Глава XXVI. Воля - Психология - Джемс

Волевые акты. Желание, хотение, воля суть состоя-ния сознания, хорошо знакомые всякому, но не поддаю-щиеся какому-либо определению. Мы желаем испыты-вать, иметь, делать всевозможные вещи, которых в дан-ную минуту мы не испытываем, не имеем, не делаем.Если с желанием чего-нибудь у нас связано осознаниетого, что предмет наших желаний недостижим, то мыпросто желаем; если же мы уверены, что цель нашихжеланий достижима, то мы хотим, чтобы она осуще-ствилась, и она осуществляется или немедленно, илипосле того, как мы совершим некоторые предваритель-ные действия.

Единственные цели наших хотений, которые мы осу-ществляем тотчас же, непосредственно,— это движениенашего тела. Какие бы чувствования мы ни желали ис-пытать, к каким бы обладаниям мы ни стремились, мыможем достигнуть их не иначе, как совершив для на-шей цели несколько предварительных движений. Этотфакт слишком очевиден и потому не нуждается в при-мерах: поэтому мы можем принять за исходный пунктнашего исследования воли то положение, что единствен-ные непосредственные внешние проявления — телесныедвижения. Нам предстоит теперь рассмотреть механизм,с помощью которого совершаются волевые движения.

Волевые акты суть произвольные функции нашегоорганизма. Движения, которые мы до сих пор рассмат-ривали, принадлежали к типу автоматических, или реф-лекторных, актов, и притом актов, значение которых не

предвидится выполняющим их лицом (по крайней мерелицом, выполняющим их первый раз в жизни). Движе-ния, к изучению которых мы теперь приступаем, буду-чи преднамеренными и составляя заведомо объект же-ланий, конечно, совершаются с полным осознанием того,каковы они должны быть. Отсюда следует, что воле-вые движения представляют производную, а не первич-ную функцию организма. Это—первое положение,. ко-торое следует иметь в виду для понимания психологииволи. И рефлекс, и инстинктивное движение, и эмоцио-нальное суть первичные функции. Нервные центры такустроены, что определенные стимулы вызывают в из-вестных частях их разряд, и существо, впервые испыты-вающее подобный разряд, переживает совершенно но-вое явление опыта.

Как-то раз я находился на платформе с маленькимсыном в то время, когда к станции с грохотом подъехалкурьерский поезд. Мой мальчик, стоявший недалеко открая платформы, при шумном появлении поезда испу-гался, задрожал, стал прерывисто дышать, побледнел,заплакал, наконец, бросился ко мне и спрятал свое ли-цо. Я не сомневаюсь, что ребенок был почти столь жеудивлен собственным поведением, как и движением по-езда, и во всяком случае более удивлен своим поведе-нием, чем я, стоявший возле него. Разумеется, после то-го как мы испытаем на себе несколько раз  подобнуюреакцию, мы сами научимся ожидать ее результатов иначнем предвидеть свое поведение в таких случаях, да-же если действия остаются при этом столь же непроиз-вольными, как и прежде. Но если в волевом акте мыдолжны предвидеть действие, то отсюда следует,   чтотолько существо, обладающее даром предвидения, мо-жет совершить сразу волевой акт, никогда не сделаврефлекторных или инстинктивных движений.

Но мы не обладаем пророческим даром предвидеть,какие движения мы можем произвести, точно так же,как мы не можем предугадать ощущения, которые нампредстоит испытать. Мы должны ждать появления цз-вестных ощущений; точно так же мы должны совершитьряд непроизвольных движений, чтобы выяснить, в чембудут заключаться движения нашего тела. Возможностипознаются нами посредством действительного опыта.После того как мы произвели какое-то движение слу-чайным, рефлекторным или инстинктивным путем и онооставило след в памяти, мы можем пожелать вновь про-

извести это движение и тогда произведем его предна-меренно. Но невозможно понять, каким образом моглибы мы желать произвести известное движение, никогдаперед тем не делая его. Итак, первым условием   длявозникновения волевых, произвольных движений явля-ется предварительное накопление идей, которые остают-ся в нашей памяти после того, как мы неоднократнопроизведем соответствующие им движения непроизволь-ным образом.

Два различных рода идей о движениях. Идеи о дви-жениях бывают двоякого рода: непосредственные и опо-средованные. Иначе говоря, в нас может возникать илиидея о движении в самих двигающихся частях   тела,идея, осознаваемая нами в момент движения, или идеяо движении нашего тела, поскольку это движение види-мо, слышимо нами или поскольку оно оказывает из-вестное действие (удар, давление, царапанье) на какую-нибудь другую часть тела.

Непосредственные ощущения движения в двигающих-ся частях называются кинестетическими, воспоминанияо них — кинестетическими идеями. При помощи кине-стетических идей мы сознаем пассивные движения, ко-торые сообщают члены нашего тела друг другу. Есливы лежите с закрытыми глазами, а кто-то тихонько из-меняет положение вашей руки или ноги, то вы осознае-те, какое положение придано вашей конечности, и мо-жете затем другой рукой или ногой воспроизвести сде-ланное движение. Подобным же образом человек, про-снувшийся внезапно ночью, лежа в темноте, осознает, вкаком положении находится его тело. Так бывает покрайней мере в нормальных случаях. Но когда ощуще-ния пассивных движений и все другие ощущения вчленах нашего тела утрачены, то перед нами патологи-ческое явление, описанное Штрюмпеллем на примеремальчика, у которого сохранились только зрительныеощущения в правом глазу и слуховые в левом ухе (in:

Deutsches Archiv fur Klin. Medicin, XXII). «Конечностямибольного можно было двигать самым энергичным об-разом, не привлекая его внимания. Только при исклю-чительно сильном ненормальном растяжении сочленений,в особенности колен, у больного возникало неясное ту-пое чувство напряжения, но и оно редко локализовалосьточным образом. Нередко, завязав глаза больного, мыносили его по комнате, клали на стол, придавали егорукам и ногам самые фантастические и, по-видимому,

крайне неудобные позы, но пациент ничего этого дажене подозревал. Трудно описать изумление на его лице,когда, сняв с его глаз платок, мы показывали ему тупозу, в которую было приведено его тело. Только когдаголова его во время опыта свешивалась вниз, он начи-нал жаловаться на головокружение, но не мог объяс-нить его причину.

Впоследствии по звукам, связанным с некоторыминашими манипуляциями, он иногда начинал догады-ваться, что мы над ним проделываем что-то особенное...Чувство утомления мышц было совершенно неизвестноему. Когда мы, завязав ему глаза, попросили поднятьвверх руки и держать их в таком положении, он безтруда выполнил это. Но через минуту или две его рукиначали дрожать и незаметно для него самого опустились,причем он продолжал утверждать, что держит их втом же положении. Находятся ли пальцы его в пассив-но-неподвижном состоянии или нет—этого он не могзаметить. Он постоянно воображал, что сжимает и раз-жимает руку, между тем как на самом деле она быласовершенно неподвижна».

Нет оснований предполагать существование какого-либо третьего рода моторных идей. Итак, чтобы совер-шить произвольное движение, нам нужно вызвать в со-знании или непосредственную (кинестетическую), илиопосредованную идею, соответствующую предстоящемудвижению. Некоторые психологи предполагали, что,сверх того, в данном случае нужна идея о степени ин-нервации, необходимой для сокращения мышц. По ихмнению, нервный ток, идущий при разряде из двига-тельного центра в двигательный нерв, порождает ощу-щение sui generis (своеобразное), отличающееся от всехдругих ощущений. Последние связаны с движениямицентростремительных токов, между тем как с центро-бежными токами связано чувство иннервации и ни од-но движение не предваряется нами мысленно без того,чтобы это чувство не предшествовало ему. Иннерваци-онное чувство указывает будто бы на степень силы, скакой должно быть произведено данное движение, и нато усилие, при помощи которого его всего удобнее вы-полнить. Но многие психологи отвергают существова-ние иннервационного чувства, и, конечно, они правы,так как нельзя привести прочных доводов в пользу егосуществования.

Различные степени усилия, действительно испыты-

ваемые нами, когда мы производим то же движение, нопо отношению к предметам, оказывающим неодинако-вую силу сопротивления, все обусловлены центростреми-тельными токами, идущими от нашей груди, челюстей,брюшной полости и других частей тела, в которых про-исходят симпатические сокращения мышц, когда при-лагаемое нами усилие велико. При этом нет никакойнадобности осознавать степень иннервации центробеж-ного тока. Путем самонаблюдения мы убеждаемся толь-ко в том, что в данном случае степень потребного на-пряжения всецело определяется нами при помощи цен-тростремительных токов, идущих от самих мышц, от ихприкреплений, от соседних суставов и от общего напря-жения глотки, груди и всего тела. Когда мы представ-ляем себе известную степень напряжения, то этот слож-ный агрегат ощущений, связанных с центростремитель-ными токами, составляя объект нашего сознания, точ-ным и отчетливым образом указывает нам, с какойименно силой мы должны произвести данное движениеи как велико сопротивление, которое нам нужно пре-одолеть.

Пусть читатель попробует направить свою волю наопределенное движение и постарается подметить, в чемсостояло это направление. Входило ли в него что-либо,кроме представления тех ощущений, которые он испы-тает, когда произведет данное движение? Если мы мыс-ленно выделим эти ощущения из области нашего созна-ния, то останется ли в нашем распоряжении какой-ни-будь чувственный знак, прием или руководящее сред-ство, при помощи которых воля могла бы с надлежа-щей степенью интенсивности иннервировать надлежащиемышцы, не направляя тока беспорядочно в какие попа-ло мышцы? Выделите эти ощущения, предваряющие ко-нечный результат движения, и, вместо того чтобы по-лучить ряд идей о тех направлениях, по которым нашаволя может направить ток, вы получите в сознании аб-солютную пустоту, оно окажется не заполненным ника-ким содержанием. Если я хочу написать Петр, а неПавел, то движениям моего пера предшествуют мыслио некоторых ощущениях в пальцах, о некоторых звуках,о некоторых значках на бумаге — и больше ничего. Ес-ли я хочу произнести Павел, а не Петр, то произнесениюпредшествуют мысли о слышимых мною звуках моегоголоса и о некоторых мышечных ощущениях в языке,губах и глотке. Все указанные ощущения  связаны с

центростремительными токами; между мыслью об этихощущениях, которая сообщает волевому акту возмож-ную определенность и законченность, и самим актомнет места для какого-нибудь третьего рода психическихявлений.

В состав волевого акта входит некоторый элементсогласия на то, чтобы акт совершился,— решение «дабудет!». И для меня, и для читателя, без сомнения,именно этот элемент и характеризует сущность волево-го акта. Ниже мы рассмотрим подробнее, в чем заклю-чается решение «да будет!». В данную минуту мы мо-жем оставить его в стороне, так как оно входи г в со-став всех волевых актов и потому не указывает на раз-личия, которые можно установить между ними. Никтоне станет утверждать, что при   движении, например,правой рукой или левой оно качественно различно.

Итак, путем самонаблюдения мы нашли, что пред-шествующее движению психическое состояние заклю-чается только в предваряющих движение идеях о техощущениях, которые оно повлечег за собой, плюс (в не-которых случаях) повеление воли, согласно которомудвижение и связанные с ним ощущения должны осуще-ствиться; предполагать же существование особых ощу-щений, связанных с центробежными нервными токами,нет никаких оснований.

Таким образом, все содержание нашего сознания,весь составляющий его материал — ощущения движе-ния, равно как и все другие ощущения,— имеют, по ви-димому, периферическое происхождение и проникают вобласть нашего сознания прежде всего через перифе-рические нервы.

