Адольф Франк. Учение Каббалистическое

Адольф Франк.

Учение в Сефер Еццира

Сефер еццира восходит до идеи о Боге через рассматривание мира; здесь из единства, царствующего в творении, доказывается и единство, и премудрость Творца. Но вместо того, чтобы искать во вселенной законы, ей управляющие, и в самых этих законах читать мысль и премудрость Бога, Сефер еццира усиливается установить грубую аналогию между вещами и знаками мысли, или средствами, через которые мудрость является и хранится между людьми. Двадцать две буквы еврейского алфавита и десять первых цифр, удерживая собственное значение, служат еще к выражению всех прочих предметов. Эти два рода знаков, в соединении, называются тридцатью двумя чудными путями Премудрости, посредством которых Вечный сотворил все^[1]. К этим тридцати двум путям Премудрости должно присоединить три другие формы, обозначенные тремя непонятными терминами, впрочем, подобных трем греческим терминам, означающих – субъект, объект и акт мысли. Испанец Кузари говорит: «первым из этих трех терминов (сефар) означают числа те числа, при посредстве которых только и можно определить различные отношения каждого тела, чтобы понять цель его сотворения, т.е. меру, количество, тяжесть, движение и гармонию. Другой термин (сипур) означает слово и голос, ибо словом Божьим сотворены существа в различных формах, внешних и внутренних… Наконец, третий термин (сефер) означает писание. Писание Божье – есть дело творения; слово Бога есть его писание; мысль Бога есть его слово. Таким образом, мысль, слово и писание в Боге – одно, тогда как в человеке они три»^[2].

Под именем сефирот^[3], которое здесь в первый раз является в языке Каббалы, сперва рассматриваются десять чисел или исчислений отвлеченных. Они представляются общейшими и, следовательно, существеннейшими формами всего существующего и, если можно так сказать, категориями вселенной. «Есть десять сефиротов; десять, а не девять, десять, а не одиннадцать; старайся понять их своей мудростью и своим разумом; пусть на них постоянно обращаются твои исследования, твои созерцания, твое видение, твоя мысль и твое воображение; поставь вещи на их начале и утверди Творца на его основании. По отношению к десяти сефиротам, нет конца ни в будущем, ни в прошедшем, ни в благе, ни во зле, ни в вышине, ни в глубине, ни на востоке, ни на западе, ни на юге, ни на севере»^[4]. Здесь бесконечное рассматривается в десяти видах; и отсюда видим не только общий характер всех сефиротов, но и то, каким элементам они соответствуют. Но эти различные виды принадлежат одному бесконечному. «Десять сефиротов суть как бы пальцы руки в числе десяти, и пять против пяти, во среди их есть связь единства»^[5]. Вот исчисление сефиротов: «первый из сефиротов единый, это дух Бога живого, да будет благословенно имя его, да будет благословенно имя того, который живет в вечности. Дух, голос и слово – вот дух святой. Два – это дыхание, происходящее от духа, в не м начертаны и изображены двадцать две буквы, которые составляют, однако же, единое дыхание. Три – это вода, происходящая от дыхания или воздуха. В воде он зарыл мрак и влагу, образовал землю и глину, распростер потом в форме ковра, извлек в форме стены и покрыл как бы кровлей. Четыре – это огонь, происходящий из воды, из которого он сделал престол своей славы, небесные колеса (офаиим), серафимов и ангелов слуг». Следующие шесть чисел представляют различные пределы мира, т.е. четыре стороны света, высоту и глубину. Эти пределы имеют также эмблемами различные комбинации, которые можно составить из первых букв слова Иегова^[6].

Таким образом, все элементы, из которых состоит мир, произошли один из другого, принимая характер более и более материальный, по мере своего удаления от святого духа, своего общего начала. Не тоже ли это, что учение об истечении? Вот что далее говорится: «конец сефиротов соединяется со своим началом, как пламя соединено с головней, ибо Господь один и нет другого. Но в присутствии единого сколько чисел и слов? Затвори твои уста, чтобы не говорить об этом, и твое сердце, чтобы не размышлять об этом; и если твое сердце вырвалось, возврати его на его место; ибо для этого сделана связь»^[7]. Здесь видна мысль об образовании вещей путем истечения при посредстве огня или света.

