих перед подростком задач взросления и развития требует принципиальных изменений его психических систем, и эти изменения обязательно сопровождаются эмоциональным расстройством и стрессом. Хотя внутреннее волнение необязательно должно быть "шумным" и потому заметным для окружающих, оно тем не менее является неотъемлемой чертой развития ребенка в подростковом возрасте. Как Гилерд (1957), так и Анна Фрейд (1958) указывают, что наличие такого расстройства является показателем того, что идет процесс психического реструктурирования, его полное отсутствие может быть признаком патологии. Поскольку расстройство столь характерно для подросткового возраста мы, в соответствии с высказанной нами ранее гипотезой, можем предположить, что появление новых аффектов дает сигнал о сдвиге в развитии, что эта аффективная подвижность имеет значение восьмого организатора психики. Ее появление указывает на нарушение психического равновесия, характеризующего процесс развития в подростковом возрасте.

То, какой способ задействуется индивидом, чтобы справляться с натиском повышенной секреции гормонов, возросшего влечения, осложненных нарушением баланса между психическими структурами, в значительной мере определяется тем, в какой степени Эго в латентной фазе стало самостоятельным, стабильным и интегрированным (степенью, до которой его функционирование не нарушено конфликтом и не связано с энергетической подпиткой со стороны взрослых). Именно в такой степени характерные для подросткового возраста конфликты будут свободны от прошлых проблем, а психические ресурсы индивида – от истощения объектными связями прошлого. То, в чем развитие индивида отстает от этого идеала, подразумевает то, в какую форму он попытается облечь упомянутые неинтегрированные остатки прошлых периодов, и это также должно стать одной из задач подростка (Bios, 1958; Harly, 1961).

Прежде чем ребенок достигает собственно подросткового возраста, он вступает в фазу возраста, как мы говорим, предподросткового. Эта фаза психологического приспособления ведет к появлению самых ранних подростковых изменений и сопровождается появлением вторичных половых признаков. Предподростковый возраст – это переходный период, который характеризуется рассеянным беспокойством, регрессией, неустойчивостью настроения и характера, когда аффекты и поведение становятся более текучими и непредсказуемыми. Внутрипсихическое равновесие нарушают прогрессивные и регрессивные тенденции, новые биологические и психологические потребности. Это дало основания Эриксону предположить, что наступление предподросткового возраста знаменует собой начало нормативного кризиса – то есть фазы нормального роста конфликтности, характеризуемой заметной колебанием силы Эго и притом высоким потенциалом его развития (1956, стр. 116). Этот нормативный кризис в подростковом возрасте становится более отчетливым.

В предподростковом возрасте задачи развития фокусируются вокруг психологического овладения физиологическими изменениями в теле, изменениями в своем образе, а также вокруг изменения отношений внутри семьи и со сверстниками. Во время этой фазы у детей, практически без исключения, отмечается рост подвижности аффекта и колебания настроения, сопровождаемые некоторой степенью замкнутости и противодействия, что свидетельствует о психической напряженности этого процесса. Ни новый объект любви, ни новая инстинктивная цель не могут быть прослежены у ребенка в этом возрасте; конфликты главным образом сосредоточиваются вокруг регрессивных бессознательных импульсов, регрессивных побуждении по отношению к родителям, а также защит от этих регрессии.

Эго в предподростковом возрасте испытывает значительный стресс. Биологическое созревание сопровождается ростом силы сексуальных и агрессивных импульсов, так что ранее сформированные защиты и принятые адаптивные меры могут быть неадекватны. Непрерывные быстрые телесные изменения требуют постоянного пересмотра образа тела и себя самого. Нарциссические устремления увязываются с телесными изменениями, поскольку образы идеального Я с последними, как они воспринимаются ребенком, могут не состыковываться. Следовательно, аффективные реакции на собственное тело изменяются от гордости и эйфории до стыда и чувства неполноценности.

Биологические изменения и физическое созревание сопровождаются усилением существующих объектных конфликтов. Физическая зрелость – это внешний показатель того, что ребенок начинает напоминать родителя одноименного с ним пола. По мере того как оживают идентификации и идеализации прошлого, снова встают задачи половой идентичности, однако, конфликт может спровоцировать усиление идентификаций с этим родителем и, таким образом, способствовать возрождению зависимости. Так же, в качестве попытки противодействия регрессивной тенденции, могут совершаться заметные усилия в направлении устранения идентификации.

Окончание предподросткового и начало раннего подросткового возраста отмечаются половой зрелостью ребенка. Блос (1979) подразделяет подростковый возраст на три периода – ранний, средний и поздний, что, на наш взгляд, может помочь организации обсуждаемых здесь нами задач Эго. Как только наступает половая зрелость (у девочек это обычно происходит на два с лишним года раньше, чем у мальчиков), и мальчики, и девочки имеют тенденцию к утрате регрессивных догенитальных побуждений и к постепенному установлению примата гениталий. Догенитальные импульсы отныне и впредь находят свое выражение в рамках генитальной активности.

