О чем эта книга: Экзистенциальная психотехника, Фриц Перлз и Эрик Берн - Психотехника экзистенциального выбора - Михаил Папуш

1.

Все хотят хорошо жить.

Этому можно научиться. Точно так же, как каж­дый, — в принципе, — может научиться хорошо играть на фортепиано. Ну, может быть, не как Рих­тер, — но хорошо. Неспособных учеников не бы­вает. Но, как это ни странно, из тех, кто учится играть на фортепиано, лишь немногие хотят на­учиться играть хорошо. Гораздо больше тех, кто, по тем или иным причинам, хочет «хоть как-нибудь».

Это не только про фортепиано. Это про жизнь. Или жизнь проще игры на фортепиано? Впрочем, есть немало людей, разнообразие жизненного ре­пертуара которых сводится к чередованию «Чижи­ка-пыжика» и «Собачьего вальса», оставляя «Та­нец маленьких лебедей» в области недосягаемой мечты о «высоком».

Многие ли хотят хорошо жить, — если отличать желание хорошо жить от желания, чтобы хорошо жилось?

Вкус к жизни - принадлежность психики. Пси­хика - это то, чем мы соприкасаемся с жизнью и постигаем ее на вкус. Или (можно и так сказать, попробуйте): мы - это то, чем психика соприкаса­ется с внешней жизнью, такой, какой мы ее устраи­ваем.

Психо-техникой (от греческого «тэхне» - искус­ство, мастерство, умение) мы будем называть искус­ство обращения с психикой.

Психика дана каждому из нас прежде всего в себе самом, хотя на самом деле психика «на людей не делится» или, вернее, делится не так, как тела, паспорта и шляпы. Но вот уж что точно является личной принадлежностью - так это тэхне, искус­ность. Попробуйте представить себе Олега Ефре­мова с актерской «техникой» Смоктуновского!

Технику как индивидуальное, личное умение я противопоставляю технологии как описанию от­чужденного от человека режима обработки тех или иных болванок (или болванов) для получения за­ранее заданных результатов. Возможны и существу­ют психотехнологии, и одна из задач психотехни­ки состоит в защите человеческой личности от технологических на нее посягательств.

2.

Так понимаемая психотехника не может не быть экзистенциальной. Будучи искусством проявления себя через формы жизни, она постоянно требует как овладения этими формами, так и выхода за их пределы, то есть, пользуясь выражением В.Франкла, трансценденции.

Бытует точка зрения, что «экзистенциальной» делает психотехнику обращение к джентльменско­му набору особых, «экзистенциальных» проблем. В качестве таковых принято перечислять пробле­мы смерти, одиночества, вины, смысла жизни и т.п.

Но каждый опытный психотерапевт знает, что если клиент проявляет желание потрепыхаться, например, вокруг «страха смерти», это чаще всего

на поверку оказывается тем, что Перлз именовал elephantshit, а в после-перлзовской гештальттерапии назвали «дефлексией» - болтовней, позволя­ющей клиенту, оставаясь в создающем безопасность контакте с терапевтом, не говорить о действитель­но насущном. Когда ко мне приходит клиент с по­добными разговорами, я стараюсь выяснить, в чем состоят его реальные проблемы, и, как правило, мне это удается.

В тех редких случаях, когда разговор про смерть не является для клиента формой дефлексии, я ре­комендую прочесть "Книгу жизни и практики уми­рания" Согьяла Ринпоче. Опираясь на этот клас­сический текст, можно поговорить о том, что в приличных духовных традициях (тибетский буд­дизм вовсе не является здесь уникальным) хоро­шо известно, что никакой «смерти» нет, есть только измененные состояния сознания, которые следует проходить определенным образом. А страх, - вполне законный и обоснованный, - вы­зывают скорее свойственные нашей так называе­мой «культуре» чудовищные формы умирания.

От этого естественно перейти, — а Согьял Рин­поче с этого начинает свою книгу, — к тому, что общепринятые у нас непотребные формы умира­ния вполне соответствуют, — если «разуть гла­за», — столь же непотребным формам жизни. И они-то, формы жизни (включая в их число и прак­тики умирания), и составляют материал, пред­мет и тематику экзистенциальной психотехни­ки.

