9 РЕЛИГИЯ » 2 страница

Идеи — это факты. Идея, пришедшая в голову индивидууму, субъективна, однако, если верить Юнгу, становится объективной, когда ее примет общество — consensus gentium* (молчаливое согласие (лат.)), Так или иначе, некоторые идеи «воспроизводятся почти везде». Они существуют в Коллективном Бессознательном, обладают автономной властью и могут, по всей видимости, вмешиваться в человеческую жизнь как автономные существа. Психические события — наш единственный непосредственный опыт. Некоторые являются производными внешней материальной среды, другие, по-видимому, происходят из источника внутри самой психики. «Рисую ли я в своем воображении автомобиль, который хочу купить, или пытаюсь представить себе, где сейчас находится душа моего покойного отца... и то и другое является психической реальностью». Однако эту реальность психика может трансформировать и фальсифицировать. Психика — это «непостижимое нечто». Даже наши инстинкты «постоянно сталкиваются с чем-то, и почему бы не назвать это нечто духом?» Является ли это нечто духом, архетипом Божества или трансцедентальной Самостью, признавшей психические данности Коллективного Бессознательного, опыт общения с ним сверхъестественен и потенциально опасен. Его можно ощутить, услышать, увидеть в качестве мандалы и, если связанные с этим опасности преодолены, войти в религиозный экстаз. Наши наивные предки проецировали содержание своего бессознательного, хорошее или плохое, светлое или темное, на материю. Поступая так, они пытались одновременно избежать опасностей бессознательного «переживания» и найти «смысл жизни» во внешнем мире. В этом, полагает Юнг, более нет необходимости, и это даже и не всегда возможно. Алхимическое число 4, например, теперь оказывается «архетипом необычайного значения для психики». Оно наделяет чистый дух «телесностью». «Нам, наконец, приходится признать, что тетракис есть нечто психическое... Идея Бога, совершенно отсутствующая в психике современного человека, возвращается в форме, которая сознательно использовалась 300—400 лет назад». Опасности «непосредственного переживания», которые, по всей видимости, напоминают опасность увидеть Иегову лицом к лицу, могут быть нейтрализованы обрядами. Фактически функцией «так называемой религии», т. е. Догмы или Обряда, является защита против «дальнейшего непосредственного переживания». В этом смысле католики оказываются в лучшем положении, чем протестанты. «Я поддерживаю гипотезу верующего католика, пока она приносит ему пользу (курсив мой — Э. Г.) в качестве защиты против серьезного риска (по всей видимости, риска непосредственного переживания — Э. Г.), не задавая академический вопрос: в какой мере эта защита является истинной». Однако, согласно Юнгу, религиозные догмы начинают жизнь в качестве «богооткровенного» непосредственного переживания. Короче говоря, христианские догмы являются или являлись архетипами. Что касается смысла жизни, то в этом вопросе Юнг продолжает колебаться. Одно время это был процесс индивидуации; однако в своем теологическом аспекте он становится «широким психологическим фоном, природу которого... (эго — Э. Г.) может понимать, но который оно никоим образом не создало». В этом теперь видится «истинный смысл существования...» «Это объясняет колоссальные размеры всех видений Бога». И это объясняет опасности непосредственного переживания; без сдерживающих факторов эти видения могут опрокинуть эго и перерасти в психоз. Короче говоря, у нас остается впечатление, что юнговская идея Бога является двусторонней системой, проявляющейся (в любом порядке) в Целостности Психики, в Коллективном Бессознательном, в некоторых Архетипах, включая число 4, в Аниме (однако, разумеется, не в Тени), в Опыте Нуминозного, в Самости, в Догме (изначальной, но не позднейшей), в любой форме Оценки, во всем, что Помогает Нам Жить, и в Жизненной Силе. Нет никакого смысла детально исследовать эту систему. Достаточно сказать, что она построена на ложной предпосылке относительно природы психической реальности. Юнг не устает подчеркивать, что психическое явление — это явление; однако он не дает себе труда добавить, что истинная идея отличается от ложной, хотя обе существуют в качестве психических явлений. Если бы мы считали доказательством объективной реальности consensus gentium, мы бы до сих пор верили, что земля плоская. Даже Юнг признает, что архетипиче-ская природа «жажды Бога» не гарантирует ее фактической истинности. Но для него это и неважно: ведь это архетипично. Иными словами, мы должны стать счастливыми от того, что будем сосать свой палец. Нам вновь и вновь растолковывают, что