Во многих отношениях во время раннего подросткового возраста продолжаются процессы, начатые в пред-подростковом возрасте. Однако из-за социального и внутрипсихического давления Эго в борьбе с регрессивными побуждениями приходится испытывать дополнительную нагрузку. По наступлении физической зрелости и формировании взрослого, половозрелого и сексуально функционирующего тела это может представлять собой непомерно тяжелую задачу, особенно если учитывать возросшую секрецию половых гормонов и то, что в распоряжении ребенка вряд ли имеется нечто большее, чем самостимуляция.

В то же самое время подростковая мастурбация может сопровождаться интенсивными чувствами тревоги и стыда, как это описывается нами при обсуждении психосексуального развития, и на поверхность может всплыть масса фантазий, конфликтов и тревог по поводу тела и его функционирования. Харли (1961) замечает, что наряду с мобилизацией генитальных резервов, может происходить чрезмерная насыщенность либидо интеллектуальной или иной деятельности Эго, что находит свое выражение в сверхнагруженных и сверхподвижных переменчивых интересах и увлечениях.

По причине относительной силы инстинктивных побуждении и относительной слабости Эго, встреча с ними в раннем подростковом возрасте зачастую сопровождается экспериментированием с наркотиками, алкоголем и сексом, что может порождать многочисленные конфликты, связанные с отношением к этому родителей и собственного Суперэго. Стандарты Суперэго часто реперсонифицируются, и роль, которую прежде играло Суперэго, начинают играть сверстники.

Возможно, наиболее важной задачей, стоящей сейчас перед подростком, является выполнение определенных требований половой идентичности. Последнее включает обновление своего телесного образа в терминах отождествления или растождествления с родителем одноименного попа и ревизию Эго-идеала. По мере того как подросток находит новые объекты любви, приближаясь к среднему подростковому возрасту, обретение им чувства новой идентичности облегчается

Фактически, к среднему подростковому возрасту до определенной степени уже началось сексуальное экспериментирование. Неразрешенные бисексуальные конфликты – конфликты вокруг идентификаций по мужскому и женскому типу и конфликты в связи с выбором объекта – вызывают тревогу. Разрешение подростком этих конфликтов облегчает адаптивный переход к поиску вне семьи новых объектов любви.

Теперь во второй раз начинается процесс индивидуации (Bios, 1967). В процессе освобождения от влияния родителей, как в качестве объектов любви, так и авторитетов, претерпевая реорганизацию Суперэго, подросток сталкивается с новой задачей – необходимостью достижения нового баланса между Эго и Суперэго. Этот ряд задач несет добавочную нагрузку на организующие, саморегуляторные и адаптивные способности Эго. Соответственно, формируется ряд возрастных защит против объектов как таковых, а также против импульсов (A.Freud, 1958).

Блос (1967) указывает на то, что увеличение ресурсов Эго подростка создает возможность модификации остаточных компонентов инфантильной травмы, конфликтов и фиксаций, благодаря регрессивному оживлению и экстернализации ранних объектных конфликтов. Например, более зрелое Эго может переоценить боязнь быть оставленным родителями и страх потери их любви, основываясь на том соображении, что даже не совершив уступки желанию объекта (или интроекта), подросток не почувствует себя беззащитным и обессилевшим. Соответственно, ранние интроекты и идеалы претерпевают обновление, во время которого они (в идеале) теряют часть своей побудительной силы.

В дополнение к этим главным переменам в объектных отношениях и в Суперэго, процесс индивидуации у подростка включает сдвиг в отношениях между Эго и Суперэго. В начале латентного периода, когда Суперэго претерпевает консолидацию, способность Эго контролировать влечения пока слаба. Поэтому директивы Суперэго имеют тенденцию ограничивать и быть жестокими в наказании. Адаптивная же тенденция жизнедеятельности подростка требует, чтобы он признал свое тело с его сексуальными потребностями, так же как и ответственность за себя и свои поступки. Это подразумевает не только деидеализацию инфантильных идеалов, но и главенство Эго над ранними интроектами и идеалами, с тем, чтобы подросток мог совершить новые идентификации с сексуально активными родителями, которые относятся к его сексуальной деятельности с пониманием и снисхождением (Jacobson, 1961), в то время как ответственность за эту деятельность ложится на подростка. Подросток получает большую свободу выбора, принимая в расчет текущую реальность, нежели автоматически уступая требованиям Суперэго. Постепенно его Эго все меньше направляется Суперэго и берет все большую ответственность на себя. В результате, у подростка возникает чувство инстинктивной свободы, свободы объектного выбора и свободы мысли, чувств и действий; он становится самостоятельней, независимей от внешних влияний и давления архаического Ид и Суперэго. Эти свободы могут быть ему гарантированы до той степени, до которой его Эго получает самостоятельность и силы на поддержание стабильной и прочной системы в соответствии с реалиями взрослой жизни.

