ВИТГЕНШТЕЙН (WITTGENSTEIN) Людвиг (1889-1951)

- австр. философ. Получил инженерное образование, затем увлекся чистой математикой, учился у Г. Фреге, потом в Кембридже у Б. Рассела, интенсивно занимался проблемами логики, оснований математики и логич. анализа языка. Начало Первой мир. войны вынудило его вернуться в Австрию. Он добился отправки на фронт, имел награды и ранения. Его исследование по логике и философии было завершено в плену (Монте-Кяссино, Италия); в 1921 опубликовано под названием "Логико-филос. трактат". К этому времени В. решительно отказался от занятий философией. Ряд лет был учителем в сельской школе, занимался архитектурой, был монастырским садовником. В 1929 вернулся к занятиям философией и был приглашен в Кембридж, где с перерывами читал лекции до 1947. Во время Второй мир. войны оставил преподавание и работал санитаром в Лондон, госпитале. В 1947 он покинул Кэмбриджи сосредоточился на разработке своих идей, ведя затворническое существование в деревушке в Ирландии. После смерти В. осталась одна подготовленная для печати рукопись. Его ученики и душеприказчики, дополнив рядом фрагментов, опубликовали ее под названием "Филос. исследования" (1953). Публикация его рукописного наследия продолжается.

Целью филос. занятий В. считал достижение ясности, что имело для него значение этич. принципа как требование честности и искренности в мыслях и высказываниях, честного осознания своего места и назначения в мире. Органич. составляющей императива ясности было требование четко представлять себе грань, за к-рой язык бессилен и должно наступать молчание.

Достижение ясности требует анализа используемых нами языковых выражений: что они означают и как соотносятся с реальностью. В "Логико-филос. трактате" В. представляет язык как образ реальности. Язык и реальность (мир) находятся в одном и том же логич. пространстве и обладают одной и той же логич. формой. Языковые выражения членятся вплоть до простых, далее неанализируемых языковых единиц - имен, а реальность слагается из абсолютно простых и независимых друг от друга единиц - объектов, к-рые образуют субстанцию мира (концепция логич. атомизма). Предложение языка является образом (реального или возможного) факта. Предложение говорит о факте, факт есть смысл предложения. Это возможно благодаря тому, что предложение и факт имеют одну и ту же логич. структуру. Т.о., языковые выражения говорят о фактах мира, но не могут говорить о том, что составляет априорное условие и мира, и возможности говорить о нем, т.е. о собственной логич. структуре, хотя и мир, и язык показывают ее всегда и всюду, ибо логика пронизывает и мир, и язык. Она же образует и границу языка, и мира.

В "Логико-философском трактате" логика и метафизический субъект получают ряд общих характеристик: они трансцендентальны, пронизывают весь мир, но не являются ни объектом, ни явлением в самом мире, а представляют собой границу мира. Логика оказывается как бы гранью метафизич. субъекта: это он является априорным логич. каркасом языка и мира и априорным условием того, что язык служит для изображения мира. Однако субъект не тождествен логике, ибо наделен волей. Она также трансцендентальна, не влияет на ход отд. событий в мире, но определяет собою мир как целое.

За границей мира (или, что то же самое - за границей того, что может быть высказано предложениями) лежат ценности и смысл жизни.  Фундаментальное переживание ценности связано с представлением мира как ограниченного целого и с изумлением по поводу того, что он существует. Такое видение мира В. называет мистическим. Оно решает для человека проблему смысла жизни. Но высказать это решение нельзя: "Все, что вообще может быть сказано, может быть сказано ясно; о чем невозможно говорить, о том следует молчать".

