КУЛЬТУРОЛОГИЯ. XX ВЕК.  ЭНЦИКЛОПЕДИЯ

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

М

МЕТОДЫ КУЛЬТУРОЛОГИИ – совокупность аналитических приемов, операций и процедур, используемых в анализе культуры и, в опр. степени, конструирующих предмет культурологич. изучения. Поскольку культурология – интегративная область знания, вбирающая в себя рез-т исследования ряда дисциплинарных областей (социальной и культурной антропологии, этнографии, социологии, психологии, языкознания, истории и др.), анализ реализуется посредством комплекса познават. методов и установок, группирующихся вокруг некоего смыслового центра "культура и ее аспекты", что позволяет переосмыслять многие представления и понятия, существующие в рамках каждой из составляющих дисциплин. В процессе культурологич. анализа конкр. методы разных дисциплин, как правило, используются выборочно, с учетом их способности разрешать аналитич. проблемы общекультурологич. плана; нередко они применяются не в качестве формальных операций, а как подходы в социальных или гуманитарных исследованиях. Все это дает основание говорить об опр. трансформации дисциплинарных методов, об их особой интеграции в рамках исследований культуры, что в итоге стимулирует развитие культурологич. познания в целом.

Подобная констатация не отменяет самой необходимости выделять в особую группу и специально исследовать методы культурологич. анализа. Так, к М.к. приложимо распространенное в других социальных и гуманитарных науках деление на способствующие разработке фундаментального знания, и те, к-рые связаны с получением эмпирич. знания. В особую группу можно также выделить методы, позволяющие разрабатывать прикладную область культурологич. знания. В последние десятилетия в рамках прикладного знания рождались методы и технологии таких новейших отраслей культурологии, как урбанистич. и экологич. антропология, социокультурное проектирование, организация межинституциональных отношений и связей (в том числе адаптационное консультирование, public relations) и др.

Другая группировка М.к. восходит к исторически традиц. разделению наук на науки о природе и науки о духе. В 20 в. исследователи стали говорить еще и об использовании в анализе об-ва и культуры двух важнейших групп методов – идиографических и номотетических (как они определены в общей социологии в работах Виндельбанда, Риккерта, М.Вебера) или методов гуманитарного культуроведения и социального культуроведения по терминологии отеч. научной мысли. Говоря о гуманитарных дисциплинах, имеют в виду комплекс методов лит-ведч. и филол. наук, истории и теории культуры, религиоведения, иск-ведения, этнографии, культурной антропологии, философии, этики и др. Когда речь идет о социальных науках, то в эту группу включают методы экономики, политологии, этнологии, социологии и др. В первой группе наук осн. задача связана с изучением индивидуального характера культур, их сравнением, описанием исходного культурного материала; обобщение же в этом случае выступает как вторичная задача. При этом используются методы, связанные с понимающим вхождением в культуру, вживанием во внутр. смысл ее явлений и ценностей, что так или иначе связано с позитивно направленной ценностной позицией. Среди них особую значимость приобретают методы полевой этнографии (описание, классификация, метод пережитков и др.), наблюдение, открытые интервью в психологии и социологии, методы истор. наук, в частности, сравнительно-истор. метод, анализ текстов в рамках герменевтич. парадигмы и др. Во второй группе наук, напротив, осн. задача – отыскание законов и принципов, позволяющих от общих закономерностей перейти к пониманию частных явлений; в этом ряду наук отд. факты приобретают меньшую ценность, чем концептуальные обобщения, придающие аналитич. смысл явлениям и объединяющие их со множеством других. В этом случае использование тех или иных методов в большей степени направлено на познават. выяснение функций культуры, выявление объективных причинно-следственных связей внутри нее, критич, осмысление духовных явлений в культурной жизни. При этом методы, принципы и категории познания тяготеют к идеалу ествественнонаучной парадигмы анализа и инструментально-проектному способу их использования. В этом направлении широко применяются методол. установки и конкр. приемы анализа экон., полит., социол. исследования – структурно-функциональный подход, типологизация, факторный и компонентный анализ, моделирование с применением математич. анализа, массовый опрос, изучение текстов методом контент-анализа и др.

Т.о., первая группа методов в большей степени способна отображать пространственно-предметный и конкретно-событийный мир культуры, слабо расчлененный поток культурного опыта людей, а также такие качества культурных явлений, как похожее-непохожее, трудно выразимое, уникальное; подобные методы могут отображать изменчивые или целостные явления в культуре, но с их помощью сложно определять форму самой изменчивости и целостности. Вторая группа методов, напротив, опираясь на силу объективированных абстракций, лучше справляется с классом задач по выявлению всеобщего, функционально связанного, по анализу иерархически упорядоченных структур. Эти методы лучше оперируют с усредненными культурными качествами и позволяют изучить то, что дифференцировано, разъединено, имеет отчетливую форму выражения, но с их помощью сложно наделить эту форму столь важным в культуре индивидуально-своеобразным, человеч. содержанием.

