К. А. Свасьян. ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКОЕ ПОЗНАНИЕ | ОГЛАВЛЕHИЕ КРАТКИЙ ЭКСКУРС В ОБЛАСТЬ ПЕРВОИСТОКОВФЕНОМЕНОЛОГИИ 150 О

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

КРАТКИЙ ЭКСКУРС В ОБЛАСТЬ ПЕРВОИСТОКОВ ФЕНОМЕНОЛОГИИ – О предшественниках Гуссерля писалось много. Сам он возводил родословную феноменологии к Декарту и даже называл свое учение "неокартезианством". Все это, конечно, имеет глубокие основания, и возвращаться к этой теме исследователям придется еще не раз. Тем более поразительной представляется одна параллель, ускользнувшая, насколько мне известно, от внимания не только исследователей, но и самого Гуссерля. Во всяком случае она отсутствует в доступной мне литературе, и если вдруг окажется, что дело идет просто о моей неосведомленности, то я заранее приношу извинения и отказываюсь от каких-либо упреков, звучащих в данной преамбуле. Теперь о самой параллели.

Собственно, следует говорить не об одной, а о двух параллелях. Их возможная классификация в контексте феноменологии будет зависеть от степени исследовательского и индивидуального погружения в тему. Лично я предпочел бы говорить не о предшественниках (какие же это предшественники, если они ускользнули от внимания преемника!), а о совершенно самостоятельной линии мысли, развитой до Гуссерля, в тематической тональности, поразительно близкой к Гуссерлю (вплоть до словесных и смысловых буквальностей) и реальней, воплощенней, перспективней, чем у Гуссерля.

Речь идет, во-первых, о Гёте. Профессиональные философы часто обнаруживают здесь недоверие и – post hoc, ergo ante hoc – неосведомленность; их, по-видимому, обескураживает та степень первородного презрения, которую Гёте не считал нужным скрывать в своих взаимоотношениях с философией. Так или иначе, ответная реакция продолжает оставаться до, вольно однозначной: считаясь (!) с Гёте-поэтом, философы как-то не замечают Гёте-философа или, по крайней мере, списывают философа за счет поэта (ну, разумеется, "Фауст" – целый кладезь философии, только философии этой нечего делать в учебниках по философии, разве что работать на стилистику "лирических отступлений"). Видимо, болезнь специализации настолько притупила реальность нашего культурного сознания, что высочайшие культурные достижения мы все еще оцениваем не из их собственной сути, а институционально-анкетными мерками табели о рангах. Поостережемся, однако: ведь могли же быть философами мирового масштаба носильщик Аммоний Саккас и шлифовальщик стекол Спиноза; отчего же мы отказываем в этом... министру Саксен-Веймарского герцогства? Правда, философия Гёте – не систематизированный компендиум воззрений; она – чистейший плод его жизненного и естествоиспытательского праксиса, та самая "Arbeitsphilosophie" (рабочая философия), каковой желает быть феноменология; не случайно, что важнейшие сочинения Гуссерля носят, по его замыслу, характер "введений", открывающих доступ в саму феноменологию, которая мыслится не иначе, как "рабочее поле новой жизни" [70].

