Гай Светоний Транквилл. ЖИЗНЬ ДВЕНАДЦАТИ ЦЕЗАРЕЙ

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

1. Предки Отона происходят из города Ферентина¹, из семейства древнего и знатного, берущего начало от этрусских князей. Дед его, Марк Сальвий Отон², был сыном римского всадника и женщины низкого рода – может быть, даже не свободнорождённой; благодаря расположению Ливии Августы, в доме которой он вырос, он стал сенатором, но дальше преторского звания не пошёл. (2) Отец его, Луций Отон, по матери принадлежал к очень знатному роду со многими влиятельными связями, а лицом был так похож на императора Тиберия и так им любим, что иные видели в нём его сына. Почётные должности в Риме, проконсульство в Африке и внеочередные военные поручения выполнял он с большой твёрдостью. В Иллирике после мятежа Камилла несколько солдат в порыве раскаяния убили своих начальников, якобы подстрекнувших их отложиться от Клавдия, – он приказал их казнить посреди лагеря у себя на глазах, хотя и знал, что Клавдий за это повысил их в чине. (3) Таким поступком он приобрёл славу, но потерял милость; однако вскоре он вернул расположение Клавдия, раскрыв по доносу рабов измену одного римского всадника, замыслившего убить императора. Действительно, сенат почтил его редкой честью – статуей на Палатине, а Клавдий причислил его к патрициям, восхвалял его в самых лестных выражениях и даже воскликнул: "Лучше этого человека я и детей себе желать не могу!" От Альбии Теренции, женщины видного рода³, он имел двух сыновей, старшего Луция Тициана и младшего Марка, унаследовавшего отцовское прозвище; была у него дочь, которую, едва она подросла, он обручил с Друзом, сыном Германика.

2. Император Отон родился в четвёртый день до майских календ в консульство Камилл Аррунции и Домиция Агенобарба⁴. С ранней молодости он был такой мот и наглец, что не раз бывал сечён отцом; говорили, что он бродил по улицам ночами и всякого прохожего, который был слаб или пьян, хватал и подбрасывал на растянутом плаще⁵. (2) После смерти отца он подольстился к одной сильной при дворе вольноотпущеннице и даже притворился влюблённым в неё, хотя она и была уже дряхлой старухой. Через неё он вкрался в доверие к Нерону и легко стал первым из его друзей из-за сходства нравов, а по некоторым слухам – и из-за развратной с ним близости. Могущество его было таково, что у одного консуляра, осуждённого за вымогательство, он выговорил огромную взятку и, не успев ещё добиться для него полного прощения, уже ввёл его в сенат⁶ для принесения благодарности.

3. Соучастник всех тайных замыслов императора, в день, назначенный для убийства матери Нерона, он, во избежание подозрений, устроил для него и для неё пир небывалой изысканности; а Поппею Сабину, любовницу Нерона, которую тот увёл у мужа и временно доверил ему под видом брака, он не только соблазнил, но и полюбил натолько, что даже Нерона не желал терпеть своим соперником⁷. (2) Во всяком случае, говорят, что, когда тот за нею прислал, он прогнал посланных и даже самого Нерона не впустил в дом, оставив его стоять перед дверьми и с мольбами и угрозами тщетно требовать доверенного другу сокровища. Потому-то по расторжении брака Отон был под видом наместничества сослан в Лузитанию⁸. Ясно было, что Нерон не хотел более строгим наказанием разоблачать всю эту комедию; но и так она получила огласку в следующем стишке:

   Хочешь узнать, почему Отон в почётном изгнанье?
   Сам со своею женой он захотел переспать!
   

   Провинцией управлял он в квесторском сане десять лет, с редким благоразумием и умеренностью.

4. Когда же, наконец, представился случай отомстить, он первый примкнул к начинанию Гальбы. В то же время он и сам возымел немалую надежду на власть – отчасти по стечению обстоятельств, отчасти же по предсказанию астролога Селевка⁹: когда-то он обещал Отону, что тот переживёт Нерона, а теперь сам неожиданно явился к нему с вестью, что скоро он станет императором. (2) Поэтому он шёл теперь на любые одолжения и заискивания: устраивал обед для правителя, всякий раз одаривал весь отряд телохранителей золотом¹⁰, других солдат привязывал к себе другими способами, а когда кто-то в споре с соседом из-за межи пригласил его посредником, он купил и подарил ему всё поле. Вскоре трудно было найти человека, который бы не думал и не говорил, что только Отон достоин стать наследником империи.

5. Сам он надеялся, что Гальба его усыновит, и ожидал этого со дня на день. Но когда тот предпочёл ему Пизона и надежды его рухнули, он решил прибегнуть к силе. Кроме обиды, его толкали на это огромные долги: он откровенно говорил, что ежели он не станет императором, то всё равно, погибнуть ли от врага в сражении или от кредиторов на форуме.

