ЛЕЙБНИЦ Готфрид Вильгельм

(1 июля 1646, Лейпциг — 14 ноября 1716, Ганновер) — немецкий философ, математик, физик, юрист. В 1661—66 учился в Лейпцигском университете, где изучал философию и юриспруденцию, а также в Йене, где занимался математикой под руководством Э. Вейгеля. К двадцати годам Лейбниц освоил древнюю, средневековую и новую философию — Платона, Аристотеля, Плотина. схоластиков, Гоббса, Декарта. В 1663 получил степень бакалавра за работу «О принципе индивидуации» (De principi individui), в которой защищал номиналистическое учение о реальности индивидуального. В сочинении «Об искусстве комбинаторики» (De arte kombinatoria) под влиянием Р. Луллия развивал идею «великого искусства» открытия — комбинаторику, которая, опираясь на очевидные «первые истины», позволяет логически вывести из них всю систему знания. Столь важная для рационалистического по своему духу 17 в., эта тема становится одной из ключевых у Лейбница, на протяжении всей жизни разрабатывавшего принципы «универсальной науки», от которой, по его словам, «в наибольшей степени зависит благополучие человечества» (Соч. в 4 т., т. 3. М., 1984, с. 480). Степень доктора права Лейбниц получил за работу «О запутанных судебных случаях» (De asibus perplexis injure), а затем некоторое время жил в Нюрнберге, где познакомился с алхимиками и занимался алхимическими опытами. В 1667 поступил на службу к Майнцскому курфюрсту, в ведомство его министра Бойнебурга, где оставался до 1676, занимаясь политической и публицистической деятельностью, оставлявшей достаточно свободного времени для философских и научных исследований. Несколько лет (1672—76) он провел в Париже, где общался с Гюйгенсом, Мальбраншем, Чирнгаузеном и др. В 1673 во время пребывания в Лондоне он познакомился с Ньютоном и Бойлем. На пути из Парижа в Германию Лейбниц в Голландии встречался со Спинозой, там же он узнал об открытиях Левенгука, сыгравших важную роль в формировании его естественно-научных и философских воззрений. С 1676 Лейбниц состоял на службе у Ганноверских герцогов — сначала в качестве библиотекаря, а затем — герцогского советника юстиции. В этот период он активно участвовал в политической и церковной жизни Германии, и хотя его деятельность по объединению лютеранской и реформатской церквей не увенчалась успехом, но его пребывание в Берлине принесло свои результаты: он содействовал созданию в 1700 Берлинской академии наук, первым президентом которой стал он сам. Философ побуждал русского императора Петра I основать Российскую Академию наук и составил план ее организации. Последний период жизни Лейбница был омрачен ухудшением его отношений с Ганноверским двором, нападками ганноверского духовенства и многолетним спором с Ньютоном за первенство в открытии дифференциального исчисления, переросшим в открытую вражду со стороны английских ученых.

Человек разносторонних дарований и неутомимой энергии, Лейбниц был весьма далек от того типа уединенного мыслителя, какой являли Декарт и Спиноза; по своему складу он ближе к английскому лорду-канцлеру Ф. Бэкону — дипломату, политику и светскому человеку. Такой образ жизни не очень способствует созданию целостного и систематически изложенного учения, и не случайно идеи Лейбница по большей части представлены в небольших трактатах, посвященных отдельным проблемам, и в многочисленных письмах, изданных посмертно, так же как и большинство произведений философа.

К наиболее значительным работам Лейбница принадлежат «Рассуждения о метафизике» (Discours de metaphysique, 1686, изд. 1746, рус. пер. 1890), «Новая система природы» (Systeme nouveau de la nature, 1695, рус. пер. 1890), «Новые опыты о человеческом разумении» (Nouveaux essais sur lentendement humain, 1704, изд. 1765, рус. пер. 1936), «Теодицея» (Essais de Theodicee, 1710, рус. пер. 1887—92), «Монадология» (La Monadologie, 1714, изд. 1720, рус. пер. 1890), «Начала природы и благодати, основанные на разуме» (Principes de la nature et de la grace, fondes en raison, 1714, изд. 1718, рус. пер. 1908).