Философия пытается говорить о том, о чем говорить невозможно. Поэтому "большинство вопросов и предложении, написанных о филос. проблемах, не ложны, а бессмысленны. На вопросы такого рода вообще нельзя ответить, - можно только показать их бессмысленность". Однако В. не считал бессмысленными сами филос. проблемы, напр., проблему солипсизма, соотношения человеческого Я и мира, смысла жизни. Он видел экзистенциальную важность таких проблем, но видел также, что чем важнее проблема человеч. существования, тем менее осмысленным становится теоретизирование по ее поводу. Философия нарушает запрет "о чем невозможно говорить, о том следует молчать". Осознав это, она должна перестать строить собств. теории (по поводу умопостигаемой реальности, ценностей и пр.) и стать просто деятельностью по прояснению наших мыслей и высказываний.

В. подверг критике представление о языке как образе реальности. Позднее он подчеркивает многообразие функций и языковых выражений. Тема плюрализма, несводимого разнообразия форм становится лейтмотивом его заметок. В. говорит даже о возможности иных, отличных от принятых у нас арифметик и логик. При этом он неустанно подчеркивает, что нет одной канонич. формы, к к-рой следовало бы сводить многообразие форм; можно представить себе язык, состоящий из одних приказов, или язык, состоящий из вопросов и ответов.

Указывая, что возможны языки разного рода, В. подчеркивал, что и наш язык не однороден и сравнивал его с городом, состоящим из кварталов разных эпох, стилей и назначений. "Город"-язык не является однородным; поэтому он в каждый момент и полон, и может пополняться новыми "кварталами", выстроенными по собств. принципам. "Кварталы" языка В. называет "языковыми играми" (ЯИ). Я И суть реальные или искусственные (конструируемые для нужд филос. анализа) фрагменты языка, к-рые относительно полны и неразрывно связаны с опр. видами внеязыковой деятельности. Я И описываются как целостные и стабильные виды человеч. практики, обладающие опр. правилами, к-рым следуют все ее участники. Одно и то же слово в разных ЯИ может употребляться по-разному и, следовательно, иметь разл. значения. Выхваченное из контекста и правил ЯИ слово лишается значения.

Это особенно часто случается в философии, к-рая использует слова обыденного языка (время, сознание, воображение, ощущение, воля и пр.), но вырывает их из ЯИ, в к-рых они используются. Слово живет в системе языковых правил и человеч. деятельности. Вне этой системы язык, по выражению В., "находится на отдыхе", и тогда он способен расставлять нам ловушки: провоцировать неразрешимые вопросы, производящие впечатление исключительно глубоких, но в действительности порождаемых всего лишь нарушением правил языка, когда к слову, имеющему определенное значение в одной Я И, мы пытаемся приложить вопрос, сформулированный по правилам другой ЯИ. Особенно часто в ловушки языка заводят ложные аналогии, страсть к обобщениям (родственная духу математизированного естествознания) и установка искать за каждым существительным особый объект, являющийся его значением.

Понятие ЯИ постепенно трансформировалось у В. в понятие "форма жизни" (ФЖ). ФЖ характеризуются системами правил, обычаев, видов деятельности, форм поведения, традиций и верований. Язык "живет" в контексте таких ФЖ.

Познание также рассматривается В. как "живущее" в контексте определенных ФЖ. Такой установкой определяется подход В. к классич. гносеологич. проблемам типа проблемы достоверности и обоснования нашего знания. Достоверность знания выступает для него не как особое внутр. состояние субъекта, вроде особого опыта предельной убедительности нек-рого утверждения и совершенной невозможности усомниться в нем. Достоверность не может быть и предельной (недостижимой) точкой, к к-рой стремится процесс выдвижения доказательств, предоставления свидетельств и обоснований. В. рассматривает достоверность как показатель особого статуса нек-рых утверждений в соответствующих ФЖ.