Вместе с тем в использовании тех или других методов невозможно провести четкую грань между субъектом анализа, с одной стороны, и изучаемым объектом – с другой. Это свойство объединяет методы гуманитарного и социального анализа, отличая их от методов естеств., математич., инженерно-прикладных наук, использование к-рых прочно базируется на процедуре объяснения и почти не актуализирует процедуру понимания. М. Вебер одним из первых привлек внимание к указанной особенности наук об об-ве и культуре, где объект и субъект анализа невозможно разделить. Поэтому он считал, что эти науки должны пользоваться одновременно и методом понимания, и методом объяснения. Процедуру, к-рая соединила бы их воедино, М. Вебер называл "объясняющим пониманием". С тех пор признание об-ва и культуры специфич. объектами научного анализа, требующими особых методов синтезирующего плана, не раз высказывалось за рубежом в рамках таких научных направлений, как понимающая социология (Ф.Знанецкий, У.Томас и др.), феноменология (А.Шюц и др.), социология культуры (Ф.-Х. Тенбрук, П.Бурдье и др.), и в отеч. науке сторонниками социальной культурологии, социологии культуры. В рамках указанных школ и направлений культуроведения в последние десятилетия заявляет о себе стремление исследователей преодолеть ограниченность и этногр. описательности и формализма структурно-функционалистских методов и выработать аналитич. способы познания культуры, позволяющие перейти к социол. интерпретации историко-культурного материала.

Постановка вопроса о необходимости решения подобных сложных задач подготавливалась всем предыдущим периодом развития культурологич. знания: в нем отчетливо прослеживаются ряд последоват. этапов, в рамках к-рых вырабатывались специализированные методы анализа культуры и создавались опр. познават. модели.

Первонач. этап анализа культуры к.-л. народа или исторически отдаленного периода развивается в рамках гуманитарной проблематизации материала, к-рый носит в осн. описательно-эмпирич. характер. На этом этапе используются те методы, к-рые позволяют исследователям снять барьер "непонимания" иной эпохи или чужой культуры. Здесь использование разных аналитич. методов направлено на выявление фактов для объяснения и достижение теор. уровня. При этом разрабатываются и получают распространение и классификационная модель, и дескриптивная модель познания культуры; эти модели предполагают описание культурных конфигураций или культуры как целостностей без выявления каузальных и функциональных связей между изучаемыми феноменами.

Следующий этап использования культурологич. методов-подходов – сопоставление разл. культур, что требует использования более широкого спектра специальных дисциплинарных аналитич. средств и понятий. При этом культуролог чаще всего обращается к методам философии, логики, социологии, языкознания, психологии, семиотики, истор. методам, а также к аналитическим процедурам междисциплинарного плана – структурно-функциональному подходу, методу моделирования и др. В рамках этого уровня анализа отд. характеристики и описания культуры еще остаются как бы отделенными, не связанными друг с другом в силу своей неоднородности. При этом разрабатываются такие познават. модели культуры, как ассоциативная и функциональная.

Еще один этап культурологич. анализа связан с выявлением синтетических, "ведущих", т.е. определяющих особенностей культуры: ее основной строй и устойчивость, важнейшие структуры и образцы (мировоззренч. особенности, традиц. институты и др.). Еще один уровень анализа культуры связан с выявлением и объяснением тех тенденций и особенностей культуры, к-рые как бы противоречат ее осн. строю, ее важнейшим парадигмам, но не выступают как чуждые для этих парадигм, а опр. образом с ними соотнесены (это могут быть ереси, революц. эксцессы, явления контркультуры и т.п.). Два последних аспекта анализа, к-рые рассматривают культуру на уровне ее масштабных динамич. трансформаций, цивилизационного развития в целом, невозможны без использования методов гуманитарных наук, обладающих большой обобщающей и вместе с тем познават. способностью видеть за внешними конкрет. явлениями культуры ее глубинные отношения и схематизмы сознания. На этом уровне анализа культуры возникает необходимость разработки системных, а также динамич. моделей познания культуры.

