IV. REX И REGINA

Мне снилось: палата
Далеко от солнца,
На береге смерти,
С дверями на север.
Яд смертоносный
Капает с крыши;
Стены палаты
Червями кишат322.

6. ЦАРЬ КАК АНТРОПОС

484 Выше я улсе привлекал внимание читателя³³³ к отрывку из Ипполита, в котором обсуждалось гностическое толкование Псалма 23:7-10. На поставленный в Псалме риторический во­прос: "Кто сей Царь славы?", у Ипполита дается следующий ответ: "Червь, а не человек, упрек людям и отброс человечест­ва³³⁴. Он есть царь славы, могучий в битве". Ипполит говорит, что в этом отрывке речь идет об Адаме и его "восхождении и новом рождении, что он может быть рожден в духовном, а не плотском смысле"³³⁵. Стало быть, червь символизирует второго Адама, Христа. Епифаний также упоминает червя как аллегорию Христа³³⁶, хотя и не вдается в ее объяснение.

485 Этот ход мыслей, осознанно или неосознанно, был продолжен алхимиками. В "Aquarium sapientum" сказано³³⁷:

Прежде всего, следует заметить, что Мудрецы называли это разложившееся вещество, по причине его черноты (Песн. 1), головой ворона. Точно так же, Христос (Ис. 53) не имел ни формы, ни привлекательности, был самым ужасным из всех людей, преследуемым печалями и болезнями, и настолько презираемым, что люди прятали от него свои лица и считали его полным ничтожеством. О да, в 22-ом Псалме* (Вуль­гата) он жалуется на это, что он червь, а не человек, посмешище и объект презрения, поистине, есть все основания сравнить с Христом разложив­шееся гело Солнца, мертвое, бездеятельное, подобное пеплу, лежащее на дне сосуда до тex пор, пока под воздействием сильного тепла его душа постепенно, мало-помалу, вновь спускается к нему и снова вдох­новляет, увлажняет и насыщает разлагающееся, почти мертвое тело, и спасает его от полного уничтожения. Ибо то же самое произошло и с Христом, когда на Масличной Горе, на кресте, он был поджарен³³⁸ на костре божественного гнева³³⁹ (Мф. 26, 27), и жаловался, что он был совершенно оставлен своим божественным Отцом, но, тем не менее, всегда (как это бывает с земным телом в результате постоянной заботы и хорошего питания) утешался и подкреплялся (Мф. 4, Лк. 22) и, так сказать, вдохновлялся, питался и поддерживал свое; существование бо­жественным нектаром; когда, наконец, в момент его наиболее тайной страсти и в час смерти его сила и сам его дух полностью оставили его, и он глубоко-глубоко ушел под землю (Деян. 1. Еф. 1, 1 Пет. 3), то даже тогда он был сохранен, обновлен и силою вечного Божества вновь воскрешен, вдохновлен и возвеличен (Рим. 14), пока, наконец, его дух и его лежащее в гробнице мертвое тело не достигли абсолютного и не­разрывного единства посредством его радостного воскресения и победо­носного восхождения на небо, как Господа и Христа (Мф. 28), и он не был посажен (Мк. 1(5) по правую руку от своего Отца; вместе с которым, посредством силы и добродетели святого Духа, как истинный Бог и человек, он с равными силой и величием повелевает и правит всеми вещами (Ис. 8), а свои могучим словом сохраняет все вещи (Евр. 1) и делает все вещи одной (Деян. 17). И эти чудесный Союз и божественное Возвышение ангелов и людей в небесах, на земле и под землей (Флп. 2, 1 Пет. 1), вряд ли можно понять, не говоря уже о том, чтобы о них размышлять, без страха и ужаса; и его добродетель, сила и розовый Раствор³⁴⁰ могут уже сейчас изменить, перекрасить и, более того, пол­ностью исцелить нас, грешных телом и душою, людей: о чем мы попод­робнее поговорим ниже... Итак, мы дали краткое и простое описание уникальной небесной основы и краеугольного камня, Иисуса Христа, то есть рассмотрели, как именно его можно сравнивать и соединять с земным философским камнем Мудрецов, материалы и приготовления которых, как нам приходилось слышать, представляют собой заме­чательный тип и почти точный образ воплощения Христа.

