ОБЩЕСТВОЗНАНИЕ

- совокупность знаний общества о самом себе. Практически любая попытка конкретизировать это определение приводит к необходимости философского обоснования О., его социально-исторической определенности, его структурности, его типизации, его мировоззренческих и методологических установок. Наиболее простой и привычный путь - сопоставление О. и естествознания. В советский период российской истории характерным было сравнение "обществоведения" и естествознания, в котором О. приписывалась прежде всего идеологическая функция, тогда как естествознание признавалось относительно свободным от идеологии. Но даже это сравнение побуждает к анализу различных форм взаимодействия и соизмерения О. и естествознания, возникающих на разных этапах истории, в несходных социальных обстоятельствах, в своеобразных культурных системах.

Определение О. сопряжено с ответом на вопрос: что такое общество и как оно возможно? Следствием этого являются вопросы об особенностях общества, с которым соотносится О., о его современном состоянии, а стало быть, и о его истории и перспективах. Рассмотрение этих вопросов показывает, что сопоставление О. и естествознания является недостаточным для понимания О., поскольку О. включает в себя и вненаучные (донаучные, паранаучные) формы знания, "встроенные" непосредственно в структуры бытия людей, и само может служить средством объяснения различных аспектов естествознания, его социально-исторических и культурных форм, его "адаптации" к условиям разных социальных систем.

В настоящее время  достаточно остро обсуждаются два вопроса, влияющих на определение О.: первый - о взаимоотношениях дисциплин О., второй - о соотнесении научного О. и его вненаучных форм, каковыми оказываются формы повседневного знания, обыденного сознания, "здравого смысла" и т. п. Первый вопрос естественным образом ограничивает сферу О. взаимоотношениями дисциплин социально-гуманитарного познания, второй расширяет эту сферу, связывая разные способы осознания и познания общественной жизни.

Первый из отмеченных вопросов возникает из необходимости трактовать О. как некоторую совокупность взаимодействующих и обусловливающих друг друга разновидностей знания об обществе. Когда, например, говорят о кризисе современного О. (социологии, философии, экономической теории, педагогики и т. д.), тем самым уже фиксируют некое состояние О., с присущими ему специфическими чертами, которое переросло в состояние кризисное, преобразующее прежние структуры О. Вследствие этого, так или иначе, уже определяется ситуация в О., сложившаяся на пороге XXI столетия, предшествующая ей ступень эволюции О. с относительно устойчивыми стандартами и ориентирами и, соответственно, ступень формирования этого устойчивого порядка описания общества Так, от фиксации структурности О. и ее кризиса мы неизбежно переходим к выяснению эволюции определенных форм (систем, совокупностей) социально-гуманитарного знания, их связей с характерными социальными типами и периодами эволюции общества. Используя термин М. Фуко, можно говорить об особых "эпистемах", т. е. исторических формациях знания, с присущими им "внутренними" и "внешними" связями. Термин "парадигма", введенный Т. Куном для характеристики естествознания, его отдельных дисциплин, направлений и школ, для характеристики О. в точном смысле использован не был, поскольку О. не демонстрировало приверженности общим образцам. Более того, возникала тема парадоксальной системности О., его связной совокупности в отсутствии общепринятых образцов.

Кризисное состояние современного О. напоминает нам о том, что его предшествующая, относительно стабильная фаза была продуктом становления научного О., что научное О. еще не насчитывает и двух веков, т. к. научно оформленные дисциплины О. стали определяться и взаимоопределяться только к середине XIX столетия.

До XIX в. О. развивалось в основном в рамках повседневных представлений, философских и теологических описаний жизни общества, литературы и практической политики. Хотя уже и в эпоху средневековья сложились определенные взгляды на различение профанного и "профессионального" знания, взгляды эти не базировались на научных основаниях, и соответствующие разграничения опирались главным образом на традицию (в Европе - на традицию противопоставления священного и светского).

Конечно, значительное развитие О. получило в ходе построения и взаимодействия различных философских систем. Однако в пределах философии О. оставалось в значительной степени "спекулятивным", в том смысле, что оно направлялось общими философскими представлениями о бытии и познании, проецировало эти общие представления на историю, на общество (на его отдельные подразделения), упорядочивало эмпирический материал - постоянно обогащавшийся и накапливающийся - в соответствии с логикой этих представлений.