Конечный повод к движению. Назовем конечным по-водом к движению ту идею в нашем сознании, котораянепосредственно предшествует двигательному разряду.Спрашивается: служат поводами к движению тольконепосредственные моторные идеи или ими могут бытьтакже и опосредованные моторные идеи? Не может бытьсомнения в том, что конечным поводом к движению мо-гут быть равным образом и непосредственные, и опосре-дованные моторные идеи. Хотя в начале нашего зна-комства с известным движением, когда мы еще учимсяпроизводить его, непосредственные моторные идеи ивыступают на первый план в нашем сознании, но впос-ледствии это бывает не так.

Вообще говоря, можно счигать за правило, что с течением времени непосредственные моторные идеи всеболее отступают в сознании на задний план и чем бо-лее мы научаемся производить какое-то движение, темчаще конечным поводом к нему являются опосредован-ные моторные идеи. В области нашего сознания господ-ствующую роль играют наиболее интересующие нас идеи,от всего остального мы норовим отделаться как можноскорее. Но, вообще говоря, непосредственные моторныеидеи не представляют никакого существенного интере-са. Нас интересуют главным образом те цели, на кото-рые направлено наше движение. Эти цели по большейчасти суть опосредованные ощущения, связанные с те-ми впечатлениями, которые данное движение вызываетв глазу, в ухе, иногда на коже, в носу, в нёбе. Если мытеперь предположим, что представление одной из такихцелей прочно ассоциировалось с соответствующим ейнервным разрядом, то окажется, что мысль о непосред-ственных действиях иннервации явится элементом, также задерживающим выполнение волевого акта, как ито чувство иннервации, о котором мы говорим выше.Наше сознание не нуждается в этой мысли, для негодостаточно представления конечной цели движения.

Таким образом, идея цели стремится все более и бо-лее завладеть областью сознания. Во всяком случаеесли кинестетические идеи и возникают при этом,   тоони настолько поглощены живыми   кинестетическимиощущениями, которые их немедленно настигают, чтомы не осознаем их самостоятельного   существования.Когда я пишу, я не осознаю предварительно вида букви мышечного напряжения в пальцах как чего-то обо-собленного от ощущений движения моего пера Преждечем написать слово, я слышу как бы его звучание вмоих ушах, но при этом не возникает никакого соответ-ствующего воспроизведенного зрительного или мотор-ного образа. Происходит это вследствие быстроты, с ко-торой движения следуют за их психическими мотивами.Признав известную цель подлежащей достижению, мытотчас же иннервируем центр, связанный с первым дви-жением, необходимым для ее осуществления, и затемвся остальная цепь движений совершается как бы реф-лекторно (см. с. 47).

Читатель, конечно, согласится, что эти соображениявполне справедливы относительно быстрых и решитель-ных волевых актов. В них только в самом начале дей-ствия мы прибегаем к особому решению воли. Человек

говорит сам себе: «Надо переодеться» — и тотчас не-произвольно снимает сюртук, пальцы его привычнымобразом начинают расстегивать пуговицы жилетаи т. д.; или, например, мы говорим себе: «Надо спустить-ся вниз» — и сразу же встаем, идем, беремся за ручкудвери и т. д., руководствуясь исключительно идеей це-ли, связанной с рядом последовательно возникающихощущений, ведущих прямо к ней.

По-видимому, нужно предположить, что мы, стре-мясь к известной цели, вносим неточность и неопреде-ленность в наши движения, когда сосредоточиваем вни-мание на связанных с ними ощущениях. Мы тем лучшеможем, например, ходить по бревну, чем меньше обра-щаем внимание на положение наших ног. Мы более мет-ко кидаем, ловим, стреляем и рубим, когда в нашемсознании преобладают зрительные (опосредованные),а не осязательные и моторные (непосредственные) ощу-щения. Направьте на цель наши глаза, и рука сама до-ставит к цели кидаемый вами предмет, сосредоточьтевнимание на движениях руки — и вы не попадете вцель. Саутгард нашел, что он мог более точно опре-делять на ощупь кончиком карандаша положение не-большого предмета посредством зрительных, чем по-средством осязательных мотивов к движению. В пер-вом случае он взглядывал на небольшой предмет и, пе-ред тем как дотронуться до него карандашом, закрывалглаза. Во втором он клал предмет на стол с закрытымиглазами и затем, отведя от него руку, старался сноваприкоснуться к нему. Средние ошибки (если считатьтолько опыты с наиболее благоприятными результата-ми) равнялись 17,13 мм во втором случае и только12,37 мм в первом (при зрении). Выводы эти полученыпутем самонаблюдения. При помощи какого физиологи-ческого механизма совершаются описанные действия,неизвестно.

В XIX главе мы видели, как велико разнообразие вспособах воспроизведения у различных индивидов. Улиц, принадлежащих к «тактильному» (согласно выра-жению французских психологов) типу воспроизведения,кинестетические идеи, вероятно, играют более выдаю-щуюся роль по сравнению с указанной мной. Мы во-обще не должны ожидать слишком большого однооб-разия в этом отношении у различных индивидов и спо-рить о том, который из них типичный   представительданного психического явления.

Надеюсь, я выяснил теперь, в чем заключается тамоторная идея, которая должна предшествовать движе-нию и обусловливать его произвольный характер. Онане есть мысль об иннервации,   необходимой для того,чтобы произвести данное движение. Она есть мыслен-ное предварение чувственных впечатлений (непосред-ственных или опосредованных — иногда длинным рядомдействий), которые явятся результатом данного движе-ния. Это мысленное предварение определяет по край-ней мере, каковы они будут. До сих пор я рассуждал,как будто оно определяло также, что данное движениебудет сделано. Без сомнения, многие читатели не согла-сятся с этим, ибо часто в волевых актах, по-видимо-му. необходимо еще к мысленному предварению движе-ния присоединить особое решение воли, согласие ее нато, чтобы движение было сделано. Это решение воли ядо сих пор оставлял в стороне; анализ его составит вто-рой важный пункт нашего исследования.

Идеомоторное действие. Нам предстоит ответить навопрос, может ли до наступления движения идея о чув-ственных его результатах сама по себе служить доста-точным к нему поводом, или движению должен ещепредшествовать некоторый добавочный психический эле-мент в виде решения, согласия, приказания воли илидругого аналогичного состояния сознания? Я даю наэто следующий ответ. Иногда такой идеи бывает до-статочно, иногда же необходимо вмешательство доба-вочного психического элемента в виде особого решенияили повеления воли, предваряющего движение. В боль-шинстве случаев в простейших актах это решение волиотсутствует. Случаи более сложного характера будутобстоятельно рассмотрены нами позже.

Теперь же обратимся к типичному образчику воле-вого действия, так называемому идеомоторному дей-ствию, в котором мысль о движении вызывает последнеенепосредственно, без особого решения воли. Всякий раз,как мы при мысли о движении немедленно, не колеб-лясь производим его, мы совершаем идеомоторное дей-ствие. В этом случае между мыслью о движении и ееосуществлением мы не сознаем ничего промежуточного.Разумеется, в этот промежуток времени происходят раз-личные физиологические процессы в нервах и мышцах,но мы абсолютно не осознаем их. Только что мы успелиподумать о действии, как оно уже совершено нами,—вот всё, что дает нам здесь самонаблюдение. Карпентер,

впервые употребивший (насколько мне известно) выра-жение «идеомоторное действие», относил его, если я неошибаюсь, к числу редких психических явлений. На са-мом же деле это просто нормальный психический про-цесс, не замаскированный никакими посторонними явле-ниями. Во время разговора я замечаю булавку на полуили пыль у себя на рукаве. Не прерывая разговора, яподнимаю булавку или стираю пыль. Во мне не возни-кает никаких решений по поводу этих действий, они со-вершаются просто под впечатлением известного вос-приятия и проносящейся в сознании моторной идеи.

Подобным же образом я поступаю, когда, сидя застолом, время от времени протягиваю руку к стоящейпередо мной тарелке, беру орех или кисточку виногра-да и ем. С обедом я уже покончил и в пылу послеобе-денной беседы не сознаю того, что делаю, но вид ореховили ягод и мимолетная мысль о возможности взять их,по-видимому, роковым образом вызывают во мне извест-ные действия. В этом случае, конечно, действиям непредшествует никакого особого решения воли, так жекак и во всех привычных действиях, которыми полонкаждый час нашей жизни и которые вызываются в наспритекающими извне впечатлениями с такой быстротой,что нередко нам трудно бывает решить — отнести ли тоили другое подобное действие к числу рефлекторныхили произвольных актов. По словам Лотце, мы видим,«когда пишем или играем на рояле, что множествовесьма сложных движений быстро сменяют одно дру-гое; каждый из мотивов, вызывающих в нас эти движе-ния, осознается нами не долее секунды; этот промежу-ток времени слишком мал для того, чтобы вызвать внас какие-либо волевые акты, кроме общего стремленияпроизводить последовательно одно за другим движения,соответствующие тем психическим поводам для них,которые так быстро сменяют друг друга в нашем со-знании. Таким путем мы производим все наши ежеднев-ные действия. Когда мы стоим, ходим, разговариваем,нам не требуется никакого особого решения воли длякаждого отдельного действия: мы совершаем их, руко-водствуясь одним только течением наших мыслей»(«Medizinische Psychologies»).

Во всех этих случаях мы, по-видимому, действуембезостановочно, не колеблясь при отсутствии в нашемсознании противодействующего представления. В нашемсознании или нет ничего, кроме конечного повода к движению, пли есть что-нибудь, не препятствующее нашимдействиям. Мы знаем, что такое встать с постели вморозное утро в нетопленой комнате: сама натура нашавозмущается против такого мучительного   испытания.Многие, вероятно, лежат каждое утро целый час в по-стели, прежде чем заставить себя подняться. Мы дума-ем лежа, как мы поздно встаем, как от этого пострада-ют обязанности, которые мы должны выполнить в те-чение дня; мы говорим себе: «Это черт знает что такое!Должен же я наконец встать!» — и т. д. Но теплаяпостель слишком привлекает нас, и мы снова оттягива-ем наступление неприятного мгновения.

Как же мы все-таки встаем при таких условиях? Ес-ли мне позволено судить о других по личному опыту,то я скажу, что по большей части мы поднимаемся вподобных случаях без всякой внутренней борьбы, неприбегая ни к каким решениям воли. Мы вдруг обна-руживаем, что уже поднялись с постели; забыв о теплеи холоде, мы в полудремоге вызываем в своем вообра-жении различные представления, имеющие какое-нибудьотношение к наступающему дню; вдруг среди нихмелькнула мысль: «Баста, довольно лежать!» Никакогопротиводействующего соображения при этом не воз-никло — и тотчас же мы совершаем соответствующие на-шей мысли движения. Живо сознавая противополож-ность ощущений тепла и холода, мы тем самым вызы-вали в себе нерешительность, которая парализовала на-ши действия, и стремление подняться с постели оста-валось в нас простым желанием, не переходя в хотение.Как только задерживающая действие идея была устра-нена, первоначальная идея (о необходимости вставать)тотчас же вызвала соответствующие движения.