Процесс подростковой индивидуации длится долго; он может не завершиться вплоть до самого позднего подросткового или раннего взрослого возраста. Этому процессу помогает, однако, зрелость когнитивных способностей, которые поддерживают ориентацию на реальность, против преобладания чувств вины, стыда, как и авторитета ранних интроектов и идеалов. Этот новый образ мыслей дает подростку способности к самосознанию; вместо того, чтобы быть эгоцентричным, он становится способным осознавать свои мотивы и яснее видеть себя в качестве объекта мысли. Таким образом, он приходит к новому чувству личной идентичности, что подробно изучает Эриксон (1956).

Установление идентичности не имеет в подростковом возрасте ни начала, ни конца, ибо в течение всей жизни происходит добавление и исключение разнообразных, аспектов своего образа. Отличительной особенностью подросткового процесса формирования идентичности является то, что он впервые происходит в контексте физической зрелости тела и зрелой способности к логическому мышлению. Интеграция этого чувства зрелости с репрезентациями, идентификациями и идеалами прошлого, как и с репрезентациями будущих целей и возможностей, говорит об еще одном шаге в психической структурализации в направлении формирования целостной взрослой личности.

ПОЗДНИЙ ПОДРОСТКОВЫЙ ВОЗРАСТ:
ГЛАВЕНСТВО ЭГО И СТАБИЛЬНОСТЬ НАСТРОЕНИЯ

Ел (1968, 1976) рассматривает вопрос о том, как и когда завершается подростковый возраст. Он приходит к заключению, что для того, чтобы возникла определившаяся, интегрированная и самостоятельная взрослая личность, индивид должен пройти 4 этапа. Первый, являющийся частью процесса второй индивидуации, – это окончательное перенятие им авторитета родителей и своего Суперэго. Теперь подростку приходится принимать на себя большую ответственность за то, "кто он есть, и что он делает" (Bios, 1967, стр. 148). Второй включает урегулирование и прекращение жалоб в связи с непоправимыми событиями или травмами детства, такими как последствия потери им объекта или влияния особой чувствительности к чему-то или физической неполноценности. Третьей задачей подростка является установление чувства исторической преемственности прошлого. Знание о том, кто он и где его истоки, позволяет осуществить выход из уютного детского мира, где все устроено родителями, без дезорганизующего разрыва. Четвертая задача – это окончательное разрешение бисексуальных конфликтов, дающее возможность консолидации половой идентичности и сексуальных предпочтений. Тогда индивид становится свободен для поиска подходящего зрелого объекта любви.

В оптимальном случае, благополучное завершение у подростка этих процессов в различных описанных нами психических системах выводит его Эго на новый уровень интегрированности, целостности и доминирования над другими психическими системами. Его функционирование становится относительно свободно от влияния раннего архаичного Суперэго, доминирует над импульсивностью инстинктивных влечений, а также относительно свободно от влияния окружения, хотя и не безразлично к нему. Как только достигается данный уровень главенства Эго, аффекты и их выражение начинают колебаться в приемлемых рамках (Zetsel, 1965; Elee, 1968), лучше сдерживаются и модулируются. В результате успешного развития Эго достигается и укрепляется гармония между внутренним и внешним, а также во внутреннем мире человека. Становится более предсказуемым стереотип саморегулирующих, адаптационных, организующих и синтезирующих реакций Эго, приобретающих определенный стиль. Это связано с тем, что стереотипы реакций становятся более автоматическими, а стереотип регуляции чувства собственного достоинства определеннее (Rache, 1958). Как только достигнута стабильность идентичности (Erickson, 1956), возникает интегрированная взрослая личность. Возрастание гармоничности отражается в росте стабильности настроения. А появление стабильности настроения, как считается, сигнализирует о достижении нового уровня психической стабильности и завершении подросткового возраста.

РЕЗЮМЕ

Вслед за Спитцем, мы используем здесь появление нового аффекта или нового его качества с целью обозначить каждый новый уровень координированности и интегрированности функций Эго, подразумевающий новый уровень его организации и развития. Несмотря на то, что первые проявления любого аффекта драматичны и их легко наблюдать, с течением развития эти проявления становятся все незаметней, однако, их всегда можно обнаружить.

Соответственно, нами выдвинуто предположение о том, что появление социальной улыбки (на 2-3 месяце жизни ребенка) сигнализирует о новом уровне организации и синтеза, говоря о прогрессе по сравнению с врожденными способностями и о начале функционирования психики; стрессовая реакция на постороннего (на 7-9 месяце жизни) обозначает установление либидного объекта; негативизм (на 15-18 месяце) свидетельствует о способности к саморефлексии и появлении речевых способностей; тревога и стыд (на 24-30 месяце) – об интернализации конфликта и начале формирования Суперэго; использование аффектов в качестве сигналов опасности и конфликта сопровождает установление либидного постоянства объекта (в 30-36 месяцев); чувство вины (в возрасте от 3 до 5 лет) указывает на интеграцию Суперэго и на инфантильный невроз; практика (латентный период) – на возросшую самостоятельность функционирования Эго и Суперэго; лабильность настроения (подростковый возраст) – на подростковый процесс психической реорганизации; стабильность настроения (поздний подростковый возраст) – на главенство Эго над влечениями и другими импульсивными желаниями, как и над директивами Суперэго. Последнее же указывает на то, что подростковый возраст подошел к концу.