Исключительно восприимчивый и широко образованный, Лейбниц испытал влияние очень разных мыслителей: Платона, Плотина, Аристотеля, Августина, Р. Луллия, Фомы Аквинского, номиналистов, Дж. Бруно и ван Гельмонта, Декарта, Спинозы, Гоббса, Гейлинкса и др. Он сказал однажды, что одобряет большую часть того, о чем читает. Однако это свидетельствует не об эклектизме, а о свойственном ему даре синтезировать самые разные идеи, создавая оригинальное учение. Лейбниц обладал способностью примирять и объединять разнородное, и плюрализм его метафизики в известной мере обязан именно этой способности. В отличие от Декарта, противопоставившего новую науку традиционной схоластической философии, Лейбниц убежден в необходимости примирить платонизм и аристотелизм в их средневековой интерпретации с физикой и астрономией Галилея и Кеплера, геометрией Кавальери, анализом Валлиса и Гюйгенса, а также с биологией Левенгука, Мальпиги и Сваммердама. Лейбниц отвергает выдвинутый Декартом в качестве главного критерия истины принцип непосредственной достоверности, т. е. ясности и отчетливости идей, считая такой критерий психологическим, а потому субъективным. Не столько субъективная очевидность, сколько логическое доказательство гарантирует, по Лейбницу, объективность и истинность знания. «Критериями истинности суждений... являются правила обычной логики, какими пользуются и геометры: напр., предписание принимать за достоверное лишь то, что подтверждено надежным опытом или строгим доказательством» (Hauptschriften zur Grundlegung der Philosophie, Bd. l, Lpz., 1904, S. 27—28). Признавая известное значение критерия очевидности, Лейбниц, однако, стремится к достоверности объективной, а потому предлагает начинать не с Я, как Декарт, а с Бога (см. Лейбниц. Элементы сокровенной философии о совокупности вещей. Казань, 1913, с. 105).

Идея создания «всеобщей науки», которой был увлечен рационалистический 17 век, — достаточно вспомнить Декарта, Валлиса, Уилкинса, — не покидала Лейбница на протяжении всей жизни. Как и Декарт, Лейбниц видел образец достоверного знания в математике и считал, что «всеобщая наука» должна быть априорной и опираться на метод, включающий в себя комбинаторику (искусство открытия) и аналитику (теорию доказательства). Исходные начала всеобщей науки, достаточные для получения выводных истин, должны быть получены путем умозрения, а не рассуждения. Тогда все человеческое знание предстанет в виде универсального символического языка, наподобие всеобщей алгебры, где исчисление заменят рассуждения и споры. Разлагая все сложные понятия на простые, т. е. подвергая их анализу, можно, по убеждению философа, в конце концов получить точное определение всех понятий. Лейбниц предвосхищает здесь создание математической логики, которое, однако, не принесло с собой разрешения всех научных и философских проблем, хотя и создало инструментарий, без которого невозможна современная точная наука. В отличие от Декарта Лейбниц не считает математические аксиомы далее неразложимыми: в математике он видит особый случай применения логики и потому стремится свести математические истины к обшелогическим. Высшим принципом логики он считает закон тождества. «Природа истины вообще состоит в том, что она есть нечто тождественное» (Die philosophischen Schriften, Bd. 7. В., 1890, S. 296). Тождественные предложения недоказуемы и потому называются аксиомами. Лейбниц убежден, что все истины виртуально тождественны, только их тождественность трудно раскрыть. Недостаток математических аксиом Лейбниц вслед за Платоном видит в том, что они опираются не только на разум, но и на воображение, т. е. предполагают умопостигаемую материю, а потому не являются чисто аналитическими предложениями и, значит, не обладают высшей достоверностью (см. Соч. в 4т., т. 2. M., 1983, с. 463). К аналитическим понятиям, которые могут быть сведены к тождественным утверждениям, ближе всего, по Лейбницу, стоит число; что же касается протяжения, на которое опирается геометрия и которое Декарт считал понятием, далее неразложимым, то оно, согласно Лейбницу, является производным и неотчетливым. Поэтому доказательство возможности геометрических понятий ведется посредством не анализа, а конструкции, т. е. порождения предмета, соответствующего понятию.

