МЕТАЯЗЫК

МЕТАЯЗЫК

МЕТАЯЗЫК
1) в классической философии: понятие, фиксирующее логический инструментарий рефлексии над феноменами семиотического ряда, 2) в философии постмодернизма: термин, выражающий процессуальность вербального продукта рефлексии над процессуальностью языка. Конституируется в процессе формирования постмодернистской концепции критики как стратегии отношения к тексту, характерной для культуры классического типа (см. Kritik) и противопоставлении ей стратегии имманентного анализа текстовой реальности. Постмодернистская трактовка М. восходит к работе Р.Барта ‘Литература и метаязык’ (1957), в рамках которой осуществлено последовательное категориальное разграничение таких феноменов, как ‘язык-объект’ и М. И если ‘язык-объект — это сам предмет логического исследования’, то под М. понимается ‘тот неизбежно искусственный язык, на котором это исследование ведется’, — собственно, конституирования М. выступает условием возможности того, что ‘отношения и структура реального языка (языка-объекта)’ могут быть сформулированы ‘на языке символов (метаязыке)’ (Р.Барт). Специфика постмодернистского операционального употребления понятия ‘М.’ связана с тем, что он осмыслен как адекватный и достаточный инструмент для аналитики такого феномена, как ‘литература’, что в контексте классической традиции далеко не являлось очевидным: ‘писатели в течение долгих веков не представляли, чтобы литературу (само это слово появилось недавно) можно было рассматривать как язык, подлежащий, как и всякий язык, подобному логическому разграничению’ /т.е. его дифференциации, подразумевающей выделение в его рамках соответствующего мета-уровня — M.M.I (Р.Барт). Подобная ситуация была обусловлена традиционным для классической культуры дисциплинарным разграничением ‘языка’ и ‘литературы’ (ср. традиционные школьные конъюнкции: ‘белорусский язык и литература’, ‘русский язык и литература’ и т.п.). Подобное положение дел постмодернизм связывает с отсутствием в классической литературе интенции на собственно рефлексивные формы самоанализа: ‘литература никогда не размышляла о самой себе (порой она задумывалась о своих формах, но не своей сути), не разделяла себя на созерцающее и созерцаемое; короче, она говорила, но не о себе’ (Р.Барт). Лишь в контексте становления неклассической культуры ‘литература стала ощущать свою двойственность, видеть в себе одновременно предмет и взгляд на предмет, речь и речь об этой речи, литературу-объект и металитературу’. В качестве этапов становления подобного подхода могут быть выделены следующие: 1) предыстория М., т.е. возникновение того, что Р.Барт обозначает как ‘профессиональное самосознание литературного мастерового, вылившееся в болезненную тщательность, в мучительное стремление к недостижимому совершенству’ (типичной фигурой данного этапа выступает для Р.Барта Г.Флобер); 2) формирование неклассической (пред-постмодернистской) установки на синкретизм видения феноменологически понятой литературы, с одной стороны, и ее языковой ткани — с другой, т.е., по Р.Барту, ‘героическая попытка слить воедино литературу и мысль о литературе в одной и той же субстанции письма’ (данный этап вполне репрезентативно может быть иллюстрирован творчеством Малларме); собственно, конституирование письма как феномена сугубо неклассической языковой культуры (см. ПИСЬМО) и знаменует собой начало подлинной истории М.; 3) конституирование традиции, позволяющей ‘устранить тавтологичность литературы, бесконечно откладывая самое литературу ‘на завтра’, заверяя вновь и вновь, что письмо еще впереди, делая литературу из самих этих заверений’ (данный этап прекрасно моделируется творчеством М.