Наконец, существует группировка методов культурологич. анализа в рамках тех или иных научных направлений и школ, прежде всего эволюционизма, диффузиониэма, структурализма, функционализма, антропологии действия, когнитивной антропологии и др. Поэтому в культурологич. познании используются лишь методы, способные решать задачи комплексного уровня познания, к-рые могут сочетаться с совершенно иным набором методов, взятых из других концептуальнотеор. парадигм. Каждый метод теряет прежний характер самодостаточности, но приобретает качество взаимодополнительности, особой сопряженности с другими познават. принципами, процедурами, приемами анализа, что позволяет культурологич. исследованию отображать свой сверхсложный объект – культуру.

Лит.: Пэнто Р., Гравитц М. Методы социальных наук. М., 1972; Розин В.М. Культура и проблема ее изучения // Методол. проблемы теоретико-прикладных исследований культуры. М., 1988; Руководство по методологии культурно-антропологических исследований. М., 1991; Библер B.C. От наукоучения к логике культуры: Два филос. введения в XXI век. М., 1991; Орлова Э.А. Актуальные проблемы культурологии // Культура в совр, мире: опыт, проблемы, решения: Инф. сб. М., 1994. Вып. 10; A Handbook of Method in Cultural Anthropology// Ed. Naroll R.A., Cohen R. N.Y., 1973.

Г. А. Аванесова

МЕЦ (Metz) Кристиан – лидер неклассич. франц. киноэстетики, киносемиотик, разрабатывающий структурно-психоаналитическую теорию кино. В психоанализе и лингвистике М. усматривает два осн. источника семиологии кино, единств, науки, способной дать в перспективе подлинное знание о человеке. Кино представляется М. узлом глубинного совпадения семиотики, бессознательного, истории, культуры, окрашенного социальным символизмом: кино – социальная практика некоего специфич. означающего. Но кино – это и сон, дыра в социальной ткани, бегство от об-ва.

Задачей теории кино является выявление соотношений означаемого и означающего, воображаемого и символического, выявление психоаналитич. подосновы киноязыка. При этом приоритет отдается означающему, а не означаемому, символическому, а не воображаемому, форме, а не содержанию. Означаемое фильмов характеризуется М. как статичный надтекст, образуемый неврозами кинематографистов. Означающее же образует собственно фильм, его текст и коды. Аналогично воображаемому как сфере изложения противопоставляется символическое как область выражения. Придавая фильму привлекательность, питая кино, воображаемое грозит поглотить символическое, подменить теорию кино властью воображаемого. Одной из целей структурно-психоаналитич. теории кино является его освобождение от воображаемого ради символического, обогащенного семиологией, чье внимание перемещается с изложения на выражение.

Полагая, что символическое в кино увенчивает воображаемое, М. рассматривает последнее в двух отношениях – обыденном (по Э. Морену) и психоаналитическом (по Фрейду, Лакану, М. Клейн). Первичное, обыденное воображаемое сливается с кинофикцией – вымышленным рассказом, а также кинотехникой – кинопленкой, фонограммой. Психоаналитич. воображаемое предстает как первичное ядро бессознательного, изначальное вытеснение, знак зеркала, признак двойничества, бессознат. влечения к матери, комплекс кастрации. Все это воспроизводится игрой киноэкрана – психич. приставки. Воображаемое – киносон, символическое – код этого сна, позволяющий исследовать механизм соединения невзрачного фантазматического воображаемого с изгибами означающего.

Разрабатывая сновидческую концепцию кинематографа, М. проводит аналогию сексуальных и кинематографич. актов. Зеркало экрана для него – тело, фетиш, к-рый можно любить, соединяя воображаемое (идентификация с персонажем), реальное (отчуждение от персонажа) и символическое (утверждение кинофикции). Киноаппаратура – метафора и фетиш умств. деятельности: зрителю достаточно закрыть глаза, чтобы уничтожить фильм, но он же способен и вызвать его, являясь одновременно киноаппаратом, воспринимающим экраном и регистрирующей камерой. Киноэкран – эдиповская замочная скважина, позволяющая воочию увидеть то, что в жизни обычно остается вытесненным – эротику, садизм. Все это превращает кино в своего рода перманентный стриптиз.

Исследуя зрительские реакции, М. приходит к выводу о тройственной структуре "фильмического состояния", распадающегося на сны, мечты (фантазии) и явь.

Уподобляя сон детству, ночи, мечту- взрослению, вечеру, явь – зрелости, дню, М. приходит к выводу, что фильм сильнее мечты, но слабее сна; это смесь трех зеркал, в к-рых сливаются впечатления действительности и псевдореальности.

Кино – "нереальная реальность". Структурообразующим ориентиром кинозрителя является киноудовольствие. Именно с ним сообразуются такие механизмы, как киноиндустрия, направленная на установление хороших зрительских отношений с фильмом; зрительский ментальный механизм, позволяющий воспринимать и потреблять кинопродукцию; традиц. история и теория кино, кинокритика, чей объект- кино как "хорошая, интересная вещь", независимо от того, хвалят или ругают конкретные фильмы. Эти механизмы находятся в области воображаемого, а не символического.