Этот случай, мне кажется, заключает в себе в ми-ниатюре все основные элементы психологии хотения.Ведь все учение о воле, развиваемое в настоящем со-чинении, в сущности, обосновано мной на обсуждениифактов, почерпнутых из личного самонаблюдения: этифакты убедили меня в истинности моих выводов, и по-тому иллюстрировать вышеприведенные положения ка-кими-либо другими примерами я считаю излишним,Очевидность моих выводов подрывается, по-видимому,только тем обстоятельством, что многие моторные идеине сопровождаются соответствующими действиями. Но,как мы увидим ниже, во всех, без исключения, подоб-ных случаях одновременно с данной моторной идеей в

сознании имеется какая-нибудь другая идея, котораяпарализует активность первой. Но даже и тогда, когдадействие вследствие задержки не совершается вполне,оно все-таки совершается отчасти. Вот что говоритЛотце по этому поводу: «Следя за играющими на бил-лиарде или глядя на фехтующих, мы производимруками слабые аналогичные движения; люди маловос-питанные, рассказывая о чем-нибудь, непрерывножестикулируют; читая с интересом живое описаниекакого-нибудь сражения, мы чувствуем легкую дрожьво всей мышечной системе, как будто мы присут-ствовали при описываемых событиях. Чем живее мыначинаем представлять себе движения, тем замет-нее начинает обнаруживаться влияние моторных идейна нашу мышечную систему; оно ослабевает по меретого, как сложный комплекс посторонних представлений,заполняя область нашего сознания, вытесняет из неготе моторные образы, которые начинали переходить вовнешние акты». «Чтение мыслей», так вошедшее в мо-ду в последнее время, есть в сущности   отгадываниемыслей по мышечным сокращениям: под влиянием мо-торных идей мы производим иногда против нашей волисоответствующие мышечные сокращения».

Итак, мы можем считать вполне достоверным сле-дующее положение. Всякое представление движения вы-зывает в известной степени соответствующее движение,которое всего резче проявляется тогда, когда его незадерживает никакое другое представление, находящее-ся одновременно с первым в области нашего сознания.

Особое решение воли, ее согласие на то, чтобы дви-жение было произведено, является в том случае, когданеобходимо устранить задерживающее влияние этогопоследнего представления. Но читатель   может теперьубедиться, что во всех более простых случаях в этом ре-шении нет никакой надобности. <:...>-

Движение не есть некоторый особый динамическийэлемент, который должен быть прибавлен к возникшемув нашем сознании ощущению или мысли. Каждое вос-принимаемое нами чувственное впечатление связано снекоторым возбуждением нервной деятельности, за ко-торым неминуемо должно последовать известное движе-ние. Наши ощущения и мысли представляют собой, ес-ли так можно выразиться, пункты пересечения нервныхтоков, конечным результатом которых является движе-ние и которые, едва успев возникнуть в одном нерве,

уже перебегают в другой. Ходячее мнение, будто созна-ние не есть по существу своему предварение действия,но будто последнее должно быть результатом   нашей«силы воли», представляет собой естественную характе-ристику того частного случая, когда мы думаем об из-вестном акте неопределенно долгий промежуток време-ни, не приводя его в исполнение. Но этот частный слу-чай не есть общая норма; здесь задержание акта про-тиводействующим течением мыслей.

Когда задержка устранена, мы чувствуем внутрен-нее облегчение — это и есть тот добавочный импульс, торешение воли, благодаря которому и совершается воле-вой акт. В мышлении высшего порядка подобные про-цессы совершаются постоянно. Где нет этого процесса,там обыкновенно мысль и двигательный разряд непре-рывно следуют друг за другом, без всякого промежу-точного психического акта. Движение есть естественныйрезультат чувственного процесса, независимо от его ка-чественного содержания и при рефлексе, и при внешнемпроявлении эмоции, и при волевой деятельности.

Таким образом, идеомоторное действие не исключи-тельное явление, значение которого приходилось   быумалять и для которого надо подыскивать особое объ-яснение Оно подходит под общий тип сознательных дей-ствий, и мы должны принимать его за исходный пунктдля объяснения тех действий, которым предшествуетособое решение воли. Замечу, что задержание движе-ния, так же как и выполнение, не требует особого уси-лия или повеления воли. Но порой и для задержания,и для выполнения действия необходимо особое волевоеусилие. В простейших случаях наличие в сознании из-вестной идеи может вызвать движение, наличие другойидеи — задержать его. Выпрямите палец и в то же вре-мя старайтесь думать, будто вы сгибаете его. Черезминуту вам почудится, будто он чуть-чуть согнулся, хо-тя в нем и не обнаружилось заметным образом ника-кого движения, так как мысль о том, что он на самомделе неподвижен, также входила при этом в состав ва-шего сознания. Выкиньте ее из головы, подумайте толь-ко о движении пальца — мгновенно без всякого усилияоно уже сделано вами.

Таким образом, поведение человека во время бодр-ствования — результат двух противоположных нервныхсил. Одни невообразимо слабые нервные токи, пробегаяпо мозговым клеткам и волокнам, возбуждают двига-

тельные центры; другие столь же слабые токи вмеши-ваются в деятельность первых: то задерживают, то уси-ливают их, изменяя их скорость и направление. В кон-це концов все эти токи рано или поздно должны бытьпропущены через известные двигательные центры, ивесь вопрос в том, через какие именно: в одном случаеони проходят через одни, в другом — через другие дви-гательные центры, в третьем они так долго уравновеши-вают друг друга, что постороннему наблюдателю ка-жется, будто они вовсе не проходят через двигательныецентры. Однако нельзя забывать, что с точки зренияфизиологии жест, сдвигание бровей, вздох — такие жедвижения, как и перемещение тела. Перемена в выра-жении лица короля может производить иногда на под-данного такое же потрясающее действие, как смертель-ный удар; и наружные наши движения, являющиесярезультатом нервных токов, которые сопровождают уди-вительный невесомый поток наших идей, не должны не-пременно быть резки и порывисты, не должны бросать-ся в глаза своим грубым характером.

Обдуманные действия. Теперь мы можем приступитьк выяснению того, что происходит в нас, когда мы дей-ствуем обдуманно или когда перед нашим сознаниемимеется несколько объектов в виде противодействующихили равно благоприятных альтернатив. Один из объек-тов мысли может быть моторной идеей. Сам по себе онвызвал бы движение, но некоторые объекты мысли вданную минуту задерживают его, а другие, наоборот,содействуют его выполнению. В результате получаетсясвоеобразное внутреннее чувство беспокойства, назы-ваемое нерешительностью. К счастью, оно слишком хо-рошо знакомо всякому, описать же его совершенно не-возможно.

Пока оно продолжается и внимание наше колеблет-ся между несколькими объектами мысли, мы, как гово-рится, обдумываем: когда, наконец,   первоначальноестремление к движению одерживает верх или оконча-тельно подавлено противодействующими   элеменгамимысли, то мы решаемся, принимаем то или другое во-левое решение. Объекты мысли, задерживающие окон-чательное действие или благоприятствующие ему, на-зываются основаниями или мотивами данного решения.

Процесс обдумывания бесконечно осложнен. В каж-дое его мгновение наше сознание является чрезвычайнонепростым комплексом взаимодействующих между со-

бой мотивов. Вся совокупность этого сложного объектасознается нами несколько смутно, на первый план вы-ступают то одни, то другие его части в зависимости отперемен в направлении нашего внимания и от «ассо-циационного потока» наших идей. Но как бы резко нивыступали перед нами господствующие мотивы и какбы ни было близко наступление моторного разряда подих влиянием, смутно сознаваемые объекты мысли, на-ходящиеся на заднем плане и образующие то, что мыназвали выше психическими обертонами (см. главу XI),задерживают действие все время, пока  длится нашанерешительность. Она может тянуться недели, даже ме-сяцы, по временам овладевая нашим умом.

Мотивы к действию, еще вчера казавшиеся   стольяркими, убедительными, сегодня уже представляютсябледными, лишенными живости. Но ни сегодня, ни зав-тра действие не совершается нами. Что-то подсказыва-ет нам, что все это не играет решающей роли; что мо-тивы, казавшиеся слабыми, усилятся, а мнимосильныепотеряют всякое значение; что у нас еще не достигнутоокончательное равновесие между мотивами, что мы внастоящее время должны их взвешивать, не отдаваяпредпочтения какому-либо из них, и по возможноститерпеливо ждать, пока не созреет в уме окончательноерешение. Это колебание между двумя возможными вбудущем альтернативами напоминает колебание мате-риального тела в пределах его упругости: в теле естьвнутреннее напряжение, но нет наружного разрыва. По-добное состояние может продолжаться неопределенноевремя и в физическом теле, и в нашем сознании. Еслидействие упругости прекратилось, если плотина прор-вана и нервные токи быстро пронизывают мозговуюкору, колебания прекращаются и наступает решение.

Решимость может проявляться различным образом.Я попытаюсь дать сжатую характеристику наиболее ти-пичных видов решимости, но буду описывать душевныеявления, почерпнутые только из личного самонаблюде-ния. Вопрос о том, какая причинность, духовная   илиматериальная, управляет этими явлениями, будет рас-смотрен ниже.

Пять главных типов решимости. Первый может бытьназван типом разумной решимости. Мы проявляем ее,когда противодействующие мотивы начинают понемногустушевываться, оставляя место одной альтернативе, ко-торую мы принимаем без всякого усилия и принуждения. До наступления рациональной оценки мы спокойноосознаем, что необходимость действовать в известномнаправлении еще не стала очевидной, и это удерживаетнас от действия. Но в один прекрасный день мы вдругначинаем осознавать, что мотивы для действия основа-тельны, что никаких дальнейших разъяснений здесь не-чего ожидать и что именно теперь пора действовать. Вэтих случаях переход от сомнения к уверенности пере-живается совершенно пассивно. Нам кажется, что ра-зумные основания для действия вытекают сами собойиз сути дела, совершенно независимо от нашей   воли.Впрочем, мы при этом не испытываем никакого чув-ства принуждения, сознавая себя свободными. Разумноеоснование, находимое нами для действия, большей ча-стью заключается в том, что мы подыскиваем для на-стоящего случая подходящий класс случаев, при кото-рых мы уже привыкли действовать не колеблясь,   поизвестному шаблону.

Можно сказать, что обсуждение мотивов по боль'шей части заключается в переборе всех возможных кон-цепций образа действия с целью отыскать такую, подкоторую можно было бы подвести наш образ действийв данном случае. Сомнения относительно образа дей-ствия рассеиваются в ту минуту, когда   нам удаетсяогыскать такую концепцию, которая связана с привыч-ными способами действовать. Люди с богатым опытом,которые ежедневно принимают множество решений, по-стоянно имеют в голове множество рубрик, из которыхкаждая связана с известными волевыми актами, и каж-дый новый повод к определенному решению они стара-ются подвести под хорошо знакомую схему. Если дан-ный случай не подходит ни под один из прежних, еслик нему неприложимы старые, рутинные приемы, то мытеряемся и недоумеваем, не зная, как взягься за дело.Как только нам удалось квалифицировать данный слу-чай, решимость снова возвращается к нам.

Таким образом, в деятельности, как и в мышлении,важно подыскать соответствующий данному   случаюконцепт. Конкретные дилеммы, с которыми нам прихо-дится сталкиваться, не имеют на себе готовых ярлыковс соответствующими названиями, и мы можем называтьих весьма различно. Умный человек—тот, кто  умеетподыскать для каждого отдельного случая наиболеесоответствующее название. Мы называем рассудитель-ным такого человека, который, раз наметив себе достойные цели в жизни, не предпринимает ни одного дей-ствия без того, чтобы предварительно не определить,благоприятствует оно достижению этих целей или нет.

