Десятое путешествие - Работа с образами и символами в психологическом консультированиии - Стюарт В.

Исследование тревоги

Рассматривать тревогу и депрессию отдельно — это до некоторой степени искусственный подход. Страдающие от выводящей из строя болезни или повреждения очень часто обнаруживают в себе смесь и того, и другого. Чтобы избежать возможной путаницы, два состояния будут рассмотрены по отдельности, хотя следует помнить: очень часто они сопутствуют друг другу. Тревога и депрессия в своих наиболее кричащих состояниях являются сами по себе выводящими из строя. Тревожные неврозы и депрессивные состояния — это эмоциональные положения, на которые приходится большая доля психиатрического лечения. Нам нужно осознавать, насколько серьезно мешают выздоровлению и тревога, и депрессия, если ими не заниматься.

Топчак тревоги

Выражение было выбрано, для того чтобы показать: тревога — это и тюрьма, и наказание. Хочу подчеркнуть: человек, который испытывает сильную тревогу, включен в процесс, над которым он, кажется, не имеет контроля, таким же образом, как узник подлежал бы топчаку. Там темп устанавливался бы тюремщиком. Если он чувствовал особенную мстительность, включение контрольного рычага увеличивало бы темп, в котором был вынужден бежать узник. Не было ни передышки, ни выхода. Истощение наступало неизбежно. Такова картина и результат тревоги: состояния, из которого жертва не может выйти, если нельзя как-то повлиять на тюремщика, чтобы побудить его замедлить темп, в котором вращается колесо, и позволить узнику сойти на твердую землю.

Слабая тревога — это обычное чувство, испытываемое многими людьми в определенное время жизни. Это чувство беспокойства или опасения. Большую часть времени нормальная тревога основана на реальности. Предвидится какое-то действительное событие: интервью для получения новой работы; необходимость взяться за трудное задание; выступление с речью; поступление в больницу. Не все события, которые рождают чувство тревоги, обязательно неприятные. Вступление в брак или представление к награде — события, которые могут быть названы “приятными”; тем не менее они также нередко вызывают чувство тревоги. Когда событие прошло, чувства обычно довольно быстро возвращаются к нормальным, во многом точно так же, как сердечный ритм у здорового индивидуума возвращается к норме после упражнений. Нормальная тревога в малых количествах биологически необходима для выживания. Тревога в дозах слишком больших, чтобы индивидуум мог с ней справиться, приводит к панике, а паника может вызвать нерациональное поведение. Паника наиболее вероятно вызывается “свободно плавающей” тревогой: тревогой, которую невозможно с легкостью приписать какому-либо определенному событию или мысли. Она там, постоянно притаившаяся на заднем плане. Когда она нападает, человек снова бежит по топчаку. На “нормальном” конце шкалы тревоги человек испытывает нервозность, нетерпеливость и, возможно, нарушения сна. В состоянии более сильной тревоги и паники физические сопутствующие факторы нарастают с суровостью психологического нарушения. Тревога, которая порождает выводящие из строя эмоциональные и психические симптомы (иные чем те, которые происходят в пределах “нормального” ряда), патологическая. Люди, страдающие такой тревогой, нуждаются в помощи специалиста.

Тревога, следовательно, действует в трех плоскостях: эмоциональной, когнитивной и психологической. Чем сильнее тревога, тем более искаженными станут эти три плоскости. Очень часто именно это и происходит внутри тела, которое приводит человека к врачу. Таким был случай Эндрю.

Эндрю Фишера его семейный врач лечил около двух недель: он жаловался на сердцебиение и беспокоился, что, возможно держит курс на коронарный приступ. Врач прописал пациенту соответствующее лечение, но симптомы сохранялись. Электрокардиограмма не показала никаких нарушений. Вечером накануне того дня, когда Эндрю смотрел психиатр, его жена вызвала семейного врача среди ночи, потому что у Эндрю случился приступ паники, со скачущим пульсом и сердцебиением.

Этот случай, демонстрирует то, что физические симптомы часто становятся первым средоточием внимания психиатра, и подчеркивает, что необходимо рассматривать человека в целом, а не просто лечить проявляющиеся симптомы.

Одна из характерных черт тревоги заключается в том, что чем она сильнее, тем больше разрушает все аспекты жизни личности, а чем в большей степени это происходит, тем менее человек способен эффективно действовать. Всю его или ее психическую энергию поглощают тревожные чувства. Мышление становится неясным, а способность решать проблемы ослабляется. Внутренняя борьба и постоянное чувство давления в сочетании с чувством непереносимости приводят к истощению и расстройству. Узник падает на пол топчака, а тюремщик смеется. Кто этот тюремщик?

