... Послеразводный кризис в объектоотношении к отцу С этой точки зрения участие ребенка в конфликтных отношениях родителей после развода обычно ...

10. 1. Послеразводный кризис в объектоотношении к отцу С этой точки зрения участие ребенка в конфликтных отношениях родителей после развода обычно более пассивно. Он кажется не преступником, а жертвой. Аффекты его поведения направлены на его намерения и функционали - зируются намерениями родителей. Намерения же ребенка направлены на обратимость или ограничение разлуки и присущих ей чувства боли и страха. Между тем мы уже много узнали о переживаниях развода ребенком для того, Чтобы убедиться в том, что это только половина правды. Но не только душевные волнения родителей противоречивы. У большинства детей, контрастируя с их любовью к обоим родителям и их желаниями воссоединения, наблюдаются мощные тенденции, движущиеся в обратном направлении, а именно, в направлении исключения не несущего опеки родителя, сказать проще - отца. Мы уже говорили подробно о страхе, испытываемом ребенком из - за освобождающихся агрессий по отношению к матери, которую он тем не менее любит, и о том, как этот страх делает его (еще более) зависимым от матери. Но он может значительно уменьшиться, если агрессивность будет передвинута на отсутствующий и жизненно менее важный объект. Большинство страхов, которые переживают дети в своих первичных объектоотношениях, вызвано тем, что им грозит непосредственная опасность со стороны "злой" части родителей или родителей, ставших злыми. Эти страхи происходят из (селективного) восприятия родительского поведения, а также из фантазии и собственного проектирования. Концентрация (представляемой себе) опасности на отсутствующем родителе дает ребенку возможность чувствовать себя увереннее с постоянно присутствующим. Это передвижение страха, благодаря воздействию проективных механизмов обороны ("я ожидаю/опасаюсь получить от тебя то, что я сам хотел тебе причинить/причинил"), является также непосредственным результатом передвинутой агрессивности. Чувство вины, которое развивают в себе дети в связи с разводом, может заставить возрасти особые страхи расплаты, направленные на отца. У мальчиков большую роль играют активированные эдиповы фантазии вины (отнять у папы маму, выжить отца, желать, чтобы тот исчез). У девочек чувство вины больше вращается вокруг лояльности, которую они (тем, что остаются с матерью) выказывают матери. Страхи, испытываемые многими девочками по отношению к отцу в эдиповом и постэдиповом возрасте, можно сравнить со страхами перед местью обманутого любовника. Опекающий родитель, итак, чаще всего мать, порой становится (также) ненавидимым по той причине, что она отослала отца прочь, отняла у него ребенка, но отец является покинувшим, тем, кто в действительности позволил отослать себя прочь без того, чтобы - в силу своей любви к ребенку - противостоять разлуке. Таким образом, большая часть нарцисстической обиды, которую испытывают дети в ходе развода, исходит от отца. Чем больше удается ребенку уговорить себя, что он отца не так уж и любил, что без него тоже может быть хорошо, что тот, собственно, плохой человек и надо быть как раз довольным, что его больше нет, тем меньше будет обида. Некоторые дети, наоборот, сохраняют обиду в своем сознании и не могут простить ее отцу (часто на протяжении всей жизни). И они также являются покинутыми любовниками и мстят за позор оказаться покинутыми. Иногда стремления, (позитивно) направленные на мать, могут быть обращены на отца. Так, эдипово чувство вины мальчиков является только обратной стороной желания жить с матерью вдвоем. Идентификация ребенка с матерью тоже может привести к тому, что он отказывается от отца.