   (3) За несколько дней до выступления ему удалось вытянуть миллион сестерциев у императорского раба за доставленное ему место управляющего. Эти деньги стали началом всего дела. Сперва он доверился пятерым телохранителям¹¹, потом, когда каждый привлёк двоих, – ещё десятерым. Каждому было дано по десяти тысяч и обещано ещё по пятьдесят. Эти солдаты подговорили и других, но немногих: не было сомнения, что едва дело начнётся, как многие пойдут за ними сами.

6. Он собирался было тотчас после усыновления Пизона захватить лагерь и напасть на Гальбу во дворце за обедом, но не решился, подумав о когорте, которая несла стражу: она навлекла бы общую ненависть, если бы, покинув в своё время Нерона, позволила теперь убить и Гальбу. А потом ещё несколько дней¹² отняли дурные знамения и предостережения Селевка.

   (2) Наконец, в назначенный день он велел своим сообщникам ждать его на форуме перед храмом Сатурна у золочёного верстового столба¹³, сам поутру явился с приветствием к Гальбе, встречен был, как всегда, с поцелуем, присутствовал при императорском жертвоприношении¹⁴ и слышал предсказания гадателя. Затем вольноотпущенник сказал ему, что пришли зодчие – это был условный знак. Он удалился, объяснив, что хочет осмотреть покупаемый им дом, вышел через задние покои дворца и помчался к условленному месту; по другим рассказам, он притворился, что у него лихорадка, и попросил окружающих извиниться за него, если станут его искать. (3) А затем, торопливо усевшись в женскую качалку, он направился в лагерь. Носильщики выбились из сил, он слез и побежал, развязавшийся башмак остановил его; тогда, чтобы не задерживаться, спутники подняли его на плечи и, приветствуя его императором, среди радостных кликов и блеска мечей принесли его на лагерную площадь¹⁵. Все встречные присоединялись к ним, словно сообщники и соучастники. Из лагеря он послал людей убить Гальбу и Пизона, а чтобы крепче привязать к себе солдат, поклялся перед ними на сходке, что будет считать своим только то, что они ему оставят.

7. Затем, когда день уже был на исходе, он явился в сенат, коротко доложил, что его похитили на улице и силой заставили принять власть и что действовать он будет только с общего согласия, а потом отправился во дворец. Среди прочих угодливых поздравлений и лести чернь дала ему имя Нерона, и он нимало не высказал неудовольствия: более того, иные говорят, что он даже первые свои грамоты и послания к некоторым наместникам провинций подписал этим именем. Во всяком случае, изображения и статуи Нерона он разрешил восстановить, его прокураторам и вольноотпущенникам вернул их прежние должности и первым же своим императорским указом отпустил пятьдесят миллионов сестерциев на достройку Золотого дворца.

   (3) В ту же ночь, говорят, он видел страшный сон и громко стонал; на крик прибежали и нашли его на полу перед постелью: ему казалось, что дух Гальбы поднял его и сбросил с ложа, и он не жалел искупительных жертв, пытаясь его умилостивить. На следующий день при гадании его сшибло с ног внезапным вихрем, и слышали, как он несколько раз пробормотал:

   ...Куда уж мне до длинных флейт!¹⁶
   

8. Как раз около этого времени германские легионы присягнули Вителлию. Узнав об этом, Отон предложил сенату отправить к ним посольство с известием, что правитель уже избран и чтобы они хранили покой и согласие, а сам через гонцов предложил Вителлию стать его соправителем и зятем¹⁷. Но война была неизбежна, и высланные Вителлием полководцы и войска приближались. Тут-то он смог убедиться, как верны и преданы ему преторианцы – всё высшее сословие едва не было ими перебито. (2) Он пожелал подвезти оружие на судах с помощью моряков¹⁸; но когда под вечер оружие стали забирать из лагеря, некоторые солдаты заподозрили измену, подняли тревогу, и все разом, никем не предводимые, устремились на Палатин, требуя избиения сената. Трибуны пытались вмешаться, их опрокинули, некоторых убили, и солдаты, как были окровавленные, допытываясь, где же император, прорвались до самой обеденной палаты и остановились лишь тогда, когда увидели Отона.

   (3) В поход он выступил смело и едва ли не слишком поспешно, не обращая внимания даже на предзнаменования, – а между тем и священные щиты¹⁹ в то время были вынесены и ещё не спрятаны, что издавна считается зловещим, и жрецы Матери богов²⁰ начинали в этот день свои слезные вопли, и гадания были явно недобрыми: жертва отцу Диту²¹ оказалась угодной, тогда как при этом жертвоприношении лучшим знаком бывает обратное; при выходе из города его задержал разлив Тибра, а на двадцатой миле дорога оказалась преграждённой обвалом здания.