Вот типичный клиентский запрос: как заставить себя дописывать диссертацию, которая «навязла в зубах» и писать которую страшно не хочется. Эк­зистенциальный подход поставит перед клиентом

вопрос таким образом: надо ли дописывать эту опо­стылевшую и обнаружившую свою полную бес­смысленность «диссертацию на соискание» (в ко­торую руководитель вложил много сил, по поводу которой жена ждет прибавки к зарплате, — столь же, впрочем, мифической, как и сама зарплата) или, не откладывая, как лесные мужики в "Улитке" Стругацких, на послезавтра, прямо сейчас занять­ся поиском своего, то есть осмысленного для себя (а также нормально оплачиваемого) дела. Или все-таки не губить труд нескольких лет и воспользо­ваться им для обретения определенного социаль­ного статуса, — но тогда хорошо понять, что «диссертация на соискание» и есть «диссертация на соискание»: цирковой номер академического вы­тья среди академических волков, с которых сталось бы и «Бытие и время» послать в Межрайонный институт птицеводства на предмет оценки народ­нохозяйственной полезности в соответствии с ут­вержденной формой. Тем более, что занятие диссертописанием создает клиенту удобный предлог для увиливания от домашних дел, возможность интенсивного общения «по науке» с интересую­щей его девушкой, и др. и пр., — ненужное подчер­кнуть.

Не уклоняться от подобных, — и еще более мел­ких, каждодневных, — выборов, осуществлять их грамотно, осмысленно и творчески значит практи­ковать то, что Хайдеггер называет экзистенцией или Dasein, — ответственное участвующее при­сутствие.

Таким образом, экзистенциальная психотехни­ка - это постоянно практикуемое и совершенству­емое искусство принятия на себя действенной от­ветственности за собственный образ жизни.

3.

У экзистенциальной психотехники есть серьезная традиция. Еще Платон говорил о «калокагатии», красивом и благородном образе жизни. Его после­дователи понимали философию именно как фор­мирование образа жизни, и лишь впоследствии она выродилась до образа мышления. Так, впрочем, про­исходило со многими значительными движения­ми в истории. Образ жизни как целое был, напри­мер, в центре внимания многих основателей духовных движений и духовных реформаторов1, меж тем как позже плоды их деятельности оформ­лялись в виде социально-конформных «религий», оставлявших своим усердным последователям мало места для экзистенциального поиска.

В новейшей истории зерна экзистенциальной психотехники формировались, среди прочего, в раз­вернувшейся на гребне американского Human Potential Movement гуманистической психологии и психотерапии. У двух замечательных психоло­гов, — Ф.Перлза и Э.Берна, — сложились подхо­ды, технически способные обеспечить значитель­ную долю экзистенциальной Работы.

Гешталъттерапия, собственно, и объявила себя не только, и даже не столько психотерапией, сколь­ко образом жизни. Но когда Human Potential Movement сошло на нет (известно, чем кончают идеологии, пытающиеся доверить человеку-кесарю богово), а гуманистическая психология бесславно растаяла в воздухе, сменившись для тех, кто попро­ще, модой на бравые технологии НЛП, а для тех, кто позаковыристее — престижным академизмом, трансперсоналов (благо замечательно умеющий держать нос по ветру Эбрехем Мазлоу на ходу перепрыгнул в поезд «четвертой психологии»), при­шел конец и этому образу жизни в его культурно-исторической данности.

Нынешние гештальттерапевты пытаются вернуть­ся к социальному статусу «психотерапии» как про­фессиональной деятельности, уход от которой со­ставлял пафос последних лет жизни Фрица Перлза. Взлелеянная им мечта об органической це­лостности гештальт-кибуца уступает место претен­зии новых гештальтистов на солидное положение в психотерапевтическом истеблишменте. Впрочем, ни за океаном, ни в Европе, ни в наших родных пенатах они так и не научились договариваться между собой о совместных социальных действиях и общих ценностях.

Но если все это до сих пор каким-то образом живет и существует, это доказывает, что сундук геш-тальттерапии полон сокровищ. И сокровища эти нужны многим - для разного и по разным причи­нам. Нужны они и мне, и я издавна за ними охо­чусь.

Впрочем, господа претенденты на лейбл «гешталь­тистов» могут не беспокоиться, я им не конкурент. Смешно интроецировать — то есть проглатывать, садясь на крючок и становясь «последователя­ми», — концепцию, которая объявляет интроек­цию невротическим механизмом. «I do my thing, you do your thing»2. Мне нужно ехать, а шашечки можете оставить себе3. Что же касается сокровищ, то они, в терминологии копирайта - «public domain»4.