В следующих двух типах решимости конечное ре-шение воли возникает до появления уверенности в том,что оно разумно. Нередко ни для одного из возможныхспособов действия нам не удается подыскать разумногооснования, дающего ему преимущество перед другими.Все способы кажутся хорошими, и мы лишены возмож-ности выбрать наиболее благоприятный. Колебание инерешительность утомляют нас, и может наступить мо-мент, когда мы подумаем, что лучше уж принять не-удачное решение, чем не принимать никакого. При та-ких условиях нередко какое-нибудь случайное обстоя-тельство нарушает равновесие, сообщив одной из пер-спектив преимущество перед другими, и мы начинаемсклоняться в ее сторону, хотя, подвернись нам на глазав эту минуту иное случайное обстоятельство, и конечныйрезультат был бы иным. Второй тип решимости пред-ставляют те случаи, в которых мы как бы преднамерен-но подчиняемся произволу судьбы, поддаваясь влияниювнешних случайных обстоятельств и думая: конечныйрезультат будег довольно благоприягный.

В третьем типе решение также является результатомслучайности, но случайности, действующей не извне, ав нас самих. Нередко при отсутсгвии   побудительныхпричин действовать в том или другом направлении мы,желая избежать неприятного чувства смущения и не-решительности, начинаем действовать автоматически,как будто в наших нервах разряды совершались само-произвольно, побуждая нас выбрать одну из представ-ляющихся нам концепций. После томительного бездей-ствия стремление к движению привлекает нас; мы го-ворим мысленно: «Вперед! А там будь что будет!»—иживо принимаемся действовать. Это беспечное, веселоепроявление энергии, до того непредумышленное, что мыв таких случаях выступаем скорее пассивными зрителя-ми, забавляющимися созерцанием случайно действую-щих на нас внешних сил, чем лицами, действующимипо собственному произволу. Такое мятежное, порывис-тое проявление энергии редко наблюдается у лиц вя-лых и хладнокровных. Наоборот, у лиц с сильным,эмоциональным темпераментом и в то же время с не-решительным характером оно  быть может  весьмачасто. У мировых гениев (вроде Наполеона, Лютера и

т. п.), в которых упорная страсть сочетается с кипучимстремлением к деятельности, в тех случаях, когда коле-бания и предварительные соображения задерживаютсвободное проявление страсти, окончательная решимостьдействовать, вероятно, прорывается именно таким сти-хийным образом; так струя воды неожиданно прорыва-ет плотину. Что у подобных личностей часто наблюда-ется именно такой способ действия, служит уже доста-точным указанием на их фаталистический образ мыслей.А он сообщает особенную силу начинающемуся в мо-торных центрах нервному разряду.

Есть еще четвертый тип решимости, который так женеожиданно кладет конец всяким колебаниям, как итретий. К нему относятся случаи, когда под влияниемвнешних обстоятельств или какой-то необъяснимой вну-тренней перемены в образе мыслей мы внезапно из лег-комысленного и беззаботного состояния духа переходимв серьезное, сосредоточенное, и значение всей шкалыценностей наших мотивов и стремлений меняется, когдамы изменяем наше положение по отношению к плоско-сти горизонта.

Объекты страха и печали действуют особенно отрез-вляюще. Проникая в область нашего сознания, они па-рализуют влияние легкомысленной фантазии и сообща-ют особенную силу серьезным мотивам. В результатемы покидаем разные пошлые планы на будущее, которы'ми тешили до сих пор свое воображение, и немедленнопроникаемся более серьезными и важными стремления-ми, до той поры не привлекавшими нас к себе. К этомутипу решимости следует отнести все случаи так назы-ваемого нравственного перерождения, пробуждения со"вести и т. п., благодаря которым происходит духовноеобновление многих из нас. В личности вдруг изменяетсяуровень и сразу появляется решимость действовать визвестном направлении.

В пятом, и последнем, типе решимости для нас мо-жет казаться наиболее рациональным известный образдействия, но мы можем и не иметь в пользу его разум-ных оснований. В обоих случаях, намереваясь действо-вать определенным образом, мы чувствуем, что оконча-тельное совершение действия обусловлено произвольнымактом нашей воли; в первом случае мы импульсом на-шей воли сообщаем силу разумному мотиву, которыйсам по себе был бы не в состоянии произвести нервныйразряд; в последнем случае мы усилием воли, заменяю*

щим здесь санкцию разума, придаем какому-то мотивупреобладающее значение. Ощущаемое здесь глухое на-пряжение воли составляет характерную черту пятоготипа решимости, отличающую его от остальных четырех.

Мы не будем здесь оценивать значения этого напря-жения воли с метафизической точки зрения и не будемобсуждать вопроса, следует ли обособлять указанныенапряжения воли от мотивов, которыми мы руковод-ствуемся в действиях. С субъективной и феноменологи-ческой точек зрения здесь налицо чувство усилия, кото-рого не было в предшествующих типах решимости. Уси-лие всегда неприятный акт, связанный с каким-то со-знанием нравственного одиночества; так бывает и тог-да, когда во имя чистого священного долга мы суровоотрекаемся от всяких земных благ, и тогда, когда мытвердо решаемся считать одну из альтернатив невоз-можной для нас, а другую — подлежащей осуществле-нию, хотя каждая из них равно привлекательна и ни-какое внешнее обстоятельство не побуждает нас отдатькоторой-нибудь из них предпочтение. При более внима-тельном анализе пятого типа решимости оказывается,что он отличается от предыдущих типов: там в моментвыбора одной альтернативы мы упускаем или   почтиупускаем из виду другую, здесь же мы все время не те-ряем из виду ни одной альтернативы; отвергая одну изних, мы делаем для себя ясным, что именно в эту ми-нуту мы теряем. Мы, так сказать, преднамеренно вон-заем иглу в свое тело, и чувство внутреннего усилия,сопровождающее этот акт, представляет в последнемтипе решимости такой своеобразный элемент, которыйрезко отличает его от всех остальных типов и делаетего психическим явлением sui generis. В огромном боль-шинстве случаев наша решимость не сопровождаетсячувством усилия. Я думаю, мы склонны  считать эточувство более частым психическим явлением, чем оноесть на самом деле, вследствие того что во время обду-мывания мы нередко сознаем, как велико должно бытьусилие, если бы мы захотели реализовать известное ре-шение. Позднее, когда действие совершено без всякогоусилия, мы вспоминаем о нашем соображении и оши-бочно заключаем, что усилие действительно было сде-лано нами.

Существование такого психического явления,   какчувство усилия, ни в коем случае нельзя отвергать илиподвергать сомнению. Но в оценке его значения господствуют большие разногласия. С уяснением его значениясвязано решение таких важных вопросов, как само су-ществование духовной причинности, проблема свободыволи и всеобщего детерминизма. Ввиду этого нам необ-ходимо обследовать особенно тщательно те условия, прикоторых мы испытываем чувство волевого усилия.

Чувство усилия. Когда я утверждал,   что сознание(или связанные с ним нервные процессы) по природеимпульсивно, мне следовало бы добавить: при достаточ-ной степени интенсивности. Состояния сознания разли-чаются по способности вызывать движение. Интенсив-ность некоторых ощущений на практике бывает бес-сильна вызвать заметные движения, интенсивность дру-гих влечет за собой видимые движения. Говоря: «напрактике», я хочу сказать: «при обыкновенных услови-ях». Такими условиями могут быть привычные оста-новки в деятельности, например приятное чувство doicefar niente (сладкое чувство ничегонеделания), вызываю-щее в каждом из нас известную степень лени, которуюможно преодолеть только при помощи энергичного уси-лия воли; таково чувство прирожденной   инертности,чувство внутреннего сопротивления, оказываемого нерв-ными центрами, сопротивления, которое делает разрядневозможным, пока действующая сила не достигла оп-ределенной степени напряжения и не перешла  за ееграницу.

Условия эти бывают различны у разных лиц и у то-го же лица в разное время. Инертность нервных центровможет то увеличиваться, то уменьшаться, и, соответ-ственно, привычные задержки действия то возрастать,то ослабевать. Наряду с этим должна изменяться ин-тенсивность каких-то процессов мысли и стимулов, иизвестные ассоциационные пути становиться то более,то менее проходимыми. Отсюда понятно, почему   такизменчива способность вызывать импульс к действиюу одних мотивов по сравнению с другими. Когда моти-вы, действующие слабее при нормальных условиях, ста-новятся сильнее действующими, а мотивы, сильнее дей-ствующие при нормальных условиях, начинают действо-вать слабее, то действия, совершаемые обыкновенно безусилия, или воздержание от действия, обыкновенно несопряженное с трудом, становятся невозможными илисовершаются только при затрате усилия (если вообщесовершаются в подобной ситуации). Это выяснится приболее подробном анализе чувства усилия,

Здоровая воля. Есть нормальная степень импульсив-ной силы в различных психических мотивах,   котораяхарактеризует здоровое состояние человеческой воли, аотклонения от этой степени возможны в исключитель-ных случаях у ненормальных индивидов. Душевные со-стояния, связанные с наибольшей степенью импульсив-ной силы, суть, во-первых, объекты страстей, влеченийи эмоций,— короче говоря, объекты инстинктивной ре-акции; во-вторых, приятные или неприятные чувства иидеи; в-третьих, идеи, которым мы почему-либо призык-ли повиноваться, так что в нас укоренилась привычкаруководствоваться ими в действиях, наконец, в-четвер-тых, это впечатления, непосредственно воспринимаемыеот данного объекта или близкие по пространству ивремени.

Все отдаленные соображения, крайне отвлеченныеконцепты, непривычные доводы и мотивы, не соответ-ствующие состоянию развития наших инстинктов в дан-ную минуту, лишены импульсивной силы или обладаютею в крайне слабой степени. В тех случаях, когда ониодерживают верх, непременно сопровождаются усили-ем, и, таким образом, в нормальном состоянии воли, вотличие от патологического, применение усилия ограни-чивается сферой неинстинктивных мотивов всякий раз,когда последние нужно сделать руководящими нашимповедением.

Здоровье воли обусловлено известной степенью ос-ложнения в тех психических процессах, которые предше-ствуют волевому решению или действию. Каждый сти-мул, каждая идея, порождая импульс, должны нарядус этим вызвать другие идеи и связанные с ними харак-терные импульсы, и затем уже, только не слишком преж-девременно, должно наступить самое действие, являяськонечным результатом целого ряда взаимодействующихсил. Даже когда решение наступило быстро, при нор-мальном порядке вещей необходим   предварительны!"!обзор поля действия и окончательный выбор пути донаступления реакции. Когда воля здорова, окончатель-ная оценка мотивов бывает верной (т. е. мотивы нахо-дятся в нормальном, привычном отношении друг к дру-гу) и действие совершается в надлежащем направлении.

Таким образом, болезни воли возникают различнымпутем. В тех случаях, когда действие наступает слиш-ком быстро вслед за вызывающим его мотивом, не да-вая времени развиться задерживающим ассоциациям,

мы имеем стремительную волю. В тех случаях, когдаассоциации появляются, но нормальное отношение ме-жду импульсивными и задерживающими факторами на-рушено, мы имеем извращение воли. Оно может быть,в свою очередь, обусловлено избыгком или недостаткоминтенсивности в том или другом психическом процессе,избытком или недостатком инертности различных нерв-ных центров, наконец, избытком или недостатком задер-живающей силы Сравнивая между собой внешние про-явления извращения воли, мы можем разделить его надва вида, в одном из них нормальные акты воли невоз-можны, в другом неудержимо совершаются ненормаль-ные акты. Короче говоря, мы можем   назвать первыйвид извращения воли пониженной активностью воли,второй — повышенной активностью воли.

