IV. ВНУТРЕННЯЯ ЖЕНСТВЕННОСТЬ: РЕАЛЬНОСТЬ АНИМЫ И РЕЛИГИЯ

Более положительным образом современного Эго-со-знания является девушка, представляющая древнюю культуру. Она может быть еврейкой, египтянкой, китаянкой, итальянкой, обозначая период времени, когда чувственность и духовность не были еще разделены. Она связана с землей, с устойчивой основой традиций, которая способна породить новое. Ее образу сопутствует переживание глубины истории. Такая девушка хранит человеческую теплоту и дает ощущение древнего смысла, ощущение присутствия длительного внутреннего прошлого, души, связанной с античностью. Если ей будет позволено переступить порог, то она покажет, что содержит в себе мудрость культуры, способна интуитивно воспринять лежащие в глубине паттерны, поскольку обладает значительно более живым воображением, чем Эго современного человека.
Еще одним женским образом является более привычная фигура молодой соблазнительной девушки, иногда темнокожей, порой обнаженной, часто танцующей или плывущей, то есть образ, связанный с цветом, телом, музыкой и водой. Запоминаются ее волосы, они могут оказаться единственной особенностью, о которой мы помним при пробуждении. Она может быть агрессивной преследовательницей или спокойной соблазнительницей, но она мобилизует либидо, и ее внешность — это призыв. Ей известны тайны игры, она ассоциируется с язычеством или иной религией и системой морали. Иногда она находится на острове, заперта или просто «неспособна выйти»; порой к ней невозможно дозвониться, линия перерезана; иногда она связана с животными или полуживотными. Часто у нее заслуживающий внимания отец — как в легендах, в которых действуют принцесса и могучий король; в современных сновидениях это девушка-студентка, которая появляется не потому, что интересна сама по себе, а потому, что, если хорошо вспомнить, у нее был влиятельный отец.
Один этот образ говорит нам о многом; это то, что Юнг называет типичной фигурой анимы. Она связана с животным миром и водой, то есть с инстинктом, с потоком эмоций, течением и ритмом, с природой и физическим удовольствием. Ее привлекательность означает важность этого элемента для психической полноты человека. (Я могу вспомнить, что, когда меня преследуют во сне, я убегаю; иными словами, если что-то привлекает, то данная сторона психического требует внимания. Когда я не обращаю внимания на бессознательное, внутренний мир использует соблазн, чтобы заставить Эго обратить на себя внимание. Соблазнительные движения обольстительницы улавливают мою сексуальную энергию.)
Влиятельный отец, который стоит за фигурой анимы, частично объясняет, почему ее влияние оказывается таким сильным. Через нее человек вводится в свое полное отцовство, в собственную мужественность. Таким образом, путь к более ярко выраженной мужественности проходит через внутреннюю женственность. Человек не может уйти от этого противостояния, избежать встречи с анимой, поскольку она станет только менее управляемой, более соблазнительной и требовательной.
Поскольку психологически люди живут в гареме, им полезно знать свое внутреннее хозяйство. Полезно знать, какими чарами мы бываем околдованы: превращены в фаллическое животное, в неподвижное каменное изваяние или увлечены под воду, прочь от реальной жизни. Полезно знать, чьему совету мы бессознательно следуем, где сидит наша Золушка — в золе и грязи или где лежит наша Белоснежка, погруженная в глубокий сон, вызванный ядом какие истерические фокусы мы проделываем с собой, используя аффекты и настроения, которые вдохновляет Муза или воспламеняет Беатриче, и кто является истинной фавориткой, которая приводит в движение глубочайшие возможности нашей натуры и держит в руках нашу судьбу.
Все перечисленные женщины являются образами анимы, образами души. Через них раскрывается внутренняя жизнь человека, его личная связь с самим собой и с тем, что вне его. В той же мере, в какой они отражают мою чувствительность и внутреннюю сущность, они представляют и формы, в которых разворачивается моя религиозная жизнь. Если образ моей души слишком юн, или слишком холоден, или слишком материалистичен, или критичен, то будут иметь место соответствующие искажения и в моей религиозной жизни. Душа по традиции связана с христианством, однако анима современного человека может быть связана с чем угодно. Без вышеупомянутой конфронтации с внутренней женственностью принадлежность к конфессии даже священнослужителя может говорить лишь о его вовлеченности на уровне Эго. Внутри и внизу может происходить многое другое.
Существует еще один путь подхода к внутренней женственности, пролегающий через эмоции или настроения. Как было отмечено ранее, мы встречаемся с бессознательным в сновидениях и фантазиях, но также и в аффектах.