Универсализм в логике и методологии сочетается у Лейбница с плюрализмом в метафизике — учением о множественности индивидуальных субстанций. И в самой метафизике, и в связанной с ней натурфилософии он опять-таки примиряет разнородные принципы: рассматривая вслед за Декартом физический мир как гигантскую машину, где действуют лишь механические причины, он в то же время вместе с Аристотелем видит в нем систему целесообразно организованных и действующих существ. Механицизм оказывается объединенным с телеологией: физика изучает причины механические, а метафизика — целевые. «Душа действует свободно, следуя правилам целевых причин, тело же — механически, следуя законам действующих причин» (там же, т. l. M., 1982, с. 292). Центральным в метафизике Лейбница является понятие субстанции. Субстанция есть нечто единое, неделимое. Лейбниц поэтому называет субстанцию монадой (от греч. «монас» — единица). В качестве неделимой монада проста, т. е. не имеет частей. А это значит, что монада нематериальна, потому что все материальное сложно и делится на части, всегда в свою очередь делимые. Т. о., Лейбниц различает мир умопостигаемый, мир истинно сущего, составляющий предмет метафизики, и мир эмпирический, или феноменальный, изучаемый естествознанием. Сущность монады не протяжение, а деятельность: каждая монада наделена представлением, или восприятием (representatio) и стремлением (appetitio). Деятельность монад выражается в непрерывной смене внутренних состояний. Этот процесс представляет собой развертывание, актуализацию содержания, изначально заложенного в монадах и содержащегося в них потенциально. При этом Лейбниц подчеркивает самодовление (автаркию) каждой монады, благодаря которой они являются источником собственных внутренних действий, «бестелесными автоматами» (там же, с. 416). Бесконечное множество самостоятельных и самодеятельных монад-субстанций, понимаемых Лейбницем как энтелехии, по аналогии с индивидуальной душой, — такова метафизическая основа физического природного мира. «Я... допускаю распространенные во всей природе жизненные начала, бессмертные, так как они неделимые субстанции... Эти жизненные начала, или души, имеют восприятие и влечение» (Избр. философ, соч. М., 1908, с. 239). Монады Лейбниц называет душами, когда у них есть чувство, и духами, когда они обладают разумом. В неорганическом же мире они, как поясняет философ, именуются субстанциальными формами. Т. о., все в мире оказывается живым и одушевленным: монадология Лейбница есть панпсихизм. Номиналистическое происхождение учения о плюрализме индивидуальных субстанций у Лейбница очевидно: Лейбницу было хорошо известно идущее от Дунса Скота понятие haecceitas (этость), известное также под именем species monadica (монадический вид), Individuum monadicum (монадический индивидуум). Однако в своей монадологии Лейбниц определяется не только номиналистическими принципами: не менее ощутимо здесь также влияние оккультно-герметических учений, в частности Парацельса и ван Гельмонта, о всеобщей одушевленности природы и о монадах-«жизненных духах», представляющих собой «семена» всех вещей — как органических, так и неорганических.

Поскольку субстанция по самому своему понятию определяется только через саму себя (вспомним Спинозу), то, согласно Лейбницу, монады не могут сообщаться и воздействовать друг на друга: они «не имеют окон». Однако при этом деятельность монад происходит согласованно в силу предустановленной гармонии — тезис, разделяемый Лейбницем с представителями окказионализма. Синхронность протекания восприятий в замкнутых монадах происходит благодаря посредству Бога, установившего и поддерживающего гармонию внутреннего мира бесконечного множества монад. В результате каждая монада воспринимает в себе самой весь космос во всем его богатстве, оказываясь т. о. «зеркалом вселенной» — микрокосмом. Монады отличаются друг от друга по степени ясности своих представлений — начиная от низших монад, деятельность которых смутна и бессознательна, и кончая разумной человеческой душой. От самых темных и смутных ощущений низших монад до высшей монады, обладающей полной ясностью сознания, существуют бесчисленные переходы; согласно принципу непрерывности, который Лейбниц считает универсальным для метафизики, физики и математики, природа никогда не делает скачков. Между растениями и животными, между минералами и растениями существуют промежуточные формы, которые науке еще предстоит открыть: в лестнице природных существ нет пропущенных ступеней. С принципом непрерывности связано и утверждение Лейбница о том, что в природе нет двух совершенно тождественных вещей (принцип неразличимости). В силу того что различия между вещами могут быть до бесконечности малыми, мы их не замечаем и полагаем, что существуют вещи, различимые только нумерически, но не по своим реальным признакам. Однако такое предположение ложно. С помощью принципа непрерывности Лейбниц пытается разрешить также проблему континуума в математике и тем самым обосновать метод дифференциального исчисления, а с другой стороны, построить теорию т. н. малых, или бессознательных, восприятий, важную для его метафизики. Бессознательные «малые восприятия» подобны дифференциалу: только бесконечно большее их число, будучи суммированным, дает конечную, т. е. различимую нами, величину, тогда как каждое малое восприятие, взятое в отдельности, не достигает порога сознания. Создавая учение о бессознательной деятельности души, в т. ч. и души разумной, Лейбниц пытается решить проблему, возникающую с допущением некоего подобия душ также и в неживой природе. Теория бессознательных восприятий и влечений оказала влияние на дальнейшее развитие философской мысли — от романтиков и Шеллинга до Шопенгауэра, Эд. Гартмана и 3. Фрейда.