В точном соответствии с объяснениями самого Перлза, гештальттерапию (как и все прочее) нуж­но ассимилировать. Чтобы ассимилировать, как опять же подробно описывал мэтр, ее нужно предварительно диссимилироватъ, т.е. «разгрызать» и «разжевывать». А потом, основательно снабдив собственной слюной и прочими пищеварительны­ми соками, уподобить себе, сделать своей составной частью то в ней, что окажется питательным (а что делают с остальным, тоже известно).

Однако здесь есть одна ловушка. Заимствуя идеи из психоанализа, гештальтпсихологии, психодрамы, bodywork Шарлотты Селвер и др., Перлз постоян­но подчеркивает, что принцип соединения целого важнее, чем те части, из которых оно состоит. Так что важно, диссимилируя гештальттерапию, не рас­членить ее до нейтральных элементов, не потерять главное — «вкус и запах» того уникального, что делал Фриц Перлз. Нужно осуществить диссими­ляцию и ассимиляцию таким образом, чтобы преж­де всего и преимущественно схватывать именно центральные идеи: проблемы, которые стояли пе­ред Перлзом, и ответы, которые он находил, утвер­ждал и практически отрабатывал. А центральной для Перлза, по моим представлениям, является идея экзистенциального выбора.

Так определяется одна из задач этой книги. Я постараюсь именно так диссимилировать и асси­милировать идеи и уроки Перлза, чтобы они, с од­ной стороны, несли в себе черты его уникальности, а с другой — были полезной пищей для вечно твор­чески голодных экзистенциальных психотехников.

4.

Так сложилось, что Эрик Берн — наиболее извест­ный у нашей широкой публики гуманистический психолог. Его «Игры» (потом «Хелло», а также «Я о'кей, ты о'кей» Харриса) были едва ли не первыми переведенными в советском андерграунде книгами по практической психологии, которые рас­пространялись в ксерокопиях и читались наряду с Кастанедой и Даниилом Андреевым.

Увлечение Берном было повальным. Во всех углах Союза, от Лиепаи до Владивостока (называю эти города, потому что знаю о работавших там груп­пах) занимались выявлением эго-состояний, пыта­лись анализировать «игры» и «сценарии». Одна­ко чаще всего это ни к чему не вело; после некоторых попыток анализа появлялись взаимные обвинения («Ты играешь со мной в игры!») и разо­чарования («Такой уж у меня сценарий!»).

Ткнув публику носом в определенную область психопатологии, Берн «забыл» рассказать, что с этой психопатологией делать. Поэтому широкий круг людей пережил сначала увлечение трансакционным анализом, а потом охлаждение, и сейчас это направ­ление психотерапии практически, пожалуй, менее распространено (во всяком случае, в Москве), чем гештальттерапия.

Можно предположить, что это — не случайность. Книги Берна (во всяком случае, популярные) уст­роены таким образом, что сами по себе не дают клю­ча к трансакционной терапии. Возможно, это объяс­няется тем, что после ставших бестселлером «Игр» Берн обращался к довольно определенной катего­рии читателей: это пособие (или реклама) для ак­туальных или предполагаемых клиентов, с которы­ми работают или будут работать обученные трансакционные терапевты.

Дело в том, что берновская терапия, похожая в этом на фрейдовский психоанализ, является ана­литической, и для проведения трансакционного анализа (ТА) от клиента требуется некоторое, —

хотя бы довольно узкое, — владение его понятий­ным аппаратом. Клиент Берна должен изучать ТА, но как клиент, а не как терапевт. А то, что должен уметь и понимать терапевт, либо скрыто между строк, либо недосказано.

Кроме того, обращаясь к широкой публике, Берн должен был стараться писать относительно «про­сто». Он ценил свой успех (такова идеология) и берег свою публику, в частности, от дискомфорта, связанного с необходимостью усваивать даже ма­ло-мальски сложные теоретические рассуждения.

При всем том, Берн — один из наиболее ярких представителей коммуникативного подхода в пси­хотерапии, да и в психологии вообще. Трансакция (коммуникативное взаимодействие) для него — не вторичный феномен, «всего лишь» проявление того, что и так уже есть «в» личности. Трансакция яв­ляется для Берна фундаментальной, первичной пси­хологической реальностью, все остальное — по идее — из нее вытекает.