9. С такой же опрометчивостью решил он дать бой как можно скорее, хотя всем было ясно, что войну следует затягивать, изводя неприятеля голодом и теснотой ущелий: быть может, он не в силах был вынести долгого напряжения и надеялся легче добиться победы до прибытия Вителлия, быть может, не умел справиться с солдатами, бурно рвавшимися в бой. Сам он ни в одном сражении не участвовал, оставаясь в Брикселле.

   (2) В трёх первых незначительных битвах он победил – при Альпах, близ Плаценции и возле так называемого Касторова урочища²²; но в последней и решительной – при Бетриаке – он был разбит при помощи хитрости: ему подали надежду на переговоры, солдаты вышли, чтобы заключить перемирие, и, ещё обмениваясь приветствиями, вдруг вынуждены были принять бой²³. (3) Тогда и решился он умереть: и многие небезосновательно думают, что не столько от отчаяния и неуверенности в войсках, сколько стыдясь упорствовать в борьбе за власть и подвергать таким опасностям людей и государство²⁴. В самом деле, и при нём ещё оставались удержанные в запасе нетронутые войска и новые шли к нему на помощь из Далматии, Паннонии и Мёзии, и даже побеждённые, несмотря на поражение, готовы были сами, без всякой подмоги, встретить любую беду, чтобы отомстить за свой позор.

10. Отец мой Светоний Лет был на этой войне трибуном всаднического звания в тринадцатом легионе. Впоследствии он часто говорил, что Отон даже частным человеком всегда ненавидел междоусобные распри, и когда однажды на пиру кто-то упомянул о гибели Кассия и Брута, он содрогнулся; он и против Гальбы не выступил бы, если бы не надеялся достигнуть цели без войны; а тут его научил презрению к смерти пример рядового солдата, который принёс весть о поражении – ему никто не верил, его обзывали то лжецом, то трусом, бежавшим из сражения, и тогда он бросился на меч у самых ног Отона; а тот, по словам отца, при виде этого воскликнул, что не желает больше подвергать опасности таких мужей и таких солдат.

    (2) Брату, племяннику²⁵ и нескольким друзьям он посоветовал спасаться, кто как может, обнял их всех, поцеловал и отпустил. Оставшись один, он написал два письма, – одно к сестре, с утешениями, и другое к Мессалине, вдове Нерона, на которой собирался жениться: им он завещал позаботиться о его останках и памяти. Все свои письма он сжёг, чтобы никому не причинить опасности или вреда от победителя; деньги, какие были, разделил между слугами.

11. Он уже решился и приготовился умереть таким образом, как вдруг послышался шум; ему сказали, что это тех, кто пытается покинуть войско и уйти, хватают и не пускают, как беглецов. Тогда он произнёс: "Продлим жизнь ещё на одну ночь" – это его подлинные слова, – и запретил удерживать кого бы то ни было силой. Спальня его была открыта до поздней ночи, и все, кто хотели, могли обращаться к нему. (2) Потом он выпил холодной воды, чтоб утолить жажду, достал два кинжала, попробовал их острие, спрятал их под подушку, затворил двери и забылся глубоким сном. Только на рассвете он проснулся и тогда одним ударом поразил себя пониже левого соска. На первый же его стон сбежались люди, и перед ними он, то прикрывая, то открывая рану, испустил дух. Похоронили его быстро, как он сам велел. Это было на тридцать восьмом году его жизни, после девяносто пяти дней правления²⁶.

12. Этому величию духа не отвечало у Отона ни тело, ни наружность. Был он, говорят, невысокого роста, с некрасивыми и кривыми ногами, ухаживал за собою почти как женщина, волосы на теле выщипывал, жидкую причёску прикрывал накладными волосами, прилаженными и пригнанными так, что никто о том не догадывался, а лицо своё каждый день, с самого первого пушка, брил и растирал мочёным хлебом, чтобы не росла борода; и на празднествах Исиды он при всех появлялся в священном полотняном одеянии.

    (2) Вот почему, думается, смерть его, столь непохожая на жизнь, казалась ещё удивительнее. Многие воины, которые там были, со слезами целовали ему мёртвому руки и ноги, величали его доблестным мужем и несравненным императором и тут же, близ погребального костра, умирали от своей руки; многие, которых там и не было, услыхав эту весть, в отчаянии бились друг с другом насмерть. И даже многие из тех, кто жестоко ненавидел его при жизни, стали его превозносить после смерти, как это водится у черни: говорили даже, что Гальбу он убил не затем, чтобы захватить власть, а затем, чтобы восстановить свободу и республику.