Традиц. или "социоисторич." кинокритика смешивает реальный объект (фильм) с воображаемым (понравившийся фильм, т.е. зрительский фантазм), приписывает первому достоинства второго и т.о. обволакивает и защищает его подобно кокону. Такая авторская вкусовая кинокритика квалифицируется М. как нестрогая, нетеоретическая. Ее механизм, направленный на генерализацию частного фильмического удовольствия, увековечивание сиюминутного, так же диаметрально противоположен результату, как брак – любви. Подобная критика превращается в "милосердный страшный суд", служанку купли-продажи, один из способов побудить зрителя "спонтанно" устремиться в кинотеатры.

В качестве альтернативы М. разрабатывает "символич." кинокритику, проникнутую "садизмом познания" и изучающую свой объект "против шерстки". Критик-психоаналитик должен порвать с кино, сохранив воспоминания о своей любви к нему. Такой подход амбивалентен, пользующийся им кинокритик неизбежно ломает и теряет свою игрушку, но семиолог вновь находит ее, – утверждает М.

Переходя от общеэстетич. положений к конкр. структурно-психоаналитич. исследованию кинематографа, М. сосредоточивается на психоанализе трех выделяемых им структур: сценария (означаемого), текстовой системы фильма (означающего) и киноозначающего. Трактуя сценарий в широком смысле как тематику уже отснятого фильма, его интригу, персонажи, пейзажи, монтаж, язык, М. видит в нем воображаемое означаемое, чреватое "вторым сценарием" – символическим означающим. Роль психоанализа и состоит в высвобождении неявных значений сценария, его превращении в означающее: изучать сценарий с психоаналитич. (или шире – семиотической) т.зр. значит конструировать его как означающее. Призывая к изучению механизма кино в целом, М. подчеркивает, что гл. отличие нового эстетич. подхода к кинематографу заключается не в противопоставлении отдельного фильма (один-единственный фильм) "интегралу кино" (все существующие фильмы), но в изучении текстов и культурных кодов.

Соч.: Essais sur la signification au cinema. T. 1-2. P., 1968-72; Langage et cinema. P., 1971; Le signifiant imaginaire. Psychanalyse et cinema. P., 1977; Essais semiotiques. P., 1977.

H. Б. Маньковская

МИД (Mead) Маргарет (1901-1978) – амер. антрополог, профессор Нью-Йорк., Йельского, Колумбийского ун-тов, видный деятель пацифистского, антирасового, экол. и экуменич. движений. Ученица Боаса и Бенедикт, М. развивала ведущую проблему этой школы – "культура и личность" – по трем направлениям: исследование проблем социализации детей, культурного смысла сексуальных ролей, социального и культурного измерения личности. Центральным для концепции М. является утверждение, что культурный характер есть совокупность закономерностей психич. жизни, обусловленных культурой. Эмпирия, основа этой концепции – двадцатипятилетние полевые исследования М. архаич. культур с применением прожективных тестов, фото- и киноописаний. Исходные мировоззренч. и теор. установки М. включают: а) предельную релятивизацию критериев культурной нормы вплоть до отказа от дихотомии "примитивное – цивилизованное" как европоцентристского предрассудка в духе функциональной школы (Малиновский, Радклифф-Браун); б) неокантианскую гносеологич. модель, рассматривающую науку только как процесс познания разл. истин, в том числе религиозных; в) гуманитарно-христ. экуменизм, оценивающий мистику, атеизм и социальный реформизм как разл. виды религ. энергии; г) филос. семантику А. Лавджоя, согласно к-рой характер обществ, сознания в конкр. культуре определяется набором ключевых для этой культуры понятий и их интерпретаций. По результатам своей первой экспедиции в 1925-26 на о. Тау (Самоа) М. опубликовала материал, ставший научной сенсацией – вывод об отсутствии в архаичной культуре специфич. конфликтов подросткового возраста, из чего следовало, что проблемы молодежи на Западе имеют чисто социальные источники. В 1931-33 на основании сравнит, изучения трех племен Новой Гвинеи М. выдвинула гипотезу о зависимости сексуального поведения от принципов культуры и, следовательно, об относительности норм сексуального поведения, к-рая оказала огромное влияние на идеологию феминизма. В 1936-50 в рамках этнограф, исследований жителей Бали у М. складывается новое отношение к архаич. ритуалам – как к специфич. проявлениям универсального космич. чувства, лежащего в основе всех религий, в том числе и христианства. В это время М. вместе с Р. Бенедикт организует сравнит, исследование типов нац. характеров, направленное на преодоление культурных стереотипов. Занявшись теорией нац. характера, М. сблизилась с представителями неофрейдистской школы "культура и личность". М. подсказала англ. этнографу Дж. Гореру идею связать особенности рус. нац. характера с принятой в рус. семьях практикой длител. тугого пеленания младенцев, под влиянием к-рого у детей якобы формируется привычка к терпению и послушанию. Хотя М. отрицала прямую причинную связь между способами ухода за ребенком и типом культуры, "пеленочный детерминизм" вошел в историю науки как пример механицизма.