Кроме того, Берна можно назвать одним из зна­чительнейших представителей экзистенциальной психотерапии, хотя в литературе о нем это, как пра­вило, не отмечают. Недаром очень многие пыта­лись и пытаются так или иначе объединить его с Перлзом (который явным образом называет свою терапию экзистенциальной), или хотя бы найти ка­кие-то точки соприкосновения. У них по сути дей­ствительно много общего, хотя по внешней форме изложения об этом не сразу можно догадаться.

Иными словами, трансакционный анализ далеко не так прост, как может показаться наивному чита­телю или посетителю трехдневного семинара. До­вольно легко понять схемы и их непосредственный смысл. Берновские схемы обладают к тому же тем

преимуществом, что их нетрудно не только понять, но и научиться практически обнаруживать Ребен­ка, Родителя и прочих персонажей в себе и в дру­гих; для этого достаточно двух-трех групповых за­нятий. Но не так легко понять, о чем это все. Это требует опыта — жизненного, психотерапевтичес­кого, интеллектуального.

Таким образом, задача диссимиляции и ассими­ляции естественно стоит и по отношению к насле­дию Берна. И столь же естественно, что мне, — хотя я честно пытался, потратив на это несколько лет, — в конце концов так и не удалось разделить книги о Берне и Перлзе и отделить их от книги об экзистенциальном выборе. Получилось, что все это - одна книга.

5.

Эта книга задумана как рассказ о работе нашей ма­стерской - Мастерской психологии личности Ин­ститута практической психологии.

Впрочем, я остро чувствую разрыв между тем, что умею рассказать, и тем, что «на самом деле» происходит в нашей работе. Я понимаю больше (и не совсем то), что знаю, а знаю гораздо меньше, чем понимаю (и тоже не совсем то). «Понимающий не говорит (то есть не может оформить свое понима­ние в транслируемое знание), говорящий (то есть формирующий это самое знание) не понимает». И, — как говаривали софисты, — если бы и мож­но было нечто постичь и даже высказать, то разоб­рать высказанное уж точно никак нельзя.

Тем не менее, как сказал ежик в известном анек­доте, «косить надо».

Дело было так. Шел медведь по лесу, вдруг ви­дит - на полянке ежик траву косит. Медведь уди­вился и на всякий случай ежику врезал. Ежик от­летел в кусты, отряхнулся и снова за косу. Медведь удивился еще больше и на всякий случай врезал ежику посильнее. Ежик отлетел еще дальше, отря­хиваться ему пришлось дольше, но он снова молча схватился косить. Медведь разозлился и врезал ежику уже как следует. Ежик перелетел через куст, еле встал и говорит: «Эк колбасит! А косить-то надо...»

У нас в мастерской говорят, что этот ежик заго­тавливает «личный силос».

Так вот, по определенным соображениям (об этом дальше) я полагаю, что написать и издать эту кни­гу мне все же следует. Только я очень прошу, что­бы читатели, найдя в книге много разной идеоло­гии, философии, теоретических разработок и методических рекомендаций, не принимали все это буквально за то самое, что автор хочет сказать. Один толковый студент спросил как-то Грегори Бейтсо-на после его лекции: «Вы ведь не ждете, что мы все это так и заучим, как вы рассказываете? Мне все время кажется, что за всем, что вы говорите, есть что-то другое». - «Да-да, вот именно», - радостно отозвался Бейтсон5.

6.

Почему я считаю необходимым издать эту книгу?

Я смею полагать, что в нашей мастерской живет Работа, а если это так, то ее опыт требует передачи.

Я полагаю, что в нынешней ситуации только Ра­бота может сделать человеческое существование ос­мысленным. Старый мир на наших глазах приходит к своему концу. Скорее всего это не будет, как часто воображают, картинный «конец света»6. Про­сто все, чем раньше жили как большие массы лю­дей, так и элита, постепенно (но достаточно быстро, чтобы это было заметно и составляло проблемное поле для тех, кто способен замечать) теряет смысл. А новые смыслы, то есть новый способ существо­вания человечества, еще не сложились. Формиро­вание этих смыслов и способов существования и есть сейчас основное дело человеческой элиты, — на тех, весьма различных, уровнях, на каких нахо­дятся те или иные представители этой элиты.