В становлении научного О. можно отметить следующие моменты. Прежде всего - зависимость формирующегося научного О. от естествознания. Само отделение "научного" от "ненаучного" в О. происходило во многом под влиянием норм и стандартов естествознания, в особенности - теоретической механики. Тезис о сведении человеческих взаимосвязей к "логике вещей", об уподоблении социальных взаимодействий вещей продолжает существовать (причем в качестве разделяемого многими методологического регулятива) до наших дней. Соответственно толкуются и ориентиры объективного и общезначимого знания, на которые "настраивается" О. В результате вопрос о специфике общественной жизни и соответствующей методологии в период становления обществознания остается в "тени". И это "теневое", сдвинутое на "периферию" его бытование оказывается "родовой травмой" О., определившей противоречивость его развития в последующее столетие.

Другой важный момент, требующий специального комментария, это - связь формирования научного О. и четкого определения структур социального воспроизводства обществ индустриального типа. Развитие этих структур в производственно-экономической и правовой сферах приводит к деиндивидуализации общественной жизни, поскольку в указанных сферах начинают доминировать связи и эталоны, сопоставляющие абстрактносоциальные качества людей и соответственно "жертвующие" их индивидуальными различиями. Выявляется четкое различение формально-социальной и частно-индивидуальной жизни людей. Большие подсистемы общества: производство, право, образование, наука, политика (в значительной мере и культура в целом) - ориентированы на использование и умножение формально-социальных аспектов бытия людей. Частно-индивидуальная жизнь людей оказывается "по ту сторону" жестких социальных структур, но остается в поле О. благодаря знанию, не подчинившемуся стандартам абстрактной научности и формальной социальности, а также благодаря формам вненаучной рефлексии жизни, традиционной культуры и религиозности.

Формирующееся О., вырастая из определенной социально-практической почвы, по-своему выражает и преломляет структурность этой социальной основы: предметы и методы определяющих дисциплин "следуют" за логикой воспроизводящихся социальных связей, фиксируют доминирующие типы деятельности, затем - дополняющие их, а потом "решают" проблему их разграничения и взаимосвязи. В сопоставлениях и противопоставлениях дисциплин зарождающегося научного О. находят выражение практические различения форм социальных связей и типов деятельности людей: выявление предметов и методов дисциплин социально-гуманитарного познания оказывается не столько следствием сознательной методологической работы ученых, сколько результатом воспроизводства определенной структуры социальности (определенной "логики вещей" - как любили говорить философы XIX в.). Так, экономическая наука в своем стремлении к объективности отвлекается от индивидной активности и психологической мотивированности в поведении людей. И психология, фиксирующая предмет своих особых исследований, начинает с элементов психики человека, абстрагированных от предметно-содержательных аспектов его деятельности. Социология стремится обнаружить объективные "механизмы" социальных взаимодействий и начинает рассматривать как второстепенные воздействия индивидов на социальные структуры, формы самореализации и самоутверждения людей в обществе. Психология в этой ситуации "логикой вещей" вынуждена отвлекаться от характера и содержания общественных связей и рассматривать человеческую субъективность в аспекте человеческих взаимодействий.

Подобное разграничение установок происходит не только между дисциплинами, но и в рамках отдельных отраслей социально-гуманитарного познания. В историческом познании, ориентированном на общепринятые стандарты и нормы научности, во второй половине XIX в. развиваются такие дисциплины, как экономическая теория, археология, этнография, которые в значительной мере связаны с описанием условий, структур, вещной обстановки социального процесса. Вместе с тем, в исследованиях по истории политики, культуры, искусства продолжают доминировать взгляды, фиксирующие особенности деятельности людей, ситуаций, событий. Эта раздвоенность исторического познания говорит не о дополняющих друг друга изображениях истории ("истории безлюдной" и "истории людей"), а о скрытом (и в принципе - непримиримом) дуализме методологии, свойственном не только истории начала XX в., но, по сути, и всем другим дисциплинам О. "Соседствующие" дисциплины взаимодействуют по принципу взаимоисключающего взаимодополнения, когда они исходят не из представлений о социальной эволюции или системе общества, а из предварительно расчлененной на противоположные аспекты и факторы (вещественное - духовное, объективное - субъективное, совместное - индивидуальное) жизни людей в обществе, причем рассматривают эти аспекты и факторы в качестве самостоятельно существующих предметов (как особые вещи), трактуют вопросы их "внешних" взаимодействий и, соответственно, воздвигают дисциплинарные барьеры для их совмещения ("смешения"). Иначе говоря, полифоническая сложность социального процесса подпадает под стихийную логику разделения труда: по ее схемам выявляются противоположные аспекты социального воспроизводства, которые онтологизируются, превращаются в особые объекты, рассматриваемые затем в их совокупности как социальная реальность  (или проще - "жизнь людей"), исходная для работы научного О.

