2. Параноидальная психопатия: нацизм - Неизведанное Я - Д. Франкл

Гитлер утверждал, что евреи отравляют душу и кровь арийской расы. По его теории, арийцы олицетворяли все высшее и чистое и их, конечно, следовало защищать от врага, воплощавшего все гнусное и заразное. Он считал себя избранником, призванным спасти его народ от тлетворного влияния евреев и возродить истинный дух Германии. Евреи были лишь одной из чуждых рас, угрожавших германскому народу, хотя и наиболее опасной. Итак, необходимо было разрушить капиталистическо-большевистско-еврейский заговор, угрожавший лишить германскую нацию плодов ее труда и отравить ее экономику.

Однако же, евреи представляли собой некую специфическую категорию врага, сформировавшуюся в течение веков благодаря христианской доктрине. Это они были первоначальными отцеубийцами, нацией грешников, навечно заклейменной за свое богоубийство. Но эта греховная нация тем не менее существует повсюду, протягивает свои щупальца по всему миру, манипулирует многими странами, угрожая уничтожить их. На этот народ – евреев – западный индивид проецировал собственные вытесненные предгенитальные фантазии, ненасытную агрессивность и жадность орально-садистского либидо, нарциссический образ всеобщего человечества, заполняющего Землю от края до края, анальные проекции мерзости и отравы, образ насильника женщин и, более всего, Эдипов грех отцеубийства. Удивительно ли, что евреи стали идеальным объектом ненависти, побудив не только Германию, но и большую часть Европы забыть обо всех разумных соображениях и нравственном сострадании.

Но вместо того, чтобы вымолить у евреев прощение за те преследования, которым они подвергались два тысячелетия, когда практически ни одно поколение не избежало страданий от массовых погромов, когда целые сообщества уничтожались или подвергались оскорблениям и унижению, став жертвой ложного мифа, проповедовавшегося со всех христианских амвонов, – вместо этого христиане в лучшем случае снисходили до готовности самим простить евреев.

Образ еврея с христианской точки зрения несет в себе те самые фантазии зла и разрушения, что характерны для образа противника, воплощение параноидного мышления патриархального общества. Здесь, пожалуй, интересно было бы привести несколько исторических примеров, свидетельствующих, что все это не просто невротические выверты человеческого духа, не только лишь миф, но вполне реальный аспект общественного бытия, безумие, ставшее реальностью.

Представление о евреях как об исчадии зла впервые родилось где-то между II и IV веками, а спустя семь-восемь веков эта идея превратилась в последовательную, хотя и ужасающую демонологию. Начиная с двенадцатого века на евреев стали смотреть как на посланцев сатаны, плетущих заговор против христианства, чтобы духовно и физически уничтожить христианский мир. Именно в этот период евреев стали уничтожать, обвиняя в убийстве христианских детей, отравлении колодцев, поругании церковных святынь.*

* См.: Норман Кон. Право на геноцид. Харпер и Роу.

Без всякого сомнения, эта коллективная фантазия по поводу евреев есть не что иное, как самое яркое и недвусмысленное выражение Эдипова конфликта, поскольку в христианской мифологии именно евреи стали олицетворять образ мстительной отцовской фигуры, грозящей кастрировать или отравить сына. Эти фантазии особенно интересны оттого, что по отношению к христианству иудеи как бы представляют старшее, родительское поколение. И как таковые они отражают плохой родительский образ, воплощение безжалостной, жестокой силы, лишенной всякого чувства любви и заботы. В народном искусстве средневековья и позднее евреи изображались как старцы с дьявольской натурой, а точнее – как старики, безуспешно старающиеся скрыть свою дьявольскую сущность, длиннобородые существа с жестоким выражением лица, часто с проглядывающими рогами и хвостом. Стоит только посмотреть на любой средневековый рисунок, изображающий историю ритуального жертвоприношения, чтобы узнать в нем бессознательное содержание фантазии: маленький мальчик – знаменательно, что это всегда мальчик, – окружен группой старцев, мучающих и кастрирующих его, собирая его кровь. То же бессознательное содержание ясно просматривается в другом извечном обвинении евреев – в мучении тела Христова. Здесь, как и в первом случае, рисуются образы старых бородатых евреев, ногтями или щипцами рвущих облатку, и, как бы для того, чтобы приоткрыть завесу над истинным смыслом этих историй, нам рассказывают, что Всевышний не только пролил свою кровь, но и предстал в образе этой облатки маленьким ребенком, окровавленным и плачущим.

И если с одной стороны самое древнее и тяжкое обвинение против евреев – это обвинение в богоубийстве, то, с другой стороны, христиане идентифицируют себя с образом младшего сына, испытывающего самое жестокое обращение со стороны злого и мстительного отца. Для христиан распятый Христос отождествляется больше с сыном, нежели с отцом. И если, как постоянно утверждает христианское учение, евреи несут коллективную вину за смерть Христа, они таким образом становятся одновременно и отцеубийцами, и убийцами сына, а кроме того, набираются новых сил, кастрируя его и выпивая его кровь. И тот, кто хоть раз видел мистерию о страстях Господних, не усомнится в том, что именно так представляли себе люди средневековья роль евреев в распятии Христа. Еврею приписывали образ отцеубийцы, но в то же время он представлял собой образ плохого отца, который в ярости готов уничтожить, убить своих сыновей. Христиане отождествили себя с поколением сыновей – молодой жизни, избавляющейся от тирании жизни старой, – а затем повторили первородное преступление – отцеубийство, мучая и убивая евреев. Трудно усомниться, что корни громадной популярности христианства лежат в том, что оно оправдывает и узаконивает Эдиповы фантазии, представляя евреев в образе жестокой отцовской фигуры, отринувшей Отца Небесного и убившей Его сына, Его воплощение на Земле, став таким образом виновной в богоубийстве. Эта фигура – изгой, олицетворение злобного и продажного отца, испытывающего зависть к сыновьям, преданным Отцу Всевышнему и получившим Его благословение.