Пруста); 4) разрушение незыблемой в свое время (в рамках классической культуры) идеи референции, когда ‘слову-объекту стали намеренно, систематически приписывать множественные смыслы, умножая их до бесконечности и не останавливаясь окончательно ни на одном фиксированном означаемом’, что наиболее ярко было продемонстрировано сюрреализмом в рамках модернизма (см. МОДЕРНИЗМ) и фактически подготовило почву для возникновения постмодернистской концепции ‘пустого знака’ (см. ПУСТОЙ ЗНАК}; и, наконец, 5) оформление парадигмы так называемого ‘белого письма’, ставящего своей целью ‘создать смысловой вакуум, дабы обратить литературный язык в чистое здесь-бытие (etre-la)’ (творчество А.Роб-Грийе) и непосредственно предшествующее постмодернистской концепции означивания (см. ОЗНАЧИВАНИЕ). Собственно постмодернистский подход к феномену М. связан с тем, что в ‘наш век (последние сто лет)’ адекватные поиски ответа на то, что есть литература, по оценке Р.Барта, ‘ведутся не извне, а внутри самой литературы’ (см. Kritik). Собственно, постмодернистская критика в своей процессуальности фактически и представляет собой не что иное, как ‘лишь метаязык’ (Р.Барт). Однако М. не может рассматриваться в постмодернистской системе отсчета лишь в качестве своего рода ‘вторичного языка... который накладывается на язык первичный (язык-объект)’ (Р.Барт). Основным требованием, предъявляемым постмодернистской критикой к М., является требование наличия у него интегративного потенциала (потенциала интегративности): М. должен быть способен (в силу таких своих свойств, как ‘связность’, ‘логичность’ и ‘систематичность’) в максимальной степени ‘интегрировать (в математическом смысле)’ (‘вобрать в себя’ или ‘покрыть собою’) язык того или иного анализируемого автора или произведения, выступив по отношению к нему в качестве квази-системы. Вместе с тем, в процессе критики, т.е., по Р.Барту взаимодействия (‘взаимного ‘трения’) языка-объекта и М., сама литература не может сохранить внерефлексивной автохтонности и разрушается как язык-объект, ‘сохраняясь лишь в качестве метаязыка’. В этом контексте постмодернистские романы (литература) фактически являются трактатами о языке, романами о приключениях языка, наррациями М. о самом себе (см. НАРРАТИВ), — по оценке Фуко, неклассическая литература типа романов де Сада и Батая (см. САД), как раз и моделирует ту сферу, где ‘язык открывает свое бытие’ (Фуко). Важнейшими особенностями постмодернистской интерпретации М. являются следующие: во-первых, в контексте постмодернистской концепции симуляции (см. СИМУЛЯЦИЯ) феномен М. осмыслен в качестве симулякра (см. СИМУЛЯКР}; ‘истина нашей литературы — ...это маска, указывающая на себя пальцем’ (Р.Барт); во-вторых. М. понимается не только (и не столько) в качестве наличного логического инструментария анализа языковых феноменов, сколько в качестве процессуальности вербального продукта рефлексии над процессуальностью языка; в-третьих, сама эта процессуальность интерпретируется как трансгрессивная по своей природе (см. ТРАНСГРЕССИЯ), ибо язык, согласно постмодернистской точке зрения, открывает свое бытие именно и только ‘в преодолении своих пределов’ (Фуко), — таким образом, поиск литературой своей сущности, т.е. мета-анализ собственной языковой природы может осуществляться лишь ‘на самой ее грани, в той зоне, где она словно стремится к нулю, разрушаясь как объект-язык и сохраняясь лишь в качестве метаязыка’ (Р.Барт). В этом отношении современная литература ведет своего рода перманентную ‘игру со смертью’, и в этом отношении она ‘подобна расиновской героине (Эрифиле в ‘Ифигении’), которая умирает, познав себя, а живет поисками своей сущности’ (Р.Барт). Но именно ее смерть (в классическом ее смысле) оборачивается условием возможности новой жизни (жизни в новом качестве): литература ‘переживает свою смерть’. Подобная квазирефлексивность литературы выступает, по постмодернистской оценке, именно тем условием, благодаря которому ‘сами поиски метаязыка становятся новым языком-объектом’ (Р.Барт), что открывает новый горизонт возможностей его бытия.

История философии. 2008.

Синонимы:

язык