На рубеже XIX и XX вв. парадоксы развития О. становятся предметом философского анализа, поскольку в них отображаются противоречия философии и науки, познания и культуры. В. Дильтей пытается обосновать специфику О. и выдвигает, в противовес натуралистически ориентированному познанию, область "наук о духе", нацеленных на описание социально-исторических явлений и событий в их конкретности, целостности, индивидуальности, опирающихся на особые методологические процедуры ("понимание" - например), которые не сводят уникальность событий или индивидов к общим законам, но фиксируют образ их специфической реализации. В. Виндельбанд и Г. Риккерт фактически обосновывают двойственность методологии как для познания в целом, так и для О. Они разделяют и противопоставляют виды познания не по предметам, а по методам: обобщающий метод формирует предмет, который мы называем "природа", а индивидуализирующий метод указывает на сферу жизни (и ее особые проявления), которую мы называем "культура" (см. "Идиографический и Номотетический методы"). Поскольку это разделение носит прежде всего методологический характер, оно касается не только различения естественных и общественных наук, но распространяется и на ситуацию "внутри" О., где могут быть выделены по преимуществу обобщающие и по преимуществу индивидуализирующие дисциплины; более того, эта методология может быть применена и в трактовке отдельной дисциплины. В пределе эта методология означает, что любая дисциплина О. может быть и обобщающей и индивидуализирующей, но одно из этих качеств достигается за счет жертвы другим. Как это ни странно на первый взгляд, но методологическая гипотеза Г. Риккерта получила много подтверждений в О. XX столетия: об истории мы уже говорили, но и в отношении социологии, психологии, антропологии можно было бы сказать примерно то же самое: легко определимы "полярно ориентированные" направления, например - бихевиоризм и гуманистическая психология,  физикалистская социология (Ландберг) и "социальное действие" , структурный функционализм и этнометодология.

Методология "взаимоисключающего взаимодополнения" пронизывает практически все известные направления О. XX в. (и взаимоотношения между ними), но свое концентрированное выражение она находит во взаимоопределении социального и гуманитарного познания. Сам термин "социально-гуманитарное познание" указывает на то, что О. "составлено" из двух разных видов познания, т. е. термин этот фиксирует не столько связь, сколько различия. Ситуация становления научного О. "подкрепила" эти различия, обособив, с одной стороны, социальные науки, ориентированные на изучение структур, общих связей и закономерностей, и, с другой стороны, гуманитарное познание с его установкой на конкретноиндивидуальное описание явлений и событий общественной жизни, человеческих взаимодействий и личностей. Вопрос о соотношении социального и гуманитарного в О. был предметом постоянных дискуссий; в ходе этих дискуссий побеждали то сторонники четкого методологического определения дисциплин (и соответственно - размежевания), то сторонники их методологического сближения (и соответствующей предметной интеграции). Однако, важно отметить, что указанное различение и противопоставление социальных и гуманитарных дисциплин научного О. в основном трактовалось как ситуация "естественная", соответствующая общей логике Разделения и связывания человеческой Деятельности. Само оформление этой ситуации в недолгой и недавней истории становления научного О., как правило, во внимание не принималось.

Различия социальных наук и гуманитарного познания проявлялись и в отношениях научного О. с повседневным сознанием людей. Социальные науки четко противопоставлялись повседневному сознанию как специфическая область теорий, понятий и концепций, "возвышающихся" над непосредственным отображением людьми их обыденной жизни (отсюда в догматическом марксизме - идея внедрения научного мировоззрения в повседневное поведение людей). Гуманитарное познание в значительно большей степени считалось со схемами повседневного человеческого опыта, опиралось на них, более того, часто оценивало научные построения через их соответствие формам индивидуального бытия и сознания. Иными словами, если для социальных наук люди были элементами той объективной картины, которую эти науки определяли, то для гуманитарного познания, напротив, формы научной деятельности проясняли свое значение как схемы, включенные в совместную и индивидуальную жизнь людей.

Эти методологические и мировоззренческие ориентации обнаруживались и в отношениях философии и О. Социальные науки фактически "свели" философию к методологии исследований, причем к методологии, в основном толкуемой как обоснование техник и методик социального познания. В гуманитарном познании роль философии просматривалась в поисках и определениях проблемно-смыслового измерения бытия людей, определяющего характер и содержание человеческих стремлений. Переходя в "регистр" гуманитарного познания, философия освобождалась от давления узко понимаемых научно-методологических норм и фиксировала внимание на зависимости этих норм (шире - всей сферы социальных наук) от процесса жизни людей, от изменений в характере социального бытия, от проблем и перспектив человеческой самореализации. Такой философский подход, по сути, тоже опирается на формы научного познания, но роль этого научного компонента и его структурность долгое время оставались неясными (в некоторых аспектах остаются таковыми до настоящего времени).