На вершине иерархической лестницы монад стоит высшая монада — Бог, Творец всех остальных монад, обладающий самым ясным сознанием и представляющий собой чистую деятельность (actus punis); он свободен от страдательных, т. е. бессознательных, состояний, является источником вечных истин и предустановленной мировой гармонии, залога совершенства мироздания. С помощью понятия предустановленной гармонии Лейбниц разрешает столь трудную для рационализма 17 в. проблему связи души и тела: в духе окказионализма. Лейбниц мыслит душу и тело по аналогии с двумя часами, движение стрелок которых, установленное Богом, совершается параллельно и не требует никакого взаимодействия самих часовых механизмов. Этот психофизический параллелизм с характерным для него дуализмом обосновывается Лейбницем с помощью метафизического монизма — спиритуализма его монадологии. Задача, которую при этом пытается решить философ, состоит в необходимости объяснить механические законы физического мира тел с помощью телеологических законов жизни душ, этих «метафизических атомов». Все в мире происходит в согласии с механическими законами, но этот механизм есть средство осуществления телеологических принципов, по которым мир создан его Творцом. Все в мире служит совершенству и благу целого, в том числе и зло: физическое зло (болезни и несчастья) содействует совершенствованию души, моральное зло (грех) является результатом свободы воли, а зло метафизическое проистекает из конечности твариых существ. Как и средневековые мыслители, Лейбниц рассматривает зло не как положительную реальность, а как «лишенность» — отсутствие блага. Таков метафизический оптимизм, на котором стоит теодицея Лейбница.

Монадология Лейбница органически связана с его как математическими, так и естественно-научными исследованиями. Не в меньшей степени, чем потребности разрешить метафизическую проблему простого и сложного, духовного и материального и математическую проблему обоснования дифференциального исчисления, монадология обязана своим появлением на свет изобретению микроскопа. Благодаря микроскопу в 60—70-х гг. 17 в. была открыта клетка, а также простейшие организмы — инфузории, бактерии, которым Левенгукдал имя «анималькули», не сомневаясь в их животной природе. На основе эмбриологических исследований Сваммердам выдвинул теорию преформации (преобразования) зародыша, которая оформилась затем в целое направление преформизма, к которому принадлежал и Лейбниц. «В семени животных взрослых находятся маленькие животные, которые через посредство зачатия принимают новую оболочку... дающую им возможность питаться и расти... И как животные вообще не возникают при зачатии и рождении, так же точно они и не уничтожаются всецело в том, что мы называем смертью...» (Избр. философ, соч., с. 238). Монады как живые единства, центры силы и деятельности мыслятся Лейбницем также и по аналогии с «анималькулями» Левенгува. Эта же аналогия, по-видимому, подсказала Лейбницу и его схему соотношения простых и сложных субстанций: сложная субстанция, по Лейбницу, есть собрание, или агрегат, простых. «Всякая простая субстанция, или особая монада, составляющая центр и начало единства субстанции сложной (напр., животного), окружена массой, состоящей из бесконечного множества других монад, слагающих собственное тело такой центральной монады...» (Соч. в 4т., т. 1, с. 404—405). Центральная монада, т. е. душа, не может существовать без тела, которое есть агрегат низших по сравнению с ней монад. Природа у Лейбница, т. о., исполнена силы и жизни: если Декарт пытался объяснить организм, исходя из законов механики, то Лейбниц, напротив, стремится объяснить неживое, исходя из живого: живое начало предстает в виде силы, изначально присущей всякому телу.