Работа происходит в группах. Насколько я себе представляю, таких групп сейчас много и они очень разнообразны. До сих пор они мало между собой взаимодействовали; во всяком случае так было в Москве. Может быть, скоро придет время, когда пора уже будет налаживать контакты. Во всяком случае, я чувствую необходимость «подать знак» всем, кто ищет Работу и кто работает, и рассказать о том, что делается у нас.

Очень важной представляется мне идея, что взыскуемая многими пневмо-техническая («духовная») Работа, по моему глубокому убеждению, невозмож­на без отчасти предшествующей ей, отчасти сопро­вождающей ее, вплоть до очень высоких уровней, психотехнической пропедевтики, о которой и идет речь в этой книге. Во всяком случае, так обстоит дело для Москвы и москвичей, но думаю, что в дру­гих краях, от Васюков или Зарасая7 до Биг Сура8, дело обстоит так же.

Если человек не проработан психотехнически, то очень велика вероятность, что потуги на пневмо-техническую работу быстро обернутся простой пси­хологической компенсацией, то есть - профанацией и самообманом. Такого вокруг много, и у людей с хорошим вкусом это вызывает естественное от­вращение. Десятки магазинов с десятками шкафов, наполненных «эзотерической» литературой, все больше наводят на людей тоску.

Конечно, чем бы дети ни тешились, все благо. Но нам, элите, надо косить. Так что сведения о поля­нах с хорошей травой, а также конструкциях кос и способах их использования, представляются под­лежащими неукоснительному распространению.

7.

Коль скоро утверждается, что психотехническая Работа является пропедевтикой к пневмотехнической, кто-то может поинтересоваться пневмотехни-ческими ориентирами автора. Отвечу. «На заре времен» (в 1971 году) я был всосан «московским эзотерическим бульоном» (аналог первобытного бульона, в котором возникла, по преданию, жизнь) и начал свое активное в нем обращение. Книг (как и людей) тогда у нас было немного, каждая - на вес золота. Мне посчастливилось выбрать (или она меня выбрала?) «В поисках чудесного» П.Д.Ус­пенского. До сих пор я перечитываю эту книгу примерно раз в год-полтора, каждый раз по-ново­му.

Петр Демьянович, — спасибо ему огромное, — ухитрился изложить гурджиевскую невнятицу (по­пробуйте почитать другие записи лекций Г.И.9) таким образом, что это можно понять, выделить глав­ные идеи, проследить аргументацию и «подключить­ся». Идея требует не согласия или отвержения, идея - если она действительно живая идея, — требует понимания, что и достигается «подключением и размышлением»10.

Со временем, а также знакомясь с прочим насле­дием П.Д.Успенского, я начал улавливать специ­фические искажения, присущие его передаче идей Гурджиева. Тогда начали быть доступными и по­лезными и другие записи его лекций (собственные сочинения Г.И. - про другое, с ними - работа осо­бая, если кто соберется ее предпринять).

Стало понятным также, что Гурджиев - во вся­ком случае «русского периода» - не собирался «пре­подавать систему», что нет никакой «системы Гурд­жиева». Тем большая бессмыслица -словосочетание «система Гурджиева-Успенского». Кто-то (чуть ли не со ссылкой на Идриса Шаха) писал, что у Успенского «есть система, но нет мето­да». Нет у него никакой системы. К его последней книге вполне применимо цитируемое им замеча­ние Гурджиева по поводу одной из ранних его книг, что-де «если бы Вы понимали хоть малую часть того, что написали в своей книге, я пошел бы к Вам в ученики». В космологических схемах Успенский просто запутался (поэтому при первых несколь­ких чтениях я советую их пропускать), зато в так называемом «психологическом» аспекте ухитрил­ся передать (хотя и без адекватного понимания) огромный и совершенно бесценный материал.

Бесценный, — но сугубо недостаточный. «Рабо­тать» на основе только этого материала просто не­возможно. Не получилось у самого Успенского, что он с горечью признавал к концу жизни. Не полу­чилось (как можно понять из замечаний Ч.Тарта) у американских групп, не получилось - это я знаю из своего опыта — и у московских. «И многие из вас умрут, как собаки»11.

Получилось у Дж.Г.Беннета, но совсем иначе, чем мог бы подумать усердный читатель «Поисков чу­десного»12. Только ради Бога не ищите у Беннета «учение, ведущее к просветлению». Слава Богу, не найдете. «Выбирайся своей колеей», как учил ве­ликий русский бард.