В истории культуры М. различает три типа культур: постфигуративные, в к-рых дети учатся у своих предков; конфигуративные, в к-рых и дети, и взрослые учатся у равных, сверстников; префигуративные, в к-рых взрослые учатся также у своих детей. Концепция М. схватывает зависимость межпоколенных отношений от темпов научно-техн. и социальность развития, подчеркивает, что межпоколенная трансмиссия культуры включает в себя не только информ. поток от родителей к детям, но и молодежную интерпретацию совр. ситуации, влияющую на старшее поколение.

Значит, обществ, резонанс получила написанная М. совместно с Дж. Болдуином книга о расовых предрассудках и ряд публикаций – исследований об амер. индейцах, разрушающих сложившийся в массовом сознании образ "дикаря". В 60-х гг. под впечатлением нигилистич. тенденций контркультурного движения молодежи М. отказалась от этич. концепции функционализма, критикуя свои ранние труды за абсолютную релятивизацию понятий добра и зла. Теор. и культурологич. исследования М. кумулируются в утопич. проект создания всемирной "культуры участия". На первом этапе, по ее мнению, должно быть реализовано семиотич. единство человечества, т.е. созданы универсальная система графов, единый геофизич. календарь и т.п.; на втором – выработан единый язык. Переход к этой "живой утопии" М. мыслит как результат двух "тихих революций": технологич. модернизации "третьего мира" и "революции метафор" в развитом мире, в ходе к-рой соблазнительный демонизм понятия "ад" вытеснится живым образом "рая", созданным из архаичных мифов, детских фантазий и плодов творчества экуменич. элиты. Эта революция приведет к созданию новой человеч. генерации, ориентированной на рай. Единицей общежития в новой культуре должен стать "очаг средней величины", к-рый больше, чем нуклеарная семья, но меньше, чем родовой клан. Духовное существование его должно обеспечиваться сочетанием литургич. соборности и либеральными ценностями индивидуализма. Идеи М. продолжают оказывать серьезное влияние на этногр. и культурологич. исследования, а также на социол. школу символич. интеракционизма, хотя и подвергаются критике за апологетичность в анализе примитивных культур.

Соч.: The Changing Culture of an Indian Tribe. N.Y., 1932; Sex and Temperament in Three Primitive Societies. N.Y., 1935; National Character // Anthropology Today. Ed. by A.L. Kroeber. Chi., 1953; Coming of Age in Samoa. N.Y., 1971; Twentieth Century Faith. N.Y., 1972; Культура и мир детства. М., 1988.

Лит.: Кон И.С. Маргарет Мид и этнография детства // М. Мид. Культура и мир детства. М., 1988; Gordon J. Margaret Mead: The Complete Bibliography 1925-75; The Hague, 1976; Tuzin D.F., Schwartz T. Margaret Mead in New Guinea: An Appreciation//0ceania. 1980. V. 50, №4.

В. А. Чаликова

МИЛЮКОВ Павел Николаевич (1859 – 1943) – историк, культуролог, крупный полит, деятель. После окончания Моск. ун-та был приглашен преподавать в нем на кафедре истории. В 1895 был уволен по полит. мотивам (за пропаганду либерализма) из ун-та и сослан в Рязань. Один из основателей кадетской партии (1905). После Февр. революции – министр иностр. дел Временного правительства. Во время гражд. войны эмигрировал из России во Францию, где продолжал заниматься полит., научной и публицистич. деятельностью. Осн. культурологич, работа М. – "Очерки по истории рус. культуры".

Культурологич. концепция М. сложилась под влиянием идеи Конта (распространение феноменов закономерности и развития из области естеств. наук в сферу гуманитарного знания), Спенсера (учение о социальном организме), И. Данилевского (признание естеств. единицей научного наблюдения нац. организма), народников (идея своеобразия рус. культуры), рус. марксистов (учение о схожести эволюционного развития Европы и России) и евразийцев (теория месторазвития).

