Внутренняя тюрьма. - Драма одаренного ребенка и поиск собственного Я - Алис Миллер

Что такое депрессии, выражающиеся в том числе и в психосоматических расстройствах, по собственному опыту знает почти каждый человек. Нетрудно заметить, что депрессии приходят тогда, когда человек не может импульсивно отреагировать на какое-либо явление или выразить свои истинные, сильные чувства. Если, к примеру, взрослый, потеряв дорогого ему человека, не только пытается подавить чувство горечи, но даже как-то отвлечься, или же из страха потерять дружбу не позволяет себе выразить возмущение поведением идеализируемого им друга, он должен знать, что непременно рано или поздно впадет в депрессию (разве что включится такая защитная система, как стремление к величию, работа на результат). Ведь в подобной ситуации он вспоминает свое детство и вновь испытывает ощущение зависимости, вытесненное в бессознательное. Впрочем, анализ этой причинно-следственной связи может даже помочь ему извлечь пользу из собственного депрессивного состояния, так как благодаря ему он может узнать целительную правду о самом себе. У ребенка такой возможности еще нет. С одной стороны, ребенок еще не может понять механизм самоотрицания, с другой — слишком бурные проявления чувств при отсутствии эмпатического, способного стать душевной опорой окружения, представляют реальную опасность для него самого. Правда, взрослый также может бояться своих чувств до тех пор, пока не осознал подлинную причину своих страхов. Сильные эмоциональные переживания обычно возникают не только в детстве, но и в пубертатный период. Однако причиненная в этом возрасте душевная боль, чувство непонимания и ощущение неспособности разобраться в собственных эмоциональных реакциях обычно лучше сохраняются в нашей памяти, чем первые душевные травмы, которые таятся под спудом идиллических представлений о детстве или же предаются полному забвению.

Этим, видимо, и объясняется то обстоятельство, что люди гораздо реже с тоской вспоминают период своего отрочества, чем свое детство. Сочетание приятных переживаний, нетерпеливого ожидания и страха перед возможным разочарованием, знакомы многим людям по детским праздникам — вот то сильное ощущение, которое, возможно, хочется заново испытать. Но как раз потому, что чувства ребенка настолько сильны, их подавление может иметь тяжелые последствия. Образно говоря, чем сильнее «заключенный», тем прочнее должны быть стены «тюрьмы», призванные затруднить или даже предотвратить дальнейшее формирование эмоциональней сферы.

Мы неоднократно убеждались, что внезапное возвращение загнанных в глубины памяти детских чувств, мир которых мы не понимаем, не только способно быстро вывести человека из состояния длительной депрессии, но и помогает ему правильно воспринимать нежелательные ощущения. (Это относится прежде всего к душевной боли.) Благодаря этому возвращению чувств можно вырваться из заколдованного круга (разочарование — подавление боли — депрессия), ибо помимо подавления боли появляется другая возможность справляться с неудачами. Тут очень помогает ощущение боли. Только таким образом мы эмоционально переживаем события далекого детства, то есть познаем ранее глубоко спрятанные тайны «нашего собственного Я». Один из пациентов так описал ситуацию, сложившуюся на заключительной стадии курса психотерапии:

«Ощущения, позволившие мне по-новому взглянуть на себя и свою судьбу, были далеко не из приятных. Это были ощущения, которые я изо всех сил пытался побороть. Я сам себе казался убогим, мелочным, злым, бессильным, непомерно честолюбивым, злопамятным, сбитым с толку. А главное, грустным и очень одиноким. Но именно эти незнакомые, спрятанные где-то в глубине души ощущения позволили мне с полной уверенностью утверждать, что я в какой-то степени понял свою жизнь. В этом мне не могла помочь никакая книга».

Собственно говоря, пациент описал процесс эмоционального познания. Любые попытки психотерапевтов, так и не познававших подлинную историю своего детства, истолковать этот процесс могли бы лишь замедлить его или помешать его дальнейшему развитию. Под их воздействием пациент мог бы просто ограничиться чисто интеллектуальными выводами без каких-либо душевных переживаний. Такой сценарий вероятен, поскольку пациент, как правило, готов быстро отказаться от радости познания мира своих чувств и усвоить взгляды своего психотерапевта, что объясняется страхом потерять его благорасположение, понимание и чуть ли не всю жизнь ожидаемую эмпатию. Его опасения напрасны, но опыт общения с родителями заставляет его опасаться. Тогда в результате лечения никакого выявления подлинного Я не происходит, оно остается скрытым и неразвитым. Поэтому психотерапевт не должен, руководствуясь собственными потребностями, выводить причинно-следственные связи, которые его пациент уже готов установить на основе собственных эмоциональных переживаний. Психотерапевт ни в коем случае не должен брать на себя роль человека, навестившего своего друга в тюрьме и принесшего ему в камеру хорошую еду именно в тот момент, когда заключенный собрался покинуть ее и провести первую ночь пусть безо всякой защиты, пусть голодая, но на свободе. Поскольку шаг в неизвестность всегда требует мужества, заключенный вполне может в последнюю минуту передумать и остаться в тюрьме, утешая себя тем, что здесь ему обеспечены регулярное питание и «безопасность». Если же к стремлению пациента обнаружить свои подлинные чувства отнестись уважительно, он впервые сможет воспринять во всем трагизме ситуацию, которую раньше никогда не осознавал, и оплакать свое детство. Такое состояние, с одной стороны, способствует самопознанию, но, с другой стороны, для того чтобы испытать такое состояние, нужно познать свой внутренний мир — таковы законы диалектики.