архетипическая Идея Бога не имеет ничего общего с абсолютным существованием Бога. Так или иначе, абсолютное существование или несуществование Бога — это, по Юнгу, не дело психолога. Исключив Бога, а тем самым, как нетрудно предположить, и вообще все сверхъестественное из компетенции психолога, он вслед за этим окутывает человеческие идеи и образы атмосферой, которую можно вежливо охарактеризовать как мистицизм, однако менее вежливый наблюдатель назовет ее атмосферой религиозного мракобесия. Юнг не может не видеть: какой бы первичной и архетипичной ни была идея Бога, сама по себе она не более сверхъестественна, чем идея кастрюли. Разговоры о «Боге внутри человека» ничего не значат, если идея Бога вне человека не является объективной истиной. От Юнга, возможно, и не следует требовать ответа на вопрос, является ли эта идея объективной истиной. Однако в таком случае его фигура умолчания выбивает почву из-под ног его претензий на духовное лидерство. Если не дело психолога решать, является ли существование Бога объективной истиной, также не является его делом создавать псевдорелигию из первичного религиозного чувства и множества мифов. Искателям «смысла жизни» нет никакого резона наполнять свои желудки восточным ветром и тому подобным, как им предлагает Юнг. С таким же успехом их можно просить поклоняться нюхательной соли. Наконец, следует заметить, что юнговская теологическая система предназначена не только для больных, но и для человечества в целом. Будучи мастером уверток, Юнг дает мало прямых указаний относительно природы своих религиозных верований или того «религиозного мировоззрения», которое, как некоторые заявляют, он вернул человечеству. Выдвинув тезис о том, что вопрос о существовании Бога — это не дело психолога, вслед за этим он вполне может заявить, что никому не должно быть дела до природы его (Юнга) собственных религиозных верований. Однако порой Юнг бывает настолько неосторожен, что дает заинтересованному читателю ключ к решению этого вопроса. Иногда он называет себя протестантом — эта вера дает ему больше простора для его многочисленных выдумок, для нуминозного, и так далее; дело в том, что протестант, будучи менее защищенным догмой, нежели современный католик, и совершенно не защищенным системой католической церкви, более способен испытать нуминозное и потенциально опасное переживание идеи Бога. В других местах, однако, Юнг выглядит обыкновенным агностиком, верящим в то, что, «как он думает, он знает». Дальнейшие свидетельства можно получить из различных высказываний Юнга. Например, он никогда не признает, что Бог — это нечто отличное от предмета восхищения. Фактически ничто не свидетельствует о том, что он верит в существование Бога или загробной жизни. Существование идеи Бога является «интересным» психологическим фактом; мистический опыт, который выглядит не более чем нарциссическим наслаждением своими религиозными чувствами, также является «интересным» психологическим феноменом. Однако эти идеи и «интересности», подобно пиву «Гиннес», «хороши для нас», и нам рекомендовано чувствовать и вести себя так, как если бы Бог и загробная жизнь существовали в действительности. Однако как именно нам следует совершить этот подвиг и какие именно при этом испытывать ощущения, нигде не указано. Юнга, скорее всего, нимало не заботит, верят ли его пациенты в объективную реальность существования Бога, являются ли они попросту идолопоклонниками или, наконец, это бедные сироты пустоты. «Подобно тому, как первобытный человек с помощью религиозных и философских символов сумел выйти из своего первоначального состояния, невротик способен стряхнуть свою болезнь». Дело не в том, что пациенту следует навязывать веру в религиозные или философские догмы. Он просто должен вернуться к той психологической установке, которая на прежних этапах развития цивилизации характеризовалась активной верой в религиозные или философские догмы. Говоря попросту, рекомендуемый Юнгом «религиозный взгляд» подобен вере или, скорее, притворной вере в Санта-Клауса. Более того, если бы Юнг сам только притворялся, будто Бог есть, было бы куда легче поверить в искренность его попыток навязать «религиозные установки» всем и каждому. Фактически теологические старания Юнга сводят его же идеи относительно индивидуации к нулю. Одно время индивидуация была для него «смыслом жизни». Это, во всяком случае, было позитивным, хотя и достаточно туманным утверждением. Однако поскольку он перемешал свои идеи с заходящими солнцами и индийскими обычаями, оно исчезло в дымке квазитеологических общих мест, которые, будучи выпаренными, не оставляют осадка.