В основании милюковской концепции происхождения и развития культуры лежит отрицание позитивистской идеи всемирной истории и ее частного случая – европоцентризма. Идее всемирной истории и культуры М. противопоставляет теорию культурного полицентризма. Ее суть в том, что в мире издревле существовала масса культур, находящихся в той или иной степени родства и связи между собой. В разл. время отдельные культуры первенствовали среди других, но эти периоды всегда были конечными. Например, в период мезолита на громадных пространствах Евразии от Франции до Якутии существовала "одинаковая позднеориньякская культура", к-рая заложила основы значит, части неолитич. культур Европы и Азии. При этом М. отмечает, что в то время как европ. культуры утратили в процессе развития почти все элементы позднеориньякской культуры, они во многом сохранились, вплоть до наст. времени, у прямой наследницы евразийского позднего ориньяка – культуры совр. эскимосов.

Из этого М. заключает, что сравнивать между собой культуры отд. об-в можно лишь на сопоставимых стадиях развития. Делая подобное утверждение, он опирается на восходящее к Вико мнение, что каждая развитая культура проходит по крайней мере три фазиса развития – эпоху древности, среднего и Нового времени. Из этого М. делает вполне позитивистский вывод, что, несмотря на внешнее разнообразие, каждый социальный организм несет в себе генетич. черты общекультурного характера, к-рые связывают его с др. подобными организмами. Наиболее явно сходство культур разл. чело-веч. сооб-в проявляется в процессе эволюции, когда осуществляется закономерный переход от одной культурной формы к другой. Т.о., разделяя теорию Конта о трех стадиях развития культуры, М. вносит в него существ. поправку. С его т.зр., три стадии проходит в своем развитии не все человечество, а каждый отд. нац. организм.

Что касается культурного своеобразия, то оно, по словам М., возникает в результате отличия в "месторазвитии", т.е. разницы природных условий, в к-рых развивается та или иная культура. Напр., особое положение европ. месторазвития среди других месторазвитий остального мира объясняется уникальным сочетанием "метеорологич., петро-, фито-, зоо- и антропогеографич." элементов климата этой территории. Местораз-витие рус. культуры М. определяет отчасти как европейское, отчасти как азиатское. Преобладает, с его т.зр., все-таки европ. влияние. Анализируя совокупность геогр., зоол., метеорологич. и иных признаков, М. заключает, что Россия – это "Европа, осложненная Азией". Причем, согласно М., не Азия проникает в Европу, а наоборот, Европа проникает в Азию, и только на крайнем юго-востоке этногр. России распространяется совершенно другая культура. Т.о., рус. культура воспринимается М. как своеобр. форпост европ. культуры на Востоке. Однако, "осложненность Азией" привела рус. культуру к тому, что ее осн. социокультурные процессы резко контрастировали с западными. Согласно милюковской теории контраста рус. культура, об-во и гос-во строились сверху, а не снизу, как это было на Западе.

Признавая вслед за славянофилами и народниками "глубокое своеобразие" рус. культуры, М. однако не считал его неизменным и неразложимым на элементы. Совокупность природных и истор. условий, обеспечивших это своеобразие, не рассматривалась им в качестве "залога особого совершенства рус. культуры". В своей интерпретации евразийской теории месторазвития, М. утверждает, что для возникновения культуры необходимы два обязат. условия – наличие влаги и тепла в оптимальном соединении. Вот почему, с его т.зр., субтропич. пояса наиболее пригодны для становления культуры, а пояса умеренные – для продолжения ее развития. Территорией рус. месторазвития стали умеренные зоны сев. полушария. Но геогр. особенности месторазвития рус. культуры – необъятные равнины, мешающие культурному сосредоточению, а также соседство с кочевыми азиат, культурами, стали отрицат. факторами в ее развитии.

С т.зр. М., рус. природа и история скорее тормозили развитие русской культуры. Подобно марксистам, М. полагал, что осн. линия эволюции рус. культуры схожа с эволюцией зап.-европ. культуры. Однако он разошелся с ними в отношении темпов и в оценке рез-тов развития рус. культуры. По его мнению, рус. марксизм подвергся сильнейшему воздействию народнич. идеалов. В частности, это проявилось в том, что грядущее торжество "хорового начала" и крестьянской общины марксисты заменили на торжество городского пролетариата. Господство марксистских идей в рус. культуре носит временный характер, поскольку не отвечает исконным основам рус. культуры, ориентированной преимущественно на православие. В этом смысле М. разделяет идею Конта, что всякая культура коренится в религии и ее роли в жизни данного народа. Поэтому в своих "Очерках" М. уделяет особое внимание православию как фактору, к-рый во многом предопределил развитие рус. культуры. Но в целом М. считает, что культура России развивается в сторону сближения с зап.-европ. культурой, т.к. их объединяет единство внутр. законов развития. Вместе с тем он видел и многие проблемы, мешающие быстрому сближению – особенность месторазвития и историко-культурные отличия. Из этого М. делал вывод, что в обозримом будущем "ни пересадить Европу в Россию, ни сделать рус. прошлое настоящим одинаково невозможно".

