О. Крышталь. Я И МЫ – СЦЕНАРИЙ ОПТИМИЗМА

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

Сложение слов выбросило меня на берег.

Я на острове, не пригодном для продолжительного пребывания.

Это один из маленьких островов, примыкающих к живому коралловому рифу, но его можно назвать Островом Смерти.

Потому что поверхность состоит наполовину из песка, а на другую половину – из известковых скелетов мертвых кораллов и моллюсков.

Ненадолго Остров заселил живой я.

Я присел – и скоро уплыву.

Между мной и Солнцем – только атмосфера и пустота.

Поверхность колет, так что моему заду нельзя расслабиться даже на те недолгие минуты, что отделяют мою кожу от солнечного ожога.

Пусто надо мной и пусто вокруг. Я уверен, что хоть несколько будущих мигов моей жизни – в полной моей власти: ко мне никто не обратится, никто не прервет меня в моих мыслях и не помешает их осознать.

Так что же я обо всем происходящем думаю?

Что я думаю об этом мире – и об этой сознаваемой жизни – и об этой тоже сознаваемой и пугающей необходимости уйти?

Мое пребывание на острове – малая модель моего пребывания на Земле: уже скоро уходить, нужно бы умудриться и хоть о чем-то догадаться, однако Сторож внутри меня не позволяет сосредоточиться, следя, чтобы кожа не обожглась под беспощадными лучами. Точно так же всю мою жизнь Сторож неустанно ищет для меня спасения.

Сейчас мне кажется, что он не позволяет мне понять беспощадную правду.

Несмотря на то, что мой самолет все равно упадет и я неминуемо сгорю, он считает необходимым удерживать меня в позе вынужденной посадки.

Стоит только глупому Я вмешаться в процесс самосохранения, как случаются сбои: иногда я неуместно храбр, а чаще – глупо труслив.

И вот, схваченные судорогой страха руки стараются еще раз проверить, достаточно ли туго затянут фатально бесполезный ремень безопасности.

*   *   *

– Я знаю, Ты есть, больше бояться не буду! – молча обещаю я Сторожу.

– Больше бояться не буду, – говорю я, уверенный в том, что меня слышат – и вдруг понимаю, что если меня и слышат, то я об этом никогда не узнаю. Потому что чудес нет, и между поцелуями верующих чудотворную икону дезинфекцируют.

До самой смерти я не узнаю, слышат ли меня.

И самое смешное, что не узнаю, даже если обрету следующее рождение.

Поскольку я рожден, то возможность другого подобного события не должна казаться слишком фантастичной.

Поскольку я рожден и Богу не представлен, то и в следующем рождении, почему не будет так?

*   *   *

Я вспомнил, что получаемые от жизни удовлетворения, как правило, не стоят ни затраченных трудов, ни испытанных страхов.

Жизнь показалась совершенно бессмысленной.

Пытаюсь компенсироваться моделью своей значимости: пусть Я – просто динозавро-обезьяно-я, зато во мне – мудрость миллионов лет желаний. Смысл такой жизни в передаче информации:

– Нынешний Я – живое сообщение следующему.

– Информация не наследуется, – пропел противный голос.

Он еще пел, а я его уже не боялся. Мой задор подсказывал мне, что всё не так просто.

– С точки зрения даже формальной логики, разве не ясно, что мы – участники серьезнейшего Эксперимента? – воображаю я себя докладчиком в волшебной Вселенской Сети, которую еще недавно, путаясь в своих видениях, назвал "паутиной".

Если Контролер оперировал словами, он мог назвать Эксперимент "Сознанием". И вот, на смену наследованию генов, требующему миллионы лет для усовершенствования потомков, сознание принесло наследуемую культуру, которая развивается быстро как Взрыв.