Впрочем, зная, что конечный результат зависит оготношения, существующего в данную минуту   междузадерживающими и вызывающими его силами, мы пой-мем, что невозможно по одним внешним проявлениямопределить элементарную причину извращения воли уданного лица: обусловлено ли извращение воли недо-статочностью или чрезмерностью какого-нибудь из фак-торов, в совокупности порождающих данное действие.Повышенная активность воли может быть результагомкак потери способности действовать импульсивным пу-тем в известном направлении, так и приобретения спо-собности действовагь импульсивным путем в новых на-правлениях. Равным образом можно утратить способ-ность к определенным импульсам вследствие ослабле-ния первоначальных стремлений или вследс1вие обра-зования новых стремлений и новых путей нервногоразряда. По словам Клоустона, или ездок может бытьтак слаб, что не будет в состоянии править   хорошообъезженной лошадью, или лошадь так тугоузда, чтоникакой ездок с ней не справится

Повышенная активность воли. Во-первых, это проис-ходит o^ недосгаточного задержания движений. Повы-шенная активность воли наблюдается у лиц вполне нор-мальных, у которых импульсы к движению вызываютнервный разряд так быстро, что задерживающие дви-жение токи не успевают возникнуть. Сюда относятся лю-ди с крайне подвижным и горячим темпераментом, по-стоянно оживленные и разговорчивые люди, которымиизобилуют славянская и кельтская расы и с которымистоль резко контрастируют хладнокровные, тяжелые на

подъем англичане. Первые кажутся нам похожими навечно прыгающих обезьян, а мы им представляемся не-поворотливыми земноводными. Если взять двух инди-видов, одного — с повышенной, другого — с пониженнойактивностью воли, то нельзя решить, который из нихрасполагает большим количеством жизненной энергии.Подвижной итальянец, одаренный живой восприимчи-востью и впечатлительным умом, способен произвестисвоими талантами необычайный эффект, «показать то-вар лицом», между тем как сдержанный янки, не усту-пая, может быть, итальянцу в талантах, будет скрыватьих в глубине души, и вы едва сумеете их обнаружить.Итальянец будет душой общества; он поет, произноситречи, руководит общественными увеселениями, готовподшутить над кем-нибудь, приволокнуться,   принятьучастие в дуэли, а в случае несчастья, разрушения на-дежд и планов так ведет себя, что постороннему наблю-дателю кажется, будто энергии у этого человека неизме-римо больше, чем у какого-нибудь благоразумного исдержанного юноши. Но последний может oблa^aть та-кими же способностями и быть готовым каждую мину-ту проявить их, если бы задерживающие центры не пре-пятствовали этому. Отсутствие предварительные сооб-ражений, колебаний, проявление в каждую минуту уди-вительно упрощенного душевного склада сообщают лю-дям с повышенной активностью воли необыкновеннуюэнергию и непринужденность в действии; их страсти,мотивы п стремления не должны достигать особеннобольшой интенсивности, чтобы вызвать моторный раз-ряд. С постепенным ходом умственного развития чело-вечества сложность душевного склада возрастает, и на-ряду с ней возрастает и число мотивов, задерживающихтот или другой импульс.

Как много мы —англичане—теряем в непринужден-ности нашей речи только потому, что привыкли всегдаговорить правду! Преобладание задержки действий име-ет свою хорошую и дурную стороны. Если человек вы-полняет действия в общем и хорошо, и быстро; если онпри этом мужественно учитывает все следствия своихпоступков и обладает достаточным умом, чтобы с успе-хом достигнуть цели, то ему остается только благода-рить судьбу за подвижный характер, побуждающий егодействовать, недолго думая. В истории можно встретитьнемало полководцев и революционеров, принадлежащиек этому подвижному и немногосложному импульсивному типу людей. Трудные и сложные проблемы преиму-щественно бывают по плечу лишь лицам рефлексивно-го, сдержанного типа. Лица же импульсивного типа спо-собны иногда осуществлять более широкие замыслы иизбегать многих ошибок, совершаемых обыкновеннолицами рефлексивного типа. Но в тех случаях, когдапервые действуют безошибочно или когда умеют посто-янно поправлять свои ошибки, они являются одними изсамых ценных и необходимых деятелей на пользу чело-вечества.

У детей при истощении и в некоторых других пато-логических случаях деятельность задерживающих цент-ров может оказаться слишком слабой, чтобы преду-преждать наступление импульсивного разряда. При та-ких условиях лицо с пониженной активностью воли мо-жет на время проявлять принадлежащую противополож-ному типу волевую активность. У других лиц   (сюдапринадлежат страдающие истерией, эпилептики, пре-ступники, относящиеся к классу душевнобольных, кото-рых французские психологи называют degeneres) на-блюдается в нервном механизме недостаток, когда мо-торные идеи в них вызывают активность воли прежде,чем задерживающие центры успеют проявить свою дея-1ельность. У лиц с нормальной от рождения волей дур-ные привычки могут создать для этого благоприятныеусловия, особенно в области импульсов известного ха-рактера.

Переспросите половину знакомых вам пьяниц,   чтопобуждает их так часто отдаваться соблазну, и боль-шинство из них скажут, что они сами этого не знают.Для них запой—род припадка. Нервные центры пьяни-цы приобрели способность расслабляться известным об-разом всякий раз, как ему попадается на глаза бутылкаводки. Не вкус водки привлекает его, она может дажеказаться ему отвратительной; неприятная перспективапохмелья на другой день представляется ему в моментвыпивки очень живо. Но, видя водку, пьяница чувству-ет, что он против воли принимается пить ее;   большеsroro никто из пьяниц ничего не может сказать. Подоб-ным же образом человек может предаваться половымизлишествам, причем стимулом, по-видимому, нередкобывает не сила чувственных   побуждений, а, скорее,мысль о возможности удовлетворить их. Такие характе-ры слишком мизерны, чтобы их можно было назватьдурными в сколько-нибудь серьезном смысле слова.

У лиц с подобным складом характера нервные пути,проводящие естественные (или противоестественные)импульсы, так расслаблены, что самая небольшая сте-пень нервного возбуждения вызывает уже окончатель-ную реакцию. Явление это называется в патологииослабленная раздражимость. Период скрытого внутрен-него возбуждения при раздражении нервных центровв данном случае так короток, что интенсивность напря-жения в них не успевает возрасти до надлежащей сте-пени, вследствие чего, несмотря на значительное наруж-ное проявление активности, чувственное возбуждениеможет быть очень мало. Подобное нарушение внутрен-него равновесия между нервными центрами особенночасто развивается у лиц с истерическим темпераментом.Они могут проявлять искреннее и глубокое отвращениек поведению известного рода, но тут же под влияниемсоблазна всецело отдаются овладевшей ими страсти.

Во-вторых, повышенная активность воли проявляет-ся от чрезмерной силы импульса. Но в то же время бес-порядочные импульсивные действия можно наблюдатьи тогда, когда нервные ткани сохранили нормальнуюстепень внутреннего напряжения, а задерживающиецентры действуют правильно или даже с чрезмернойсилой. В таких случаях сила импульсивной идеи ненор-мально велика, и то, что при других обстоятельствахпромелькнуло бы в качестве простой возможности дей-ствия, вызывает страстное, неудержимое стремлениек действию. <...>

Нормальные люди не могут составить себе понятияо той неудержимой силе, с какой дипсоман или опио-ман стремится удовлетворить свою страсть. «Поставьтев одном углу комнаты меня, в другом — бутылку рому,а в промежутке между ними стреляйте непрерывно изпушек — и все-таки я перебегу через комнату, чтобыдостать бутылку»; «Если бы с одной стороны стоялабутылка водки, а с другой — были открыты врата адаи если бы я знал, что, выпив один стакан, я немедленнопопаду в ад, то и тогда я не отказался бы выпить» —вот что говорят многие дипсоманы. Муссей (в Цинцин-нати) описывает следующий случай: «Несколько леттому назад в один из домов призрения в Цинциннатибыл помещен горький пьяница. В течение несколькихдней он всячески пытался раздобыть рому, но безус-пешно. Наконец, он придумал удачный способ. При бо-гадельне был дровяной двор; придя на этот двор, пьяница взял в одну руку топор, а другую положил на де-ревянную колоду и единым взмахом топора отрубилсебе кисть руки. Приподняв кверху обрубок руки, изкоторого лилась потоком кровь, он вбежал в дом с кри-ком: «Рому! Скорее рому! Я отрубил себе руку!» Под-нялась суматоха, тотчас принесли чашку рому; пьяницапогрузил в нее окровавленный обрубок руки, а затембыстро поднял чашку ко рту, выпил залпом ее содер-жимое и радостно закричал: «Ну, теперь я доволен!»Муссей рассказывает о другом пьянице, который, нахо-дясь на лечении от запоя, в течение месяца тихонькопопивал алкоголь из шести банок с заспиртованнымипрепаратами. Когда доктор спросил его, что побудилоего к такому омерзительному поступку, он отвечал: «Сэр.я так же не властен обуздать мою болезненную страстьк вину, как не властен остановить биение сердца».<..->

Пониженная активность воли. Описанные случаи, акоторых импульс к действию слишком силен или задер-жание действия недостаточно велико,   представляютрезкий контраст с теми случаями, когда импульс к дей-ствию слишком слаб или задержание его слишком вели-ко. В главе «Внимание» описано душевное состояние,при котором мы на несколько минут теряем способностьсосредоточиваться на чем-нибудь и наше внимание рас-сеивается. Мы сидим, бесцельно уставив глаза в про-странство, и ничего не делаем. Ничто не задевает насза живое, внешние впечатления не привлекают нашеговнимания. Они воспринимаются нами, но не настолькоживо, чтобы вызывать в нас какой-либо интерес. Этоиндифферентное отношение к некоторой части объектов,входящих в данную минуту в область нашего созна-ния,— нормальное явление. Сильное утомление или ис-тощение может вызвать у нас такое же отношение поч-ти ко всему содержанию нашего сознания; апатия, сход-ная с этим состоянием духа, называется психиатрамиабулия и считается душевной болезнью. Для нормаль-ного состояния воли, как я заметил выше, необходимо,чтобы мы отчетливо сознавали область каждого нашегодействия и, руководствуясь ею, выполняли последнее.Но при душевной болезни область действия может со<вершенно оставаться без внимания. В таких случаях,несмотря на неповрежденность умственных способно-стей, действие или вовсе не выполняется, или выполня-ется ненадлежащим образом. «Video meliora proboque,

deteriora sequor» (доброе вижу и сочувствую ему, новлекусь к иному)—вот классическая характеристикатакого душевного состояния.

В нашей нравственной жизни трагическое обуслов-лено главным образом тем, что нормальная связь меж-ду осознанием истинного плана действия и его осуще-ствлением порвалась, и тем, что известные идеи никакне могут возбудить в нас живого стремления к их реа-лизации. Люди не так различаются между собой   поскладу чувств и мыслей, как по образу действия.   Ихидеалы, мотивы их действий далеко не так расходятсямежду собой, как это можно было бы подумать при раз-личии их судеб. Никто не чувствует так живо разницымежду благородными и низкими путями в жизни, какразные горькие неудачники, мечтатели, составители не-осуществимых проектов, спившиеся с круга талантыи т. д., жизнь которых — одно сплошное противоречие ме-жду знанием и действием и которые при всех познани-ях бессильны исправить свой жалкий характер. Иныеиз них обладают чрезвычайно большими познаниями,в тонкости нравственного чувства они далеко превосхо-дят добропорядочность довольного судьбой буржуа, ко-торый так возмущается их недостойным поведением.И тем не менее это существа вечно недовольные, вечножалующиеся на горькую участь. Они постоянно выска-зывают догадки, соображения, протестуют против чего-нибудь, вечно колеблются, никогда не принимают окон-чательных решений, обо всем рассуждают в минорномтоне, ограничиваясь выражением своих желаний и тре-бований; стряхнуть с себя апатию и бодро приняться заработу такие люди совершенно неспособны. Можно пред-положить, что в таких характерах, как Руссо и Ре-стиф, низменные импульсы к деятельности преобладали.Эти импульсы для подобных людей как будто исклю-чают всякую возможность более благородного складажизни. Наряду с низменными импульсами у них визобилии благородные мотивы к деятельности, но этимотивы совершенно бессильны повлиять на их поведе-ние, как не влияют на быстро мчащийся поезд крикистоящего у дороги пешехода, который просит подсадитьего. До конца жизни такие мотивы являются бал-ластом; и то чувство душевной пустоты, котороеначинаешь испытывать, видя, как люди с благород-нейшими чертами характера совершают наихудшиепоступки, это чувство—одно из самых тягостных, какое может испытывать человек в нашем печальноммире.