Соч.: Из истории рус. интеллигенции: Сб. ст. и этюдов. СПб., 1902; Нац. вопрос (происхождение национальностей и нац. вопроса в России). Прага, 1925; Очерки по истории рус. культуры. Т. 1-3. М., 1993-95.

Лит.: П.Н. Милюков: (Сб. материалов по чествованию его семидесятилетия, 1859-1929). Париж, 1929; Вернадский Г.В. П.Н. Милюков и месторазвитие рус. народа// Новый журнал. Т. 77. Нью-Йорк, 1964.

А. В. Шабага

МИНИМАЛИЗМ (minimal art – англ.: минимальное искусство) – худож. течение, исходящее из минимальной трансформации используемых в процессе творчества материалов, простоты и единообразия форм, монохромности, творч. самоограничения художника. Для М. характерен отказ от субъективности, репрезентации, иллюзионизма. Отвергая классич. приемы творчества и традиц. худож. материалы, минималисты используют промышленные и природные материалы простых геометрич. форм и нейтральных цветов (черный, серый), малых объемов, применяют серийные, конвейерные методы индустриального производства. Артефакт в минималистской концепции творчества – определенный заранее рез-т процесса его производства. Получив наиболее полное развитие в живописи и скульптуре, М., интерпретируемый в широком смысле как экономия худож. средств, нашел применение и в др. видах искусства, прежде всего театре, кинематографе.

М. возник в США в пер. пол. 60-х гг. Его истоки – в конструктивизме, супрематизме, дадаизме (см.: дада), абстракционизме, формалистической амер. живописи к. 50-х гг., поп-арте. Непосредств. предшественником М. является амер. художник Ф. Стелла, представивший в 1959-60 серию "Черных картин", где превалировали упорядоченные прямые линии. Первые минималистские произведения появляются в 1962-63 Термин "М." принадлежит Р. Уолхейму, вводящему его применительно к анализу творчества М. Дюшана и поп-артистов, сводящих к минимуму вмешательство художника в окружающую среду. Его синонимы – "прохладное искусство", "АБВ-искусство", "серийное искусство", "первичные структуры", "искусство как процесс", "систематич. живопись". Среди наиболее репрезентативных минималистов – К. Андре, М. Бочнер, У. Де Ма-риа, Д. Флэвин. С. Ле Витт, Р. Мэнголд, Б. Мэрден, Р. Моррис, Р. Раймэн. Их объединяет стремление вписать артефакт в окружающую среду, обыграть естественную фактуру материалов. Д. Жад определяет его как "специфич. объект", отличный от классич. произведений пластич. искусств. Самостоят, роль играет освещение как способ создания минималистских худож. ситуаций, оригинальных пространственных решений; используются компьютерные способы создания произведений.

Идея концептуальной предопределенности творч. процесса в М. получила развитие в концептуализме; представление об искусстве как действии, пространственно-временном опыте освоения окружающей среды оказалось созвучно амер. течениям антиформы, саморазрушающегося искусства и постминимализма второй половины 60-х гг.

Лит.: Wollheim R. Minimal Art // Arts Magazine. 1965. January; Battcock G. Minimal Art. A Critical Anthology. N.Y., 1968; Art Minimal I. De la ligne au parallelepipede. Bordeaux, 1985; Art Minimal II. De la surface au plan. Bordeaux, 1986; Baker K. Minimalism. Art of Circumstance. N.Y., 1988; Groupes, mouvements, tendances de l'art contemporain depuis 1945. P., 1989.

Н. Б. Маньковская

МИРОВЫЕ РЕЛИГИИ – группа из трех религий (буддизм, христианство, ислам); отличающихся полиэтнич. распространенностью и отсутствием выраженной этноцентричности в своей догматике.