Эти и другие мотивы образуют мощные противоположные течения против любви отца, против его важной роли для идентификации ребенка, против того его значения, которое должно защищать ребенка от сверхвласти матери и т. д. Психодинамическая проблема состоит в том, что развитые против отца раздражения, которые должны были бы служить преодолению обиды, чувства вины и страхов, на самом деле обостряют психические проблемы ребенка. Часто дети колеблются между горячей любовью и ненавистью. Проблема, с которой приходится бороться большинству детей, заключается в том, что передвижение агрессивности на отца хотя успокаивает и предохраняет объектоотношение к матери, тем не менее оно обостряет нарцисстические конфликты: "примиренные" отношения с матерью усиливают ее власть, заставляют ребенка чувствовать себя маленьким и полностью предоставленным в ее власть (а мальчики чувствуют себя не по - мужски или "лишенными мужественности"), из - за чего снова возрастает потребность в защищающем, придающем силу "третьем" объекте, отце. У других же детей можно наблюдать, что хотя чувство вины и проецируемые или передвинутые на отца страхи образуют сильную отвращающую тенденцию, но тем не менее своего рода контрфобическое противодвижение порождает ее комбинацию, в которой дети пытаются доказать, что опасности не существует и (или) пытаются примириться с отцом. Обе попытки в большинстве своем обречены на неудачу, потому что "опасность" отца исходит не из реального опыта отношений ребенка, а из того обстоятельства, что она постоянно вновь "выстраивается" самим ребенком в ходе его продолжающихся конфликтных объектоотношений с матерью. Особенно явно эти изнурительные амбивалентные конфликты проявились в поведении шестилетнего Николауса. Николаус в своем поведении по отношению к матери показывал, что он в большой степени идентифицирует себя с отцом, постоянно говорил о нем, рисунки, сделанные в детском саду, намеревался подарить отцу, и постоянно спрашивал по телефону, когда тот опять придет. Тем не менее в условленные дни посещений он прятался за диваном и не желал уходить с отцом из дому, кричал, когда мать хотела оставить его одного с отцом и даже часто бывал по - настоящему болен. Это были не просто проблемы разлуки и перестройки, о которых мы говорили выше (ср. л. 9. 1; 9. 2), а, как показало обследование, - массивные страх и ярость, направленные на отца, которые особенно проявлялись, когда отношения с ним (тем не менее глубоко желанные) должны были стать "серьезными". При помощи такой дистанции он был в состоянии сохранять триангулярное равновесие. Но не только страх перед отцом делал дни посещения такими опасными. Уход матери (или от матери) активировал выросшие в ходе развода и послеразводного кризиса опасения потерять (также) и мать. Было очевидным, что в повседневной жизни с матерью ему удавалось совладать с частью этих страхов: он контролировал их настолько, насколько это было в его силах, кроме того, ему легко удавалось осознать, что можно временно отказаться от общения с человеком, если ты знаешь, что он у тебя все еще есть; на верной дистанции времени и места он мог фантазировать себе отца как полноценный эрзац - объект и, наконец, идентификация с отцом давала ему часть силы и независимости по отношению к матери (хотя идентификация эта и была еще - или уже - недостаточно сильна, чтобы в действительности поддерживать с отцом контакт). Если мать удалялась, мальчика обуревал страх, что она может больше не вернуться. Итак, на примере Николауса мы видим, как связаны между собой амбивалентные конфликты ребенка в его объектоотношений к обоим родителям, как тяжело бывает ребенку одновременно осознать мотивы: удовлетворения (либидинозных, агрессивных и нарцисстических) потребностей; уверенности (обороны против угрожающих опасностей); продолжения (первично либидинозных) отношений к матери и к отцу. Не у всех детей, конечно, амбивалентные конфликты по отношению к отцу раскрываются так открыто, как у Николауса; часто они остаются полностью скрытыми (имеется в виду внешнее поведение) от постороннего наблюдателя, что зависит также в основном от качества отношений между матерью и отцом. Как правило, в условиях, когда мать представляет собой первичный, а отец вторичный объект, дети, что касается отца, перед лицом угрожающих конфликтов чаще прибегают к (моментальному или постоянному) подчинению и приспособлению, чем в конфликтах, относящихся к персоне матери. Таким образом может создасться впечатление, что послеразводный кризис (регрессии, деструктуризация) в основном направлен только на объекто - отношения к матери, в то время как отношение к отцу из - за его (частичного) выпадения или из - за потери его освобождающей и выравнивающей функции триангулирования становится более весомым. Вначале я тоже разделял этот взгляд. Следуя этому, манифестный отказ от отца надо было бы понимать либо как (спонтанную) реакцию переживаний, либо, если он столь часто развивается лишь по прошествии определенного времени после развода, - как посттравматический симптом, который служит обороне против первичных конфликтов объектоотношений или страхов, направленных на мать. Однако в последнее время мне представилась гораздо большая возможность изучения отношений ребенка и отца в непосредственно послеразводный отрезок времени путем контактов с разведенными отцами, и я на основе нового опыта склоняюсь к выводу, что данный (посттравматический) отказ от отца конституционирует механизмы обороны (перенос, проекция, отрицание, см. выше) уже перед посттравматическим разрешением конфликта и в результате становится действующим во время (острого) послеразводного кризиса. Во всяком случае (позитивное) значение отца остается (все еще) настолько большим, что это создает новое дополнительное поле психических конфликтов. Если это верно, то направленный на отца амбивалентный конфликт является своего рода "межсимптомом, который тем не менее не уменьшает, а, наоборот, обогащает страхи, активированные в ходе послеразводного кризиса. Или, иначе говоря, послеразводный кризис характеризуется обострением психических конфликтов ребенка в его объектоотношений к матери и к отцу.

Гельмут Фигдор ДЕТИ РАЗВЕДЕННЫХ РОДИТЕЛЕЙ: МЕЖДУ ТРАВМОЙ И НАДЕЖДОЙ. ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ. М., 1995.