ПАМЯТЬ - Элементы практической психологии - Грановская

Есть в жизни всех людей порядок некий,

Что прошлых дней природу раскрывает.

Поняв его, предсказывать возможно

С известной точностью грядущий ход

Событий, что еще не родились,

Но в недрах настоящего таятся,

Как семена, зародыши вещей...

Шекспир

Память — это процесс запечатления, сохранения, восроизведения следов прошлого опыта. Она и дает возможность сохранять постоянными тенденции к целесообразному поведению на длительные интервалы времени и в какой-то мере прог­нозировать поведение на будущее.

Виды памяти.

Различают два вида памяти: генети­ческую (наследственную) и прижизненную. Наследствен­ная память сохраняет информацию, которая определяет анатомическое и физиологическое строение организма в процессе развития и врожденные формы видового пове­дения (инстинкты). Она меньше зависит от условий жиз­недеятельности организма по сравнению с прижизненно накапливаемой долговременной памятью. Информация в наследственной памяти хранится в молекулах ДНК (дезоксирибонуклеиновой кислоты), состоящих из длин­ных свернутых в спирали цепей. При этом в каждой клетке организма содержится вся наследственная ин­формация. Как носитель наследственной информации, ДНК имеет ряд особых свойств. Она устойчива к повреж­дающим факторам, способна к исправлению некоторых своих повреждений, что стабилизирует ее информацион­ный состав. Эти и ряд других свойств и обеспечивают надежность наследственной информации.

Прижизненная память — это хранилище информации, полученной с момента рождения до смерти. Она су­щественно больше зависит от внешних условий. Разли­чают несколько видов и форм прижизненной памяти. Один из видов памяти — запечатлевание (импринтинг) является промежуточным между генетической и прижиз­ненной памятью.

Запечатлевание — это форма памяти, наблюдаемая только в ранний период развития, сразу после рожде­ния. Запечатлевание заключается в одномоментном уста­новлении очень устойчивой специфической связи чело-

века или животного с конкретным объектом внешней среды. Эта связь может проявиться в следовании за любым движущимся объектом, впервые увиденным жи­вотным в первые часы жизни, в приближении к нему, прикосновении и т. п. Такие реакции сохраняются на длительное время, что рассматривается как пример обу­чения и долговременного запоминания с одного предъ­явления. Запечатлевание существенно отличается от обычного запоминания тем, что длительное неподкрепле­ние не ослабляет реакции, оно ограничено коротким, четко определенным периодом в жизненном цикле и необ­ратимо. При обычном обучении то, что показано послед­ним, оказывает (при прочих равных условиях значимости и вероятности) наибольшее влияние на поведение, тогда как при импринтинге объект, показанный первым, имеет большее значение. Здесь главное не новизна раздражи­теля, а его первенство.

Приведенные краткие сведения о свойствах импринтинга говорят в пользу существования специального ме­ханизма раннего целостного восприятия и прочного за­печатления. Ярким примером может служить эпизод, рас­сказанный этологом Лоренцом. Он водил на прогулку выводок утят, которые были импринтированы на его по­лосатые брюки и не соглашались отправляться к водоему, если экспериментатор был в другой одежде. Для того чтобы утята шли за ним и не потеряли его в густой траве, Лоренцу приходилось передвигаться на корточках и непрерывно крякать. «Когда я вдруг взглянул вверх,— пишет он,— то увидел над оградой сада ряд мертвенно-бледных лиц: группа туристов стояла за забором и со страхом таращила глаза в мою сторону. И неудиви­тельно! Они могли видеть толстого человека с бородой, который тащился, скорчившись в виде восьмерки, вдоль луга, то и дело оглядывался и крякал, а утята, которые могли хоть как-то объяснить подобное поведение, утята были скрыты от глаз изумленной толпы высокой ве­сенней травой» [171, с. 54].

Обнаружен критический интервал времени, когда им­принтинг максимально проявляется. Этот период различен для медленно и быстро развивающихся животных. У пер­вых импринтинг проявляется в более поздние сроки развития: у птенцов запечатлевание впервые обнаружи­вается к 12-му часу после вылупления, у обезьян —

77

 на 20—40-й день жизни. У человека импринтинг наблю­дается до 6-месячного возраста [224]. Неразвитость мы­шечной системы к моменту рождения у млекопитающих не позволяет изучать импринтинг у них по реакции следования в первые часы после рождения, как, напри­мер, у птиц. Поэтому для млекопитающих использовали другую схему эксперимента [352]. В клетку каждого новорожденного детеныша обезьяны, изолированного от матери, ставили муляжи, представляющие собой цилиндр из проволоки («проволочная мама»), и такой же цилиндр, обтянутый мягкой тканью или мехом («матерчатая мама»). Половину детенышей кормили из первого муляжа, половину — из второго. Независимо от того, из какого муляжа детеныш получал пищу, обезьянки проводили вре­мя возле матерчатого. Возможность прижаться к ма­терчатой маме снижала их беспокойство (рис. 5). Очевидно, такого рода тактильный комфорт, обеспе­чиваемый «матерью», был для детенышей жизненно важ­ным.

В тех же экспериментах показано, что материнское поведение детенышей обезьяны, выращенных с искусствен­ными мамами, определяется собственным опытом в раннем возрасте, именно в период запечатлевания. Выращенные без материнского ухода обезьянки обнаружили в даль­нейшем тяжелые нарушения поведения, например, самка была равнодушна к своему детенышу, не знала, что с ним делать и не могла выходить, т. е. у этих обезьян не выработалось адекватного материнского поведения (ка­чать, кормить, носить). Создается впечатление, что био­логический смысл импринтинга связан с формированием психологической защиты (мамы), а при невозможности сформировать подобный механизм наступают необрати­мые изменения в поведении. Обобщив ряд исследований, английский психиатр Боулби [326] полагает, что искус­ственное отчуждение детей от матери как от человека теплого, ласкового и внимательного опасно по крайней мере до трех лет. Трех месяцев «лишения любви» в этом временном интервале достаточно, чтобы в психике ре­бенка произошли изменения, которые уже нельзя пол­ностью устранить впоследствии. Изоляция от матери или другого очень близкого человека в раннем детстве может привести к снижению интеллекта, аномалиям социального поведения, повышенной уязвимости, усилению агрессивности. Итак, легко заметить, что Запечатлевание как форма прижизненной памяти очень близка к наследствен­ной по прочности, неповреждаемости следа и по неотвра­тимому характеру своих проявлений.

Рис. 5. Запечатлевание как ранний механизм ослабления бес­покойства. Демонстрация предпочтения тепла и тактильного комфорта при контакте с тряпичной «мамой» у детеныша макаки-резуса несмотря на то, что кормит его проволочная «мама».

(Иэки ПонугаеваА Г Импринтииг Л , 1972 )

Выделяют следующие виды прижизненной памяти: дви­гательную, образную, эмоциональную и символическую (словесную и логическую).

Двигательная память обнаруживается очень рано. Это прежде всего память на позу, положение тела. Двига­тельная память лежит в основе профессиональных и спор­тивных навыков, танцевальных фигур и бесчисленных ав­томатических навыков вроде привычки, переходя улицу смотреть сначала налево, а потом направо. Достигая полного развития раньше иных форм, двигательная память

у некоторых людей остается ведущей на всю жизнь, у остальных ведущую роль играют другие виды па­мяти.

Одна из форм образной памяти — зрительная. Ее отличительная особенность в том, что в период удер­жания образа в памяти он претерпевает определенную трансформацию. Обнаружены следующие изменения, совершающиеся со зрительным образом в процессе сохра­нения: упрощение (опускание деталей), некоторое преуве­личение отдельных деталей, преобразование фигуры в бо­лее симметричную (более однообразную). Сохраняемая в памяти форма может округляться, расширяться, иногда меняется ее положение и ориентация. В процессе сохра­нения образ трансформируется и по цвету. Яснее и ярче всего зрительно воспроизводятся образы, редко встре­чающиеся, неожиданные. С одной стороны, указанные преобразования образа в памяти делают его менее точным по сравнению с образом в словесной памяти. С другой стороны, эти преобразования могут принести пользу — превратить образ в общую схему и до известной степени сделать его символом. Зрительная образная память плохо поддается произвольному управлению, а хорошо помнить только особенное, экстраординарное — еще не значит иметь хорошую память.

У А. П. Чехова в пьесе «Чайка» неудачливый пи­сатель так сравнивает себя с талантливым: «У него (талантливого) на плотине блестит горлышко от разбитой бутылки и чернеет тень от мельничного колеса — вот лунная ночь и готова, а у меня и трепещущий свет луны, и тихое мерцание звезд, и далекие звуки рояля, замирающие в тихом ароматном воздухе» [293, с. 53]. Последнее описание каждый воспринимал и читал мно­жество раз и поэтому оно не вызывает яркого образа. Наоборот, блеск горлышка разбитой бутылки — неожи­данный и потому запоминающийся образ.

Образная память обычно ярче проявляется и детей и подростков. У взрослых людей ведущая память, как правило, не образная, а логическая. Однако есть про­фессии, где полезно иметь развитую образную память. Выявили, что можно эффективно тренировать образную память, если воспроизводить заданные картины мысленно в расслабленном пассивном состоянии с закрытыми глазами перед сном.

Эмоциональная память определяет воспроизведение определенного чувственного состояния при повторном воздействии той ситуации, в которой данное эмоцио­нальное состояние возникло впервые. Важно подчеркнуть, что это состояние воспроизводится в комплексе с эле­ментами ситуации и субъективным отношением к ней. Особенности этой памяти — в быстроте формирования следов, особой их прочности и непроизвольности воспро­изведения. П. П. Блонский [33] полагал, что чувственная память, на основе которой развивается эмоциональная память, имеется уже у шестимесячного ребенка и дости­гает своего расцвета к трем — пяти годам. На ней основываются осторожность, симпатии и антипатии, а также первичное чувство узнавания («знакомое» и «чу­жое») .

Сильные, эмоционально окрашенные впечатления че­ловек хранит дольше всего. Исследуя устойчивость эмо­циональной памяти, В. Н. Мясищев [191] показал, что когда школьникам показывали картины, то точность их запоминания зависела от эмоционального отношения к ним — положительного, отрицательного или безраз­личного. При положительном отношении они запомнили все 50 картин, при отрицательном — только 28, а при безразличном — всего 7. Эмоциональная память отли­чается тем, что почти никогда не сопровождается отно­шением к ожившему чувству как к воспоминанию раньше пережитого чувства. Так, человек, напуганный или иску­санный в детстве собакой, пугается затем при каждой встрече с собакой, но не осознает, с чем связано это чувство. Произвольное воспроизведение чувств почти не­возможно. Наряду с запечатлением чувственного состоя­ния, сопутствовавшего восприятию той или иной инфор­мации, эмоциональная память обеспечивает быстрое и прочное запоминание и самой информации, вызвавшей данное эмоциональное состояние, однако не всегда можно полагаться на точность ее сохранения. Если у человека в обычных, спокойных условиях возрастание силы и яр­кости впечатления повышает четкость и прочность запо­минания, то в экстремальных состояниях (у потерпевшего или обвиняемого) сильное потрясение ослабляет или даже полностью глушит то, что было запечатлено.

Приведем пример. Был осуществлен такой эксперимент [376]: студенты сидели в аудитории, опустив головы

в экзаменационные листы. Внезапно дверь распахнулась, и молодая женщина ростом 150 см, одетая в джинсы, клетчатую ковбойку и тирольскую зеленую шляпу, вор­валась в комнату. Она быстро бросила в студента, си­девшего в первом ряду, морковку и крикнула: «Феде­ральная селедка! Ты украл мои отметки». При этом снаружи из коридора был слышен хлопающий звук. Сту­дент в первом ряду, одетый в униформу спортивного общества, вскрикнул и упал на пол. Когда нападавшая выскочила из комнаты, двое мужчин, одетых, как са­нитары, вбежали в аудиторию, поставили жертву на ноги и быстро вывели его. Вся сцена заняла минуту с того момента, когда вбежала нападавшая, до того, как вывели жертву. Влияние эмоционального шока и неожиданности ярко проявилось тогда, когда студентов попросили не­медленно описать полную картину событий, свидетелями которых они были, ответив на ряд вопросов. Результат оказался потрясающим. Вот некоторые вопросы и ответы. Кто был нападающий? Один студент писал: «...большой, германского типа... как голливудский спасатель». Как был одет нападавший? «...В униформу железнодорожного кондуктора». Каково было оружие? «... Убийца использо­вал нож с открытым лезвием». Кто был жертвой? «Мужчина, одетый в брюки цвета хаки и голубой свитер». Поскольку инцидент был в высшей степени неожиданным и имел вид драматического, большинство свидетелей не запомнили ни внешнего вида вошедшей, ни обстоятельств вторжения. В описанной экспериментальной ситуации де­формацию следов памяти можно объяснить только эмо­циональным воздействием, ибо фактор времени исклю­чен и отнести забывание за счет преобразования ин­формации во время длительного периода хранения нельзя.

Символическая память подразделяется на словесную и логическую. Словесная память формируется в про­цессе прижизненного развития вслед за образной и дости­гает наивысшей силы к 10—13 годам. Отличительной чертой ее является точность воспроизведения. Другой (и в этом ее преимущество перед образной памятью)— значительно большая зависимость от воли. Воспроизвести зрительный образ — не всегда в нашей власти, в то время как повторить фразу значительно проще. Однако и при словесном сохранении наблюдаются искажения. Так, при запоминании ряда слов точнее всего воспроизводятся начальные и конечные, кроме того, деталь в рас­сказе, которая привлекла внимание человека, при переска­зе имеет тенденцию передвигаться к началу. Точность словесного воспроизведения обеспечивается не только пов­торением, но и сокращением. Текст можно сократить и тем самым облегчить работу памяти: чем он короче, тем меньше ошибок при воспроизведении. Краткость эф­фективна не только за счет простого урезывания, но и за счет выработки правил выделения самого су­щественного. Постепенно через обобщение развивается логическая память.

Отношения словесной памяти со зрительной — слож­ные. С одной стороны, словесная память сама по себе точнее зрительной, с другой — она может оказывать влияние на зрительные образы, сохраняющиеся в памяти, усиливая их трансформацию или подавляя их полностью. В этом случае зрительные образы в памяти могут так преобразовываться, чтобы точнее соответствовать своим словесным описаниям, особенно если названия пред­шествуют восприятию зрительных изображений. Иска­жение зрительных образов под давлением словесных на­званий проявилось отчетливо в следующих экспериментах [329]. Исследователи составили ряд из 12 многозначных фигур (рис. 6). Каждая из фигур получила два сло­весных обозначения. Всем испытуемым предъявлялись одни и те же фигуры, но одной группе перед предъяв­лением назывались первые (из двух возможных) обо­значения фигур, другой — вторые. От всех испытуемых требовалось после экспозиции как можно точнее нари­совать показанную фигуру. В результате 74% фигур, которые были обозначены словами из первого списка названий, в рисунках оказались похожими на предметы с этими названиями и 73% из второго списка — на соответствующие предметы второго списка. Например, показывали два кружочка, соединенных палочкой; одним людям сказали, что это очки, другим — что это ган­тели. На своих рисунках испытуемые из первой группы пририсовывали отсутствующие дужки и сделали изгиб в переносице, а из второй — изображали утолщение в ручке гантелей. Таким образом, наблюдалась тенден­ция воспроизводить рисунки так, чтобы они лучше соот­ветствовали их словесному описанию. Очевидно, легче хранить в памяти 12 слов и реконструировать образы в соответствии с этими описаниями, чем хранить в па­мяти 12 изображений.

