IV - О фундаменте познания - Шлик М. - Синергетика

Таким образом, мы избавляемся от когерентной теории и приходим ко второму пункту нашего критического рассужде­ния, а именно к вопросу о том, все ли предложения исправимы или же есть и такие, которые нельзя поколебать. Эти послед­ние, конечно, и образовали бы тот “базис” всего знания, который мы ищем, но не можем пока что сделать ни шагу в его на­правлении.

         Но по какому признаку мы должны отличать эти утвержде­ния, которые сами остаются неизменными, в то время как все другие должны быть приведены в согласие с ними? Мы будем называть их далее не “протокольными предложениями”, а “базисными предложениями”, поскольку очень сомнительно, чтобы эти предложения вообще встречались среди протоколов науки.

              Самым очевидным средством будет найти искомое правило в своего рода принципе экономии, а именно, когда выбираем в качества базисных предложений те, сохранение которых требует минимума изменений во всей системе предложений в целом, необходимые для того, чтобы избавить ее от противо­речий.

Стоит заметить, что такой принцип экономии, позволяет нам считать какие-то утверждения базисными отныне и наве­ки, ибо может случится, что с прогрессом науки базисные предложения, служившие в качестве таковых до определенно­го момента, прядут к вырождению, если окажется, что эконом­нее отказаться от них в пользу новых предложений, которые в свою очередь с этого времени (и до поры) будут играть роль базисных. Это, конечно, не является уже точкой зрения коге­рентности в чистом виде, а основывается на принципе эконо­мии; для характеристики такого взгляда подошло бы также по­нятие “релятивности”.

Мне кажется несомненным, что представители критикуемого взгляда явно или неявно взяли в качестве ориентира именно принцип экономии: я уже заметил выше, что с точки зрения ре­лятивности имеются вполне определенные основания, опреде­ляющие селекцию протокольных предложений, и я спросил: можем ли мы признать это?

      Теперь я отвечу на этот вопрос отрицательно. На самом де­ле не “экономические” соображения, но совершенно другие чер­ты отличают подлинные базисные предложения.

       Процедура выбора этих предложений называлась бы эконо­мичной, если бы состояла, скажем, в подчинении мнениям (или “протокольным предложениям”) большинства исследователей. Конечно, мы не сомневаемся в существовании некоторых фак­тов, например фактов географии или истории; не сомневаем­ся мы даже и в существовании некоторых природных законов, когда обнаруживаем, что в соответствующих контекстах их су­ществование многократно засвидетельствовано. В этих случаях нам не приходит в голову исследовать положение дел заново. Мы соглашаемся с тем, что общепризнано. Но это объясняется тем фактом, что мы точно знаем способ, каким обычно дела­ются такие фактуальные утверждения, и что этому способу мы доверяем; дело не в том, что он согласуется с точкой зрения большинства. Наоборот, он может стать общепринятым, толь­ко если все будут чувствовать к нему одинаковое доверие. Счи­таем ли мы предложение исправимым или отменимым и в ка­кой степени, зависит единственно от его происхождения, а вовсе не от того (за исключением очень специальных случаев), требует ли его сохранение коррекции многих других предложений и возможной реорганизации всей системы знания в целом.

     Прежде чем применять принцип экономии, следует знать, к каким пpeдложeниям oн должен применяться. И если бы принцип экономии был единственным решающим правилом, то от­вет мог бы быть только таким: ко всем, которые утверждают­ся (или когда-либо утверждались) с какой бы то ни было пре­тензией на правильность. На деле фразу “с какой бы то ни бы­ло претензией на правильность” следует опустить, ибо как бы мы отличали такие предложения от тех, которые утверждают­ся совершенно произвольно, в качестве шуток или с целью об­мана? Это различение не может быть даже сформулировано, если не принимать во внимание происхождение предложений. Так мы снова обнаруживаем, что пришли к вопросу об их природе. Без классификации предложений по их происхождению любое применение принципа экономии будет абсурдным. Но как только предложения изучены в том, что касается их природы, тут же становится очевидным, что мы тем самым уже упорядочили их по степени правильности и что места для при­менения принципа экономии уже не осталось (кроме некото­рых очень специальных случаев в еще формирующихся облас­тях науки). Мы также можем видеть, что такое упорядочение указывает путь к базису, поиском которого мы занимаемся.