По мнению совр. науки, абсолютное большинство известных истории религий возникло в качестве племенных культов. Политеизм преобладающей части ре-лиг. систем народов архаики, древности и отчасти ср.-вековья был связан не столько с неразвитостью их ре-лиг. представлений (в сравнении с монотеизмом), сколько именно с составной многоплеменной структурой этносов этого времени, что приводило к формированию и такого же рода составных религ. пантеонов. В религиях, основанных на "авторских" учениях – сакральных текстах (среди древнейших – зороастризм, конфуцианство, даосизм и иудаизм), уже проявилась явная претензия на универсальность (особенно в первых двух), на возможность их распространения за пределы породившего их этноса, хотя реальная прозелитич. практика при этом могла и не отличаться большой активностью в силу так и не решенного внутр. противоречия между универсалистской и этноцентристской тенденциями в каждой из названных религий. Тем не менее зороастризм к концу 1 тыс. до н.э. превратился уже в "почти" М.р.; по крайней мере его митраистич. направление получило значит, распространение среди народов эллинистич. и рим. мира, а по мнению Л.Н. Гумилева, проникло и на Тибет в форме религии "бон". По большинству своих сущностных характеристик зороастризм уже фактически соответствовал критериям М.р. Однако в течение 4-8 вв. он был почти полностью вытеснен из традиц. зоны своего распространения христианством и исламом как учениями, отличавшимися большей социальной универсальностью. Аналогичная судьба постигла и родственное зороастризму манихейство, также обладавшее необходимыми параметрами и опр. шансами, чтобы стать М.р., но тоже не выдержавшее "Конкуренции" с религиями "авраамического корня". Т.о., феномен М.р. не является чем-то исключительным в истор. практике, а, напротив, отражает объективную тенденцию к повышению уровня культурной интегрированности народов того или иного региона, выработке и внедрению универсальных ценностно-регулятивных институтов подобной интеграции, что параллельно находило отражение и в такого же рода полит. тенденциях создания универсальных империй (Ассирийской, Персид., Македон., Рим., ср.-вековых Визант. и Священной Рим., Араб. халифата, Китайской и др.).

Религ. явления, к-рые наука относит к М.р., объединены рядом специфич. характеристик, совокупность к-рых в большей или меньшей степени выделяет их среди осн. массы других религий. Во-первых, это высокая степень абстрактности осн. догматич. положений данных религий, разумеется, в известной мере привязанных к конкретно-истор. реалиям места и времени своего генезиса, однако обобщающих их на том теор. и метафизич. уровне, к-рый обеспечивает должный универсализм учений. Во-вторых, известный полиморфизм догматики, допускающей разл. варианты толкования исходного сакрального текста, исповедания и обрядовой практики, способность к разветвлению осн. учения на разные его культурные интерпретации, актуализированные для населения разл. регионов и социальных страт, повышающий уровень адаптивности М.р. к истор. культурным традициям исповедующих эти религии народов. В-третьих, больше или меньше выраженная, но всегда явно имеющая место социальная "растворенность" М.р. в обыденной жизни людей, регулятивная причастность к их бытовым проблемам и нравств. коллизиям, отсутствие жесткой границы между сакральным и мирским в социальной практике (в христианстве эта граница выражена несколько больше), высокий уровень интегрированности "низовых" культовых служителей в "толщу жизни" их паствы (в отличие от обособленных жреческих каст во многих других религиях), практич. участие всех верующих в обрядовых церемониях (также в отличие от многих древних религий, где обрядовая практика осуществлялась только жрецами), обращенность этих религий непосредственно к каждому верующему лично. В-четвертых, сравнит, понятность осн. догматич. постулатов для обыденного сознания верующих (по крайней мере в редуцированном изложении этих постулатов), возможность заслужить благоприятную посмертную перспективу правильным поведением (достижимость личного спасения) и т.п. В-пятых, формальное равенство всех людей перед лицом высших сил, отсутствие к.-л. сословных или нац. "привилегий" в этом вопросе. И наконец, в-шестых, откровенно прозелитич. характер религ. практики М.р., установка не только на воспроизводство культа, но и на расширение массы вовлеченных в данную религию людей, а также ряд иных специфич. особенностей.

В принципе в догматике М.р. нет ничего такого, что существенно отличало бы их от большинства других религий древности и ср.-вековья, придавало бы им как ценностно-мировоззренч. системам более универсальный характер, чем, скажем, конфуцианству, митраизму и ряду других учений. По всей видимости, причины столь широкого распространения М.р. лежат преимущественно в социальной сфере, в потенциале консолидации людей вокруг идеи "верного пути", в известном демократизме социальных установок, а также в должном эмоц. воздействии на сознание адептов этих религий.

Лит.: Токарев С.А. Религия в истории народов мира. М., 1976; Митрохин Л.Н. Философия религии. М., 1993; МеньА. История религии. В поисках пути, истины и жизни. Т. 1-7. М., 1991-95; Тойнби А. Постижение истории. М., 1991; МиркинаЗ.А., Померанц Г.С. Великие религии мира. М.,1995.

А. Я. Флиер