Рис. 6. Искажающее влияние словесной памяти на зрительную. Средняя колонка: фигуры, показанные испытуемым двух групп: левая колонка—рисунки испытуемых 1-й группы в соответствии с предло­женными названиями; правая — рисунки испытуемых 2-й группы в соот­ветствии с предложенными названиями.

(Из кн Экспериментальная психология Т II М , 1963 )

Понятным становится, почему одним из факгоров, ко­торый может сильно влиять на воспоминание свидетеля, является подбор слов в вопросах, которые ему задают. Для демонстрации такого влияния Лофтус показала студентам короткий фильм о дорожном инциденте. Затем некоторых из них спросили: «С какой скоростью ехали автомобили, когда они ударились?» Для других свиде­телей глагол «ударились» был заменен на «разбились», «столкнулись» или «пришли в контакт». Выяснилось, что оценки свидетелей находились в полной зависимости от использованного глагола. Те, которых спрашивали со словами «пришли в контакт», давали самую низкую оценку скорости (30 миль в час), в то время как другие, которых спрашивали, используя глагол «разбились», дали самую высокую оценку (41 миля в час). Через неделю, после

того как студенты просмотрели фильм об инциденте, им было задано несколько вопросов. Критическим был вопрос: видел ли свидетель разбитые стекла, хотя фак­тически в фильме такого не было. Предполагалось, что если глагол «столкнулись» реально повлиял на свидетелей при воспоминании об инциденте как обозначающий более серьезные действия, чем это было на самом деле, то они также могут «запомнить» детали, которые могут соответствовать высокоскоростному инциденту, например разбитые стекла. Именно это и было обнаружено. Свыше 30% испытуемых, которых неделю назад спрашивали со словом «столкнулись», сообщили, что они видели не­существующие стекла; эти же стекла «видели» только 10% из тех, которых спрашивали со словом «ударились» [371].

Данные факты приведены для того, чтобы подчеркнуть важную роль, которую играет правильный выбор слов при формулировании вопроса. Именно этот фактор сам по себе влияет на содержание и точность ответа.

Особенности логической памяти проявляются прежде всего в запоминании только смысла текста. Это запо­минание может не иметь ни одного общего слова с ис­ходным текстом [33]. В процессе вычленения смысла происходит раскрытие понятий подлинника высшими по­нятиями, т. е. переработка текста в более обобщенных понятиях. Вспоминание в этом случае — это реконструк­ция текста — нисхождение от обобщенных понятий к кон­кретным. Логическая память самым тесным образом свя­зана с мышлением, поэтому в разделе о мышлении ей будет уделено дополнительное внимание.

Взаимодействие перечисленных видов памяти особенно ярко проявляется в узнавании. Узнавание ранжируется от еле заметного чувства чего-то знакомого до полной уверенности. Полезно заметить, что на степень этой уве­ренности существенно влияет самооценка узнающего. При прочих равных условиях человек с завышенной самооцен­кой всегда узнает наверняка, а с заниженной — наобо­рот, даже надежно узнанное принимает за сомнительное. Узнавание отличается от вспоминания тем, что требует меньших усилий. Человеку легче сказать, что он это уже видел, чем перечислить, что именно он видел. В экспе­риментах испытуемым предъявлялись последовательно друг за другом картинки. Если относительно некоторой

картинки просили ответить на вопрос: «Была ли уже такая?», то еще после 60 других картинок можно было получить правильный ответ. Если же просили воспроиз­вести некоторую картинку (достаточно простую, чтобы каждый мог ее нарисовать), то правильный рисунок мог быть получен не позднее, чем через 12 картинок. Таким образом, узнать проще, чем воспроизвести.

В связи с попыткой ответить на вопрос, почему узнать проще, чем припомнить, был сформулирован ряд гипотез. В гипотезе порога [374] утверждается, что эффективность узнавания и припоминания зависит от прочности следов в памяти. Для того чтобы объект можно было узнать, прочность следа может достигать меньшей, чем для при­поминания, величины, которая называется порогом узна­вания. Объекты, следы которых обладают очень высокой прочностью, будут и узнаваться и припоминаться, другие следы, обладающие меньшей прочностью,— только узна­ваться, и, наконец, следы с самой низкой прочностью не будут ни узнаваться, ни припоминаться. Эта гипотеза позволяет понять, почему проверка на узнавание имеет существенно лучшие результаты, чем на припоминание.

Гипотезу двух следов выдвинул Адамс [320], ут­верждая, что узнавание и припоминание зависят от разных комплексов информации, содержащихся в памяти,— сло­весных и образных. Узнавание больше опирается на зри­тельные образы, а воспроизведение, как правило, исполь­зует вербальные следы. Предполагается, что прочность следа в памяти представляет собой сумму его вербальной и образной прочности. Гипотеза двух видов следов позво­ляет понять, почему названия конкретных вещей запоми­наются лучше, чем слова, обозначающие абстрактные понятия: первые проще представить и в образной и в вер­бальной форме.

Интересной иллюстрацией особенностей припоминания и узнавания образной и словесной информации явились эксперименты Барика [по 376]. Он изучал долговременную память с помощью стандартного набора объектов, которые испытуемые хорошо изучили в некоторый момент своей жизни и с которыми не имели возможностей часто встречаться впоследствии. Этим требованиям удовлетво­рил набор имен и фотографий, взятых из альбомов вы­пускников института. Испытуемыми были 392 человека в возрасте от 20 до 74 лет, окончившие институты

от трех месяцев до 40 и более лет тому назад. Как вы думаете, сколько своих товарищей по студенческой группе вы можете вспомнить через 25 лет после окон­чания института? Исследования долговременной памяти показали, что больше, чем вы предполагаете.

Сначала был проведен тест свободного вспоминания. Испытуемых просили перечислить как можно больше своих товарищей по курсу, которых они могут припомнить за восемь минут. (В предварительных тестах было обнару­жено, что после восьми минут люди более или менее истощают свою память на имена при таком вспоминании без подсказки.) В тесте свободного вспоминания недав­ние выпускники могли вспомнить в среднем 47 имен. Результаты этого теста понижались с возрастом, так что выпускники, окончившие институты 40 и более лет тому назад, могли вспомнить в среднем только 19 имен.

Затем испытуемым был предложен тест по узнаванию фотографий, где им показывали десять карточек с пятью портретами на каждой. Одним из пяти лиц был това­рищ по институту, а другие четыре были взяты из аль­бомов других институтов того же времени. Процедура была похожей на криминалистическое опознание: испы­туемого просили посмотреть на пять фотографий и указать на своего сокурсника. Результаты опознания были очень хорошими. Недавние выпускники могли правильно иденти­фицировать 9 из 10 картинок и, что самое замечательное, так же хорошо справлялись с заданием окончившие институт 35 лет назад. Даже окончившие 40 и более лет назад могли правильно узнать в среднем три четверти своих товарищей.

Испытуемым предложили, кроме того, тест на узна­вание фамилий, в котором они должны были выбрать из пяти предложенных фамилию товарища. Вспоминание фамилий существенно улучшалось, если испытуемым «подсказывали», показывая фотографии их товарищей (серией из десяти портретов, сфотографированных в слу­чайном порядке из выпускного альбома). В этом тесте самая младшая группа выпускников вспомнила почти 70% фамилий своих товарищей. Результаты плавно пони­жались с возрастом: люди из самой старшей группы были в состоянии вспомнить меньше (две из десяти) фамилий. Однако для всех групп «подсказка» вела к вспо­минанию многих товарищей, которые иначе были бы

«забыты». Эти результаты подчеркивают большую лег­кость узнавания по сравнению с припоминанием особенно в сочетании со зрительной подсказкой.

Формы памяти.

Формами прижизненной памяти яв­ляются мгновенная, кратковременная, промежуточная и долговременная. Основанием для такой классификации является различное место этих форм во временной после­довательности преобразования информации от поступле­ния ее на чувствительные входы до формирования не­повреждаемого и сохраняющегося всю жизнь следа. Сна­чала сделаем краткий обзор соотношений различных форм памяти, а затем подробнее остановимся на каждой из них.

Процесс переработки информации в памяти можно представить следующим образом. Объекты, воздействую­щие на человека, прежде всего изменяют состояние чувствительных входов, обладающих инерционностью, что и определяет сохранение элементарного следа в течение нескольких мгновений. Такая форма сохранения назы­вается мгновенной памятью. Одна из ее особенностей в модальной специфичности, которая проявляется прежде всего в том, что любой обращенный к тому же чувстви­тельному входу (той же модальности) сигнал взаимо­действует с хранящимся в мгновенной памяти и может необратимо его разрушить. В связи с раздельным хра­нением следов в мгновенной памяти разной модальности некоторые формы получили особые названия: иконическая (зрительная), экоическая (слуховая).

Спецификой мгновенной памяти является также и то, что след угасает через несколько секунд, и если инфор­мация не переводится в другую форму хранения, то теряется необратимо. Информация, сохраняющаяся в мгновенной памяти, не поддается произвольному управ­лению, т. е. ее нельзя задержать в памяти, воспроизвести и сделать более отчетливой. Она не перерабатывается и не соотносится с информацией, поступающей одновре­менно на другие чувствительные входы, поэтому образ в мгновенной памяти не обладает константностью. Время хранения следа в иконической памяти составляет всего 10—60 секунд, а для других модальностей еще меньше.

Часть информации из мгновенной памяти попадает в кратковременную. Особенностью этой формы памяти по сравнению с мгновенной является то, что она мо­дально не специфична. Объем кратковременной памяти

невелик и исчисляется в некоторых переменных обоб­щенных структурных единицах (7±2 ед.), а время хра­нения составляет несколько минут. В кратковременном хранении информация по сравнению с мгновенным следом уже существенно перерабатывается. Она представляет собой последовательность фрагментов кодов, посту­пающих из мгновенной памяти. Каждый находящийся в кратковременной памяти фрагмент постепенно вытес­няется вновь поступающей информацией, однако это вы­теснение можно предотвратить и удержать информацию с помощью повторения. Таким образом, для кратковре­менной памяти уже возможно произвольное управление с помощью повторения, а также символизации. Инфор­мация, хранящаяся в кратковременной памяти, может быть нарушена в меньшей степени, чем в мгновенной памяти, за счет большей длительности сохранения и вслед­ствие перевода первичной информации в символьную форму.

Поскольку объем кратковременной памяти ограничен, информация из нее после перекодирования выводится в промежуточную (буферную) память, в которой она сохра­няется до тех пор, пока не появится возможность перевести ее на долговременное хранение. Время хранения в проме­жуточной памяти исчисляется часами. Важной особен­ностью промежуточной памяти является следующее: если в течение нескольких суток она не очищается, то организм принудительно отключается от приема информации из внешней среды. Есть основания предполагать, что инфор­мация из промежуточной памяти переводится в долговре­менную не прямо, а через кратковременную память. Сначала фрагмент информации переводится из промежу­точной памяти в кратковременную, где он вторично оцени­вается и обобщается, и только затем адресуется в соот­ветствующую часть долговременной памяти. Процедура повторяется с новым фрагментом, извлекаемым из проме­жуточной памяти, и т. д. Процессы очищения промежу­точной памяти происходят в основном во сне и, вероятно, этим в значительной степени определяется его специфика и назначение [86].

Объем долговременной памяти практически неограни­чен, так же неограничено и время хранения информации в ней. При необходимости использовать информацию из долговременной памяти она должна вновь переводиться

в кратковременную. Доступность информации в долговре­менной памяти, возможность произвольного и непроиз­вольного припоминания определяются в значительной сте­пени уровнем ее организованности и личностной значи­мости для человека. Информация в долговременной па­мяти непрерывно преобразуется, и предполагается, что она не повреждается, а затруднения в воспроизведении связаны с нарушениями доступности. Человек, обучаясь в течение всей жизни различным способам организации информации, тем самым как бы повышает ее доступность и облегчает ее припоминание. Так кратко может быть описана последовательность процессов преобразования информации в памяти от чувствительных входов до долго­временного хранилища.

Заключая этот раздел, полезно подчеркнуть, что па­мять следует рассматривать «не только как продукт де­ятельности, но и как важнейший фактор ее организации и регуляции на всех этапах осуществления, где системо-образующим фактором является представление ожидаемо­го результата поставленной цели, а наличие обратной свя­зи обусловливает замкнутый контур ее регулирования» [42, с. 21].

Мгновенная и кратковременная память

Мгновенная память. Уже давно обнаружено, что сиг­нал, как зрительный, так и слуховой, субъективно воспри­нимается как воздействующий несколько мгновений после того, как он отзвучал или уже не демонстрируется. Инер­ционность входов, продлевающая для нас воздействие сигналов, получила специальное название — мгновенная память. Она обладает очень коротким временем полного сохранения—0,3—1,0 с. Мгновенная память—это пер­вый этап обработки поступающей извне информации, она формируется пассивно, с ее помощью организм на очень короткое время удерживает довольно точную и полную картину мира, воспринимаемую органами чувств. Оста­новимся лишь на мгновенной зрительной — иконической — памяти. Информация представлена в ней прак­тически в своей исходной форме и поэтому большое влия­ние на нее оказывают условия предъявления: освещение, предшествующие и следующие за данным сигналом воз­действия на данный вход и длительность предъявления.

Объем мгновенной памяти существенно больше, чем кратковременной. Эксперименты Сперлинга [251] пока­зали, что с помощью иконической памяти испытуемый по­лучает и удерживает короткое время (до 0,5 с.) значитель­но больше информации, чем может затем воспроизвести. Однако разрушение этого большого объема следов проис­ходит очень быстро. Иконическая память — это, по су­ществу, сохраняющаяся некоторое время зрительная кар­тина. Такой след угасает быстрее, чем человек успевает назвать все предъявленные ему стимулы.

Как было отмечено, полное сохранение зрительной кар­тины в иконической памяти ограничивается долями секун­ды, но встречаются люди, у которых этот период много длиннее (до 10 минут), их называют эйдетиками. Они об­ладают способностью видеть в буквальном смысле этого слова на пустом экране картину или предмет, который пе­ред тем находился перед их глазами, но уже не экспони­руется. Известны художники, которым было достаточно смотреть на модель лишь в течение нескольких минут, после чего они могли продолжать работать над картиной в отсутствие модели, сохраняя образ модели со всеми ее деталями. Среди прославленных художников эйдетиками были русский живописец Н. Н. Ге и французский — Гюстав Доре. Л. С. Выготский считал, что эйдетизм является совершенно закономерной и необходимой фа­зой в развитии памяти, представляя собой гипертро­фированное выражение иконической памяти, так ска­зать, элемент задержки развития памяти на этой ста­дии [69].