Я хотел бы предположить, что тюремщик — это нечто или некто, то, что стремится довести индивидуума до истощения — карательное сознание, вина, честолюбие, страх провала или любой из множества страхов. Пытаясь приспособить человека к теории, можно достичь меньшего, чем пытаясь реально помочь ему определить, что или кто является тюремщиком. Возможно, есть множество тюремщиков, каждый из которых может воевать с другими; возникающий в результате конфликт повышает напряженность, испытываемую жертвой. Патологическая тревога его является вероятным результатом.

Аналогия с тюремщиком или тюремщиками поднимает идею субличностей. Если одна или несколько субличностей человека мучают его, тогда эту субличность следует привести под освобождающее влияние психики. Благоприятным может оказаться напоминание самим себе, что каждый человек состоит из тела, эмоций и разума и что на эти три части влияют энергия, тепло и свет, исходящие от психики. Не все субличности недоброжелательны. Некоторые оказывают благотворное влияние. Но многие работают против концепции целостности; их влияние превращается в дезинтеграцию, а не интеграцию. Я бы предположил, что патологическая тревога — это ответ человека на негативные чувства, вызываемые одной или несколькими субличностями. Они тюремщики, это они загоняют человека на топчак и поддерживают давление. Они будут сопротивляться всем попыткам психики изменить их карательное влияние. Они, субличности, много потеряют, отдав свою власть. Страх, который подгоняет человека, будет заменен покоем и целостностью психики. Именно этого боятся субличности. Они выживают за счет власти, основанной на страхе. Когда этот страх заменяется покоем, они теряют свое жало. Человек перестает бежать, а затем может ступить на твердую землю скорее управляемой, чем патологической тревоги.

Случай Сьюзан

Я рассказал, как можно уподобить тревогу нахождению на топчаке, где человек часто чувствует, что его преследует какой-то страх. Сьюзан была именно таким человеком. Врач в возрасте, под сорок, она с недавних пор стала очень бояться находиться одна в доме и не могла спать без света. Со времени своего развода она жила одна и с недавнего времени получала непристойные телефонные звонки,  иногда среди ночи. Когда мы разговаривали, постепенно стало ясно, что телефонный инцидент вызвал у нее более глубокий и более давний страх.

Когда она пребывала в состоянии релаксации, я попросил позволить воображению увести ее к тому моменту, когда она в последний раз испытывала страх. Он был связан со случаем, когда кто-то сломал ее парадную дверь. Несколько других инцидентов увели ее к возрасту четырех лет.

Сьюзан: Я стою у парадной двери дома моих бабушки и дедушки в Уэльсе. Однако я не чувствую страха. Я чувствую себя вполне счастливой. Почему ко мне пришел этот образ? Все же в своем воображении она исследовала дом, начав с “общей комнаты”. На столе миска с луковицами. Раньше я не помнила эту комнату в таких подробностях.

(Она двинулась по скрипучим ступенькам наверх к спальням. Когда она добралась до своей комнаты и шагнула внутрь, то физически содрогнулась, но не смогла найти этому никакого объяснения. Затем пришло время устраиваться спать.)

Дорогой Бог, я укладываюсь спать,

Я молю, о Боже, сохранить мою душу.

Если я умру прежде, чем проснусь,

Я молю, о Боже, взять мою душу.

Боже мой, я годами не думала об этом. Какая ужасная молитва, чтобы учить ей ребенка. “Если я умру прежде, чем проснусь”.

(Затем состоялся разговор с ее матерью.)

Сьюзан: Мама, оставь свет включенным.

Мать: Ну, не будь глупой, Сьюзан.

Сьюзан: Мама, оставь свет включенным, пожалуйста (приходя в возбуждение).

(Свет был оставлен включенным. В ее воображении возник белый блестящий объект, который пугал Сьюзан. Она держалась за мою руку, это придавало ей некоторую уверенность.)

Вильям: Опишите этот предмет.

Сьюзан: Он просто белый и блестящий. Кажется, он не имеет никакой определенной формы.

Вильям: Вы можете до него дотронуться?

Сьюзан: Я испугана, но постараюсь. Теперь он превратился в нечто белое — как простыня, висящая в воздухе.

Вильям: Что эта простыня хочет сделать?

Сьюзан: Она движется ко мне, она хочет обернуть меня.

Вильям: Пусть.

Сьюзан: Я боюсь. Не выпускайте мою руку. Она превратилась  в деревянный комод, комод, который был в моей спальне.

Вильям: Что вы хотели бы сделать с комодом?