С этой теорией соединяется другая теория о слове Божьем, тождественном с духом, и рассматриваемом не только как абсолютная форма, но как элемент творческий и сама субстанция вселенной. Дух святой есть дух Бога составляет одно и тоже с голосом и словом; он постепенно как бы изверг из своего недра все элементы природы физической; он не только он, что на языке Аристотеля называется материальным началом вещей, он – слово, сделавшееся миром. Впрочем, в этой части Каббалы идет дело только о мире, анне о человеке или человечестве. Здесь обращается внимание более на форму, нежели на субстанцию вселенной, тогда как в первой части десять первых чисел относятся более к субстанции, нежели к форме. Двадцать две буквы еврейского алфавита, рассматриваемые только по отношению в выражаемым или звукам, стоят, так сказать на границе мира умственного и мира физического; ибо, с одной стороны, он разрушается в один материальный элемент – дыхание или воздух, с другой – он суть единая, возможная и неизменная форма духа. Таким образом, знаки алфавита здесь играют такую же роль, какую идеи в философии Платона. По их присутствию, по их отпечаткам на вещах, познается верховный разум во вселенной и во всех ее частях; наконец, через их посредство святой дух открывается в природе. Таков смысл следующих слов: «двадцатью двумя буквами, давши им форму и фигуру, смешавши и соединивши их различными образами, Бог сотворил душу всего того, что образовано и что будет образовано. На этих самых буквах Святый, да будет он благословен, основал свое имя высокое и неизреченное»^[8]. Он разделяется на различные классы, которые называются три матери, семь двойных и двенадцать простых^[9]. Эти числа: три, семь и двенадцать, каббалисты усиливаются находить per fas et nefas в трех областях природы: 1) в общем составе мира, 2) в разделении года или в распределении времени, которого главное единство есть год, 3) в составе человека. Здесь видим идею и микрокосме и макрокосме.

В общем составе мира три матери представляют элементы – воду, воздух и огонь. Огонь есть субстанция неба; вода сгустилась, стала субстанцией земли; между эти враждебными началами находится воздух, который их отделяет и связывает, господствуя над нами^[10]. В разделении года тот же знак указывает на главные времена года: на лето, соответствующее огню, на зиму, которая тоже отличается обилием дождей или господством воды, и на умеренное время, состоящее из соединения весны и осени. Наконец, в составе человеческого тела, это тройство слагается из головы, сердца или груди, и живота или желудка^[11]. Но число три прилагается и к нравственному человеку, в котором, по оригинальному выражению, различаются «поприще заслуги, поприще виновности и язык закона, который решает между тем и другим»^[12].

Под семью двойными представляются противоположные предметы или, по крайней мере, такие, которые могут служить для двух противоположных целей. Во вселенной семь планет, влияние которых иногда хорошо, иногда худо, в неделе семь дней и семь ночей, в нашем собственном теле семь отверстий – глаза, уши, ноздри и рот. Наконец, число семь есть число событий счастливых или несчастных, могущих случиться с человеком^[13].

Двенадцать простых соответствуют двенадцати знакам зодиака, двенадцати месяцам года, главным членам человеческого тела и важнейшим свойствам нашей природы. Последние суть: зрение, слух, обоняние, слово, питание, рождение, действие, движение, гнев, смех, мысль и сон.^[14] Нельзя не подивиться этим оригинальным выводам и результатам.

Таким образом, материальная форма разума представляемая 22 буквами алфавита есть вместе и форма всего сущего, ибо вне человека вселенной и времени ничего нельзя представить, как только бесконечное; также эти предметы называются верными свидетелями истины.^[15] Каждый из них, не смотря на их различие, есть система, которая имеет свой центр и некоторого рода, свою иерархию. «Ибо говорит текст, единство господствует над тремя, три над семью, семь над двенадцатью; но каждая часть системы неотдельна от всех прочих».^[16] Вселенная имеет центром небесного дракона; сердце есть центр человека; наконец, изменения зодиака составляют основание годов. Первый подобен царю на троне, второй – царю среди его подданных, а третий – царю на войне.^[17] Наконец, выше этих трех систем, выше человека, вселенной и времени, выше букв и выше чисел или сефиротов, «находится Господь, царь истинный, который господствует над всеми вещами, из жилища своей святости и во веки бесконечные». Эти последние слова системы представляют мысль об абсолютном единстве вместо дуализма философии языческой. Здесь Бог, как существо бесконечное и, следовательно, неопределимое во всем его могуществе и бытии, стоит выше, но не вне чисел и букв, т.е. начал и законов, какие мы различаем в мире; каждый элемент имеет свой источник в элементе высшем, и все имеют свое общее начало в слове или в духе святом. В слове находим эти неизменяемые знаки, которые повторяются во всех сферах бытия, и через которые все сущее становится выражением одного и того же плана. Это слово есть верховная мысль и разум. Таким образом, Бог есть вместе, в высшем значении, материя и форма вселенной. Вне его ничего не существует и не может существовать; все существа суть символы его разума.