Обращаясь к биологической и психологической зна­чимости этой формы памяти, прежде всего следует отме­тить, что она обеспечивает слитное восприятие внешнего мира. Совершенно очевидно, что непрерывные движения глаз, моргание и ряд других факторов неизбежно привели бы к тому, что воспринимаемая картина мира непрерывно мелькала и прерывалась. Условия слияния сигналов до перерыва с пришедшими после перерыва создает некото­рая задержка сигналов на входах (инерционность), чем и обеспечивается сохранение для человека стабильного ми­ра. Так, при просмотре кинофильмов и телевизионных пе­редач именно она обеспечивает непрерывность восприятия, аналогично экоическая память обеспечивает непрерыв­ность восприятия музыкальных произведений.

История развития кинематографа хорошо демонстри­рует прогресс знаний по инерции зрения. Старое кино со скоростью протяжки 18 кадров в секунду недостаточно учитывало меру инерционности зрения, и поэтому теперь, когда мы смотрим старые фильмы, хорошо заметны мель­кание и неестественность движений, отсутствие плавности и слитности. Только когда увеличили скорость протяжки до 24 кадров в секунду, движение стало восприниматься адекватно. В этом случае кадры сменяют друг друга в та­ком темпе, что если один кадр в секунду вырезать и сде­лать пустым, то человек этого не заметит. Были проведены эксперименты, при которых в киноленту с некоторым фильмом каждым 25-м кадром вкрапливался другой фильм. Зрители совсем не замечали этого и не отдавали себе отчет в том, что лента имеет какие-либо особенности. Эти же эксперименты показали, что информация о втором вкрапленном фильме не осознается, но тем не менее она накапливается в подсознании и может проявиться в изме­нении поведения. Так, если сюжет второго фильма содер­жал рекламу мороженого на фоне знойной пустыни, то было отмечено резкое повышение числа купивших мороже­ное среди просмотревших комбинированную киноленту [323].

Мгновенная память обеспечивает задержку изменения состояния чувствительного входа под воздействием сигна­лов, что создает возможность локализовать объект в про­странстве, и тем самым возникает предметная отнесенность образа, но ни константность, ни обобщенность еще не формируются. В. П. Зинченко считает полезным раз­делять интервал мгновенной памяти на два подынтервала. Первый—длительностью 100 мс—он называет сенсор­ной памятью и оставляет за ней функцию локализации объекта в пространстве, а второй—до 800—1000 мс— соотносит с периодом организации предметной отнесенности как подготовкой к процессу символизации в кратко­временной памяти [1, 111-Кратковременная память. Информация о внешнем объекте попадает из мгновенной памяти в кратковремен­ную. Хранилищ мгновенных следов несколько — столько, сколько модальностей: иконическое, экоическое и т. д. Кратковременное хранилище — единственное и имеет ограниченный объем, поэтому оно не может вместить ин­формацию от всех входов одновременно. Приоритет определяется направленностью внимания в данный момент. Таким образом, если на данный вход перенесено внима­ние, то информация с него заполняет кратковременную память. Эта форма памяти по ряду свойств отличается от мгновенной: во-первых, другим механизмом сохране­ния, во-вторых, другими формами преобразования инфор­мации, в-третьих, другим объемом и, наконец, иными спо­собами продления срока сохранения. Поскольку храни­лище кратковременной памяти общее для всех входов, то информация в ней теряет разнообразие чувственной спе­цифичности (зрительную, слуховую и т. д.) и представлена абстрактным последовательным кодом. Сохранение в крат­ковременной памяти связано не столько с одновремен­ным состоянием некоторых структур (как в долговремен­ной памяти), сколько с быстротекущим последователь­ным процессом.

Обнаружили, что все известные воздействия, вызы­вающие забывание недавних событий, изменяли также электрическую активность центральной нервной системы, нарушая динамику циркуляции импульсов по нейронным путям. Установили, что, чем меньше времени проходит между обучением и вмешательством повреждающих или отвлекающих факторов, тем больше нарушается инфор­мация в кратковременной памяти. Для объяснения этих фактов была выдвинута гипотеза консолидации [377]. Существо гипотезы состоит в том, что динамический про­цесс в субстрате кратковременной памяти продолжается некоторое время (период консолидации), за которое на­капливаются структурные изменения в нейронах, обеспе­чивающие в дальнейшем сохранение следа в долговремен­ной памяти. Через некоторое время после поступления новой информации (обучения) вызванный динамический процесс естественным образом прекращается, и после это­го сохранение следа осуществляется структурными изме­нениями долговременной памяти, поэтому воздействия, на­рушающие сохранение следа по окончании консолидации, не способны его разрушить, коль скоро след переведен в долговременное хранение. Если искусственно прекратить динамический процесс в интервале консолидации, то вели­чина потерь будет зависеть от момента обрыва процесса. Период консолидации сильно варьирует в зависимости от сложности навыка и характера воздействия, но не превы­шает часа. Известно, что если через несколько минут после

обучения дать наркоз или подвергнуть человека кисло­родному голоданию, то запоминание ухудшается. Интерес­но отметить, что влияния подобных разрушающих фак­торов суммируются.

Таким образом, временной интервал кратковременной памяти определяется накоплением структурных изменений в субстрате долговременной памяти, достаточных для дальнейшего неограниченно длительного сохранения ин­формации.

Одним из воздействий, нарушающих сохранение ин­формации в кратковременной памяти, является травма. Обнаружено, что человек забывает события, непосред­ственно предшествовавшие травме. Это свойство получило название ретроградной амнезии. А. Р. Лурия приводил на лекциях следующее наблюдение. Из памяти мотоцик­листа, попавшего в аварию на 78-м километре дороги, вы­пали все события, начинавшиеся с 64-го километра пути. Поскольку он ехал со скоростью 60 км/ч, то травма при­вела к тому, что в его памяти не закрепились следы впе­чатлений, возникшие за 10—15 минут до травмы. Трав­матическое воздействие, случившееся в течение этого про­межутка времени, нарушило консолидацию.

Описанные факты были толчком для специальных экс­периментов, проведенных Ф. Д. Горбовым [84]. Испытуе­мый помещался перед окошечком, через которое последо­вательно проходили цифры с алгебраическими знаками (+4, — 1, — 8, +5 и т. п.), и должен был произвести соот­ветствующие арифметические операции, прибавляя данное число к результату ранее полученных операций или вы­читая из него соответствующее число. Естественно, что для выполнения этой задачи он должен был прочно удержи­вать в кратковременной памяти следы ранее полученного результата. Внезапно испытуемый подвергался действию «шока» в виде яркой световой вспышки. В этих случаях испытуемый, как правило, «забывал» только что получен­ный результат и начинал отсчет не с последнего, а с пред­шествующего числа. Этот опыт показывает, что даже незначительное, но внезапное воздействие «стирает» пред­шествующие следы, устраняя условия, необходимые для их консолидации.

Из памяти всегда стираются самые последние собы­тия, случившиеся в определенный промежуток времени, непосредственно предшествующий травме, т. е. ретроградная амнезия является избирательной по отношению ко времени события и не избирательной по отношению к его содержанию: важно только, как близко событие к моменту травмы, и неважно, каково оно. В период выздоровления человека после травмы восстановление начинается с при­поминания более ранних событий и постепенно распростра­няется на более поздние, часто так и не достигая инфор­мации, связанной с самой травмой, а часть информации забывается необратимо.

Имеются данные об избирательном повреждении про­цессов кратковременной памяти при практической неуяз­вимости долговременной [152]. Например, у больных при корсаковском синдроме наблюдается полная сохранность немедленного (через несколько секунд) воспроизведения предъявленного материала (цифр, короткого рассказа, рисунков) и очень быстрое (через 3—5 минут) забывание этого материала. Через 5 минут человек еще может пере­дать основное содержание рассказа, через 10 минут он помнит лишь факт его предъявления, но при подсказке может кое-что воспроизвести, а через 20—30 минут не пом­нит даже факта предъявления рассказа, и подсказка не помогает воспроизведению. Поведение таких людей не­обычно: выйдя из палаты в больнице, они не могут вспом­нить дорогу назад и каждый день заново знакомятся с лечащим врачом. Предполагают, что в этих случаях на­рушается способность переводить новый материал из крат­ковременной памяти в долговременную, в результате чего большинство текущих событий не воспроизводится, но при этом могут без затруднений вспоминаться события и зна­ния из предшествовавших заболеванию периодов жизни.

Специалист по исследованию памяти Прибрам, желая подчеркнуть специфику повреждаемости кратковременной памяти, однажды привел в докладе такой шуточный при­мер. «Представьте себе,— сказал он,— что вы только что познакомились с девушкой, и она вам чрезвычайно понра­вилась. Вы делаете с ней несколько первых шагов, и вот неприятность! Она встречает какого-то другого мужчину и дает ему свой домашний телефон. Что нужно делать в этом случае? Немедленно дать ему пощечину! Конечно, вы будете иметь неприятности от дамы сердца, но зато смо­жете спать спокойно. Если вы исполните эту акцию сразу, то я вам ручаюсь, что телефона он не запомнит, а если за­мешкаетесь, то такой надежности уже нет».

Таким образом, предполагается, что в первой фазе пос­ле поступления информации след хранится в динами­ческой форме и очень легко поддается различным влия­ниям. За период консолидации след упрочивается и не поддается даже таким сильным влияниям, как глубокий наркоз, электрический шок, клиническая смерть.

Объем кратковременной памяти. Многие особенности поведения человека связаны с малой емкостью кратковре­менной памяти. Даже такая простая задача, как запоми­нание номера телефона, перенапрягает память большин­ства людей — они вынуждены, набирая номер, обращать­ся к записной книжке. Количество информации, которое человек может сохранить в кратковременной памяти, огра­ничено. Как установил Миллер, оно измеряется не в абсо­лютных, а в структурных единицах и равно 7±2. Миллер приводил по этому поводу такую отдаленную аналогию. «Это похоже на то, как если бы нам пришлось носить все наши деньги в кошельке, который может вместить только семь монет. Кошельку совершенно безразлично, будут ли эти монеты пенсами или серебряными долларами. Процесс организации и реорганизации представляет собой всепроникающую отличительную черту человека, и этот процесс мотивируется, по крайней мере отчасти, стрем­лением наилучшим образом использовать способности на­шей памяти» [187, с. 141]. Человек может увеличить ко­личество информации, которую он способен удержи­вать в кратковременной памяти, путем перекодирова­ния этой информации в новые структурные единицы (рис. 7).

Оперативные единицы зависят от способности человека организовать восприятие информации. Установлено, что отдельная буква воспроизводится лучше, чем две, а две — лучше, чем три. Если же сочетание букв образует знако­мое слово, то оно воспроизводится так же хорошо, как одна буква, независимо от числа входящих в него букв. Показано, что улучшает запоминание не только органи­зация букв в слова. Даже тогда, когда предъявляемые бессмысленные слоги произносятся как связная, ритми­чески организованная последовательность (псевдопредло­жение), среднее число запоминаемых испытуемым слогов увеличивается. Все формы организации материала по­зволяют сжать большой объем информации в меньшее число структурных, или оперативных, единиц.

Рис. 7. Изменение обобщенности оперативных единиц восприятия в процессе обучения при том же объеме кратковременной памяти (окно).

Многие люди замечают необычайную популярность числа семь, которое вошло во многие поговорки. В книге С. М. Иванова [113] приведена целая коллекция, напри­мер: «Семь раз примерь — один отрежь», «Семь бед — один ответ», «Семеро одного не ждут», «Семь пядей во лбу». Еще в Ветхом Завете говорилось о семи днях тво­рения, семи коровах тучных и семи тощих, семи смертных грехах. Еще раньше, по древним преданиям второго ты­сячелетия до нашей эры, судьбами древних шумеров тоже распоряжались семь богов и богинь, а когда шумер уми­рал, он входил в подземное царство через одно из семи врат, где его ожидал один из семи судей. Все эти примеры говорят, по-видимому, о глубинном отражении в языке и мышлении «магического» числа семь, соотносимого те­перь с ограничением объема кратковременной памяти.

На каждом шагу человек упирается в этот барьер. Так, начиная фразу, мы должны удерживать в памяти грам­матическую конструкцию и пользоваться ею до заверше­ния этой фразы, иначе высказывание получится грам­матически неправильным. Ингве [116] выдвинул гипотезу, согласно которой количество промежуточных сведений, хранимых при построении фразы в оперативной памяти,

97

 также колеблется около семи. Количество таких правил, или запоминаемых единиц, каждая из которых отмечает определенный шаг развертывания фразы, названо «глуби­ной» фразы. Гипотеза базируется на наблюдении, что глубина реально употребляемых человеком фраз невысока и не превышает 7±2. Люди интуитивно избегают упот­реблять очень «глубокие» предложения, особенно в ответ­ственных ситуациях, когда правильный прием сообщения чрезвычайно важен. Так, при переговорах между летчиком и авиадиспетчером в критических ситуациях наблюдалось упрощение фраз. Запоминание фраз при большой их глу­бине заметно ухудшается. В работах Л. А. Чистович [295] было показано, что при восприятии фраз, превышающих семь слов, разборчивость резко снижается.

Ограничениями кратковременной памяти определяется не только средняя глубина фразы, но и средняя длина слов. Как установлено В. А. Москвичом [189], частота слов длиной от одного до четырех слогов составляет в разных языках от 90 до 99% суммарной частоты всех слов. Более длинные слова (от пяти до девяти сло­гов) встречаются значительно реже — начинает сказы­ваться ограниченность объема кратковременной памяти, а слова еще большей длины употребляются весьма редко. Изобретатель азбуки для слепых Брайль пришел к выводу, что нельзя использовать более шести базовых точек при конструировании этой азбуки. Таким образом, барьер кратковременной памяти направлял развитие не только естественных языков, но и искусственных знаковых систем [268].

Ограниченность объема кратковременной памяти под­тверждается резким изменением в легкости запоминания. Например, 400 испытуемым предложили посмотреть рек­ламный раздел журнала в течение 20 минут и тут же перечислить те заголовки, которые им запомнились. Большин­ство испытуемых — 64% — вспомнили заголовки, которые содержали менее шести слов, а заголовки, которые со­стояли из шести и более слов, запомнили лишь 13% испы­туемых.

Кратко затронув такие наиболее значимые стороны кратковременной памяти, как отсутствие модальной спе­цифики, динамический характер и ограниченный объем, уясним функциональные связи ее характеристик с позна­вательными процессами. Мы упоминали, что в мгновенной памяти создаются первые условия для формирования одного из основных свойств образа — предметности. Свой­ства кратковременной памяти позволяют формировать и константность образа. Такая принципиальная возмож­ность возникновения константности обеспечивается синте­зом информации от разных чувственных входов с инфор­мацией от двигательного входа.

Кратковременная память позволяет произвольно управлять длительностью удержания в ней информации до завершения консолидации следов. Продление сохранения достигается рядом психологических приемов, наиболее известный из них — проговаривание (вербальное коди­рование), его преимущество—большая доступность для произвольного воспроизведения.