Любая человеч. деятельность должна опираться на (возможно, молчаливое) принятие каких-то положений. Любая совместная человеч. деятельность, в том числе языковое общение, опирается на согласие людей в нек-рых суждениях. Их можно назвать "базисными убеждениями" нек-рых ЯИ или ФЖ. Они не являются ни аналитическими, ни интуитивно очевидными, ни абсолютно исключающими возможность сомнения, ни наиболее надежно обоснованными. Однако они не могут подвергаться сомнению в данной ЯИ, ибо являются условиями осмысленности любых "ходов" в ней, в том числе условиями возможности сомнения, проверки и обоснования. В то же время, они далеко не всегда выступают как опр., явно сформулированные принципы. В связи с этим В. показывает бессмысленность различения ФЖ, как якобы опирающихся на истинные или же на ложные убеждения, представления, картины мира.

В понятии ФЖ В. фиксирует то, что культура есть целостное образование, в основе к-рого не лежит познават. отношение к действительности. Поэтому ни культуры, ни их основополагающие воззрения и убеждения нельзя рассматривать как истинные или неистинные, адекватные реальности или основывающиеся на ошибочных представлениях о ней. Тем более нельзя оценивать их по "истинности" лежащих в их основе представлений и картин мира.

Представления В. о ФЖ, очевидно, испытали влияние Шпенглера, в частности в отношении В. к совр. зап. культуре. Ему было свойственно острое чувство кризисности совр. эпохи. Он вовсе не был склонен смотреть на свое время как на замечат. результат прогрессивного развития разума и науки.

Совр. зап. культура представлялась В. зараженной предрассудками типа веры в прогресс или объективную истинность научного знания. Она околдована языком и попадает в его ловушки, стремясь увидеть за каждым словом особую обозначаемую им сущность или вещь. Проявления этой общей болезни культуры В. диагностировал, напр., в исследованиях по основаниям математики или в нек-рых направлениях психологии, особо отмечая в этой связи финитизм и бихевиоризм.

В наброске предисловия к будущей книге он писал, что дух его книги "отличен от гл. течений европ. и амер. цивилизации. Дух этой цивилизации... чужд автору. Это не оценочное суждение".

Соч.: Philosophical Investigations. Oxf., 1953; Zettel. (A Collection of Fragments). Oxf., 1967; Preliminary Studies for the "Philosophical Investigations" Generally Known as the Blue and Brown Books. Oxf., 1969; Philosophical Remarks. Oxf., 1975; Remarks on the Foundations of Mathematics. Oxf., 1978; Notebooks. 1914-16. Oxf., 1979; Remarks on the Philosophy of Psychology. Vol. 1-2. Oxf., 1980; Culture and Value. Oxf., 1980; Werkausgabe. Bde 1-8. Fr./M., 1984; Логико-филос. трактат. М., 1958; Филос. исследования // Новое в зарубеж. лингвистике. Вып. XVI. М., 1985; Заметки о "Золотой ветви" Дж. Фрэзера // Историко-филос. ежегодник. М.. 1989; Лекция об этике // Там же; О достоверности // ВФ. 1991. N 2; Философские работы. Ч. 1-2. М., 1994.

Лит.: Козлова М.С. Философия и язык. М., 1972; Грязнов А.Ф. Эволюция филос. взглядов Витгенштейна. М., 1985; Он же. Язык и деятельность: Критич. анализ витгенштейнианства. М., 1991; Сокулер З.А. Проблема обоснования знания: Гносеол. концепции Л. Витгенштейна и К. Поппера. М., 1988; Людвиг Витгенштейн: человек и мыслитель. М.; СПб., 1993; Farm K.T. Wittgenstein&s Conception of Philosophy. Oxf., 1969; Hallett G. A Companion to Wittgenstein&s "Philosophical Investigations". Ithaca; L., 1977; Malcolm N. Nothings is Hidden: Wittgenstein&s Criticism of his Early Thought. Oxf., N.Y., 1986; Pears D. The False Prison: A Study of the Development of Wittgenstein&s Philosophy. Oxf., 1987; Hanfling 0. Wittgenstein&s Later Philosophy. Basingstoke. L, 1989; LockG. Wittgenstein. P., 1992.

З.А. Сокулер