Уже Чарльз Тарт, американский как-бы-последователь Гурджиева, решил, что хорошо было бы «дополнить» его чем-нибудь более «духовным», да и просто добрым13. Я с самого начала придержи­вался подобного подхода. Как я теперь понимаю, даже в годы самого сильного увлечения Гурджиевым я постоянно удерживал свою фигу в кармане, надеясь, что когда-нибудь сумею совместить всю эту мизантропию с «учением Любви». Мизантропия, как я теперь понимаю, принадлежала исключитель­но Петру Демьяновичу, что же касается «учения Любви», то таковое меня тоже нашло.

Впрочем, читатель не увидит в моей книге много упоминаний этого учения. Я не люблю поминать его всуе, избегая ссылок на «авторитеты». Пока что основная форма моего devotion (кроме личной Ра­боты) - как всегда, переводы. Один том14 удалось издать, хотя не без приключений и накладок, кое-что гуляет в Интернете. При всем том, мне хочется надеяться, что моя психотехническая Работа нахо­дится, как говорится, «в русле»...

8.

Материал книги состоит из ряда лекций (относя­щихся к разному времени, имеющих разную стили­стику и даже различный в некоторых деталях по­нятийный аппарат), и комментариев к ним. Все это - про одно и то же, но по-разному.

Наверное было бы лучше и «правильнее» изло­жить все это в виде «сплошного», связного текста. Я неоднократно предпринимал попытки это сде­лать, но - безуспешно. Материал этого «не хочет». Во-первых, он «ветвится»: из каждого фрагмента может быть несколько разных направлений развер­тывания (которые и реализовались в разных лек­циях и комментариях), и каждое из них содержит свой «интерес», важный для объемного понимания целого. Так что видимые повторения идей (и даже материала примеров) отображают движение раз­ными маршрутами по одной территории,

Во-вторых, реальное объединение понятийного аппарата требует детального (и довольно сложно­го) теоретического развертывания. Я, однако, пола­гаю, что нужно сначала дать читателю возможность познакомиться с практической тканью Работы, прежде чем рассчитывать на его благосклонное внимание к непростым теоретическим рассуждени­ям.

Наконец, в-третьих, кому-то может показаться интересной история разворачивания идей в нашей мастерской. Я, конечно, постарался спрямить неко­торые количество «заячьих скидок» и возвраще­ний, но множество концов, — к счастью, — по сей день «торчит» и не находит себе места в связном целом.

9.

С читателями, которым теоретические разделы кни­ги покажутся трудными, но которые, тем не менее, захотят их «прогрызть», я хочу поделиться своим личным опытом. Когда в 1997 году вышел, нако­нец, бибихинский перевод «Бытия и времени» Хайдеггера, я, с одной стороны, был безмерно счастлив, потому что не один десяток лет мечтал прочесть эту книгу, но не владею немецким языком в доста­точной степени. С другой стороны, оказалось, что и по-русски это - крепкий орешек. Всех сил моего внимания хватало на два-три абзаца, максимум -на параграф. Потом меня «вырубало».

Но я твердо решил, что эту книгу я прочту. И вот я постановил, что буду читать в день по пара­графу, и что это будет моя основная работа дня. Это занимало минут сорок, так что оставалось вре­мя и на текущую работу, и на возню с дочкой, кото­рая тогда как раз только что родилась. Но это было главным делом дня в течение 4-5 месяцев. К кон­цу этого времени (и книги) я уже читал ее почти свободно, как Гегеля или Фрэнка Херберта15. Сей­час, по прошествии трех лет, я уже могу с Хайдегге­ром полемизировать, я уже знаю, в чем (с моей точ­ки зрения) состоит принципиальная уязвимость его проекта16. Но начиналось это с честного чтения в день по параграфу и стремления со всей доступной мне добросовестностью понять ход мысли автора.

Сейчас я с еще большим «скрипом» пишу теоре­тические фрагменты своей книги. Некоторые абза­цы стоили мне двух-трех дней (и десятков страниц вспомогательного, «поискового» текста). К тому же я не уверен, что мне в каждом случае удалось най­ти наилучшее оформление сложной мысли. Тем не менее, я полагаю, что то, что получилось в итоге, передает (пусть даже и не в лучшем оформлении) именно то, что я хотел сказать.