Обобщение, схематизация, наглядность — естествен­ные способы расширения оперативного поля кратковре­менной памяти, через нее поступает вся информация в долговременное хранение, в ней производятся первый отбор и обобщение. Роль кратковременной памяти этим не ограничивается. Именно ее свойства выявляются в мо­мент принятия решения, поскольку здесь происходит не­посредственное сличение информации, поступающей извне и из долговременной памяти, и выносится решение о пра­вильности гипотезы, выдвинутой на основе сведений, полу­ченных и накопленных при обучении. Ограниченный объем кратковременной памяти служит дополнительным стимулом обобщения информации. Чем более обобщенная информация поступает из долговременной памяти, тем больше ее может уместиться в кратковременной памяти и тем более сложное решение может приниматься чело­веком. Постоянное обобщение информации в самой крат­ковременной памяти и обобщенность понятий, поступаю­щих в нее из долговременной, приводят к тому, что уве­личивается емкость оперативных единиц и оперативное поле кратковременной памяти как бы раздвигается по ме­ре обучения. Однако важнейшее качество образа (его обобщенность) не может быть обеспечено на уровне пре­образования в кратковременной памяти. Оно достигается только с определяющим включением долговременной па­мяти.

 Промежуточная память и механизмы сна

Как мы уже упоминали, после обработки в кратковременной памяти информация в конце концов попадает в долговременное хранилище,где время и объем хране­ния практически неограниченны. Однако при этом инфор­мация проходит через некоторую промежуточную инстанцию. Дело в том, что объем кратковременной памяти так мал, что для нормального взаимодействия человека с окру­жающей средой это хранилище необходимо каждые не­сколько минут освобождать для вновь поступающих све­дений. Кроме непрерывного потока сигналов из внешней среды кратковременная память загружается еще и сигна­лами из долговременной памяти для проверки выдвига­емых гипотез при узнавании.

 Современные представления позволяют утверждать, что из кратковременной памяти информация вначале по­падает в промежуточную. Промежуточная память облада­ет существенно большей емкостью и длительностью хра­нения — информация может находиться в ней уже не­сколько часов. Вместе с тем временное накопление информации в промежуточной памяти не заменяет долго-временного хранения — ведь через несколько часов ин­формацию следует перевести в долговременную память, чтобы промежуточная не переполнялась. Рассматривая предыдущие этапы сохранения информации в мгновенной и кратковременной памяти, мы уже акцентировали вни­мание на том, что она все время преобразуется, тем не менее главные этапы категоризации еще впереди.

Создается впечатление, что время ночного сна отводится организмом для очищения промежуточной памяти и категоризации информации, накопленной за прошедший день в этой памяти [86, 353]. Создав себе максимально безопасные и спокойные условия, организм отключается от приема внешней информации (не контролирует внеш­нюю среду) и, погрузившись в сон, переходит к решению упомянутых неотложных задач. По окончании сна проме­жуточная память опять готова к приему новой информа­ции. Не противоречит ли такое представление накоплен­ным фактам о функциональной роли сна?

Давно известно, что сон совершенно необходим для поддержания жизни, если лишить человека сна, то через несколько дней наступит смерть. Для человека жизнь без

сна может продолжаться значительно меньше, чем без воды и пищи,—не более 12 суток [378]. Лишение сна вызывает отчетливые изменения в поведении. У человека, который спит менее трех часов в сутки, понижается уро­вень бдительности, нарушается выполнение вычислитель­ных операций и ухудшается кратковременная память. Существенно изменяется внимание: человек временами как бы отключается. Так, например, в процессе длитель­ного экспериментального бодрствования наблюдалось пе­риодическое исчезновение альфа-ритма в электроэнцефа­лограмме испытуемых, что всегда является показателем снижения уровня внимания и бдительности [153]. Одно­временно с его исчезновением наблюдались галлюцинации, которые отличались такой яркостью и отчетливостью, что могли изменить поведение испытуемых, например, неко­торые испытуемые спотыкались о несуществующие пред­меты [56]. При недосыпании нарушается мышление  и речь становится бормочущей, смазанной, с повторениями  и ошибками. Изменения наступают и в эмоциональной  сфере: наблюдаются экспансивность, эпизодические припадки ярости.

Необходимость сна не вызывает сомнений. Каковы функции сна, зачем мы тратим на сон одну треть каждых суток? Предложен ряд гипотез, каждая из которых акцен­тирует внимание на одной из сторон сложного феномена сна.

Согласно гипотезе И. П. Павлова [206], сон — это раз­литое активное корковое торможение, отдых нейронов коры. В последнее время установлено, что во время сна мозговой кровоток не только не ослабляется, но даже уси­ливается, а потребление кислорода поддерживается на том же уровне, что и во время бодрствования. Актив­ность нейронов в условиях сна остается в целом мало изме­ненной, а в зрительной коре даже усиливается. Таким образом, сон необходимо рассматривать как активное достояние мозга.

Согласно другой гипотезе — гуморальной, сон — это состояние без мышечной активности. Он нужен для того, чтобы вывести из организма химические вещества, кото­рые, накапливаясь в крови во время бодрствования вслед­ствие мышечной активности, отравляют мозг [369]. Пол­нота такого представления о сне была поставлена под сом­нение, когда выяснилось, что имеются такие заболевания,

при которых больные малоподвижны (инфаркт миокар­да, паралич и т. п.), но по-прежнему нуждаются во сне.

В настоящее время считается, что расслабление мышц способствует сну, так как при этом уменьшается возбуж­дение двигательных центров мозга вследствие сокращения притока сигналов от мышц. Предполагалось также, что сон необходим для выведения из организма токсинов, возникающих вследствие активности не мышц, а самой нервной системы. Однако наблюдения, проведенные П. К. Анохиным [20] над двумя парами сросшихся близ­нецов, доказали преобладание у человека нервного меха­низма сна над гуморальным. Несмотря на общую крове­носную систему, когда один из близнецов спал, другой мог бодрствовать.

Еще одна гипотеза, которая кажется нам наиболее правдоподобной состоит в том, что отключение человека от внешней среды во время сна необходимо для содержа­тельной обработки накопленной  за день информации [353]. В период ночного сна информация малыми порциями в соответствии с ограниченным объемом кратковремен­ной памяти поступает из промежуточной в кратковремен­ную память, которая отключается для этого от внешней среды. Каждая порция обрабатывается последовательно в две фазы. Первая фаза — это логическая обработка порции информации, сопоставляемая с обнаруженной фа­зой «медленного» сна. Здесь информация обобщается и оценивается. Вторая фаза — обработанная информация пересылается в определенные участки структуры долго­временной памяти, где связывается с хранящимся там материалом. Здесь новая информация включается в струк­туры двигательной, чувственной и словесной долговремен­ной памяти, что сопоставляется с обнаруженной фазой «быстрого» сна. За время ночного сна основные фазы — медленный и быстрый сон — повторяются периодически 4—5 раз. Чередование указанных фаз и нормальная про­должительность сна (6—8 часов) — обязательные усло­вия здоровья человека.

 Однако известны существенные отклонения от обычной длительности сна как в сторону его уменьшения, так и в сторону увеличения. Есть люди которые вообще не спят. Так. известен югославский крестьянин, который по­лучив в детстве черепно-мозговую травму перестал спать. Сообщалось и об одной женщине из Одессы, которая перенесла грипп и после этого перестала спать. Что же это такое? Пьерон писал о людях, которые не спят: «Не спит никогда тот, кто спит всегда» [369]. Действительно, по­казано, что те, кто не спит, фактически имеют очень дроб­ный сон, продолжающийся всего несколько секунд в тече­ние каждой минуты. Подобный дробный сон, как было экспериментально обнаружено, исключает определенные виды обработки информации во сне. Поэтому это не шаг вперед, в то «лучезарное» будущее, когда мы сможем не тратить треть жизни на сон, а эволюционный регресс (известно, что такой дробный сон, например, является обычным для волков).

Если разбудить испытуемых в фазе медленного сна  и спросить, видели ли они сон, то в 80% случаев ответ будет отрицательным. Остальные 20% испытуемых сообщали о переживании психической активности, которая в боль­шей мере носила характер логических построений и в меньшей содержала эмоциональную окраску и зрительные элементы. Такие переживания не имели характера непо­средственного чувственного восприятия. Их содержание было непосредственно связано с реальными событиями прошедшего дня и скорее напоминало продумывание ситу­ации. В медленной фазе нет глазодвигательной активности, но наблюдается двигательная активность другого рода: именно с этой фазой связаны периоды снохождения (лунатизм) и сноговорения. Интересно обратить вни­мание на то, что фармакологическое подавление фазы медленного сна ведет к нарушению и быстрого сна, т. е. эти фазы глубинно связаны. Было обнаружено, что при высокой нагрузке на зрительный анализатор у человека удлиняется медленный сон; это подтверждает участие медленного сна в процессах переработки информации, по­ступившей в период бодрствования.

Идея о том, что во сне происходит обдумывание про­шедшего в предыдущий день, высказывалась еще в древ­ности. Так, Лукреций Кар [172] в трактате «О природе вещей» писал: «Если же кто-нибудь занят каким-либо де­лом прилежно или отдавался чему-нибудь долгое время и увлекало наш ум постоянно занятие это, то и во сне пред­ставляется нам, что делаем то же». По мнению Демокрита [24], сущностью сна является продолжающаяся деятель­ность ума при отсутствии восприятия. Более поздние дан­ные, почерпнутые преимущественно из анализа биографий, не противоречат этой гипотезе (открытие Кеккуле структуры бензольного кольца, создание Тартини сонаты «Трель дьявола», завершение Г. Р. Державиным оды «Бог», создание Д. И. Менделеевым Периодической систе­мы элементов и др.).

В многочисленных современных исследованиях также установлено, что после сна улучшается свободное воспро­изведение менее осмысленных элементов заученного ма­териала, требующих, по-видимому, для успешного усвое­ния и извлечения некоторой дополнительной переработки информации. В экспериментальных работах Л. П. Латаша [154], например, показано, что во время естествен­ного ночного сна происходит такое преобразование моз­гом полученной информации, которое способствует лучшей организации и использованию следов памяти.

После фазы медленного снаследует быстрый сон, кото­рый связан со сновидениями. В этой фазе чувствитель­ность к внешним воздействиям продолжает понижаться, т. е. сон становится еще более глубоким. Однако по харак­теру преобразования информации быстрый сон оказался более похожим на бодрствование, чем на сон, и поэтому получил еще одно название — парадоксальный сон. В чем парадоксальность? С одной стороны,— это глубокий сон, поскольку пороги чувствительности к внешним стиму­лам при быстром сне выше, чем при медленном. Кроме то­го, в быстрой фазе сна наблюдается резкое угнетение мы­шечного тонуса. Это показатели пассивного состояния. С другой стороны,— это активная деятельность, поскольку наблюдается усиление электрической активности мозга, учащение пульса и дыхания, подъем давления и выражен­ная глазодвигательная активность. Если разбудить испы­туемых сразу после завершения фазы быстрого сна, они в 80% случаев утверждают, что видели эмоционально окрашенные сны. Организованный характер сновидений с отражением их в сознании, разнообразие сюжетов и иногда их повторяемость свидетельствуют о содержа­тельности соответствующих процессов переработки инфор­мации мозгом в фазе быстрого сна.

Исследования сна подтверждают, что быстрый сон осо­бенно значим для адаптации к необычной, эмоционально значимой ситуации. Если количество таких ситуаций ве­лико, то продолжительность фаз быстрого сна увеличивается. Исключение фазы быстрого сна нарушает адаптацию человека, а также ухудшает запоминание личностно значимых фактов, вызывающих эмоциональное напря­жение.

Особенно таинственным кажется человеку не сам акт сна, а содержание сновидений. С глубокой древности люди пытались понять смысл сновидений. Несмотря на седую древность интереса к сновидениям, первый существенный шаг в направлении их понимания сделал Фрейд. Согласно его гипотезе [277], сновидения обеспечивают психологи­ческий комфорт, уменьшая возникшую в течение дня эмо­циональную напряженность и вызывая этим чувство удовлетворенности. С этой точки зрения, сновидение служит для символической реализации нереализованных желаний человека (рис. 8). В этом смысле сновидения охраняют наш сон.

Рис. 8. Пример реализации в сновидениях желания, не исполнимого

наяву.

(Эликсир для волос — Из кн.: Херлуф Бидструп Львов, 1960.)

Они до некоторой степени разряжают очаги воз­буждения, возникающие из-за неоконченных дел и тревожных мыслей. Приведем пример. 18 участникам эксперимента в Нью-Йоркском университете в течение восьми часов не давали ни пить, ни есть. Когда они после этого явились в лабораторию, им предложили ужин из острых блюд. В результате в последующую ночь по меньшей мере одно сновидение у каждого было связано с темой жажды. На протяжении следующей ночи магнитофон мучил их беско­нечно повторяемой фразой: «Ни с чем не сравнимый освежающий глоток холодной воды». Это соблазнительное предложение отразилось в сновидениях, и число снов, в ко­торых фигурировала жидкость, возросло. Некоторые испы­туемые «утоляли» жажду в своих снах, другие — нет. Важно подчеркнуть, что тот, кто достаточно «пил» во сне и, следовательно, «утолил» свою жажду, утром пил меньше, чем остальные, которые во сне не смогли «удовлетворить» своего желания.

Таким образом, cновидение не нарушает сон, а оберегает его, включая в фабулу сна то, что мешает нам спать, хотя нам кажется, что мы спали бы лучше, если бы неко­торых сновидений не было. При этом сновидение не просто отражает какое-нибудь определенное желание, а устраняняет, уничтожает его при помощи особого рода переживания. Это представление созвучно древней позиции Пла­тона, который писал, что хорошие люди довольствуются сновидениями о том, что дурные совершают на самом деле [219].

Сновидения возникают как бы в результате конфликта антагонистических тенденций: вытесненных переживаний, с одной стороны, и бдительного контроля сознания, приоб­ретающего характер «цензуры»,— с другой. В период ночного сна контроль ослабевает, хотя и не настолько, чтобы неприемлемые мотивы могли осознаваться в их ис­тинном виде. Для того чтобы иметь возможность проник­нуть в сознание, такие мотивы и представления трансфор­мируются, маскируются в непонятные для сознания образы сновидений, и таким путем обходят цензуру. Проникнове­ние преобразованных мотивов в сознание ведет к частич­ному снятию эмоционального напряжения. Функция сновидeния c этoй точки зpeния сocтоит в псиxичecком уравновешивании человека: при сновидении он отчасти, в сим­волической форме удовлетворяет желания, реализация

которых наталкивается на этические или физические пре­пятствия [353].     

Причудливость сновидений, их алогичность различные исследователи объясняют по-разному. Фрейд считал, что особый и непонятный язык сновидений связан с тем, что побуждение, вытесненное в подсознание, извращает спо­соб своего выражения во сне для преодоления цензуры моральных и социальных табу. Согласно представлениям Ф. Б. Бассина, причудливость снов связана с тем, что во сне происходит возврат к форме мышления, свойственной детям на ранних этапах развития, к оперированию кон­кретными зрительными представлениями. В этом смысле сновидение носит характер символических подстановок, где зрительные образы заменяют собой абстрактные по­нятия, логические и языковые формы, которыми обычно пользуются взрослые [28]. С этой позиции в сновидениях совершается как бы обратный, регрессивный переход от абстрактных символов к наглядным формам. Например, трудные жизненные решения у взрослых могут реализо­ваться сном о школьном экзамене. При неврозе, когда, человек испытывает особые трудности в принятии реше­ния, типичным является сон о длинном гостиничном коридоре с бесконечным рядом одинаковых дверей, среди ко­торых он никак не может отыскать свои двери.