При этом, однако, у Лейбница возникает трудность с пониманием природы тела. С одной стороны, тело есть совокупность низших по сравнению с душой монад и, стало быть, не есть нечто непрерывное: оно есть масса лишь с т. зр. высшей монады, и, значит, материальные тела суть лишь феномены в ее восприятии. Но, с другой стороны, и тезис Лейбница о воплошенности душ, и его учение о природе органического свидетельствуют о том, что он приписывает телу сверхфеноменальную реальность. Пытаясь разрешить эту трудность, Лейбниц определяет тело как феномен, но феномен «хорошо обоснованный»: «Я... не настаиваю на том, что материя — это тень и даже ничто. Это выражения преувеличенные. Материя — это скопление, не субстанция, но substantiatum, каким была бы армия или войско. И в то время как ее рассматривают так, будто она есть некая вещь, она есть феномен на самом деле вполне истинный (tres veritable en eect), из которого наше восприятие создает единство» (Die philosophischen Schriften. Bd. 6. В., 1888, S. 624). Лейбниц не принимает картезианского отождествления материи с протяжением, пространством. В его метафизике субстанция, т. е. вещь сама по себе, не бесконечно делимое пространство, а неделимая монада. Пространство, напротив, есть только идеальное образование, оно «состоит из возможностей» и не содержит ничего актуального. Оно не существует независимо от вещей, как это полагали Ньютон и Кларк, а есть лишь отношение, «порядок сосуществования» вещей, т. е. нечто лишь идеальное. От монад как реально существующих субстанций и пространства как «идеальной вещи» Лейбниц отличает материю как лишь феномен, который, однако, есть не просто иллюзия, он «хорошо обоснован», т. е. носит достаточно объективный характер. Всем, что в ней актуально, она обязана монадам. Подчеркивая «обоснованность», упорядоченность этого феномена, Лейбниц стремится отстоять значимость математического естествознания. И все же ему не удается до конца примирить две трактовки понятия материи, тела — идеалистическую, или феноменалистскую, и реалистическую: первая возникает при рассмотрении природы сознания, а вторая — при решении проблем физики и биологии.

В теории познания Лейбниц защищает принципы рационализма, правда, в умеренном варианте, принимая до известной степени критические аргументы эмпириков и сенсуалистов против теории врожденных идей. Врожденные идеи, по Лейбницу, не существуют в душе актуально, в готовом, завершенном виде, но в то же время душа не является и «чистой доской» (tabula rasa) , как полагал Локк, в ней существуют как бы врожденные предрасположения, потенциальные, или виртуально врожденные, истины, которые актуализируются с помощью опыта, но не происходят из опыта, ибо опыт не может дать необходимого знания. Сформулированный Локком исходный тезис эмпиризма: «Нет ничего в разуме, чего прежде не было бы в чувствах» — Лейбниц принимает с характерной оговоркой: «кроме самого разума». Лейбниц различает два типа истин: априорные «истины разума» и эмпирические «истины факта»; первые абсолютно достоверны и необходимы, вторые случайны. К необходимым истинам принадлежат законы логики, аксиомы математики и основные нравственные принципы. Их основу составляет закон противоречия и закон тождества, в то время как истины факта базируются на законе достаточного основания, впервые сформулированном именно Лейбницем.

Лейбниц оказал сильное влияние на развитие философии, прежде всего в Германии. Этому содействовал ученик Лейбница Лр. Вольф, систематизировавший его учение и придавшш1 ему академически строгую форму. Под воздействием идей Лейбница формировалась философия немецкого классического идеализма, в первую очередь Канта, а также учения Гербарта, Бенеке, Лотце, Тейхмюллера, Вундта, Эд. Гартмана, Ренувье и др. В 20 в. идеи Лейбница развивали не только представители натурфилософии (динамически-энергетическое понимание природы), но и логики — Больцано, Гуссерль, Рассел, Кутюрв. Метафизика Лейбница возрождается и в России — в учениях А. А. Козлова, С. А. Аскольдова, Л. М. Лтатчна, Н. О. Досского, С. А. Левицкого.