Сьюзан: Я открою ящики. У меня есть это! (ее голос повысился от возбуждения). Это саван. Бабушка хранила все свои погребальные  вещи в этом комоде. Я могу вспомнить, что была очень озадачена, когда дедушка исчез. Он умер, и я знала, что его завернули в одну из бабушкиных простыней.

(Когда мы проговаривали это, Сьюзан связала чувство страха темноты со строкой молитвы “Если я умру прежде,  чем проснусь” и с тайной исчезновения ее дедушки.)

Сьюзан: Откуда я могла знать разницу между “ложиться спать” и тем, что дедушка “лег спать” и его завернули в простыню?

Этот пример использовал силу работы с образами, которые помогли освободить Сьюзан от ее тиранического тюремщика. Интересно отметить, как образ менялся от чего-то смутного “белого и блестящего” до заворачивающей простыни, затем до чего-то твердого — комода. Если Сьюзан не имела, в своем воображении, мужества протянуть руку, чтобы коснуться “объекта”, и позволить простыне обернуть ее, она не смогла бы определить, кем являлся ее тюремщик и освободиться от его власти.

Я включил эту короткую выдержку из ряда сеансов со Сьюзан, потому что она демонстрирует с некоторыми подробностями именно данный подход к тому, как заниматься тревогой. Не каждый консультант чувствовал бы себя комфортно, используя такой метод. Он может быть уместным. Но он сработал со Сьюзан.

Случай Шейлы

Второй случай — случай Шейлы, студентки-медсестры, которая тревожилась по поводу репетиции своих выпускных экзаменов. Она никогда не сдавала экзамены в школе хорошо. Когда она родилась, ее родители достигли среднего возраста и их брак нельзя было назвать счастливым. Ее мать была старшим компаньоном в типографии. Когда Шейле исполнилось лет шесть, она застала мать в постели с любовником. Она поклялась хранить тайну, но во время экзаменов возникла тревожная мысль: “Я не могу больше нести это бремя”. Шейла отправилась в интернат, который ненавидела в течение последних двух лет. Она чувствовала себя пойманной в двойной зажим: приезжая домой, девочка чувствовала, что ее не хотят, а когда принимала участие в поездке на выходные с друзьями, мать критиковала ее. “Это одно и тоже”, — сказала Шейла сквозь слезы.

Моя первая стратегия состояла в том, чтобы помочь ослабить непосредственный стресс пациентки, помогая ей расслабиться, и дать некоторое руководство по экзаменационной методике. Во время релаксации я дал ей инструкцию, как следует замещать негативные предположения позитивными. Когда Шейла сдавала и сдала свой зачет по работе в палате, ее моральное состояние повысилось, несмотря на острую тревогу, которая привела к расстройству желудка.

Нацелившись на экзамен, мы несколько раз прошли эту процедуру вместе, и Шейла потренировалась в собственном “разговоре с собой”. Она должна была сесть спокойно, расслабиться, затем начать визуализировать то, что записала под мою диктовку.

“Я встаю в день экзамена вовремя, чтобы не мчаться. Я умываюсь, убираю постель, затем съедаю хороший завтрак и отправляюсь пешком в больницу. Когда я иду, то контролирую свое дыхание и чувствую себя действительно спокойной. На самом деле я думаю, что получу удовольствие от этого экзамена. Я поднимаюсь по лестнице в экзаменационный зал и чувствую себя спокойно и уверенно. Я говорю себе: я занималась хорошо, я хорошо подготовлена, и ничего больше сейчас сделать не могу. Теперь я подхожу к столу и чувствую себя спокойной. Я сажусь, кладу ручку и карандаши на стол, снимаю часы и тоже кладу их на стол, чувствуя себя спокойной. Я уже продумала, сколько времени уделить каждому вопросу, так что вполне готова. Экзаменатор говорит: “Переверните бумагу, прочтите вопросы, но не начинайте писать, пока я не скажу”. Я читаю вопросы и чувствую себя спокойной. Экзаменатор говорит: “Можете начинать”. Я решила, на какие вопросы отвечать и в каком порядке, и чувствую себя спокойной. Я беру ручку и начинаю с первого вопроса.”

В день после экзамена пришла совсем другая Шейла: “Я сдавала экзамен и при этом чувствовала себя нормально. Я сказала себе: не имеет значения, если я провалюсь. На одном этапе я действительно положила ручку и сказала: “Шейла, девочка моя, ты замечательная!”