По концепции «фрагментарности» И. Е. Вольперта [66], сновидение — это осколок переживаний, который приобретает характер символа только потому, что в нем в силу закономерностей физиологического порядка ока­залась воспроизведенной та или другая черта или деталь, относящая человека к сложному переживанию. Такой при­мер показан на рис. 9.

Необходимо отметить, что изложенные гипотезы о язы­ке сновидений не имеют пока прямых и однозначных экспериментальных доказательств, они опираются глав­ным образом на наблюдения и аналогии.

Новые сведения о свойствах и состояниях нервной си­стемы в период сна породили гипотезы его механизмов, учитывающие и другие грани этого сложного явления. Интересен подход, согласно которому предполагается, что человеку, необходима определенная информационная на­грузка, а дефицит ее восполняется сновидениями, постав­ляющими недостающую информацию [312]. Эта гипотеза основана на экспериментах, выявивших специфику восприятия и преобразования информации в условиях различ­ных форм сенсорной изоляции, показавших, как мы уже упоминали, что недостаток информации порождает яркие сны и зрительные галлюцинации.

Рис. 9. Пример включения в сновидения различных воздействий реальных физических раздражителей.

(На лоне природы.— Из кн : Херяуф Бидструп. Львов, 1960 )

Известный спелеолог Сиффр пробыл в одиночестве в глубинах земли (в пещере)

более двух месяцев. С течением времени он все хуже пере­носил одиночество и стал замечать, что просыпается с трудом и ему снятся особо яркие и необычайно приятные сны [244].

                Допускают, что во время быстрого сна, при сновидениях происходит синтезирование текущей информации и прошлого опыта и функционируют характерные для дан­ного человека формы психологической защиты. Коль скоро конфликтная или трудная ситуация вновь переживается после сновидений, то человек относится к ней спокойнее и разумнее, испытывая меньшую тревогу. К представле­ниям Ф. Б. Бассина близка гипотеза Френча и Фром­ма [341], согласно которой в сновидениях используются механизмы так называемого первичного (образного) мышления для решения мотивационных конфликтов, которые не удается разрешить с помощью логического анализа во время бодрствования. Конфликт устраня­ется в сновидении с помощью языка образов, а не на основе логического анализа и не путем трансформации или псевдообъяснения человеком своего поведения, что характерно для психологической защиты (о послед­ней мы будем говорить подробно в разделе о сознании).  Сновидения, согласно упомянутой гипотезе, представляют собой самостоятельный механизм пси­хологической защиты, и ухудшение самочувствия в связи с лишением быстрого сна можно объяснить тем, что вы­ключается один из важных механизмов защиты, нарушая баланс психологической стабилизации человека [350].                                     

Все люди видят сны, но не все помнят о них. Коли­чество запоминающихся сновидений увеличивается при возрастании психологической нагрузки. Само содержание сновидений, особенно если оно повторяется неоднократно, может указывать на начальные этапы функциональных нарушений. Так, например, для начинающихся сердечных заболеваний характерны специфические сны. Человеку снится, что его преследуют, догоняют, убивают и т. д. Он просыпается в холодном поту, с сильным сердцебиением обычно около трех часов ночи. Чем обусловлено такое содержание сна? Дело в том, что сновидения — охрани­тели сна. Травмирующее воздействие трансформируется таким образом, что входит в сюжет сновидения, утрачи­вая иногда свое пробуждающее значение [362].

Поскольку сон защищает нас от перенапряжения и перевозбуждения, то лучший способ избавиться от тяжелого беспокойства или значительно уменьшить его — это выспаться. Винер называл сон «непатологическим очище­нием». Наблюдения показали, что если введено правило, по которому жалобы можно подавать только на второй день после происшествия, то количество поданных жалоб уменьшается на 60%. Такой эффект, возможно, объясняет­ся тем, что после ночного сна человек меньше возбужден и способен более разумно отнестись к возникшему кон­фликту.

В последние годы много писали о способе обучения во время естественного сна — гипнопедии [234, 392]. Как представить себе механизм этого способа обучения и про­никновения новой информации в мозг спящего человека? Мы уже отмечали, что обработка информации во сне носит фазный, периодический характер и медленный сон связан с переводом информации из промежуточной памяти в кратковременную. Поскольку эта фаза сопровождается отклю­чением памяти от приема информации извне, то обучение в этой фазе маловероятно. Быстрый сон сопоставляется с переводом информации в структуры долговременной памяти. В этой фазе кратковременная память освобожда­ется, и в нее может быть введена информация либо из промежуточной памяти, либо из внешней среды. В послед­нем случае может происходить обучение, при этом на дол­говременное хранение будут передаваться не накоплен­ные в предыдущий день сведения из промежуточной па­мяти, а только что введенные. Перевод процессов обра­ботки информации на новые рельсы может приводить к тому, что обычной продолжительности ночного сна не хватит на обработку всей информации, накопленной за предыдущий день. Обучение во сне при большой инфор­мативной нагрузке днем может приводить к накоплению усталости и таким тяжелым последствиям, как невроз.  Таким образом, с одной стороны, действительно можно ввести в память информацию и во сне. Мало того, она вводится практически без помех, фона, смешения с други­ми событиями дня и без личностных, не всегда положи­тельных оценок, т. е. при весьма благоприятных условиях. С другой стороны, нежелательно прибегать к этому виду обучения без особой необходимости, поскольку, как было показано, во время ночного сна происходит очень важная

и совершенно необходимая для нормального самочувствия человека обработка информации. Поэтому не следует рассматривать обучение во сне как перспективный метод, а только как возможность обучения в особых обстоя­тельствах.

Оперативная промежуточная память страдает при не­досыпании —человек помнит старую информацию, но с трудом вспоминает содержание новых сообщений. Сон — очень чувствительный процесс, он связан с механизмами психологической защиты, поэтому потребность во сне у людей с повышенной чувствительностью большая.

Существенна непрерывность сна, многократно преры­ваемый сон не приносит должного чувства отдыха, по­скольку нарушается нормальная структура фаз сна (соот­ношение фаз). Хроническое утомление хорошо знакомо матерям с грудными детьми и всем, кто по роду профес­сиональной деятельности имеет дробный сон, хотя общая продолжительность сна у них может даже превосходить норму. Полезно согласовывать распорядок сна и бодрство­вания с динамикой своих физиологических ритмов. С этой позиции всех людей можно грубо разделить на две группы: сов и жаворонков. Жаворонками называют тех, кто рано и легко встает поутру, имеет большую работоспособность утром и в первую половину дня, а совами — тех, кто просы­пается и встает утром с трудом, имеет лучшую работо­способность вечером и даже ночью. Учет индивидуальной динамики сна позволяет эффективнее распределять на­грузку в течение рабочего дня и уменьшить психологическую напряженность.            

Обычно при нормальном сне, как уже говорилось, про­исходит общее расслабление, расслабляются мышцы, сер­дечный ритм замедляется, а дыхание становится глубже. У страдающих бессонницей не наблюдается релаксации, и поскольку они не могут расслабиться, они ближе к со­стоянию бодрствования. Как следует из рассмотренного, засыпанию способствует уменьшение потока поступающих в мозг импульсов, что может быть достигнуто и с помощью полноценного мышечного расслабления — релаксации. Она позволяет научиться быстро засыпать и полноценно спать, а также оказалась полезной не только людям с нарушениями сна, но и лицам, которые в связи с особенностями профессии вынуждены спать короткими интервалами и в промежутках интенсивно работать [395].

Долговременная память

Информация, накопленная в течение дня в промежу­точной памяти, поступает в долговременную память после преобразования в кратковременной памяти. Долговремен­ная память, в отличие от других видов памяти, практи­чески не ограничена по объему и времени сохранения. Несмотря на эти ценные качества долговременного хра­нилища, человек часто не получает доступа к хранящимся там знаниям, когда в них возникает необходимость. Доступность информации определяется в значительной ме­ре организацией хранения. Память — не стационарное хранилище информации. Она включает управляющие про­цессы, влияющие на восприятие. Непрерывность восприя­тия обеспечивается схемами предвосхищения, которые формируются и хранятся в памяти. Каждый цикл восприя­тия включает в себя гипотезу, предвосхищение с помощью памяти некоторой конкретной информации, обследование реальной картины, выделение в ней значимых компонен­тов и, наконец, корректировку исходной схемы.

Здесь следует провести разграничение между двумя типами долговременного хранения. К первому хранилищу человек имеет произвольный доступ, там информация непрерывно преобразуется (обобщается, группируется, классифицируется) в соответствии с целями и решаемыми задачами. По мере обучения и накопления жизненного опыта человек овладевает разнообразными способами организации воспринимаемого материала и тем самым облегчает себе запоминание информации и ускоряет про­извольный доступ к ней при решении задач. Ко второму хранилищу произвольного доступа нет, и информация хра­нится в нем непреобразованная — в исходном виде.

Вначале рассмотрим способы организации хранения, способствующие произвольному вспоминанию, а затем кратко остановимся на свойствах второго типа хранения.

Исследование факторов, влияющих на скорость реак­ции, может дать косвенные данные о структуре связей в долговременной памяти. Обратимся к анализу экспери­ментов по времени реакции.

При исследованиях скорости реакции испытуемому известны и объекты, на которые он должен реагировать (класс альтернатив), и действие, сопоставляемое каждому объекту. Задача состоит в том, чтобы как можно быстрее

отреагировать на предъявленный объект. Это, в свою очередь, зависит от того, как скоро человек вспомнит, что надо сделать, т. е. произведет выбор из класса альтерна­тив, хранящихся в долговременной памяти. Для человека значима не информация сама по себе, а эффективность действий и поступков, реализуемых на ее основе. Чем быст­рее человек отыщет в памяти нужную информацию, тем быстрее он сможет реагировать на жизненную ситуацию, поэтому скорость реакции может служить индикатором организованности материала в памяти. Перечислим факто­ры, от которых зависит скорость реакции.

Величина класса. Показано, что по мере увеличения числа альтернатив, из которых производится выбор, время реакции и число ошибок монотонно растут до некоторого предела при условии равновероятности альтернатив [354]. Вопрос о характере связи между временем реакции и чис­лом альтернатив эквивалентен вопросу о том, как идет сопоставление предъявленного объекта со следами, нахо­дящимися в памяти: последовательно с каждым следом или параллельно со всеми. В первом случае связь должна быть линейной, во втором — нелинейной: время реакции не должно расти с увеличением числа альтернатив. В экс­периментах наблюдаются отклонения от линейной функ­ции. Там, где испытуемый мог установить связи между объектами, соотносимыми с одинаковой ответной реакци­ей, или найти их общие признаки, время выбора зависело не от числа альтернатив, а от числа категорий, объединен­ных общими признаками. Например, разные альтернативы выступают для человека одинаковыми в случае, когда они названы одним и тем же именем. Время выбора воз­растает с увеличением числа альтернатив только тогда, когда эти альтернативы не рассматриваются испытуемым как входящие в одну категорию.

Сформулирована математическая зависимость времени реакции от числа возможных альтернатив (закон Хика):

Т == a log N, где Т — среднее время реакции на один объект, а N — число альтернатив. Линейное возраста­ние времени реакции наблюдается до определенного числа категориально различных альтернатив (6—10), затем рост существенно замедляется или прекращает­ся [354].

В процессе обучения в памяти человека фиксируются вероятности отдельных альтернатив, определяя поведение

в сходных ситуациях. Следующая формула учитывает влияние вероятности отдельных альтернатив:

Т = а + b log N,

где а учитывает условную (временную) вероятность, b — вероятность данного объекта [357].

Влияние вероятностной структуры сигналов видно из экспериментов Брунера [46]. Шести испытуемым предъяв­лялись в дефиците времени для распознавания одновре­менно два бессмысленных слова, образованных как стати­стические приближения к английскому языку первого и четвертого порядков. Испытуемые правильно определяли 43% букв первого слова и 93% второго (с учетом их места в слове). Несмотря на то, что возможности предсказания отдельных букв в обеих последовательностях равноценны, различие в результатах распознавания зависело от того, что испытуемые «знали» вероятность следования букв друг за другом в родном для них английском языке.

Человек нередко допускает ошибки, пытаясь оценить частоту событий, причем те из них, которые легче воспро­изводятся его памятью (вспоминаются), кажутся ему бо­лее частыми. Испытуемым прочитали список из одинако­вого числа мужских и женских фамилий и спросили, каких больше? Большинство испытуемых ответило, что женских, поскольку женские фамилии принадлежали толь­ко знаменитостям, а среди мужских фамилий таких не бы­ло.

Таким образом, использование все более разнообраз­ных видов предынформации об объекте позволяет сделать предсказание более глубоким и эффективным. Осущест­вляя преднастройку к действиям, человек принимает во внимание только те ситуации, которые прогнозируются с вероятностью, большей некоторого порога. Смысл такой стратегии очевиден: при практически необозримом числе возможностей человек упрощает сложную картину среды, учитывая лишь малое число высоко вероятных событий. Можно было бы предположить, что уменьшение времени реакции, связанное с уменьшением числа альтернатив, опосредовано сопутствующим увеличением вероятности появления каждого объекта. Однако, как показывают исследования [328], время реакции на объект, имевший место в 75% всех предъявлении, было большим, когда он

предъявлялся в опыте с четырьмя альтернативами, чем когда с двумя. Этот факт говорит о том, что число альтер­натив влияет на время реакции независимо от вероятности появления стимула.

Стратегия случайного перебора человеком обычно не используется. Многие поступки, которые кажутся человеку случайными, далеко не таковы. Например, если предло­жить раскрасить клетки на бумаге в произвольной после­довательности пятью цветными карандашами, то окажет­ся, что раскрашенные одинаково клетки будут соседство­вать друг с другом значительно реже, чем это диктует слу­чай. Такое поведение становится понятным, если обратить внимание на то, что, изучив вероятностную природу окру­жающего мира и пользуясь этой информацией, человек может выходить за пределы непосредственно восприни­маемых свойств предметов и предсказывать свойства, не­доступные восприятию.

Ценность информации. Возможна ситуация, когда наи­большее значение в решении конкретной задачи имеет не самый вероятный стимул. Тогда на первый план выдви­гается его информативность (ценность).