486 Различные несчастья, через которые должен пройти царь -утопление в ванне или море, растворение и распад, исчезновение (Ис. 21:7 — Прим. ред.) его света во тьме, гибель в огне и возобновление хаоса — выве­дены алхимиками из растворения "материи" в кислотах, из по­догрева руды, из продувки серы или ртути, из выделения окисей металлов и так далее, словно эти химические процессы сложи­лись в картину, которую, при небольшом усилии воображения, можно было сравнивать со страданиями Христа и его окончатель­ным триумфом. Алхимики совершенно не поняли, что в качестве неосознанной предпосылки они спроецировали в эти химические трансформации Страсти Господни³⁴¹. Разумеется, в таких обсто­ятельствах, они вполне были способны доказать, что их якобы точные наблюдения совпадают со Страстями Господними. Только это был вопрос не наблюдений за материей, а интроспекции. Од­нако поскольку подлинные проекции никогда не совершаются по воле человека, а всегда являются предсознательными факторами, в бессознательном алхимиков должно было быть что-то, что ор­ганизовало эту проекцию (то есть имело тенденцию становиться осознанным в силу своего энергетическою заряда), а с другой стороны, нашло в опытах алхимиков "крюк", за который оно смогло уцепиться, чтобы каким-нибудь образом себя выразить. Проекция это всегда идущий окольным путем процесс станов­ления сознания. Он идет так, чтобы обойти препятствия, воздвиг­нутые осознающим разумом, который к этому принудили тради­ционные или общепринятые идеи, те что заменяют настоящие ощущения и не дают человеку их пережить. Человек воображает, что он обладает неоспоримой истиной касательно непознанного, и по этой причине любое истинное его познание становится не­возможным. Бессознательный фактор должен был обязательно быть чем-то несовместимым с осознанным подходом. Что мы и узнаем из утверждений алхимиков; миф, у которого было много общего не только с мифологемами языческого происхождения, но также и прежде всего с христианской догмой. Если бы он был тождественен догме и проявился в проекции, это были бы дока­зательством того, что алхимики занимали полностью антихрис­тианскую позицию (чего не было). При отсутствии такой позиции указанная проекция была психологически невозможна. Но если бессознательный комплекс представлял образ, который в опре­деленных существенных аспектах отклонился от догмы, тогда его проекция становилась возможной, ибо тогда он находился бы в противоречии с догмой, одобренной сознанием, и поднялся бы на поверхность в ходе компенсации.

487 В этом и других трудах я постоянно подчеркивал особенную природу заявлений алхимиков и мне нет нужды повторять то, что я уже сказал. Я должен только указать, что центральная идея filius philosophorum строится на концепции Лнтропоса, по кото­рой "Человек" или "Сын Человеческий" не совпадает с христи­анской, исторической фигурой искупителя. Алхимический Ан-тропос ближе василидианской его концепции, приведенной Ип­политом: "Ибо он (Искупитель... с их точки зрения является внутренним духовным человеком, живущим в психике... который есть Сын, оставивший здесь душу не умирать, а жить соответст­венно его природе, точно так же, как первый Сын оставил за собой на высотах Святой Дух, который в соответствующем месте соединяется с ним, облачая себя в свою же собственную душу"³⁴². 488 Внутренний духовный человек напоминает Христа - это бес­сознательная предпосылка заявлений о filius regius. Эта идея противоречит догматической точке зрения и поэтому имеет все основания быть подавленной и спроецированной. Она является логическим следствием духовной ситуации, в которой историчес­кий образ уже давно исчез из сознания, в то время как его ду­ховное присутствие все сильнее подчеркивалось в форме внут­реннего Христа или Бога, который рождается в душе человека. Внешнему догматическому Христу был противопоставлен внут­ренний первичный образ, который породил Пурушу или Гайома-ра задолго до христианской эры и создал возможность для асси­миляции христианского откровения. Любая догма в конце концов неизбежно приходит к тому, что становится бездушной. Жизнь хочет создавать новые формы и поэтому, когда догма утрачивает свою жизнеспособность, она просто вынуждена привести в дей­ствие архетип, который всегда помогал человеку выразить тайну души. Заметьте, что я не захожу настолько далеко, чтобы ска­зать, что архетип на самом деле порождает божественный образ. Если бы психолог решился бы на такое утверждение, он должен был бы обладать точным знанием мотивов, лежащих в основе исторического развития, и быть способным продемонстрировать свое знание. Но об этом не может быть и речи. Я утверждаю только то, что психический архетип дает божественному образу возможность обрести форму и стать доступным для понимания. Но необходимый для этого и имеющий главенствующее значение мотив, который в данный конкретный исторический момент при­водит в действие архетипические возможности, не может быть объяснен категориями самого архетипа. Только ощущения пока­жут, какой именно архетип пришел в действие, но никто и никогда не сможет предсказать его проявление. Кто, например, мог, руко­водствуясь логикой, предсказать, что иудейский пророк Иисус даст наилучшее объяснение духовной ситуации в век эллинистического синкретизма, или что дремлющий образ Антропоса пробудится и займет господствующие позиции во всем мире?

489 Ограниченность человеческого знания, из-за которой остаются без объяснения многие чудесные и загадочные вещи, тем не менее, не освобождает нас от попыток понять воплощенные в догме от­кровения духа, ибо, в противном случае, возникает опасность того, что скрытые сокровища высшего знания испарятся и станут бескровным фантомом, легкой добычей для всех мелких рацио­налистов. По моему мнению, большим шагом вперед было бы хотя бы понимание того, насколько глубоко истина догмы уко­ренилась в человеческой психе, которая не является делом рук человеческих.