Я позволю себе быть предельно кратким; тема эта отчасти уже разработана мною, и мне остается лишь указать на наиболее обобщенные положения [71]. Философский праксис Гёте без остатка (и даже можно было бы сказать, с достатком) исчерпывает темы гуссерлевской дескриптивной и эйдетической феноменологии. Вот произвольная сводка выдержек, смогших бы украсить любое "введение в феноменологию" (выдержки извлечены из контекста указанной выше книги, но даже в такой самоизоляции они вполне говорят за себя): "Нет ничего труднее, чем брать вещи такими, каковы они суть на самом деле". – "Теория – это обыкновенно результаты чрезмерной поспешности нетерпеливого рассудка, который хотел бы избавиться от явлений и подсовывает поэтому на их место образы, понятия, часто даже одни слова". – "Наша ошибка в том, что мы сомневаемся в достоверном и хотим фиксировать недостоверное. Мой же принцип при исследовании природы: удерживать достоверное и следить за недостоверным". – "Ибо только беглый взгляд на предмет мало что дает. Всякое же смотрение переходит в рассматривание, всякое рассматривание – в размышление, всякое размышление – в связывание, и поэтому можно сказать, что при каждом внимательном взгляде, брошенном на мир, мы уже теоретизируем". – "Самое высокое было бы понять, что все фактическое есть уже теория... Не нужно только ничего искать за феноменами. Они сами составляют учение". – "Все попытки решить проблему природы являются, но сути дела, конфликтами мыслительной способности с созерцанием". – "Сущность всегда надо иметь живой перед собой и не убивать ее словом". – "Что труднее всего? То, что кажется тебе самим легким: видеть глазами то, что у тебя перед глазами". – "Для того, чтобы понять, что небо везде сине, не нужно ездить вокруг света". – "Идея есть результат опыта". – "Люди так задавлены бесконечными условиями явлений, что они не могут воспринимать единое первичное условие". – "Нужен своеобразный поворот ума для того, чтобы схватить бесформенную действительность в ее самобытнейшем виде и отличить ее от химер, которые ведь тоже настойчиво навязываются нам с известным характером действительности". – "Я оставляю предметы спокойно действовать на меня, наблюдаю после этого действие и стараюсь передать его верно и неподдельно. Здесь сокрыта вся тайна того, что любят называть гениальностью".

Если бы речь шла не о Гёте, а о каком-нибудь философе в специализированном смысле слова, можно было бы прямо сказать, что каждая из приведенных выдержек (количество их необозримо) содержит в себе целый горизонт интенциональных импликаций, вскрытие которых расширило бы ее до смыслового объема дескриптивной и эйдетической феноменологии, причем не столько в модусе "теоретического введения", сколько в конкретной атмосфере рабочего поля (вспомним, что каждая из этих выдержек подтверждена несравненным праксисом не только отдельных научных открытий, но и открытием отдельных наук). Впрочем, Гёте слишком широк, чтобы можно было оценивать его сферу феноменологическими реминисценциями. Скорее, наоборот: в нем могла бы феноменология найти пробный камень своих поисков и им проверять очевидность своего, метода – что же может быть очевиднее (и труднее) феномена Гёте! [72]

Феноменология Гете при всем том предельно стихийна, прагматична и уникальна. Ее "теоретичность" очерчена контекстом не современного, а греческого смысла "теории", т.е. она покоится на "умении видеть" без того, чтобы притязать на видение самого умения, или на теоретико-познавательный анализ собственных возможностей. Задача эта (в невиданных даже самому Гёте перспективах) была осуществлена Рудольфом Штейнером. Мы упомянем здесь лишь те его работы, которые датированы 80-90 гг. прошлого столетия и, стало быть, до феноменологических разработок Гуссерля (2-й том "Логических исследований", или собственно начало феноменологии, датирован 1901 г.); эти работы суть: предисловия и комментарии к "Естественнонаучным сочинениям Гёте" (Kürschner's Ausgabe, 1883-1897), "Очерк теории познания гётевского мировоззрения" (1886), "Истина и наука" (1892), "Философия свободы" (1894). Глубина и значительность темы, а также чисто информативное назначение данного "Справочника", не позволяют мне остановиться на сколько-нибудь подробном анализе этих книг; я вынужден, поэтому, снова обратиться к методу выдержек, тем более, что задача моя стянута в рамки просто справочного жанра. Выдержки взяты из книги "Истина и наука", исследующей собственно теоретико-познавательные проблемы [73].