Нужно ли это читателю - судить ему (или ей). Я, в общем-то, не настаиваю на том, что психотех­нику обязательно нужна теоретическая рефлексия. В конце концов, великий Фриц, так же как не ме-

нее великий Эрик, вполне обходились теми теоре­тическими наивностями, которые мы у них нахо­дим. Им это не мешало создавать работающую пси­хотехнику и даже передать ее дух последующим поколениям. Мне, как «человеку номер три» в тер­минологии Успенского, теоретическая рефлексия необходима. И ее продукты (среди прочего матери­ала) я предлагаю на суд заинтересованного читате­ля.

10.

Last not least. Осталось поблагодарить. Без социо-метрии: спасибо всем, кто своим вниманием в тех или иных формах способствует (способствовал, будет способствовать) существованию этой книги. Благожелательное произвольное внимание -основное (если не единственное) собственное дос­тояние человека. Впрочем, и здесь, — по словам Апостола: «Что ты имеешь, чего бы не получил? А если получил, что гордишься, будто это - твое?»

Примечания

1 См., например, Дж. Беннет. Учителя мудрос­ти. М., 1999.

2 «Я занят свои делом, а ты — своим», - одна из формул знаменитой «гештальт-молитвы» Пер-лза.

3 Для тех, кто не в курсе: это из одесского анек­дота. Дама пытается поймать такси, не обра­щая внимания на проходящие мимо машины, в конце концов кто-то ее спрашивает: «Мадам, вам нужно шашечки, или ехать?»

4 Позволю себе напомнить, что в «публичность» этого «домена» для русско-читающей публики и я вложил свой вклад. В моем переводе впервые увидели свет «Гештальттерапия» и «Гештальт-подход» Перлза, «Гештальт, ведущий к просвет­лению» Энрайта, а также имеющие прямое от­ношение к делу книги Брукса «Как вернуть полноту переживания» (о методе sensory awareness Шарлотты Селвер), Ч.Тарта «Прак­тика внимательности в повседневной жизни», М.Фельденкрайза «Сознавание посредством дви­жения» и др.

5 G.Bateson. Steps to ecology of mind.

6 «Стоит лишь открыть читанные и перечитан­ные страницы Откровения святого Иоанна Бо­гослова, и мы увидим очевидную вещь, поражаю­щую больше, чем железные стрекозы, стальные кони и Звезда Чернобыль, отравившая воды рек. Конец света наступил - а люди не заметили». (А. Валентинов. Нам здесь жить. М., 1999.)

7 В литовском местечке Зарасай А.Б.Ровнер пы­тался опровергнуть этот тезис, — как мне ка­жется, безуспешно. См. А.Ровнер. Веселые су­масшедшие. М., 1999.

8 А Биг Сур, — если кто не знает, — это место, где находится легендарный Исаленский Инсти­тут, где когда-то проходили семинары Ф.Перл-за, Г.Бейтсона, С.Грофа и других поистине ве­ликих людей.

9 Например: Г.И.Гурджиев. Беседы с учениками. Киев. 1992.

10 То есть, собственно, «медитацией», хотя это слово, с чьей-то нелегкой руки, приобрело в анг­ло-русском языке совсем иной смысл и использу­ется теперь ньюэйджевской попсой вместо ма­лопонятного слова «дхьяна».

11 По преданию, когда Гурджиеву рассказали о смерти Успенского, он сказал: «Умер как соба­ка», — имея в виду несформированностъ «тела кесджан». Кто-то из окружающих возмутился, и тогда Гурджиев добавил цитированную фра­зу.

12 По этому поводу можно прочесть его замеча­тельную книгу «Свидетель» (Дж.Г.Беннет. Сви­детель, или история поиска. М., 1999). Стара­ниями Л. Долгопольского начинают выходить переводы его книг, что, конечно же, серьезно обо­гащает русскоязычное «поле чудес».

13 Тарт выбрал, как известно, Согъяла Ринпоче.

14 Петр Дънов (Учитель Беинса Дуно). Се чело­век, Воронеж, 1993.

15 «Дюна» входит в обязательной список литера­туры для учеников моей мастерской.

16 Она состоит в отсутствии измерения Воли, которое должно дополнять рассматриваемые им измерения Функции и Бытия, — если говорить в терминах «Драматической Вселенной» Дж.Г.Беннета, — до полной триады. Об этом см. в 3 комментарии об интроекции.