Научное О. с присущим ему строем и функциями, с его интеграцией по принципу "взаимоисключающего взаимодополнения" (казавшимися "естественными") оказывается под вопросом во второй половине XX столетия, когда начинается полоса практических и теоретических кризисов. Типологическое родство этих кризисов проясняется в проблеме соотношения структур и людей. Большие структуры, "адаптирующие" к себе индивидную жизнь людей, выявляют свою ограниченность и непродуктивность по всему "фронту": в экономике, политике, науке, образовании. Они обнаруживают свою несостоятельность в процессе перехода от экстенсивных к интенсивным формам деятельности, в переориентации общества на качественные изменения в сферах производства и экологии, преобразования системных связей социальности, технологии, информации. Так называемая "большая наука", построенная по принципам промышленного производства, оказывается неэффективной в организационном и прикладном плане; нормы и стандарты научности, которые признавались в ней как законы деятельности научного сообщества, оказываются сомнительными, подвергаются критике. Соответственно, утрачивают свои позиции большие теории в сфере О.: резко сокращается влияние догматического марксизма, подвергается жесточайшей критике структурно-функциональный анализ  (Т. Парсонс), претендовавший на роль ведущей социальной теории, заметно падает рейтинг позитивистски ориентированных методологий в социологических, психологических, культуроведческих и исторических исследованиях.

В конце 60-х гг. XX в. О. начинает утрачивать черты даже того формального единства, которое было связано с декларативным признанием общих норм и стандартов научной деятельности. Сохраняется еще некоторая терминологическая общность, но она лишь маскирует разностильность методологических ориентации, реализуемых в разных науках и дисциплинах. За одними и теми же терминами - общество, личность, система, деятельность - скрываются существенно различные методологические схемы и понятийные связи.

Утрата формальной общности приводит к "плюрализации" и "фрагментации" О. Обостряется вопрос о его парадигме. Однако в складывающейся ситуации размежевания и разнородности дисциплин парадигма может быть только "эклектической", "лоскутной", "мультипарадигмой", т. е. проблема парадигмы на принципиально методологической основе не решается. Тупиковое положение фактически указывает на кризис методологии и философии определения парадигмы О. Парадигма О. не выявляется через сопоставление с общими нормами и стандартами познания. Тем не менее практически необходимость в интеграции О. осознается достаточно остро. Сама практическая потребность в "связывании" дисциплин О., присущих им представлений и стилистик исследования указывает на то, что единство О. определяется не столько стандартами познания, сколько общими проблемами, стоящими перед людьми в их совместной и индивидуальной жизни, типом проблем, характерных для современного социального мира, связью проблем глобального характера и проблем индивидной самореализации людей. Намечается новая философия интеграции О., а вместе с ней и переосмысление бытийных оснований О., его истории и перспектив, его связи с практикой общества, его соотнесенности с естествознанием и широко понимаемой культурой.

"Фокусирование" ориентации О. в проблемно-смысловом "поле" бытия людей указывает и на ограниченность прежних установок дисциплинарно-отраслевого разделения О., его интегрирования по принципу "взаимоисключающей взаимозависимости". Все более очевидной становится зависимость этих установок от практики воспроизводства общества как большой структуры, в рамках и на фоне которой реализуется жизнь социальных индивидов. Явной становится и непродуктивность социально-методологических концепций, фактически отождествлявших системность общества с его машинообразной или функциональной структурностью (догматический марксизм, структурно-функциональный анализ). Поскольку в трактовке социальных систем на первый план выходит проблема их изменения и становления - и в плане формирования качества жизни отдельного общества, и в плане системного оформления связей человеческого сообщества, - постольку все более осознается, как практическая и познавательная задача, необходимость представить зависимость структурности общества от самореализации человеческих индивидов. Т. о., понимание взаимосвязанной индивидной жизни людей оказывается "ядром" трактовки воспроизводящейся и меняющейся социальности. Прежде всего практические стимулы предопределяют выход за рамки стереотипов, противопоставлявших совместное и индивидуальное, социальное и личностное, экономику и психологию, структуры и людей. Реализация этой перспективы означает переосмысление характера интеграции О. и, вместе с тем, - логических и методологических стереотипов, задававших определенный стиль исследования и трактовки жизни людей в обществе. Формы новой стилистики О. в значительной мере связаны с конкретизацией его роли в структурах воспроизводства и развития совместной и индивидуальной жизни людей. (См. "Общество", "Классическое, неклассическое, постклассическое".)

В. Е. Кемеров