Усилие сознается нами как некоторый первичныйфактор. Теперь нам легко увидеть, когда в состав во-левого акта входит чувство усилия. Это бывает, когдамотивы более редкие, более идеального характера дол-жны одержать перевес над мотивами более привычно-го, импульсивного характера, когда нужно подавить по-рывистые стремления или преодолеть значительные пре-пятствия к действию. «Une ame bien пёе» — счастливоедитя, которому судьба покровительствует от самогорождения, щедро одарив его всякими благами,— редкоприбегает в жизни к усилиям воли. Но герои постоянноими пользуются. Нервные люди также часто нуждают-ся в усилиях воли. При всех этих условиях  мы пред-ставляем себе произвольное усилие воли в виде актив-ного напряжения, сообщающего силу тем мотивам, ко-торые в конце концов одерживают верх. Когда на нашетело действуют внешние силы, мы говорим, что в ре-зультате получается движение по линии наибольшегодавления или наименьшего сопротивления.

Любопытно, что, с обыденной точки зрения, усилиепри волевом акте ведет к иному результату. Разумеет-ся, если мы условимся называть линией наименьшегосопротивления ту, по которой  совершается конечноедвижение, то общий физический закон придется распро-странить и на область волевых актов. Но во всех слу-чаях, где напряжение воли велико и где одерживаютверх редкие идеальные мотивы, нам кажется,   будтодействие совершается по линии наибольшего сопротив-ления и будто нам представлялась возможность в мо-мент совершения действия направить его по линии наи-меньшего сопротивления, но мы предпочли более труд-ный путь. Тот, кто удерживается от криков под ножомхирурга или кто выносит общественный позор во имядолга, думает, что в момент совершения действия онвыполняет его по линии наибольшего   сопротивления.Он говорит, что победил, преодолел известные соблазныи побуждения.

Лентяи же, подлецы и трусы не выражаются такимобразом о своем поведении: лентяи не говорят, чго про-тиводействовали своему трудолюбию,   пьяницы — чтоборолись с трезвостью, трусы —• что подавили в себехрабрость. Все вообще мотивы к действию можно раз-делить на два класса, из которых первый образует природные склонности, а второй — идеальные стремления;

человек, отдавшийся чувственным наслаждениям, ни-когда не говорит, что он   победил в себе идеальные.стремления, но строго нравственные люди всегда тол-куют о победе над природными склонностями. Человек,привыкший наслаждаться чувственным образом, иногдаговорит, что в нем мало нравственной энергии, что онутратил веру в идеал, что он глух к голосу совестии т. п. Смысл этих выражений, по-видимому, тот, чтоидеальные мотивы могут быть сами по себе подавленыбез особенных усилий, склонности же можно преодолетьтолько действиями, совершаемыми по линии наиболь-шего давления.

В сравнении со склонностями идеальные мотивы ка-жутся столь слабыми, что, по-видимому, только искус-ственным путем можно сообщить им   преобладающеезначение. Усилие увеличивает интенсивность идеальныхмотивов, заставляя нас думать, будто, в то время каксила склонности остается всегда одной и той же, силаидеальных мотивов может быть различных степеней. Ночем обусловлена эта степень усилия, когда с ее помо-щью идеальные мотивы начинают одерживать верх надгрубыми чувственными побуждениями? Самой величи-ной сопротивления. Если слабо чувственное побуждение,то и усилие для подавления его должно быть слабым.Чем больше препятствие, тем большее усилие необходи-мо для того, чтобы одолеть его. Поэтому наиболее сжа-тым и соответствующим кажущемуся порядку вещейопределением идеального или морального действия мо-жет быть следующее: оно есть действие по линии наи-большего сопротивления. <:...;>

Страдание и наслаждение как источники деятель-ности. Предметы и мысли о предметах служат стимула-ми для наших действий, но наслаждения и страдания,сопровождающие действия, видоизменяют характер по-следних, регулируя их; позднее мысли о наслажденияхи страданиях, в свою очередь, приобретают силу двига-тельных импульсов и мотивов, задерживающих дей-ствия. Для этого не нужно, чтобы с мыслями о наслаж-дении было непременно связано чувство наслаждения:

обыкновенно мы замечаем обратное. «Nessun maggiordolore...» (нет большего мучения...),—говорит Данте.Равным образом с мыслями о страдании может бытьсвязано чувство удовольствия. Воспоминания о минув-шем горе, по словам Гомера, доставляют удовольствие.

Но так как наслаждения весьма усиливают любые вы-зывающие их действия, а страдания затормаживают их,то мысли о страданиях и наслаждениях принадлежатк мыслям, связанным с наибольшей импульсивной изадерживающей силой. Ввиду этого нам   необходиморассмотреть их подробнее, чтобы точно выяснить отно-шение этих мыслей к другим.

Если известное движение приятно, то мы повторяемего до тех пор, пока продолжается связанное с нимприятное ощущение. Как только движение вызвало внас боль, мышечные сокращения мгновенно прекраща-ются. Движение в этом случае задерживается с такойсилой, что человеку почти невозможно преднамеренно,не торопясь, изуродовать или изрезать себя: рука не-вольно отказывается причинять нам боль. Есть немалоприятных ощущений, которые, как голько мы началииспытывать их, с неудержимой силой побуждают  насподдерживать в себе ту деятельность, которая вызыва-ет их. Влияние наслаждений и страданий на наши дви-жения так сильно и глубоко, что некоторые философыпоспешили сделать скороспелое заключение, будто при-ятные и неприятные ощущения суть единственные сти-мулы к деятельности и будто эти ощущения кажутсяиногда отсутствующими во время действия голько по-тому, что представления, с которыми они тогда связа-ны, не играют первенствующей роли в нашем сознаниии вследствие этого остаются не замеченными нами.

Такая точка зрения глубоко ошибочна. Как ни важ-но влияние наслаждений и страданий на нашу деятель-ность, они все-таки далеко не единственные стимулы кдвижению, например в проявлениях инстинктов и эмо-ций они не играют ровно никакой роли. Кто улыбаетсяради удовольствия улыбаться или хмурится ради удо-вольствия хмуриться? Разве мы краснеем, чтобы избе-жать неприятных ощущений, которые нам придется ис-пытать, если мы не покраснеем? Разве мы проявляемнаш гнев, печаль или страх движениями ради какого-нибудь удовольствия? Во всех этих случаях определен-ные движения совершаются роковым образом силойвнутреннего импульса, возникающего в нашей нервнойсистеме под влиянием внешнего стимула. Объекты гне-ва, любви, страха, поводы к слезам или улыбкам как ввиде непосредственных впечатлений, так и в виде вос-произведенных образов обладают этой своеобразной им-пульсивной силой. Почему известное психическое состоя»

ние обладает этим импульсивным качеством, остаетсядля нас недоступным. Различные психические состоя-ния обладают этим качеством в разной степени и про-являют его по-разному. Оно бывает связано и с чув-ствами наслаждения и страдания, и с восприятиями,и с воспроизведенными представлениями, но ни одноиз этих душевных явлений не обладает им по пре«имуществу.

Все состояния сознания (или связанные с ними нерв-ные процессы) по своему существу являются источника-ми известных движений. Объяснить все разнообразиеэтих движений у различных живых существ и при раз-личных внешних стимулах составляет проблему историиразвития. Но каков бы ни был исторический генезиснаблюдаемых у нас импульсов, мы должны описыватьих в том виде, в каком они проявляются у человека внастоящее время. И психологи, которые считают себяобязанными усматривать в наслаждении и страданииединственные сознательные или полусознательные мо-тивы для импульсов к движению и для задержки дви-жений, являются сторонниками узкой и ложной теле-ологии: последняя есть научный предрассудок.   Еслимысль о наслаждении может быть стимулом к движе-нию, то, конечно, таким стимулом могут быть также идругие мысли. Каковы эти мысли, можно определитьтолько при помощи опыта. В главах «Инстинкт» и «Эмо-ция» мы видели, что имя им — легион; ввиду этого нампридется или отвергнуть чуть не половину  известныхнам фактов, или отказаться от мнимо научных упро-щений.

Если в первичных актах человека ощущения наслаж-дений и страданий не играют никакой роли, то в про-изводных действиях в искусственно приобретенных ак-тах, ставших привычными, они имеют так же мало зна-чения. Наши ежедневные действия: одевание, раздева-ние, различные акты при начале работы, во время ее ипо окончании — за редкими исключениями не связаныни с какими чувствами наслаждения или  страдания.Это идеомоторные акты. Как я дышу не ради удоволь-ствия дышать, а просто сознаю, что дышу, так и пишуне ради удовольствия писать, а просто потому, что, разпринявшись писать и чувствуя, что голова хорошо рабо»тает и дело подвигается вперед, я вижу, что продолжаюеще писать. Кто станет утверждать, что, рассеянно иг-рая ручкой ножа за столом, он этим доставляет  себе

удовольствие или избегает неприятных ощущений? Всеподобные действия мы совершаем потому, что не можемв данную минуту удержаться от них; наша нервнаясистема так именно сложилась, что эти действия такимпутем проявляются у нас, и для многих бесцельных илипрямо «нервических» движений мы не можем привестиникаких оснований.

Представьте себе застенчивого и малообщительногочеловека, который неожиданно получает приглашениена семейный вечер. Бывать на таких вечерах для негосущая пытка, но в нашем присутствии он не решаетсяотказаться и обещает приехать, в то же время прокли-ная себя в душе. Подобные вещи случаются постояннос каждым из нас, и только люди с необыкновенным са-мообладанием редко испытывают   такие   состояния.Voluntas invita (подавленная воля), проявляющаяся вподобных случаях, не только показывает, что наши дей-ствия вовсе не должны быть связаны с представлениембудущего наслаждения, но и что здесь может даже небыть никакого представления будущего блага. С поня-тием «благо» связано гораздо больше мотивов к дея-тельности, чем с понятием «наслаждение». Но наши дей-ствия бывают столь же часто не связаны с идеей блага,как и с идеей наслаждения. Все болезненные импуль-сы, все патологические idees fixes могут служить при-мерами этому. Иногда дурные последствия придают за-претному акту всю его заманчивость. Снимите запрет споступка, имеющего дурные последствия, и он утратитпривлекательность. <;...:>

Наши действия определяются объектом, на которыйнаправлено наше внимание. Интерес   объекта — вотглавное условие, от которого зависит его способностьвызывать или задерживать наши действия. В состав по-нятия «интересное» входит не только приятное и непри-ятное, но и болезненно-привлекательное, и неотвязчиво-преследующее, и даже просто привычное,   посколькуразличные стороны последнего составляют попеременнообъект нашего внимания: «то, что интересует нас» и«то, на что направлено наше внимание», в сущности, си-нонимы. Импульсивность идеи, по-видимому, заключает-ся не в известного рода связи ее с путями моторногоразряда (ибо все идеи находятся в том или другом от-ношении к некоторым путям моторного разряда), но,скорее, в некотором явлении, предваряющем действие,именно в стремительности, с которой она способна привлечь наше внимание и сделаться господствующей вобласти нашего сознания. Как только она   сделаласьгосподствующей, как только другие идеи оказались нев состоянии занять ее место, связанные с ней по при-роде, движения немедленно выполняются. Иначе говоря,двигательный импульс необходимо следует за ней.