Шейла не сдала репетицию выпускных экзаменов. Не сдали еще двое студентов, и это помогло поддержать ее моральное состояние. Мы договорились продолжать работу до выпускных экзаменов. Тревога привела Шейлу к врачу общей практики, тот прописал ей на лекарство, которое привело к возникновению головной боли: у Шейлы болела голова, когда она пришла на следующий сеанс. Она представила себе боль как запутанный клубок веревки. Я попросил разрешения использовать прикосновение и помог ей сосредоточиться на боли, которая постепенно стала легче. Шейла сказала: “Я вижу, как меня держат в коричневом, ржавом, похожем на мумию ящике. Я не могу вырваться полностью. Это сделало бы меня слишком уязвимой. Я слишком боюсь, что меня снова ранят”.

Я сказал: “Посмотрите, можете ли вы освободить часть себя”. Она смогла высунуть свою правую стопу, но это было все. Я сказал: “Спросите вашу стопу, что она чувствует, находясь снаружи”. “Она говорит, что чувствует себя хорошо”, — ответила Шейла.

Когда Шейла лежала в этом ящике, неопределенная мужская фигура пришла помочь ей. Мужчина взял ее руку, и его рука была теплой и успокаивающей. “Но я все равно не могу вырваться”, — говорила Шейла. Я был потрясен тем, насколько ее рассказ близок к тому, как Спящую Красавицу разбудил принц. Это ее женское начало чувствовало себя захваченным, посаженным в клетку, уязвимым.

Одна из характерных черт консультирования заключается в том, что важная информация часто не раскрывается, пока отношения консультирования не устанавливаются достаточно прочно. Это, должно быть, имеет отношение к доверию. На девятом сеансе Шейлы она призналась: “Английский — мой самый слабый предмет, и я не могу ясно выражать свои мысли на бумаге”. Затем она продолжала, выглядя очень смущенной: “Я шесть раз сдавала нулевой уровень по английскому, и ужасно стыжусь того, как пишу. Я сделаю все, что могу, чтобы скрыть это. Они заставляли меня писать правой рукой, пытаясь сделать похожей на кого-то другого. Я знаю, что пишу смешно, и девочки даже сейчас потешаются надо мной из-за этого”.

Я попросил Шейлу написать что-нибудь для меня, но она смогла написать только несколько слов. Затем мы применили работу с образами к тому, как она справляется со свои страхом, особенно на экзамене. Мы сошлись на том, что критика, насмешка и наказание были тремя большими страхами. Чтобы справляться с ними, Шейла разработала свои собственные методы работы с образами, которые включали в себя много позитивного разговора с собой, похвалы и утверждения.

Шейла отправилась на экзамен, ощущая себя почти способной получить удовольствие. Она думала, что не получает большого удовольствия, но сказала, что не чувствует себя выведенной из строя тревогой. Я встретил ее в колледже в утро, когда были вывешены результаты. Шейла была среди тех, кто радовался; и утешала двоих, кто рад не был.

Резюме

В этом путешествии мы рассмотрели тревогу как нормальное переживание, хотя при патологической тревоге человеку обычно требуется психиатрическая помощь. Для описания тревоги была использована аналогия с топчаком, где человека, испытывающего это состояние, часто подталкивают к физическому, интеллектуальному и эмоциональному истощению. Тот факт, что большинство людей признают, что испытывают некоторые обычные симптомы тревоги, предоставляет общую основу для обследования достаточно универсального феномена.

В отношении тех людей, чей опыт тревоги движется от “нормального” края шкалы к “патологическому”, была выдвинута следующая теория: они являются жертвами антагонистических субличностей, воюющих друг с другом. Идентификации этих субличностей может быть достаточно, чтобы лишить их деструктивной власти, которую они взяли над человеком.

Люди, которые страдают от выводящей из строя тревоги, также страдают от разрушенной самооценки. Поддержка от консультирования поможет восстановить самооценку, столь существенную для оптимального выздоровления. Когнитивная перестройка, поиск информации и минимизация угрозы, чтобы помочь человеку снизить уровень тревоги, могут оказаться уместным подходом для использования в консультировании.

Если мы поможем помочь клиенту идентифицировать тюремщика топчака, то дадим клиенту мощное орудие контролирования тревоги. Как и в любом консультировании, мы используем широкий репертуар навыков; ограниченный репертуар может оказаться для клиента слишком связывающим. Определенный подход может соответствовать одному клиенту, но не соответствовать всем. Один метод может подходить личности одного терапевта, но не каждому. Одна из целей консультирования — самопознание; оно применяется и к клиентам, и к тем, кто консультирует. Нам, консультирующим, следует знать, почему мы делаем это и почему предпочитаем использовать определенные подходы. Если наше консультирование должно быть действительно эффективным, наш долг состоит в том, чтобы расширять наше понимание самих себя, а также подходы к консультированию, которые разработали другие люди.