         Здесь, конечно, нужна величайшая тщательность. Ибо мы пустились в путь по дороге, которой шли со времен антич­ности все те, кто когда-либо искали последние основания исти­ны. И они неизменно терпели поражение, стремясь достигнуть цели. Упорядочивая предложения по их происхождению (делая это для оценки, их достоверности),” начинаю с того, что отвожу особое место тем из них, .которые делаю сам. На втором месте предложения, принадлежащие прошлому: посколько их достоверность может быть ослаблена “ошибками памяти”, то чем они отдаленнее по времени, тем более ослабляется их до­стоверность. С другой стороны, предложения, которые распола­гаются на вершине и не подлежат никакому сомнению,—это те, которые выражают факты нашего собственного “восприятия” или чего-то в этом роде. Такие предложения кажутся простыми и ясными, однако несмотря на это, философы оказывались в безнадежно запутанном лабиринте, как только делали попытку использовать их в качестве основания всего познания. Частя­ми этого запутанного лабиринта являются, например, те фор­мулировки и дедукции, которые находились в центре бесчис­ленных философских диспутов по темам: свидетельство внут­реннего восприятия”, “солипсизм”, “солипсизм настоящего момента”, “достоверность самосознания” и т. д. Картезианское cogito ergo sum — самая известная формулировка, к которой привел этот путь—конечный пункт, и к нему приблизился уже Августин. Что касается cogito ergo sum, мы наконец разобра­лись, в чем тут дело: мы знаем, что это просто псевдоутвержде­ние, которое не становится подлинным, даже если выражать, его в форме “cogitatio est” — “содержания сознания существу­ют”. Такое утверждение само по себе ничего не выражаюшее, не может ни в каком смысле служить базисом чего бы то ни было. Оно не является познавательным, и на нем ничего не основывается. Не может оно и придавать достоверность како­му-то познанию.

Существует поэтому большая опасность, что, следуя по ука­занному пути, мы придем к пустым словесам вместо искомого базиса. За критической -Теорией .протокольных предложений стоит на самом деле желание избежать этой опасности. Но предложенный ею выход неудовлетворителен. Его существенный недостаток состоит в игнорировании различия предложений по рангу что выражается яснее всего в том факте, что для системы науки которая принимается за “правильную”, единственно решающее значение в конце концов имеют лишь наши собственные .утверждения.                  

Теоретически представимо, что мои собственные наблюде­ния никак не подкрепляют утверждений, которые делают о ми­ре другие люди. Возможно, что все книги которые я читаю, все учителя, которых слушаю, пребывают в полнейшем согла­сии, никогда не противоречат друг другу, однако при этом их утверждения просто несовместимы с большей частью моих ут­верждений наблюдения. (Некоторые трудности будут сопро­вождать в этом случае проблему изучения языка и его употреб­ления в коммуникации, но они могут быть устранены с помо­щью определенных допущений, касающихся тех мест, в кото­рых возникают противоречия.) Согласно критикуемому взгляду, я в этом случае должен просто пожертвовать своими “про­токольными предложениями”, ибо им будет противоречить по­давляющее большинство других предложений, которые сами находятся во взаимном согласии, и невозможно ожидать, что они будут исправлены соответственно моему собственному ог­раниченному и фрагментарному опыту.

Но что же тогда произойдет? Прежде всего, я ни при каких обстоятельствах не откажусь от моих собственных предложений наблюдения. Наоборот, я могу принять только систему зна­ния, в которую они входят без искажения. И я всегда могу по­строить такую систему. Мне только нужно считать других лю­дей сонными идиотами, в сумасшествии которых прослежива­ется замечательная метода, или—если выражаться более объ­ективно—я оказал бы, что другие живут в мире, который отличается от моего и имеет ровно столько общего с моим миром, чтобы возможно было достигнуть понимания средствами одного и того же языка.   В любом случае независимо от того, какую картину мира я рисую, я всегда буду проверять ее истинность в терминах моего собственного опыта. Я никому и никогда не позволю отнять у меня эту опору: мои собственные предложе­ния наблюдения всегда будут последним критерием. И я буду восклицать: “Что я вижу, то вижу!”