490 Внутренний духовный человек гностиков — это Антропос, че­ловек, созданный по образу и подобию Нуса, ???????? ???????? (истинного человека)³⁴⁴. Он соответствует "чанъ ину" (chen-yen) (истинному человеку) китайской алхимии. "Чанъин" это про­дукт opus. С одной стороны, он — это адепт, который трансфор­мируется в результате работы³⁴⁵, а с другой — гомункулус или filius западной алхимии, который происходит от истинного чело­века³⁴⁶. В трактате Вей По-яна сказано:

Ухо, глаз и рот вот три драгоценные вещи. Их следует закрыть, следует прервать общение. Истинный Человек, живущий в бездне, пла­вает в центре круглого сосуда... Разум передается в царство Небытия, чтобы он обрел там вечное состояние безмыслия. Когда разум целостен, он не собьется с пути. В часы сна он будет заключен в объятия Бога, но в часы бодрствования он тревожится о продолжении или прекращении своего бытия³⁴⁷ Этот истинный человек представляет собой "vir unus" Дорна и, в то же самое время, — lapis Philosophorum³⁴⁸.

49l "Истинный человек" выражает Антропоса в индивидуальном человеческом существе. По сравнению с проявлением Сына Человеческого в Христе это кажется шагом назад, потому что историческая уникальность Воплощения была тем самым великим шагом вперед, в результате которого рассеявшиеся овцы собрались вокруг одного пастыря. Некоторые опасаются, что "Чело­век" в индивиде должен означать разгон отары. Это должно действительно являться шагом назад, но вину за него нельзя воз­лагать на "истинного человека"; причина кроется, скорее, в тех отрицательных человеческих качествах, которые всегда угрожа­ли цивилизации и препятствовали ее развитию. (Действительно, овцы и пастух зачастую бывают в равной степени некомпетент­ны.) "Истинный человек" не имеет с этим ничего общею. Прежде всего, он не станет уничтожать никаких ценных культурных форм, поскольку он сам является высшей формой культуры. Ни на Западе, пи на Востоке он не играет в игру "пастух и овцы", поскольку у него достаточно дел, чтобы быть пастырем самому себе. 492 Если адепт ощущает свою самость, "истинного человека", в своем делании, то тогда, как ясно следует из пассажа в "Aqua­rium sapientum", он непосредственно встречается с аналогом ис­тинного человека Христом в его повой форме, и узнает в трансформации, в которую он сам вовлечен, аналог' Страстей Господних. Это не "имитация Христа", а ее полная противопо­ложность; ассимиляция образа Христа самостью алхимика, ко­торая и является "истинным человеком"³⁴⁹ Это уже больше не усилие воли, не внутреннее стремление к подражанию, а, скорее, невольное ощущение реальности, представлен ной священной ле­гендой. Такая реальность приходит к нему в ходе его работы точно 'так же, как стигмы проступают у святых, которые к этому осознанно не стремились. Они появляются спонтанно. Страсти Господни "посещают" адепта, но не в классической их форме в противном случае он осознанно выполнял бы духовные упраж­нения а в форме алхимического мифа. Это таинственная суб­станция подвергается физическим и нравственным мучениям; это царь умирает или становится жертвой убийства., погребается и на третий день вновь воскресает. И все эти мучения происходят не в реальной жизни адепта, а внутри него, это внутри него имеют место пытки, убийства и очередное воскресение. Все это проис­ходит не с. самим алхимиком, а с "истинным человеком", которого алхимик ощущает рядом с собой и в себе и, в то же самое время, в реторте Отрасти Господни, которые вибрируют в нашем тексте и в Aurora, - подлинны, но они были бы абсолютно не­постижимы, если бы lapis был ничем иным, как химической суб­станцией. Он также не рождается и в результате созерцания cтрастей Христовых; это — реальное ощущение человека, кото­рый в ходе исследования непознанного всерьез (на грани само­пожертвования) вошел в контакт с компенсирующим содержани­ем бессознательного. Он не мог не видеть сходства этого содер­жания с догматическими образами, и у него могло возникнуть искушение предположить, что его идеи были не чем иным, как хорошо ему знакомыми религиозными концепциями, которые ис­пользовались для того, чтобы объяснить химический процесс. Но из текста явно следует прямо противоположное — реальные ощу­щения в ходе opus имели все более усиливавшуюся тенденцию к ассимиляции догмы. Вот почему в тексте говорится, что Христос был "сравнен и соединен" с камнем. Алхимический Антропос доказал свою независимость от любой догмы³³⁰.

493 Алхимик непосредственно ощущал Антропоса в форме, кото­рая отличалась свежестью и была насыщена новой жизненной силой, что нашло свое отражение в восторженном тоне текстов. Поэтому вполне понятно, что каждая деталь извечной драмы ис­пользуется им в совершенно новом смысле. Nigredo не только приносит видимые глазам алхимика разложение, страдание, смерть и муки ада, по и бросает тень своей меланхолии на его одинокую душу³⁵¹. В черной стихии отчаяния, которое не было его отчаянием, поскольку он был всего лишь его свидетелем, алхимик ощутил, как оно превратилось в червя и в ядовитого дракона³⁵².