Некоторые аффекты особенно женственны по природе, например, жалость к себе, чувствительность, сентиментальность, ощущение слабости, уныние, депрессия. Нельзя сказать, что перечисленные аффекты свойственны только женщинам. (Напротив, аффекты женщин обычно в большей степени связаны с мужественностью: дела, мнения, принципы, всевозможные споры, выражаемые через анимус ее адвоката, продавца, полицейского, проповедника, политического деятеля. Порой он просто хлопает дверьми, проявляет другие черты характера, свойственные тореадору, метателю диска, уставшему мотоциклисту, воздушному гимнасту.) Жалость к себе, депрессия, сентиментальность, уныние женственны постольку, поскольку они ощущаются таковыми в мужчине. Он их не поощряет. Они понижают способность мужчины к достижениям, подобно тому, как споры и драки снижают способность объединять. Поэтому знакомство с собственной женственностью, возможно, будет происходить в виде путешествия по некоторым местам, которые посетил пилигрим в книге Джона Баньяна «Путешествие Пилигрима».
Только в интимных ситуациях обнаруживают мужчины свою внутреннюю женственность, тонкую чувствительность. Особые трудности связаны с жалостью к себе. Когда люди приходят к нам, они часто испытывают уныние, возможно, чрезмерно сентиментальны и готовы испытывать жалость к себе: муж, несправедливо обвиненный в супружеской ссоре, трудяга отец, недовольный сыном, и т. п. Однако существует такая разновидность жалости к себе, которую труднее осознать, поскольку ее труднее признать. Она отличается от жалости к себе, являющейся самооправданием и защитой. Я думаю, что трудность ее признания связана с давними традициями, поддерживаемыми религией.
Священнослужители издавна настаивают на том, чтобы я любил своего ближнего, однако такая любовь слишком часто осуществлялась за счет моей любви к себе — особенно в связи с тем, что моя самость изначально запятнана греховностью. От меня требуют, чтобы я любил ближнего (даже врага), призывают любить тех, к кому я не испытываю и не могу испытывать чувства любви. Меня принуждают к тому, чтобы я заставил себя ее почувствовать. Однако развитие чувствующей стороны личности часто начинается не там, где предполагается, не от сочувствия к другой личности. Чаще чувство зарождается в тени, начинается с жалости, с сочувствия к себе. Из потребности в нежности и ласке, в том, чтобы тебя приняли, выслушали и позаботились о тебе, возникает забота о себе самом. Жалость к себе является началом глубокой заботы о себе. Через нее я могу прийти к открытию в себе множества качеств, которые ожидали этого погружения в стремление к спасению, в утраченные желания и сожаления о неправильном выборе. Ибо жалость к себе является одним из путей к открытию себя, к самораскрытию; она раскрывает мою устремленность к себе. Обнаруживается то, что действительно важно для моей глубинной, наиболее уязвимой составляющей. Это начало распространения в низ вертикальной связи.
Сентиментальность и ложный пафос, которые охватывают нас, уводят к прежним дням, институтским песням, к девушке, которая нам не принадлежала, к отказам, обидам и изменам. Если не прочувствовать их вновь, эти подавленные переживания становятся тем барьером, который отделяет взрослых от их детей-подростков. Инцестные импульсы усиливаются под воздействием нереализованных юношеских устремлений и желания вновь вступить в утраченный мир, который несет в себе бессознательное в виде образов очень юных девушек. К своим детям-подросткам легче приблизиться, когда человека более не пугает заключенный в нем подросток.
Возможно, грусть — более подходящее слово, чем уныние. Оно проще, и мы лучше знаем его. Уныние имеет противоядие: укрепление мужества, бодрости, веры, энергичные действия, тогда как грусть представляет собой удлиняющуюся к вечеру тень на циферблате солнечных часов. Эта грусть — характерная особенность женственной составляющей стареющих мужчин. Представляется, что женщины сознательно носят в себе грусть, являющуюся частью свойственного им чувства реальности, поскольку они в любом случае лучше осознают реальность старения. Что же касается мужчины, то когда ему исполняется тридцать пять или сорок лет, а порой и пятьдесят, он тоже ощущает грусть, на сердце у него тяжесть. Что бы он ни делал, она не уходит. Такое состояние типично для анимы, для ее настроения, это постоянный аккомпанемент души, которая превратилась в тяжелую ношу, поскольку ей не дают того, в чем она нуждается.