Таким образом, евреи заслужили быть униженными, а их уничтожение всего лишь добродетельный и оправданный акт возмездия.

По мнению Э.Г. Эриксона, Гитлер не более чем подросток, не могущий представить себя в роли отца ни в каком смысле, как, впрочем, и в роли императора или президента. Он лишь фюрер, лидер группы братьев, замысливших убить и заменить отца. Он – лидер шайки, который держит вокруг себя группу ребят, требуя от них восхищения и вовлекая их в такие преступления, откуда уже нет дороги назад. В центре этих преступлений те, что направлены против фигуры отца, воплощенной в евреях. Но еврей здесь видится не просто как старый и грозный отец с ножом, желающий отомстить сыну, но и как отравитель, даже скорее как сам яд.

Эта выдумка сформировалась примерно в одно время с фантазией о ритуальном убийстве. Впервые исчезновение мальчика было приписано еврейской кровожадности в 1144 году; обвинение евреев в заговоре с целью отравить христианское население впервые прозвучало в 1161 году и привело к сожжению жертв. К XIV веку подобные обвинения стали рядовым явлением. В 1321 году во Франции евреев обвинили в том, что они используют прокаженных для отравления всех колодцев в христианском мире. Во время эпидемии чумы ("черной смерти") в 1349 году общепринятым мнением было, будто евреи вызвали эту эпидемию, отравив колодцы, сбрасывая туда христианскую плоть, сердца и кровь, добытые во время ритуальных убийств, а также лягушек, пауков и ящериц. По этому случаю на территории Германии, Франции и Испании было уничтожено около 300 еврейских поселений. В конце жизни Мартин Лютер выразил всеобщую мысль, написав: "Если бы евреи могли убить нас всех, они бы непременно это сделали, да и делают зачастую, особенно те, кто занимается медицинской практикой. Они знают все, что известно в области медицины в Германии; они способны дать человеку яд, от которого он может умереть через час, а может и через десять или двадцать лет; они отлично владеют этим искусством".

"Протоколы сионских мудрецов" обвиняют евреев в том, что они дают неевреям ядовитые напитки, не только чтобы подорвать их здоровье, но и напрямую заразить их различными болезнями. В нацистской пропаганде эта идея была настолько популярна, что евреев привычно именовали "всемирными отравителями", иногда вообще приравнивая их к микробам. Норман Кон писал: "Представить себе, что евреи отравляли все запасы воды или портили людям кровь, значит приписывать им поистине сверхъестественные возможности. И вполне вероятно, что, когда антисемиты убивают не только еврейских мужчин, но и женщин и детей, когда они считают устранение всех евреев неизбежной и необходимой чисткой или дезинфекцией земли, ими движут тревоги и страхи, прорастающие из самых ранних стадий младенчества".*

* Норман Кон. Указ. соч.

Стоит отметить еще одну особенность, характерную для ведущих выразителей антисемитизма и их последователей и роднящую их с параноидными шизофрениками: чрезмерно раздутое ощущение собственной миссии, близкое к мании величия. Как средневековые погромщики, так и нацистские лидеры представляли свою роль в апокалиптических мысле-образах, напрямую заимствованных из библейских "Откровений Иоанна Богослова". Они представляли себя некими ангелами во плоти, разящими силы тьмы, даже, пожалуй, коллективным Христом, побеждающим антихриста. Ни одна реальная армия в войне против реального противника не возбуждалась и не ликовала столь откровенно, как погромщики евреев в своей односторонней борьбе против воображаемого заговора. Послушать их, так можно подумать, что убийство безоружных и беззащитных людей, включая детей, женщин и стариков, есть акт мужества и весьма рискованное предприятие. Это явление становится более понятным, если вспомнить, что убийца-параноик тоже может испытывать страх перед своими беззащитными жертвами. Ибо то, что эти люди ощущают как врага, на самом деле есть жестокие и разрушительные импульсы их собственной психики, проецируемые вовне. И чем сильнее в них бессознательное ощущение вины, тем более грозным кажется воображаемый враг. Чувство вины, первоначально возникшее из-за кровожадных импульсов младенца, обращенных к родителям, непомерно усиливается в мире взрослых с его реальным насилием. Однако воспринимается оно не как чувство вины, но как ощущение опасности, угрозы или неясного страха, что вдруг жертвы – родители ли, в мечтах уничтоженные, или авторитеты, замещающие родительскую власть и убитые в реальности, – возникнут вновь и потребуют возмездия. Уже одно это может объяснить тот удивительный парадокс, связанный с нацистской резней, когда чем беззащитнее становились евреи, чем большее число их уничтожалось, тем более опасными, злодейскими и сильными они казались нацистам. Это же объясняет и тот факт, что такой человек, как Геббельс, для которого антисемитизм первоначально служил лишь приемом для привлечения голосов на выборах, в конце жизни неистово бесновался по поводу всемогущества евреев во всем мире. Его собственное бессознательное чувство вины превратило выдуманных сионских мудрецов в некую силу, более жестокую, нежели собственный нацистский режим.