Как мы видели, и в инстинкте, и в эмоции, и в обык-новенном идеомоторном действии, и при гипнотическомвнушении, и при болезненных импульсах, и приvoluntas invita импульс к движению сообщает простота идея, которая в данную минуту овладела нашим вни-манием. То же наблюдается и в случае, когда стимула-ми к действию являются наслаждение и страдание; вы-зывая свойственные им волевые действия, они в то жевремя вытесняют из области сознания другие объектымысли. То же бывает и при возникновении в нашем со-знании окончательного решения во всех пяти описан-ных нами случаях решимости. Короче говоря, нельзяуказать такого случая, где господствующий в нашем со-знании элемент мысли не являлся бы в то же  времяглавным условием, от которого зависит проявление им-пульсивной силы. Еще очевиднее, что он главное усло-вие и для проявления задерживающей силы. Простоепредставление о мотивах, не благоприятствующих дан-ному импульсу, уже задерживает последний; они нала-гают на известные поступки свое veto, и действия,весь-ма привлекательные при других условиях, становятсяневозможными. Какую бодрость и энергию почувство-вали бы мы, если бы могли выкинуть из головы на не-которое время наши колебания, сомнения и опасения!

Воля есть отношение между духом и идеями. Закан-чивая анализ внутренней природы волевого процесса,мы подходим к рассмотрению почти исключительно техусловий, при которых известные идеи достигают преоб-ладания в нашем сознании. Этим простым констатиро-ванием наличия в сознании моторной идеи психологияволи, собственно говоря, должна ограничиться. Сопро-вождающие моторную идею движения   представляютсобой чисто физиологическое явление, обусловленное,согласно физиологическим законам, нервными процесса-ми, соответствующими данной идее. С появлением идеиволение заканчивается, и для самого психического актаволения несущественно, совершилось или нет желанноедвижение. Я хочу писать — и пишу. Я желаю чихнуть —и не могу. Я желаю, чтобы стол с другого конца комнаты самопроизвольно придвинулся ко мне,— он оста-ется неподвижным. Мое желание так же мало можетпобудить меня чихнуть, как и побудить этот стол при-двинуться ко мне. Но здесь в обоих случаях происходитвеление так же, как и тогда, когда я захотел писать.

Словом, воление есть чисто психическое явление, ко-торое всегда налицо там, где есть известное устойчивоесостояние сознания в виде моторной идеи. <;...>•

Волевое усилие есть усилие внимания. Итак, мы по-дошли к центральному пункту учения о воле, к выясне-нию вопроса о том, в силу какого процесса мысль обизвестном действии становится устойчивой в нашем со-знании. В главах об ощущениях, ассоциации и внима-нии мы подробно рассмотрели, при каких условиях про-никают в сознание и делаются в нем   устойчивымимысли, не связанные с усилием. Чтобы не повторяться,ограничимся следующим замечанием: каково бы   нибыло значение закона ассоциаций и связанных с нимиинтересов, этот закон остается главным руководящимпринципом наших объяснений. Что касается   случаев,когда наличие мысли сопровождается психическим яв-лением усилия, то здесь требуется более разъяснений.Для нас должно быть ясно, что для произвольного во-левого акта не требуется ничего иного, кроме внимания,сопряженного с усилием. Короче говоря, в случаях наи-более «произвольного» воления главнейший подвиг во-ли заключается в том, чтобы направить сознание   нанепривлекательный объект и сосредоточить на нем всевнимание. Произойдут ли при этом ожидаемые движе-ния или нет — уже зависит от простой физиологическойслучайности.

Таким образом, усилие внимания составляет суще-ственную черту волевого акта '. Читатель мог убедиться

• Необходимо строго различать волевое усилие в собственномсмысле слова от мышечного усилия, с которым его обыкновенносмешивают. Последнее есть совокупность всех   периферическихощущений, вызываемых «применением» мышц. Ощущения эти, когдаони массивны, а мышцы несколько утомлены, скорее   неприятны,чем приятны, в особенности если сопровождаются одышкой, прили-вом крови к голове, грубым трением по коже пальцев (на руках иногах) или плеч и напряжением связок. И только в этой неприят-ности напряжения волевое усилие, будучи направлено на осуще-ствление известного малопривлекательного акта, сходно с мышеч-ным. Что волевое усилие нередко связано с мышечным — это про-стая случайность. С одной стороны, иногда требуется большое уси-лие воли при незначительном применении мышечной силы, напри-

в справедливости этого положения из личного опыта,ибо ему наверное случалось когда-нибудь испытать по-рыв бурной страсти. Почему человеку, который пыта-ется отделаться от охватившей его безумной страсти,трудно поступать так, как будто страсть его была бла-горазумна? Разумеется, не вследствие физических при-чин. Физически одинаково легко избежать драки или за-вязать ее, прикарманить чужие деньги или растратитьсобственные на чужие прихоти, пойти или не пойти налюбовное свидание. Трудность здесь заключается впсихическом напряжении, в умении найти соответствую-щую благоразумную идею и на ней сосредоточить своевнимание.

При сильном эмоциональном возбуждении мы склон-ны вызывать в себе только те представления, которыеблагоприятствуют нашей страсти. Если при этом намприходят в голову иные представления, мы тотчас от-вергаем их и вытесняем из сферы сознания. Если насохватило радостное настроение, то мы крайне не рас-положены думать о непредвиденных случайностях, ко-торые могут нас постигнуть в будущем; если мы чув-ствуем дурное расположение духа, мысли о торжестве,приятных путешествиях, счастливых любовных приклю-чениях и других радостях жизни не идут нам на ум; ес-ли мы хотим отомстить кому-нибудь, то не чувствуемни малейшего желания сравнивать врага с собой и на-ходить у обоих сходные черты.

Ничто на свете не способно так раздражать нас, какхладнокровные советы, даваемые нам в момент сильней-шего порыва страсти. Не будучи в состоянии ничеговозразить на них, мы начинаем сердиться, ибо с нашейстрастью бывает связан какой-то инстинкт самосохра-нения; она будто чует, что холодные соображения, раззабравшись в нашу голову, постепенно ослабят пыл на-ших восторгов и разрушат до основания те воздушныезамки, которыми заполнено наше воображение. Таковонеизбежное влияние благоразумных соображений нанеблагоразумные в тех случаях, когда мы даем себетруд спокойно выслушать приводимые   нам резоны.

мер, когда нам нужно утром вставать с постели или мыться в хо-лодной воде. С другой стороны, солдат, стоя неподвижно под гра-дом пуль, должен испытывать неприятное чувство от бездеятель-ности мышц. Волевой акт, который ему приходится выполнять, тотже, какой необходим для мышечного усилия, сопряженного сболью. В обоих случаях тяжела непосредственная реализация идеи.

Ввиду этого страсть стремится окончательно заглушитьих слабый голос: «Ах, лучше не думать об этом!»; «Неговорите мне об этом!» ~ вот обычные восклицания ос-лепленных страстью людей, которым приводят разум-ные доводы, идущие вразрез с их стремлениями. Естьчто-то холодное, мертвящее, глубоко враждебное нашимжизненным стремлениям в голосе разума, говорящегонам: «Стой! Удержись! Отступись! Оставайся на месте!»Поэтому не мудрено, что большинство людей в минутуувлечения боятся увещания разума, как   призракасмерти.

Впрочем, человеком с сильной волей может   бытьназван только тот, кто неуклонно выслушивает слабыйголос разума, не старается выкинуть из головы страш-ные мысли о будущем, а, наоборот, сосредоточивает нанеблагоприятных соображениях свое внимание, согла-шается с ними и пытается глубже вникнуть в них, не-взирая на то, что множество иных идей возмущаючсяпротив этих соображений и стремятся вытеснить их изобласти сознания. Соображения эти, удерживаясь энер-гичными усилиями внимания в нашем сознании, влекутза собой сходные с ними мысли и элементы ассоциацийи в конце концов вызывают в человеке полную пере-мену настроения. А с переменой взгляда на дело и об-раз действия человека меняется, направляется на новыйобъект мысли, который становится господствующим вего сознании и неизбежно влечет за собой какие-то дей-ствия.

Вся трудность в том, чтобы сделать известный объ"ект мысли господствующим в области сознания.   Дляэтого мы должны, несмотря на то что произвольное те-чение мысли направлено на посторонние   предметы,упорно сосредоточивать внимание на нужном объекте,пока он не начнет разрастаться так, чтобы без трудаовладеть областью сознания и стать в ней господствую-щим.

Таким образом, напряжение внимания—основнойволевой акт. И в большинстве случаев активность во-ли заканчивается в тот момент, когда она оказала до-статочную поддержку объекту мысли, который обыкно-венно сам по себе неохотно удерживается нами в обла-сти ^сознания. Только вслед за этим устанавливаетсятаинственная связь между мыслью и двигательными цен-трами, а затем уже (невозможно даже догадаться, ка-ким именно путем) наступают как необходимый конечный результат послушные нашей воле движения телес-ных органов.

Из сказанного легко увидеть, что непосредственноеприменение волевого усилия есть чисто   психическийфакт: вся внутренняя борьба, переживаемая нами приэтом, есть чисто психическое явление; вся трудность,которую нам приходится преодолевать при волевом ак-те, заключается в стремлении сделать известный психи-ческий элемент господствующим в области сознания,—короче говоря, все дело заключается в идее, на которуюнаправлена наша воля и которую мы удерживаем, таккак в противном случае она ускользнет от нас. Весьподвиг волевого усилия состоит в том, чтобы вынудитьу нас согласие на господство определенной идеи в об-ласти нашего сознания. Единственное назначение уси-лия—в достижении такого согласия. Достигнуть же егоможно только одним путем: надо задержать в областисознания то соображение, которое должно вызвать в нассогласие, и не давать этому соображению ускользнуть,пока оно не заполнит всю область сознания. <....'>Если данное представление или соображение так илииначе связано с какими-то движениями нашего тела, то,допуская после некоторых усилий его присутствие в об-ласти сознания, мы тем самым совершаем то, что на-зывается произвольным движением. В этом случае при-рода «следует по пятам» за нашим внутренним волевымпроцессом, немедлено воплощая наши помыслы в дви-жении тела. Как жаль, что она не оказалась еще ве-ликодушнее, не подчинила непосредственно нашей волеи перемены в остальном внешнем мире!