Это столько смелое и странное следствие составляет основание учения, заключающегося в книге Зогар; и, можно сказать, что Зогар начинает с того, на чем останавливается Сефер еццира, заключение одной служит посылками для другой. Другое различие между этими книгами то, что вместо чисел и букв в Зогар заступают идеи в обширнейшем значении; слово, вместо явлений в природе, является по преимуществу в человеке и в разуме, и называется человеком первообразным или небесным; наконец сама мысль принимается за всеобщую субстанцию, и правильное развитие этой силы заменяет грубую теорию истечения. Будучи далеки от этого, чтобы находить у древних евреев философское учение, не так давно господствующее в Германии, мы, однако же, не боимся сказать, что начало этого учения и даже выражения, исключительно принадлежащие школе Гегеля, заключается между этими забытыми преданиями. Переход от символа к идее, совершившийся в Каббале, бывает во всех философских системах. так, в рационализме, различные формы языка, из которых состоит вся логика Аристотелева, в логике Канта превратились в неизменные формы мысли. Так, в идеализме Пифагор и система чисел предшествовали высокой теории идей Платона.

Учение в Книге Зогар

1. Аллегорический метод каббалистов

При анализе книги Зогар, авторы которой выдают свои идеи за простой комментарий на книги Моисея, прежде всего, должно обратить внимание на то, как они понимают объяснение святого Писания, и как думают опираться на нем, когда совершенно от него удаляются; ибо это составляет единственное основание символического мистицизма. Вот как они формулируют свои мысли об этом предмете: «Горе человеку, который видит в законе только простые повествования и обыденные слова. Ибо, если бы действительно закон содержал только это, то мы могли бы, даже и ныне, составить закон, более достойный удивления. Чтобы находить только простые слова, нам бы достаточно было обратиться к законодателям земли, у которых часто встречается более величия. Нам бы достаточно было подражать им и составить закон по их словам и по их примеру. Но это не так: каждое слово закона содержит смысл возвышенный и тайну высшую. Повествования закона суть оболочка закона. Горе тому, кто принимает эту оболочку за сам закон. В этом смысле Давид сказал: Боже мой, открой мне очи, да созерцаю чудеса твоего закона. Давид хотел сказать о том, что сокрыто под оболочкой закона. Есть безумные, которые видя человека, покрытого красивой одеждой, не простирают своих взоров далее и принимают эту одежду за тело, тогда как есть предмет более драгоценный – душа Закона также имеет свое тело. Есть повеления, которые можно назвать тело закона. Обыкновенные рассказы, к ним присоединенные, суть одежда, которой покрыто тело. Простые люди сохраняют только одежду или рассказы закона; они не знают ничего другого, они не видят того, что скрыто под одеждой. Люди более образованные обращают внимание не на одежду, но на тело, которое она покрывает. Наконец, мудрые, слуги верховного Царя, обитающие на вершинах Синая, заняты только душой, которая есть основание всего прочего, которая есть сам закон; и во временах будущих они будут созерцать душу этой души, дышащей в законе».^[18] «Если бы закон был составлен из слов и обыкновенных повествований; каковы слова Исайи, Агари, Лавана, ослицы Валаамовой и самого Валаама, то зачем бы он был назван законом истины, законом совершенным, верным свидетелем Божьим? Зачем бы мудрый ценил его дороже золота и перлов? Но нет; в каждом его слове скрывается смысл более возвышенный; каждое повествование научит нас иному, нежели изображаемые им происшествия».^[19] В намерении так толковать св. Писание, древние каббалисты иногда прибегали к искусственным средствам, которые впрочем, редко встречаются в книге Зогар и более употреблялись новейшими каббалистами. Средств этих три: переставлять слова одно на место другого, имеющего ту же числительную силу; другое – делать из каждой буквы одного слова начальную букву других слов, третье – переменять значение букв, например, заменять первой последней и наоборот.