Ценность сигналов для человека может определяться различными факторами: характером получаемого подкреп­ления, возможностями сигнала способствовать выбору и предсказанию, ролью сигнала в достижении цели дея­тельности. А. А. Харкевич [284] определил понятие цен­ности информации в сообщении через увеличение вероят­ности достижения цели. Он предложил меру ценности, являющуюся функцией отношения вероятностей достиже­ния цели до получения этого дополнительного сообщения и после его получения. М. М. Бонгард [40] характеризо­вал понятие полезной информации в сообщении измене­нием трудности некоторой задачи, решаемой человеком. В качестве меры трудности использовались логарифмы среднего числа проб, сделанных в процессе решения за­дачи до и после поступления этого сообщения. А. Н. Кол­могоров [130] вообще исключил использование вероят­ности при определении ценности информации. Им предло­жен подход, согласно которому ценность информации оп­ределяется через длину программы, потребной для ее извлечения. Информативностью обладают сигналы, сни­жающие неопределенность и трудность задачи и повышаю­щие вероятность достижения цели. Если найден способ

отыскания таких ценных стимулов, то можно упорядочить их по этому новому критерию, вновь сократить исходный класс объектов и ускорить время выбора. Выяснилось, на­пример, что придание одному из альтернативных сигналов «аварийного» значения ускоряет реакцию на этот сигнал относительно других, равновероятных с ним сигналов [164].

Установка. Избирательность памяти в значительной мере определяется субъективной ценностью события — установкой. Скорость реакции зависит не только от объек­тивной вероятности события, но и от установки человека на ожидание именно этого события. Роль непосредствен­ной установки и априорного знания в распознавании про­демонстрировали исследования, в которых испытуемым предлагали прослушать сильно зашумленную запись бесе­ды двух лиц [342]. После первого проигрывания записи слушатели ничего не поняли, тогда им сообщили, что собе­седники обсуждают вопрос о заказе нового костюма, о портных, ценах на одежду и фасонах. Затем запись была проиграна вторично, и большинство слушателей ока­залось в состоянии проследить за всем разговором. Слова как бы сразу «всплыли наружу». Полученный результат можно объяснить тем, что, не имея никаких предваритель­ных сведений относительно обсуждаемого предмета, слу­шатели выдвигали гипотезы относительно любых тем. По­лучив установку «о портном», они смогли сузить диапа­зон гипотез, сконцентрировать свое внимание только на них и правильно распознать содержание беседы.

У человека формируется особая система, ожидания на основании знакомства с ситуацией. Если эта система не оправдывает себя на практике, то производится ее за­мена. Впечатления от повторяющихся ситуаций форми­руют состояние внутренней готовности, которая проявля­ется как тенденция воспринимать вновь встречающийся предмет определенным образом, обусловленным особен­ностями предшествующих восприятии. Установка облег­чает восприятие и опознание, повышая их скорость и точ­ность, но иногда может привести и к ошибкам. Например, если рассматривать изображения в верхнем ряду рис. 10, двигаясь слева направо, то последнее воспринимается как фигура сидящей женщины. Если рассматривать изо­бражение второго ряда в том же порядке, то последнее воспринимается как лицо мужчины. Так под влиянием

разных установок одно изображение соотносится с различ­ными категориями.

Экспериментально исследовалось влияние непосред­ственной установки на выдвигаемую гипотезу. С помощью интрукции у испытуемых двух групп создавали установку на появление слов, относящихся к определенным кате­гориям: животных или кораблей [391]. Затем испытуемым предъявлялось бессмысленное слово «sael» в дефиците времени. При установке на животных это слово воспри­нималось как «seal»— тюлень, если на корабли, то как «sail» — парус. Затем испытуемым обеих групп предла­галась другая задача — заполнить пробелы в словах с пропущенными буквами. Оказалось, что все испытуемые заполнили пробелы в соответствии с выработанной уста­новкой. Следовательно, установка продолжала существо­вать и после выполнения задания, при котором она была сформирована, влияя на последующее решение сходной задачи.

Ожидание определенного контекста обусловливает предварительное повышение активности определенного на­бора категорий в памяти. Избирательное приспособление к будущим событиям сохраняется у человека в виде уста­новки. Оно обусловливается стоящей перед человеком задачей, направленностью его интересов, представлениями о вероятностных характеристиках и признаках объектов [275]. Установка определяет и изменяет даже характери­стики зрительного восприятия (см. рис. 10).

В одном из экспериментов [393] детей просили нари­совать Деда Мороза в разные дни декабря: 5, 21 и 31. Чем ближе был праздник, тем больше места занимал Дед Мороз на листе бумаги и тем больше набухал его мешок с подарками. Таким образом, не только вероятность появ­ления события переоценивалась ребенком, но и образ, из­влекаемый из памяти, трансформировался под влиянием напряженного ожидания.

Склонность человека воспринимать сигналы от внеш­него мира в наиболее доступных и желательных для него категориях блокирует его способность использовать иные, менее доступные категории и может породить ошибки не­правильного восприятия. Оценка вероятности события всегда завышается в случае его желательности. Так, на­пример, экспериментально выявлено, что размер монет (социально ценного объекта) оценивался выше, чем размер равных им по диаметру серых кружков. С увеличением достоинства монет росло отклонение кажущегося размера от действительности [46].

Рис. 10. Влияние установки на восприятие и узнавание.

(Из кн.: Kagan I., Havemann E. Psychology, an introduction. New York, 1972.)

Можно сказать, что установка во многом определяет наши взгляды. Биографы Эйнштейна приводят такой по­учительный разговор. Когда молодой физик Вернер фон Гейзенберг поделился с Эйнштейном планами создания физической теории, которая целиком будет основываться на наблюдаемых фактах и не будет содержать никаких вымыслов, Эйнштейн с сомнением покачал головой: «Смо­жете ли вы наблюдать данное явление, зависит от того, какой теорией вы пользуетесь. Теория определяет, что именно можно наблюдать» [по 142].

Логическая категоризация. Мы уже упоминали, что если человек может объединить одним названием несколько альтернатив в группу, то время реакции определяется не числом альтернатив, а числом групп. По-видимому, классификация и обобщение информации существенно облегчают работу памяти в процессе запоминания. Раз­витие у детей способности группировать, классифициро­вать объекты резко увеличивает объем непроизвольно за­поминаемого материала. Многочисленные данные говорят о том, что в процессе запоминания информации происхо­дит укрупнение и обобщение сведений по некоторым логи­ческим принципам. В качестве правил группировки исполь­зуются различные ассоциации. В дальнейшем последо­вательность и характер воспоминаний определяют в зна­чительной мере эти ассоциации.

Различают ассоциации по сходству, по смежности (по времени и месту) и причинно-следственные. Предполага­ют, что поступающие сигналы о свойствах объекта всту­пают в связь именно с теми следами памяти, которые с ни­ми сходны (ассоциация по сходству). Допускают, что между стимулами, часто появляющимися вместе, также образуется какая-то связь (ассоциация по месту). На важ­ность таких ассоциаций указывал еще Спиноза: «...всякий переходит от одной мысли к другой, смотря по тому, как привычка расположила в его теле образы вещей. Солдат, например, при виде следов коня на песке тотчас переходит от мысли о коне к мысли о всаднике, а отсюда — к мысли о войне и т. д. Крестьянин же от мысли о коне — к мысли о плуге, поле и т. д., точно так же всякий от одной мысли переходит к той или другой сообразно с тем, привык ли он соединять и связывать образы вещей таким или иным способом» [252, с. 424].

Значимость ассоциаций отмечали и другие исследова­тели. Видроу [62] вошел в аудиторию и произнес: «Вчера я видел кита с сигарой и цилиндром». Затем исследова­тель попросил слушателей рассказать, какое представле­ние возникло у них. Свыше 80% испытуемых описывали зрительные образы, сходные в деталях: сигара обычно находилась во рту кита, а цилиндр — на его голове. По-видимому, отмеченные сочетания считались более вероят­ными, чем любые другие, вследствие сильной ассоциации по месту между ртами и сигарами и между шляпами и го­ловами, хотя эта ассоциация и не относится к ртам и голо­вам китов. Однако приведенное выше устное высказыва­ние само по себе не содержит ни одной из этих деталей.

Такое влияние высоковероятных сочетаний на представ­ление уже рассматривалось нами при обсуждении влияния на время реакции объективной и субъективной вероятнос­ти и значимости событий.

Сведения, хранящиеся в памяти, связаны между собой невидимыми нитями — ассоциациями, поэтому быстрее опознается и лучше всего запоминается информация, со­держание которой позволяет установить наибольшее число различных ассоциаций с информацией, хранящейся в структуре памяти. Любое понятие, поступающее в долго­временное хранилище, обязательно активизирует целую систему других понятий, близких к первому в том или ином отношении (смежности, сходства, причинности). Привычные ассоциации могут ввести человека в заблуж­дение. Отвечая на вопрос, насколько часто совпадают два события, он ориентируется на силу их ассоциативной свя­зи в своей памяти. Но эта сила определяется не только час­тотой совпадения событий, но и их эмоциональной значи­мостью и актуальностью. В романе Богомолова «Момент истины» ярко описано подобного рода заблуждение. Пред­ставление о том, что матерый враг должен иметь непри­влекательное лицо с тяжелым подбородком и бегающими глазами подвело одного из действующих лиц. Он заплатил жизнью за стереотипную ассоциацию: в эпизоде «засада на живца с подстраховкой», увидев перед собой человека с добрым, располагающим лицом, не поверил, что это враг [35].

Следы в памяти не сохраняются в исходной форме: под влиянием вновь поступающей информации они посто­янно вступают во все новые и новые отношения и приобре­тают тем самым новые значения. Для того чтобы добрать­ся до конкретной информации в своей памяти, надо осу­ществить выбор. Естественно, чем меньше нужно переби­рать, тем скорее найдется искомое. Поэтому главная пе­ременная в скорости поиска — это величина класса, из ко­торого приходится осуществлять выбор. Можно упростить процедуру поиска за счет сокращения перебора, отсекая те альтернативы, которые либо редко встречались ранее, либо малоценные с позиции решаемой задачи, либо не ак­туальные, т. е. не поддерживаемые непосредственной уста­новкой. Далее остается проблема организации перебора в уже усеченном тем или иным способом пространстве поиска. В качестве путеводной нити могут быть использованы ассоциации. Они образуют специфические связи в полях памяти. Это ассоциации либо по месту («...это слу­чилось рядом с нашей школой...»), либо по времени («...это произошло еще до переезда в новый дом...»), либо по сходству («...собака у него точь-в-точь как у меня в дет­стве...»), либо причинно-следственные («...если машины сильно столкнулись—должны быть битые стекла...»).

В долговременной памяти обнаружена такая форма сохранения, где информация хранится в исходном, непе­реработанном состоянии и недоступна произвольному вспоминанию. Однако при некоторых исключительных условиях механизмы памяти вновь «проигрывают» эту информацию, например при диагностическом раздражении электрическим током коры больших полушарий головного мозга. В этих условиях воспоминания появляются в со­знании человека принудительно, независимо от его же­лания и независимо от того, куда в данный момент направ­лено его внимание, и прекращаются сразу же после сня­тия раздражения. Вызванные таким способом воспоми­нания более реальны, чем обычные воспоминания и сны, отличаются большей красочностью и необычной деталь­ностью. У человека создается иллюзия, будто он вновь присутствует в знакомых местах и видит угол улицы, реку, фургоны бродячего цирка, конторки в учреждении и т. д.

Следует отметить, что при неоднократном раздраже­нии одной и той же точки в коре возникает одно и то же или непосредственно за ним следующее во времени воспо­минание, т. е. раздражение всегда вызывает отдельные воспоминания, а не их смесь или обобщение. Два различ­ных отрезка времени никогда не воспроизводятся вместе. При таком принудительном воспоминании происходило как бы раздвоение сознания, человек находился как бы в двух состояниях одновременно: в настоящем и где-то в прошлом. Воспоминание о каждом состоянии сохраня­лось и после прекращения раздражения. Воспроизведение событий при раздражении проходило в реальном масшта­бе времени. Отличие вызванных воспоминаний от произ­вольных было тем больше, чем больше времени прошло после события: как известно, произвольные воспоминания со временем тускнеют и преобразуются, а вызванные при­нудительно были свежи, как будто сразу после восприятия. Особенностью этой формы долговременного сохранения, по мнению Пенфилда [209], является отсутствие обобщений, характерных для произвольной памяти. Иными сло­вами, это не реконструкция по правилам, а как бы повтор­ное восприятие, «вспышка» прошлого.

Принудительное выведение информации из хранения в долговременной памяти обнаружено и в других особых ситуациях — в отдельных случаях лихорадочных состоя­ний и в состоянии гипноза. Известна история неграмот­ной женщины, жившей в XVIII в., которая заболела лихорадкой и в бреду заговорила на греческом, латинском и древнееврейском языках. Врач, лечивший ее, был очень удивлен и произвел расследование. Он установил, что еще девочкой эта женщина жила у пастора, который любил читать вслух книги на этих языках. Разыскали даже те места в его книгах, которые в бреду цитировала больная, они были там специально помечены [ИЗ].

Некоторые гипнотические эксперименты заключаются во внушении испытуемому более раннего возраста, как бы возвращая его на уже пройденный этап жизни. При этом наблюдаются соответствующие внушенному возрасту из­менения интонации голоса, характера речи, почерка и ри­сунка. Можно внушить даже состояние младенческого и грудного возраста, когда вновь проявляются рефлексы новорожденных — сгибательный, подошвенный и хвата­тельный (225).

Итак, главной особенностью данного типа долговре­менной памяти является недоступность произвольному считыванию хранящейся в ней информации. Вместе с тем следует отметить, что обнаружены, хотя и весьма редкие, случаи, когда у отдельных личностей произвольная память обладает похожими чертами: необычным объемом и дли­тельностью хранения. Что это? Шаг вперед в развитии психических способностей человека или шаг назад? При­ведем несколько примеров.

Исключительная память была у Наполеона. Однажды, еще будучи поручиком, он был посажен на гауптвахту и нашел в помещении книгу по римскому праву, которую прочитал. Спустя два десятилетия еще мог цитировать выдержки из нее. Он знал многих солдат своей армии не только в лицо, но и помнил, кто храбр, кто стоек, кто пья­ница, кто сообразителен. Математик Леонард Эйлер пом­нил шесть первых степеней всех чисел от 2 до 100. Акаде­мик А. Ф. Иоффе пользовался таблицей логарифмов по памяти, а великий русский шахматист А. А. Алехин мог

играть по памяти «вслепую» с 30—40 партнерами одновре­менно. Несколько лет назад во Франции в Лилле в при­сутствии авторитетного жюри математик Морис Дабер соревновался с ЭВМ. Он заявил, что признает себя побеж­денным, если машина решит 7 арифметических задач раньше, чем он 10. Дабер решил 10 задач за 3 минуты 43 секунды, а ЭВМ 7 задач — за 5 минут 18 секунд. Наш современник — феноменальный счетчик Чикашвили легко вычисляет, например, сколько слов и букв произнесут за определенный промежуток времени. Был поставлен спе­циальный эксперимент: диктор комментировал футболь­ный матч. Требовалось посчитать число слов и букв, про­изнесенных им. Ответ последовал, как только диктор за­кончил: 17427 букв, 1835 слов, а на проверку по магни­тофонной записи ушло 5 часов. Ответ был правильный.