Полной противоположностью депрессии в комплексе душевных расстройств является ощущение человеком своего величия. Поэтому если психотерапевт или члены психокоррекционной группы с пониманием отнесутся к человеку, ищущему величия, и позволят ему ощутить его, то есть почувствовать себя сильным и мужественным, то пациент сумеет довольно быстро хотя бы на время избавиться от депрессии. Но его душевное расстройство примет другую форму. Однако едва ли возможно избавиться от этих двух форм душевного расстройства, не узнав правду о своем детстве и не оплакав его.

Способность человека распрощаться со своими иллюзорными представлениями о «счастливом» детстве, на эмоциональном уровне пережив весь масштаб причиненных ему когда-то душевных травм, дает человеку, страдающему депрессией, новые творческие силы и спонтанные эмоции, а у человека, стремящегося к величию, снимает зависимость от величия и устраняет необходимость «сизифова труда». Если пациент после продолжительного пребывания в психотерапевтической группе сможет осознать и почувствовать, что в детстве его любили не просто так, а за его достижения, успехи и способности, и что он пожертвовал своими детскими годами ради мнимой любви, то это приведет к сильным внутренним потрясениям, благодаря которым человек однажды ощутит потребность быть самим собой. Он также поймет, что не стоит больше добиваться любви, объект которой — его мнимое Я, он просто захочет быть самим собой и начнет постепенно обретать свое подлинное Я.

Освобождение от депрессии не порождает радостного настроения и не приводит пациента к полному избавлению от душевных мук. Оно лишь позволяет жить свободно и наслаждаться проявлениями естественных чувств, которые далеко не всегда оказываются «прекрасными» и «добрыми». Среди них могут быть зависть, ревность, злость, возмущение, отчаяние, тоска, печаль. Но естественные чувства уходят корнями в далекое детство, и если эти чувства в детстве подавлялись, то ни о каком ощущении свободы и открытости не могло быть и речи. Порой вход в пещеру, где таится наше подлинное Я, открывается лишь тогда, когда нам уже не нужно больше опасаться наших детских чувств. Теперь они не чужды нам и не кажутся опасными, и их не следует больше прятать за стенами тюрьмы под названием «иллюзия ». Теперь мы знаем, что причиняло и кто причинял нам душевные страдания, и это знание делает нас свободными.

Многие откровенно советуют манипулировать пациентами, подверженными депрессиям. Кое-кто из психотерапевтов полагает, что пациенту нужно наглядно продемонстрировать иррациональный характер ощущения полнейшей безнадежности. Они также рекомендуют объяснять пациентам, что виной всему их повышенная чувствительность. По моему мнению, такого рода «лечение» только способствует формированию у пациента мнимого Я и активизирует его стремление эмоционально реагировать на происходящее так, как того требуют окружающие, то есть, по сути дела, ведет к депрессии. Если же мы не хотим этого, то должны всерьез принимать все чувства пациента. Именно повышенная чувствительность, ощущение стыда, самоосуждение (ведь склонный к депрессиям пациент зачастую прекрасно знает, что он на многое реагирует чересчур эмоционально, и горько винит себя за это) позволяют ему самому проникнуть в затерянный мир его детских чувств, где таятся подлинные причины его страданий (хотя порой человек еще не может понять, что чувство полной безнадежности, вполне возможно, порождено реальной ситуацией его детства).

Чем фантасмагоричней оказываются эти чувства, чем меньше они соответствуют реалиям жизни пациента, тем очевиднее необходимость обнаружить их первопричину. Если же чувства не переживаются осознанно, а продолжают оставаться в бессознательном, значит, депрессия одержит полную победу.

Сорокалетняя Пиа, которую в детстве всячески третировали, после длительной депрессии, сопровождавшейся мыслями о самоубийстве, смогла, наконец, выразить долго сдерживаемую ненависть к отцу. Она не почувствовала скорого облегчения и еще какое-то время продолжала горевать и плакать. В итоге она сказала:

«Мир не изменился, вокруг меня столько зла и подлости, я вижу их гораздо более отчетливо, чем прежде.

И тем не менее я впервые почувствовала, что на свете стоит жить. Может быть, потому что, как мне кажется, я впервые живу своей собственной жизнью. Это похоже на увлекательное приключение. Теперь я гораздо лучше понимаю, почему еще с юности меня не покидала мысль о самоубийстве. А все потому, что я жила чужой жизнью: эта жизнь не представляла для меня никакой ценности, и я была готова с легкостью расстаться с ней».