"Исследовать глубочайшую сущность вещей, их первоначала, является потребностью, неотделимой от человеческой природы. Она лежит в основе всякой научной деятельности" (с. 111). – "Задачей познания не является повторение в понятийной форме чего-то уже имеющегося в другом месте, но сотворение совершенно новой области, дающей лишь совместно с чувственно данным миром полную действительность" (c. 112). – "Что сообщает наукам истинную ценность, так это только философское изложение человеческого значения их результатов" (с. 114). – "Теория познания должна быть научным исследованием того, что все другие науки предпосылают без всякого исследования: именно самого познания. Этим за ней с самого начала признается характер основной философской науки" (с. 120). – "Последующие рассуждения стремятся прежде всего к такой формулировке проблемы познания, которая будет строго соблюдать характер теории познания, как полностью беспредпосылочной науки" (с. 121). – "Гносеолог обязан показать, что принятое им начало действительно беспредпосылочно. Но все это не имеет ничего общего с сущностью самого этого начала, стоит совершенно вне его, ничего о нем не говорит. В начальной стадии преподавания математики я ведь тоже должен стараться убедить ученика в аксиоматическом характере определенных истин. Но никто не захочет утверждать, что содержание аксиомы зависит от этих предварительных соображений. Точно таким же образом должен был бы гносеолог в своих вводных замечаниях показать путь, каким можно придти к беспредпосылочному началу; но собственно содержание этого начала должно быть независимым от этих соображений" (с. 127-128). – "Трансцендентальный идеализм доказывает свою правильность, оперируя средствами наивного реализма, к опровержению которого он стремится" (с. 134). – "Теория познания может быть только критической наукой. Ее объектом является в высшей степени субъективная деятельность человека: познание, и то, что она хочет показать, это – закономерность познания. Таким образом, из этой науки должна быть исключена всякая наивность" (с. 136). – "То, с чего следует начинать, лежит вне познания, оно само не может еще быть познанием. Но мы должны искать его непосредственно перед познанием... Такое начало может быть осуществлено лишь с непосредственно данным образам мира, т.е. тем образом мира, который предлежит человеку, прежде чем он каким-либо способом подверг его процессу познания, стало быть, прежде чем он допустил хотя бы малейшее высказывание о нем, предпринял малейшее мысленное определение его... До всякой познавательной деятельности в образе мира ничто не является как субстанция, ничто как акциденция, ничто как причина или следствие; противоположности материи и духа, тела и души еще не созданы. Но и от всякого другого предиката должны мы воздержаться для фиксируемого на этой ступени образа мира. Он не может быть понимаем ни как действительность, ни как иллюзия, ни как субъективный, ни как объективный, ни как случайный, ни как необходимый; есть ли это "вещь в себе" или простое представление, этого нельзя решить на данной ступени" (с. 137-138) [74]. – "Теперь нас можно упрекнуть в том, что мы уже накопили целый ряд мысленных определений, для того чтобы выделить тот якобы непосредственный образ мира из образа мира, дополненного человеком путем познавательной обработки... Но на этой ступени понятия не имеют никакой познавательной ценности, они имеют чисто негативную задачу удалить из поля зрения все то, что принадлежит к познанию, и привести туда, где последнее только начинается. Эти соображения являются указателями пути к тому началу, к которому примыкает акт познания, не принадлежа еще ему... Только когда говорят: я исключаю из моего образа мира все мысленные, достигнутые через познание определения, и фиксирую только все то, что без моего участия возникает на горизонте моего наблюдения, только тогда всякая ошибка исключена. Где я принципиально воздерживаюсь от всяческих высказываний, там я не могу совершить никакой ошибки" (с. 139-140). – "В этом непосредственно данном содержании мира заключено уже все, что может вообще появиться в пределах горизонта наших переживаний... Если теория познания исходит из допущения, что все это есть содержание нашего сознания, то естественно сразу же возникает вопрос: где переход, ведущий нас из субъективного в транссубъективное? Для нас дело обстоит совсем иначе. Для нас как сознание, так и представление о "Я" есть прежде всего лишь части непосредственно данного, и какое отношение первые имеют к последнему, это есть уже результат познания. Не из сознания хотим мы определить познание, а наоборот: из познания – сознание и отношение субъективности и объективности" (с. 141) [75].

Мы ограничиваемся этими выдержками, как имеющими прямое отношение к нашей теме. Уместность их вполне очевидна, и не требует специальных оговорок. Заметим лишь: видеть в них предварение гуссерлевской проблематики и оценивать их с точки зрения результатов феноменологии было бы не только недооценкой их значимости, но и полнейшим смещением всех перспектив. Правильнее было бы сказать, что предваряет их сама феноменология в смысле приближения к ним, предчувствия их (во всей их дальнейшей разработке) как бесконечного горизонта невиданных и неслыханных интенций сознания.

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>