Несколько подробнее остановимся на случае, описан­ном А. Р. Лурия,— феномене Шеришевского. Как пока­зали эксперименты, он мог повторить без ошибок после­довательность из 400 слов через 20 лет. Один из секретов его памяти состоял в том, что у него восприятие было комплексным, синестетическим. Образы — зрительные, слуховые, вкусовые, тактильные — сливались для него в единое целое. Шеришевский слышал свет и видел звук, он воспринимал на вкус слово и цвет. «У вас такой желтый и рассыпчатый голос»,— говорил он.    Композитор А. Н. Скрябин также обладал синестезией: звук порождал у него переживание цвета, света, вкуса и даже прикосно­вения. У. Диамонд, обладавшая уникальными способно­стями к счету, также считала, что запоминать цифры и оперировать ими ей помогает их цвет. Процесс вычисле­ния представлялся ей в виде бесконечных симфоний цвета.

В многолетнем исследовании А. Р. Лурия [174] выя­вил как силу, так и слабость интеллектуальной деятель­ности Шеришевского, вытекающие из особенностей орга­низации его памяти. С одной стороны, Шеришевский мог произвольно и точно вспомнить все, что ему предъявлялось для запоминания много лет назад. Помогало ему в этом умение ярко, зрительно представить себе каждое запоми­наемое слово (например, цифру 7 он воспринимал как че­ловека с усами), но это же создавало и особые затруднения для него при чтении, поскольку каждое слово порождало яркий образ, а это мешало пониманию читаемого. Кроме того, его восприятие было очень конкретным, слова, выражавшие абстрактные понятия, например «вечность», «ни­что», представляли для него особые трудности, так как их сложно сопоставлять со зрительным образом. Вместе с тем у него было сильно затруднено обобщение. Вот при­мер, демонстрирующий слабые стороны его феноменаль­ной памяти. Шеришевскому в большой аудитории прочи­тали длинный ряд слов и попросили воспроизвести их. С этим он справился безукоризненно. Затем его спросили, было ли в ряду слово, обозначающее инфекционное забо­левание. Все присутствующие в аудитории зрители с обык­новенной памятью мгновенно вспомнили это слово (тиф), а Шеришевскому потребовалось целых две минуты, чтобы выполнить задание. Оказывается, в течение этого времени он перебирал в уме по порядку все заданные списком слова, что свидетельствовало о слабости обобщения в его памяти [по 166].

А. Р. Лурия обнаружил, что запоминание у Шеришевского подчинялось скорее законам восприятия и вни­мания, чем законам памяти: он не воспроизводил слово, если плохо видел его, припоминание зависело от освещен­ности и размера образа, от его расположения, от того, не затемнился ли образ пятном, возникшим от постороннего голоса. Чтение было пыткой для Шеришевского. Он с тру­дом пробирался через зрительные образы, которые помимо его воли вырастали вокруг каждого слова, что очень утом­ляло его. Необходимо также отметить, что у Шеришевско­го были большие трудности с забыванием. Ему приходи­лось изобретать специальные приемы, чтобы забывать!. Понимание сложных и отвлеченных логико-граммати­ческих структур часто протекало у него не легче, а значительно труднее, чем у людей, не обладавших столь сильной наглядно-образной памятью [166].

Мы затронули очень любопытную и мало изученную проблему свойств той формы долговременной памяти, к которой, как правило, нет произвольного доступа. Созда­ется впечатление, что известные случаи феноменальной памяти и уникальных счетных способностей связаны как раз с осуществлением доступа к этому типу памяти. Гипо­теза основана отчасти на сходстве некоторых характерис­тик указанной памяти и особенностей запоминания и удер­жания информации у людей с феноменальными способ­ностями. В чем это сходство? Информация восстанавли­вается после продолжительного хранения (десятилетия)

в том же виде и с теми же подробностями, как в тот день, когда она была воспринята. Это свидетельствует об от­сутствии в такой памяти процессов преобразования и обоб­щения. Неподверженность следов трансформации при хра­нении, видимо, связана и с неспособностью к забыванию. Ярко выраженная синестезия у лиц с феноменальной па­мятью позволяет допустить существование у них и морфо­логических особенностей структуры и памяти. Возникает вопрос, как же использует эту особую форму памяти подавляющее большинство людей, не обладающее опи­санными феноменальными способностями? Пока опреде­ленного ответа нет. Можно лишь предположить, что долго­временная память без произвольного доступа служит ба­зой нашей интуиции.

Соотношение произвольной и непроизвольной (опосре­дованной и непосредственной) памяти.

Не вызывает сом­нений, что память проявляется через включение накоплен­ной прошлым опытом информации в организацию после­дующего поведения. В процессе любого поведения проис­ходит вторичное разворачивание (экстериоризация) свер­нутой и погруженной ранее (интериоризированной) внеш­ней деятельности, сохранявшей способы объединения элементов последней. Отсюда понятно, почему и на этапе запоминания и на этапе вспоминания организация работы памяти подчинена задачам будущей деятельности. Мост между непроизвольной и опосредованной произвольной памятью перекинул Л. С. Выготский [69]. Он показал, что формирование произвольной памяти из непроизволь­ной происходит у ребенка с помощью опосредующей функции речи в процессе взаимодействия со взрослыми. Произвольная память формируется сначала как внешнее действие с использованием предметов, затем действие ста-новится внутренним и подчиняется самоинструкции, тогда память превращается в опосредованную логическую.   Исторически ранние формы произвольной памяти связаны, как показал А. Н. Леонтьев [159], с запоминанием одних предметов через другие. Например, человек мог положить в карман камешек, который впоследствии, попадая ему в руку, выполнял функцию напоминателя, т. е. исполь-зовался как своеобразное средство запоминания. Так, Л. С. Выготский [71, с. 73] ссылается на рассказ иссле­дователя Уссурийского края В. Г. Арсеньева о таком пособии для памяти. В одном удэгейском селении жители

просили его передать властям во Владивостоке, что мест­ный купец их притесняет и, провожая его, дали ему коготь рыси и велели положить в карман, чтобы он не забыл их просьбу. В качестве таких мнемотехнических средств ис­пользовались не только мелкие предметы, но и особые действия — зарубки, нарезки, завязывание «узелков на память».

Все это: и предметы, и действия — вспомогательные средства памяти — посредники. Запоминание и вспоми­нание, производимое с помощью этих посредников, назы­вается опосредованным. Человек, обучаясь управлять сво­ей памятью, желал не только произвольно запоминать, но и произвольно забывать. С этой целью он должен был избегать тех посредников, которые могли бы вызвать не­желательные воспоминания. Поэтому он менял обстанов­ку, круг знакомых, место жительства и уничтожал особо памятные вещи.

Развитие опосредованного запоминания в истории че­ловечества шло двумя путями. Первый — совершенство­вание памяти с помощью внешних предметных посредни­ков (амулеты, камешки и т. п.) — привел к построению памятников, развитию письменности, фотографии, кинема­тографии и т. д. Второй — проходивший через включение специальных действий (завязывание «узелка на память», зарубки), привел к умению так проинструктировать себя при запоминании, чтобы потом, когда возникнет необхо­димость, суметь точно вспомнить. В произвольной памяти функции, которые в непроизвольной выполняли внешние раздражители, стали замещаться внутренними сигналами, и тем самым сформировалась независимость вспоминания от внешних условий. Главным орудием развития произ­вольной памяти явилась речь, ибо когда человек овладе­вает внутренней речью, он может использовать слово в качестве внутреннего сигнала — посредника и с по­мощью самоинструкции направлять и регулировать как активность запоминания, так и процесс припоминания.

Рассматривая запоминание как деятельность, преодо­левающую отсутствие, Жане выделил такие последова­тельно обнаруживающиеся у ребенка проявления форми­рующейся памяти, как ожидание, отсроченное действие и сохранение поручения (сначала с помощью предметов, затем с помощью знаков). Высший уровень развития про­извольной памяти связан с возможностью пересказа. Для

развернутого повествования уже необходима дифферен­циация временной перспективы событий и осознание отно­шений. Из указанной последовательности видно, что в ин­дивидуальном становлении произвольной памяти можно усмотреть отголоски исторического пути — овладение при­поминанием сначала через предметы, потом через слово, затем через структуру слов.

В дошкольном возрасте запоминание происходит глав­ным образом непроизвольно, что обусловлено еще недо­статочно развитой способностью к осмыслению материала, меньшей возможностью использования ассоциаций и не­достаточным опытом и знакомством с приемами запоми­нания. В школьные годы развивается произвольное запо­минание, преимущества которого были подтверждены мно­гочисленными исследованиями. Большую эффективность произвольного запоминания (уменьшение числа ошибок при воспроизведении) объясняют созданием у человека с помощью инструкции установки на заучивание, т. е. изме­нением мотивации этой деятельности, что и ставит его в более благоприятное положение по сравнению с непроиз­вольным запоминанием.

У подростка наблюдается переход от внешнего к внут­реннему опосредованию запоминания. Вместо внешних опор он использует внутренние операции для установления связи между новым, запоминаемым материалом и старым опытом. В этом случае он может вспомнить нечто важное для себя не только тогда, когда внешняя ситуация на­помнит ему это событие каким-либо сходством, а тогда, когда это ему нужно. Переход от употребления внешних средств запоминания к употреблению средств внутренних, как показал А. Н. Леонтьев [159], есть линия развития речевой самоинструкции. На этом пути человек переходит от формулы «Я должен вспомнить это, когда возьму в руки такой камешек» через формулу «Я должен вспом­нить это, когда буду совершать такое действие» к формуле «Я должен вспомнить об этом, когда мне придет мысль о том-то».

Развитие произвольной логической памяти требует для своего возникновения не только накопления большого ин­формативного багажа, но и овладения определенной си­стемой мыслительных операций, с помощью которых мож­но многоступенчато обобщать входной материал и перейти к использованию символьных языков высших уровней.

Для произвольного логического запоминания надо на­учиться классификации, т е. уметь выявлять характер отношений между предметами и явлениями.

В процессе интериоризации внешних стимулов во внут­ренние и увеличения разнообразия мыслительных опера­ций развивается высшая произвольная логическая память человека. Она позволяет быстро образовывать разно­образные смысловые связи и с их помощью прочно запо­минать впечатления. Однако и непроизвольная память тоже имеет свои достоинства. Как показал П. И. Зинченко [110], она всегда есть следствие определенной практи­ческой деятельности человека, и поэтому ее результатив­ность определяется и способом организации этой деятель­ности, и структурой целей человека. Важно подчеркнуть, что непроизвольное запоминание не может рассматри­ваться как пассивное механическое, а является продуктом целенаправленной деятельности, но устремленной не на запоминание (как произвольная), а на другую цель, на­пример понимание. Такая конечная цель порождает уста­новку на удержание результата предыдущего действия как необходимого условия для осуществления последую­щего. Эта особенность непосредственной памяти с успе­хом используется практически во всех методах активного обучения, повышая его продуктивность.

Способы управления памятью

Не подлежит сомнению, что продуктивность челове­ческой деятельности тесно связана с возможностями па­мяти. Хотя долговременное хранилище практически без­гранично по объему и времени сохранения информации, многие люди недовольны работой своей памяти, посколь­ку не могут в нужный момент вспомнить нужные сведения. О наличии конкретного материала в своей долговремен­ной памяти человек судит по следующим моментам. Может ли он вспомнить и воспроизвести информацию, которую предварительно усвоил? Если нет, то, возможно, он все же узнает знакомые ранее объекты среди других? Если он не может ни того ни другого, то насколько быстрее он усвоит материал при повторном заучивании? Как уже упомина­лось, произвольность доступа и время поиска в памяти зависят от организации информации в момент запомина­ния. Умение организовать материал, знание разнообразных приемов запоминания делают человека сознательным властелином безграничных резервов своей памяти.

Приемы произвольного запоминания можно разделить на две группы: основанные на выявлении внутренних связей, существующих в самом запоминаемом материале, и на привнесении извне искусственных связей в запоми­наемый материал. Последние называются мнемонически­ми, и применяются они в тех случаях, когда нет содержа­тельных знаний о внутренней структуре материала или трудно ее выявить.

Здесь мы рассмотрим несколько мнемонических прие­мов: локальной привязки, словесных посредников, разбие­ния на группы [220]. Метод локальной привязки, или метод мест, состоит в построении для запоминания ряда объектов другого ряда — опорного, состоящего из хорошо знакомых или легко заучиваемых объектов. Последова­тельность объектов в опорном ряду организована так, что жестко предопределен порядок их перечисления. На прак­тике таким опорным рядом может служить последователь­ность комнат в своей квартире, домов на своей улице и т. д. Человек сначала заучивает опорный ряд, затем использует его элементы, чтобы сопоставить с ними эле­менты запоминаемого ряда. Такой способ облегчения за­поминания очень стар — ему более двух тысяч лет, и су­ществует даже предание о том, как он возник. Однажды греческий поэт Симонид был в гостях. Внезапно его вы­звали по неотложному делу. Едва он вышел за порог дома, как раздался сильный подземный толчок, дом, где он только что пировал, рухнул, и все гости оказались погре­бенными под обломками. Родственники не могли опознать никого из погибших. Тогда Симонид мысленно представил себе план помещения, где проходил пир, тотчас в его па­мяти ожила картина, он вспомнил, кто где сидел, и указал, какие останки кому принадлежали. С тех пор все, что ему следовало запомнить, Симонид помещал в комнаты пред­ставляемых знакомых домов и по мере надобности извле­кал оттуда запоминаемые объекты. Известно, что систему локальной привязки использовали Цицерон, Квинтиллиан, Джордано Бруно и многие другие выдающиеся люди [ИЗ].

Метод словесных посредников по существу близок к ме­тоду мест. Он также основан на соотнесении двух рядов объектов — предназначенного для запоминания и опорного ряда слов, организованных в осмысленную фразу. Этот метод тоже давно используется. Так, для запомина­ния очередности следования различных цветов в солнеч­ном спектре заучивалось предложение «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан», в котором первые буквы слов совпадают с первыми буквами названия цветов сол­нечного спектра, расположенных в порядке убывания дли­ны волны. Еще одна фраза используется ленинградцами для запоминания последовательности параллельных улиц, выходящих на Загородный проспект: «Разве можно верить пустым словам балерины?» Это соответствует названиям улиц Рузовской, Можайской, Верейской, Подольской, Сер­пуховской и Бронницкой. Запоминание величины «пи» (3,1416) связывают с предложением «Что я знаю о кру­гах», где количество букв в каждом слове равно соот­ветствующей цифре числа «пи». Аналогичный прием ис­пользуется преподавателями астрономии для облегчения запоминания последовательности спектральных классов звезд: о,b, a, f, g, k, т, r, n, s.

1. Один бритый англичанин финики жевал, как мор­ковь.

2. Оба фазана желтой краской мазаны рядком наду­тые сидят.

3. О, Борис Александрович, физики ждут конца муче­ний.

Подобные средства мнемотехники применяют и при обучении азбуке Морзе.

Посредником может служить и ритмический ряд. Ма­териал, изложенный в стихотворной форме, запоминается быстрее и вспоминается легче, поскольку ритм и рифма придают словесному материалу структурную организацию. Во всех случаях облегчает запоминание группировка — разбиение ряда объектов на части и объединение частей в ритмическую структуру при произнесении названий объектов, например при запоминании номера телефона 6695668 он разбивается на группы: 669-5-668.