Описывая разумный тип решимости, мы заметили,что к нему относятся обыкновенно те случаи, в которыхмы подыскиваем для предстоящего действия аналогич-ный поступок в прошлом. Впрочем, когда мы должнына основании прежних опытов задержать действие, всяизворотливость нашего ума тратится на то, чтобы по-дыскать благоприятный случай, якобы аналогичный дан-ному, в котором действие не задерживалось, и гакимпутем, потворствуя нашим страстям, мы санкциониру-ем предосудительное действие. Как много оправданийнаходит пьяница для выпивки в минуты соблазна! Топеред ним новый необыкновенный род вина, которыйнеобходимо попробовать как явление, знаменующее шагвперед по пути умственного прогресса; тем более оноуже разлито по рюмкам — не за окно же выливать его

сить букву за буквой из какого-нибудь текста Священ-ного писания, то почти всегда это оказывает надлежа-щее физиологическое действие и сон наступает. Толь-ко трудно сосредоточивать внимание на впечатлениях,не представляющих никакого интереса. Мышление, со-средоточение внимания на определенных представле-ниях — вот единственный связанный с моральным уси-лием акт, общий и для здоровых лиц, и для сумасшед-ших, и для людей с повышенной, и для людей с пони-женной активностью воли. Большинство маньяковсознают нелепость своих мыслей, но не могут от них от-делаться вследствие их неотразимости. Разумный образмыслей по сравнению с дикими фантазиями пред-ставляется им таким бесцветным, прозаически-трезвым,что у них не хватает духу сказать себе: «Пусть этотвзгляд на вещи сделается моим постоянным миросозер-цанием». Но при достаточном усилии воли, говорит Ви-ган, таким людям удается на время взвинтить себя ивнушить себе, что нелепые фантазии, связанные с рас-стройством мозга, не должны больше приходить наум. <...>

Итак, мы приходим к выводу, что в волевом процес-се опорным пунктом, па который воля непосредственнонаправлена, всегда бывает известная идея. Существуетгруппа идей, которых мы смертельно боимся и потомуне даем переходить выше порога сознания. Единствен-ное сопротивление, какое может испытывать наша во-ля,—это сопротивление подобных идей, когда мы хотимнасильно вовлечь их в область нашего сознания. Стрем-ление удерживать в области сознания подобные идеи,и только оно одно, и составляет внутреннюю сторонувсякого волевого акта.

Вопрос о свободе воли. Выше мы заметили, что приволевом усилии нам кажется, будто в каждую минутумы могли бы сделать это усилие большим или меньшимпо сравнению со сделанным нами.   Другими словами,нам кажется, будто усилие не зависит постоянно от ве-личины сопротивления, которое оказывает известныйобъект нашей воли; будто по отношению к окружаю-щим обстоятельствам (к мотивам, складу   характераи т. д.) оно представляет то, что  на математическомязыке называется независимой переменной. Если сте-пень усилия представляет независимую переменную вотношении к окружающим условиям, то наша   аоля,как говорится, свободна. Если же, наоборот,   степень

усилия есть вполне определенная функция, если моти-вы, которые должны влиять вполне точным образом нанаше усилие, оказывающее им равное противодействие,если эти мотивы были предопределены от вечности, товоля наша несвободна и все наши действия обусловле-ны предшествующими действиями. Таким образом, воп-рос о свободе воли чрезвычайно прост: все дело сводит-ся к определению степени усилия внимания, когорыммы можем располагать в данную минуту. Находятся липродолжительность и интенсивность усилия в постоян-ной зависимости от окружающих условий или нет?

Нам кажется, как я заметил выше, будто в каждомотдельном случае мы можем по произволу   проявитьбольшую или меньшую степень усилия. Если человек втечение дней и даже недель предоставлял полную сво-боду течению своих мыслей и вдруг завершил его ка-ким-нибудь особенно подлым, грязным или жестокимпоступком, то после, в минуту раскаяния, трудно убе-дить его, что он не мог не совершить  этого поступка,роковым образом обусловленного всем предшествую-щим ходом мысли; трудно заставить его поверить, чтопоступок был подготовлен влиянием окружающеговнешнего мира и предопределен от вечности.

Но в то же время несомненно, что все акты его во-ли, не связанные с чувством усилия, представляют не-обходимый результат тех интересных для него идей иассоциаций между ними, интенсивность и последователь-ность которых были в свою очередь обусловлены строе-нием физического тела — его мозга; мысль об общейсвязи мировых явлений и потребность в единстве миро-вого зрения также по необходимости заставляюг   егопредполагать, что и столь незначительное явление, какстепень усилия, не может не быть подчиненным всеоб-щему господству закона причинности. И при отсутствииусилия в волевом акте мы представляем себе возмож-ность иной альтернативы, иного образа действия. Здесьэта возможность есть на самом деле самообман; почемуже не быть ей самообманом и при всяком вообще во-левом акте?

В самом деле, вопрос о свободе воли на почве чи-сто психологической неразрешим. После того как вни-мание с известной степенью усилия направлено на дан-ную идею, мы, очевидно, не в состоянии решить, можноли было бы сделать степень усилия большей или мень-шей или нет. Чтобы решить это, мы должны выяснить,

какие мотивы предшествовали волевому решению, оп-ределить с математической точностью степень интенсив-ности каждого из них и показать на основании законов,о которых мы не имеем в настоящее время ни малейше-го понятия, что степень сделанного в данном   случаеусилия была единственно возможной.

Разумеется, математически точное измерение интен-сивности психических или физиологических сил навсег-да останется недоступным человеческому уму. Ни одинпсихолог или физиолог не станет всерьез даже выска-зывать догадок о том, каким путем можно было бы до-биться такой точности измерения на практике. Не имеядругих оснований для составления окончательного суж-дения об этом вопросе, мы могли бы оставить его не-решенным. Но психолог не может поступить так, он мо-жет привести важные соображения в пользу детерми-низма. Он участвует в построении науки, наука жеесть система определенных отношений. Где мы сталки-ваемся с «независимой неременной», там   для наукинет места.

Таким образом, научная психология должна постоль-ку игнорировать произвольность наших действий, по-скольку они представляют «независимую переменную»,и рассматривать в них лишь ту сторону, которая строгопредопределена предшествующими явлениями. Другимисловами, она должна иметь дело исключительно с об-щими законами волевых действий, с идеями, посколькуони служат импульсами для наших действий или задер-живают последние, с теми условиями, при которых мо-жет возникнуть усилие, но она не должна пытаться оп-ределять точную степень наших волевых усилий, ибопоследние в случае, если воля свободна, не поддаютсяточному вычислению. Психология оставляет без внима-ния проявления свободы воли, не отрицая, безусловно,их возможности. На практике, конечно, это сводится котрицанию свободы воли, и большинство современныхпсихологов действительно, не колеблясь, отвергают су-ществование свободы воли.

Что касается нас, то мы предоставим метафизикамрешать вопрос о том, свободна воля или нет. Без сом-нения, психология никогда не дойдет до такого совер-шенства, чтобы применять математически точные изме-рения к индивидуальным волевым актам. Она никогдане будет иметь возможности сказать заранее, до совер-шения действия (как в случае, когда усилие, вызвавшее его, было предопределено предшествующими явле-ниями, так и в случае, когда оно было отчасти произ-вольно), каким путем совершен данный поступок. Сво-бодна ли воля или нет, но психология всегда останетсяпсихологией, а наука — наукой.

Итак, вопрос о свободе воли может быть в психо-логии оставлен без внимания. Как мы заметили выше,свобода воли, если только она существует, всецело сво-дится к более или менее продолжительному, более илименее интенсивному созерцанию известного представле-ния или известной части представления. Перевес в про-должительности или интенсивности одного из мотивов,равно возможных для осуществления, и придает этомумотиву решающее значение, реализуя связанный с нимакт воли. Такое усиление или ускорение мотива можетиметь огромное значение для моралиста или историка,но для психолога, рассматривающего явления с точкизрения строго детерминистской, проявления   свободыволи могут быть отнесены к числу бесконечно   малыхфакторов, которые современной науке позволительнооставить без внимания.

Важное этическое значение волевого усилия. Но, ос-тавляя в стороне вопрос об определении степени воле-вого усилия как вопрос, который психологии никогдане потребуется решать в ту или другую сторону, я дол-жен заметить, что чувство усилия имеет важное значе-ние в наших глазах при оценке человеческой личности.Разумеется, мы можем оценивать ее с различных точекзрения. Физическая сила, ум,   здоровье и счастливаясудьба дороги для нас: они сообщают нам достаточныйзапас сил для житейской борьбы. Но осознание тойстепени усилия, которую мы способны проявлять, со-ставляет внутреннюю сущность нашей личности, оноодно, помимо всего остального, способно   доставлятьнам в жизни полное удовлетворение. Другие наши до-стоинства — так или иначе результат воздействий внеш-него мира на нашу личность и всецело развиваются подвлиянием окружающих условий, чувство же усилия,по-видимому, относится к совершенно иному миру, онокак будто составляет нашу внутреннюю сущность, нассамих; все же остальное принадлежит нам. Если цельжитейской борьбы заключается в том, чтобы мы постиг-ли в ней внутреннюю сущность нашей духовной при-роды, то мы должны видеть эту сущность именно вчувстве усилия, какое способны проявлять. Кто не способен к проявлению усилий воли, тот не заслуживаетимени человека; кто способен проявлять громадные уси-лия воли, того мы называем героем.

Необъятный окружающий мир предлагает нам все-возможные вопросы, подвергает нас всевозможным ис-пытаниям. На иные вопросы нам удается найти ответы,из некоторых испытаний мы без труда выходим побе-дителями. Но на важнейший вопрос жизни у нас  нетответа: в минуту нравственной борьбы мы безмолвнонапрягаем нашу волю, как бы желая сказать: «А все-таки я поставлю на своем».

Когда мы встречаемся с чем-нибудь трагическим вжизни, когда она раскрывает перед нами свои мраччыебездны, то слабейшие из нас теряют голову,   спешатотвлечь внимание от страшного зрелища, если же этоне удается, то впадают в полное отчаяние. Они не всостоянии сделать над собой усилие и сохранить доста-точно присутствия духа, чтобы смело взглянуть в лицоужасной действительности. Иначе поступает героическаянатура. На нее созерцание ужасного производит не ме-нее потрясающее впечатление, но она в случае необхо-димости сохраняет в себе достаточно мужества, чтобыпримириться с ужасным, найдя себе опору в других сто-ронах жизни. Для героической личности мир являетсядостойной ареной, а ее роль в житейской борьбе изме-ряется непосредственно степенью усилия, при помощикоторого она придает себе бодрость и мужество. По-добная личность в состоянии вынести бремя жизни, со-храняя веру в нее при таких обстоятельствах, когда сла-бейшие гибнут. Она умеет найти в жизни нравственноеудовлетворение, не закрывая глаза перед опасностью,но силой одной своей воли заставляя себя идти ей на-встречу. Подобные люди всегда в жизни господа поло-жения, с ними приходится считаться, так как они игра-ют видную роль в истории человечества. Ни в областиумозрения, ни в практической жизни нам нечего беспо-коиться о тех, которые ничего не боятся, которым незна-комо чувство страха. В настоящее время в практическойжизни чувство страха нам приходится испытывать ре-же, чем прежде; в религиозной сфере, наоборот, страш-ные мысли чаще приходят в голову, чем в былое вре-мя. Но, подобно тому как наша храбрость нередко бы-вает отголоском чужой храбрости, наша   вера можетбыть отголоском веры другого человека.   Героическийпоступок служит нам примером для подражания. Релн

гиозный проповедник гораздо более нас изведал горечьжизни, но бодрый вид его и восторженная речь неволь-но вызывают в нас аналогичные чувства, мы покоря-емся его воле и следуем за ним.

Итак, и в нравственном, и в религиозном чувстве(в последнем постольку, поскольку оно зависит от на-шей воли) волевое усилие играет первостепенную роль.«Хочешь ли ты, чтобы это было так или иначе?» — вотвопрос, который мы ежечасно предлагаем себе и в тео-рии, и на практике, и в важнейших случаях жизни, ипо поводу самых ничтожных житейских мелочей. Отве-чаем на этот вопрос мы не словами, а поступками, со-вершая или не совершая известные действия. Вот по-чему усилие воли составляет сокровенную сущность на-шей духовной природы, мерило, при помощи которогомы оцениваем достоинство человека; вот почему прояв-ление этого усилия есть та единственная присущая на-шему духу особенность, которая не зависит от окружаю-щего мира.