Удобным приемом является и запоминание опорных слов, дат, с которыми увязывается вновь заучиваемое. Этот прием иногда называют «вешалкой». Например, даты исторических событий легче запомнить, если заучивать не каждую в отдельности, а в начале твердо усвоить одну дату и, отталкиваясь от нее, запоминать последующие со­бытия как бывшие за два, три, пять лет до или после нее.

Вообще говоря, припоминание слова зависит от того, на­сколько часто встречалось оно в прошлом опыте человека, и от того, входит ли это слово в значимую для человека категорию. Фамилии потому трудно и припоминаются, что они не входят ни в одну из категорий.

Метод ассоциаций предполагает создание связей меж­ду каждым элементом запоминаемого ряда и зрительным образом. При этом установлено, что, чем необычнее ас­социация, тем прочнее запоминание. Желательно при обучении и самообучении максимально использовать эле­менты мнемотехники, активно включать стихотворные и ритмические компоненты, поскольку разнообразие прие­мов не только повышает эффективность запоминания, но и создает положительный эмоциональный настрой.

Особо важная и необычная информация может запо­минаться с одного предъявления, поскольку в этом случае число повторений в структурах памяти обменивается не­которым образом на продление времени циркуляции ин­формации по нейронным цепям [86, 322, 347]. Если же необходимо запомнить обычный материал, то для этого есть три возможности: повторение, обобщение и искус­ственное повышение его личностной ценности. Следует отметить, что правильно организованное повторение нель­зя приравнивать к механическому заучиванию и противо­поставлять пониманию, наоборот, оно способствует про­никновению в суть материала. Если надо помочь человеку что-то вспомнить, целесообразно побудить его начать со свободного рассказа о событии. Такая форма активизи­рует сопутствующие ассоциации, облегчая тем самым вспоминание деталей.

Обратимся теперь к приемам запоминания, которые опираются либо на выявление или усиление внутренних связей в самом запоминаемом материале, либо на связи этого материала с интересами человека. Один из наиболее эффективных способов облегчения произвольного запоминания основан на создании нужной установки. Установка на запоминание создается с помощью самоинструкции, направленной на достижение требуемой полноты, точности или прочности запоминания. Установка влияет не только на сам факт и полноту запоминания, но и на длительность сохранения, так как в соответствии с инструкцией включает запоминаемый материал в различные контексты, закрепляет его в разных временных системах. Одно дело сказать себе, что помнить следует до определенного дня (экза­мена), другое — выучить навсегда. В первом случае, после того как экзамен пройдет, выученное быстро начинает за­бываться. Вот характерный пример: в эксперименте груп­пе участников прочли два отрывка текста одинаковой труд­ности, причем сказали, что первый спросят завтра, а вто­рой — через неделю. В действительности предложили рас­сказать оба отрывка через две недели. Оказалось, что первый отрывок испытуемые почти полностью забыли, а второй значительно лучше сохранился у них в памяти благодаря другой установке при запоминании. Для эффек­тивного использования установки следует тщательно фор­мулировать самоинструкцию для запоминания: в ней должны быть максимально точно отражены требования к полноте материала при вспоминании, его точности и к длительности его сохранения. Нужно четко дифферен­цировать материал, указывая, что следует запомнить на время, что — навсегда, что — дословно, а что лишь при­нять к сведению или уяснить себе общий смысл запоми­наемого.

Запоминание непроизвольно и существенно улучшает­ся, если объем запоминания включен в активную деятель­ность. Например, в опытах П. И. Зинченко [110] предла­галось классифицировать предметы, изображенные на кар­точках. На каждой карточке кроме предмета было изобра­жено число. После опыта участников просили вспомнить, что они видели на карточках. Оказалось, что испытуемые хорошо запомнили предметы, с которыми они опериро­вали, что же касается чисел, то некоторые испытуемые утверждали, что их вообще «не видели». В другом опыте надо было разложить эти же карточки по порядку в соот­ветствии с изображенными на них числами. В этом случае все было иначе: хорошо запоминались числа и почти не замечались картинки: таким образом, хорошо запомни­лось то, с чем действовали. Вот еще один пример. В работе детского авиакружка необходимо было привлечь внимание и создать интерес к теории конструирования. Агитация не помогала и тогда по рекомендации А. Н. Леонтьева [162] изменили цель деятельности. Вместо задачи постро­ить лучшую модель поставили задачу скорее налетать с по­мощью построенной модели определенное расстояние. Но­вая задача требовала активного использования теорети­ческих знаний, и дети стали с интересом к ним относиться.

Материал легче запомнить, если четко сформулиро­вана цель деятельности. Человек, решивший арифмети­ческую задачу, часто не помнит исходных чисел, хотя они были объектами его деятельности, но они входили не в цель, а в способы достижения цели. Попросите его са­мого придумать исходные числа для задачи, и, решив ее, он назовет их, не задумываясь. Запоминается лучше тот материал, который вызывает активную умственную ра­боту. Это может быть, например, достигнуто и такой орга­низацией системы учебных задач, при которой каждый полученный результат необходим для решения следующей задачи. Активная умственная работа с материалом помо­гает развитию способности укрупнять и оптимально ор­ганизовывать запоминаемые единицы. Умение многих хо­роших шахматистов быстро запоминать шахматные пози­ции объясняется профессиональным умением их струк­турировать информацию, воспринимаемую с доски, они вмещают в одну структурную единицу больше фигур. Именно поэтому эта способность тесно связана с мастер­ством шахматистов.

Пересказ текста своими словами приводит к лучшему его запоминанию, чем многократное чтение, потому что пересказ — это активная, организованная целью, умствен­ная работа. В одном эксперименте студенты были разде­лены на четыре группы. В первой — отрывок текста читали 4 раза, во второй — читали 3 раза и 1 раз пересказывали, в третьей — читали 2 раза и 2 раза пересказывали, в четвертой — 1 раз читали и 3 раза пересказывали. Содержание текста лучше всего запоми­нали студенты четвертой группы и хуже всего — первой.

Цель положительно влияет не только на эффектив­ность запоминания, она обеспечивает определенную напряженность, которая удерживает внимание к мате­риалу вплоть до достижения результатов. Б. В. Зейгарник [402] проводила изучение запоминания прерванных и законченных действий. Выяснилось, что прерванные действия запоминаются в два раза лучше, чем закон­ченные. Предполагают, что этот эффект связан с отсут­ствием сигнала достижения цели из-за прерывания действия.

Если при обучении учащиеся получают задание на группировку исходного материала или его классифика­цию, то существенно улучшается последующее припоминание материала. Выявилась корреляция между числом классов, на которое испытуемые разбивали элементы ряда, подаваемого для запоминания, и эффективность припоми­нания. Обычно легко вспоминались примерно пять пред­ставителей каждого класса, поэтому, чем больше классов создают испытуемые, тем больше элементов они запо­минают.

Понимание логической связанности материала способ­ствует его запоминанию. Было установлено, что из 100 бессмысленных слов, предложенных испытуемым, запо­миналось в среднем 43 слова, из 100 известных слов, не связанных по смыслу,— 58, а из 100 слов с ло­гической смысловой связью — 68. Поэтому слабо связан­ный, логически не обработанный текст забывается зна­чительно быстрее [155].

Приведенные способы облегчения запоминания были направлены на выявление внутренних связей в запоми­наемом материале: смысла, логики, т. е. главного, цен­трального элемента, составлявшего цель деятельности, взаимоотношений отдельных элементов и групп.

Еще один способ, при котором для облегчения за­поминания большого и сложного материала составляют его план, содержит в явном виде все упомянутые приемы. Составление плана или блок-схемы заучиваемого мате­риала включает в себя разбивку материала на части, придумывание заглавий для них, определение связей. При чтении лекций полезно записать в верхнем углу доски план или схему лекции и обращаться к нему по ходу изложения темы. После окончания чтения лек­ций по курсу целесообразно попросить слушателей са­мостоятельно нарисовать схему курса, выделив на ней основные блоки и связи между ними. Наш опыт по­казывает, что после такого мероприятия быстрее фор­мируется целостное представление о предмете.

Следует иметь в виду, что положительный опыт запоминается лучше, чем отрицательный, а отрицательный опыт — лучше, чем нейтральный. Запоминание зависит от самой эмоциональной окрашенности материала и не­зависимо от знака эмоций способствует запоминанию большего числа фактов. Излагая трудный для запоми­нания материал, полезно сопроводить его своей эмо­циональной оценкой, например поругать его или выразить

удивление, удовольствие. Рассматривая целесообразность придания запоминаемому материалу личной, эмоциональ­ной значимости, необходимо учитывать и обратную сто­рону влияния эмоций.

В работах А. Р. Лурия показано, что сильные эмоции препятствуют полноте запоминания, сужая поле внимания. Сильные эмоции и повышенная тревожность нередко служат причинами того, что на экзамене студент не может припомнить хорошо выученный материал. Когда он успокаивается, то обретает способность управлять своей памятью, однако любой дополнительный вопрос может снова спровоцировать затруднения. Все это вызы­вает у преподавателя ложное впечатление о плохих зна­ниях, тем более, что излагаемый материал под влиянием волнения может существенно трансформироваться. Тран­сформация проявляется в сглаживании, заострении и адаптации. Сглаживание приводит к сокращению текста за счет тех его деталей, которые в данный момент представляются несущественными, заострение — к уве­личению масштаба тех элементов, которые теперь рас­сматриваются как наиболее существенные, а адаптация — к тому, что под влиянием изменившихся установок су­щественными становятся другие детали и поэтому весь текст может приобрести иное смысловое звучание.

То, что неудобные для нас факты легко забывают­ся, произвело на Дарвина такое сильное впечатление, что он особенно тщательно записывал те наблюдения, которые шли вразрез с его теорией. Так как неприят­ные вещи забываются быстрее, целесообразно неприятную работу выполнять в первую очередь, пока память о ней не улетучилась.

Под влиянием эмоций может происходить и фаль­сификация воспоминаний. Человек стремится освобо­диться от неприятных воспоминаний. Неприятные, не­лестные для данного лица события легко забываются и искажаются. Еще Фрейд [278) обратил внимание на активное забывание, связывая его с вытеснением события в подсознание, в связи с конфликтностью.

Мы рассмотрели ряд способов, повышающих эффек­тивность долговременной памяти. Теперь обратимся к приемам, облегчающим работу кратковременной памяти. Повторение — основной метод удержания информации в кратковременном хранилище на время консолидации.

Исследование кривых забывания показало, что забы­вание происходит наиболее интенсивно в первые 6 часов после запоминания. Поэтому если информацию требуется запечатлеть надолго, то ее целесообразно повторять с такими интервалами: через 15—20 минут, затем через 8—9 часов и через 24 часа [155]. Раннее повторение возмещает быстрое первоначальное забывание, в то время как непрерывное повторение до полного запоминания неэкономично. Однако без надлежащего мотива даже многократное повторение не обеспечивает эффекта запо­минания. Вот пример из жизни известного французского психолога Бинэ. Будучи неверующим, но женатым на очень религиозной женщине, он, не желая обижать ее, повторял за ней слова вечерней молитвы в течение многих лет, однако не мог воспроизвести их самостоятельно в отсутствие жены [259].

Для повышения успешности и точности запоминания необходимо учитывать темп введения новых сведений и фон, на котором происходит восприятие. Слишком быстрый темп приводит к наложению одних сведений на другие и искажению информации, поступающей на хранение. Аналогичная ситуация возникает и тогда, когда материал вводится на фоне помех (радиопередач, работающего телевизора или магнитофона) — это ухуд­шает качество запоминания и существенно замедляет скорость обучения. Побочная деятельность сразу после введения важной для запоминания информации неже­лательна по той же причине. В этом случае уместно вспомнить старинную рекомендацию — в особо ответствен­ных ситуациях повторять материал перед сном, тогда ничто не сможет помешать консолидации.

В течение дня продуктивность памяти изменяется: между 8 и 12 часами утра она максимальна, после обеда заметно снижается, а затем вновь несколько возрастает. Поскольку в зависимости от индивидуаль­ных особенностей эти общие тенденции сильно разли­чаются, постольку полезно выяснить, какие временные интервалы наиболее благоприятны для вашей памяти, и учесть это.

Эффективная работа памяти обеспечивается меха­низмом забывания. С его помощью человек поднимается над бесчисленным количеством конкретных деталей и об­легчает себе возможность обобщения. Мы записываем,

чтобы забыть, а не для того, чтобы запомнить, с тем, чтобы разгрузить свою память от мелочей и оставить за ней только привычку заглядывать в записную книжку. Забывание — вовсе не признак плохой памяти или при­чина ее низкой продуктивности, а, напротив, один из важнейших компонентов хорошо работающего механизма. Приспособительная роль забывания отчетливо видна на таком факте: чаще жалуются на забывание люди, про­фессия которых связана с быстрой сменой используемой информации: репортеры, радио- и теледикторы.

Забыванием очень трудно управлять. Не удается произвольно забыть обиду, поражение, несчастную лю­бовь. Это происходит потому, что, приказывая себе за­быть, человек непроизвольно припоминает то, что хочет забыть, и тем самым укрепляет воспоминание. Поэтому сознательная заинтересованность в забывании только ме­шает делу. В жизни случаи забывания иногда связаны и с частичным выполнением намерения, когда именно запись ведет к забыванию. В этой ситуации запись дей­ствует почти как выполнение намерения, как разряжение напряжения. Человек надеется на то, что запись своевре­менно напомнит и этим ослабляет внутреннюю потреб­ность не забыть.

Эффект запоминания повышается, если предлагаемый материал не перегружен аргументами. Излишнее уточ­нение может вызвать защитную реакцию и даже сопро­тивление. Напротив, вывод, сделанный самостоятельно, способствует удержанию сообщения в памяти. Чем больше уже известных фактов приводится, тем более предска­зуемо продолжение, что вызывает у слушателя ощущение банальности. Вместе с тем, вводя в беседу элементы нового, нужно использовать оптимальную их дозу, так как абсолютная новизна озадачивает человека и не укла­дывается в его памяти.

Традиционное мнение, что запоминание — трудная работа, и обусловливало малую эффективность обучения. Разумное использование приемов запоминания помогает создавать новые методы обучения, включающие уста­новку, мотивацию и снятие внутренних барьеров. Одним из таких методов является метод погружения, существо которого состоит в преодолении установки на трудность обучения (об этом подробнее будет сказано в разделе об активных методах обучения).

*

Итак, память представляет собой систему процессов и состояний, где информация организуется, обобщается и сохраняется определенное время. Важно подчеркнуть, что хранение неразрывно связано с преобразованием ин­формации — ее упорядочиванием и классификацией по различным основаниям. Поэтому, обращаясь к своей па­мяти, нельзя рассчитывать найти в ней нечто в том же состоянии, в каком оно было в момент запоминания. Сохранение — процесс активный: новые сведения, взаи­модействуя со всем остальным багажом памяти, при­водят к изменению установок и мотивов и тем самым перестраивают все последующее поведение человека.