2. Учение каббалистов о природе Божьей

Каббалисты двояким образом говорят о Боге, что однако же ни мало не вредит единству их мысли. Когда они стараются определить его, когда различают его свойства и хотят дать точную идею о его природе, тогда язык их – метафизический, имеет всю ясность, какую позволяет предмет и наречие. Но, иногда они довольствуются представляя Божество таким существом, которого нельзя понять вполне, которое живет всегда вне всяких форм, каким облекает его наше воображение. В последнем случае все их выражения – поэтические и фигуральные, все их усилия направляются к разрушению антропоморфизма, придавая ему такие гигантские размеры, что изумленный разум не находит более термина сравнения и принужден остановиться на идее бесконечного. Так написана вся книга тайны; но как аллегории ее часто загадочны, то мы лучше приведем место из Идра раба (великое собрание). Симон бен Иохай, собравши учеников и севши с ними под тенью дерева, готов был говорить. «Тогда послышался голос, и колени их заколотились друг о друга от ужаса. Какой это был голос? Это был голос собрания небесного, которое сошлось слушать. Раввин Симон, полный радости, произнес следующие слова: Господи, я не скажу подобно одному из твоих пророков: услышах слух твой и убряхся (Аввак. 3,1). Теперь время не страха, но любви, как написано: ты возлюбишь вечного твоего Бога».^[20] После этого великолепного и интересного вступления идет продолжительное аллегорическое описание величия Божия. Вот некоторые черты его: «Он древний из древних, тайна из тайн, неведомый из неведомых. Он имеет форму, которая ему принадлежит, потому что он является нам старцем, по преимуществу как древний из древних, самый неведомый из неведомых. но под этой формой, которая дает нам познать его, он остается однако же неведомым. Его одежда является белой, и его взор есть взор лица открытого. Он сидит на троне из искр, который он подчиняет своей воле. Белый свет от его головы освещает четыреста тысяч миров. Четыреста тысяч миров, рожденные от этого белого света, становятся наследием праведных в будущей жизни. Каждый день из его ума выходят тринадцать тысяч мириад миров, которые от него получают свое питание, и тяжесть которых он поддерживает на себе одном. С его головы сыплется роса, которая пробуждает мертвых и возрождает их к новой жизни. Поэтому-то написано: «роса твоя – роса света. Она-то есть пища для святых высшего порядка. Лна есть манна, приготовленная праведным в жизни будущей. Она нисходит нам поле священных плодов.^[21] Вид этой росы белый как алмаз, которого цвет заключает в себе все цвета… Долгота этого лица, от вершины головы, триста семьдесят раз десять тысяч миров. Его называют длинное (великое) лицо, ибо таково имя древнего из древних». Впрочем, судить об остальном по этому примеру было бы несправедливо. Странность, напряженность, склонность к аллегориям, столь обычная на востоке, занимают в Зогар более места, нежели благородство и величие. Так, эта голова, блистающая светом, иногда становится предметом анатомического изучения: ни лоб, ни лицо, ни глаза, ни мозг, ни волосы, ни борода, ничто не забыто. Одно описание бороды и прически занимает весьма много места в Идра раба.^[22] Но перейдем к другим изображения того же предмета, более интересным для истории разума человеческого.

Зогар так объясняет происхождение десяти сефиротов или главных свойств Божьих. «Прежде нежели сотворена какая-либо форма в этом мире, прежде нежели произведен какой-либо образ, он был единый, без формы не подобный ничему. И кто бы мог понять его так, как он был тогда, прежде творения, потому что он не имел формы? Также запрещено представлять его под каким бы то ни было образом и формой, даже под его святым именем, даже под буквой или точкой… Но произведши форму небесного человека, он употребил его как колесницу (Меркаба), чтобы низойти; он захотел быть названным той формой, которая есть святое имя Иеговы; он захотел быть познанным через свои свойства, через каждое свойство отдельно, и заставил называть себя Богом благости, Богом правды, Богом всемогущим, Богом воинств и Сущим (Сый). Его намерение было открыть, какие его качества и как его правда и милосердие разливаются на мир и на дела людей. Ибо, если бы его свет не разливался на всех его тварей, как мы познали бы его? Горе тому, кто дерзнул бы сравнивать его даже с одним из его собственных свойств. Еще менее должно употреблять его человеку, происшедшему из земли и назначенному к смерти. Его должно понимать высшим всех тварей и всех свойств. Как же отнять эти вещи, не оставить ни свойства, ни образа, ни фигуры, то остальное подобно морю; ибо воды моря сами по себе беспредельны; но когда они разливаются по земле, тогда они производят образ и делают нам возможность делать следующий счет: источник вод морских и течение их по почве – это два. Потом образуется неизмеримый бассейн; этот бассейн занят водами, вышедшими из источника, он есть самое море и должен считаться третьим. Теперь эта безмерная глубина делится на семь каналов, которые суть как бы огромные сосуды, через которые прорывается морская вода. Источник, поток, море и семь каналов вместе составляют число десять. И если художник, образовавший эти сосуды, разобщит их, воды возвращаются к своему источнику и не остается ничего, кроме обломков этих сосудов, сухих и безводных. Таким образом, причина причин произвела десять сефиротов. Венец – это источник, откуда брызжет свет без конца, и откуда происходит имя Бесконечный (Эн-соф), означающее верховную причину; ибо она не имеет в этом состоянии ни формы, ни фигуры; тогда нет никакого средства понять ее, никакого способа познать ее. Потом образуется сосуд столько же тесный , как точка (как буква йод), в который однако же проникает свет божественный; это источник мудрости, это сама премудрость, по которой верховная причина называется Богом премудрым. После сего она образует сосуд неизмеримый как море, который называется разумом; отсюда происходит наименование Бог разумный. Но мы должны знать, что Бог премудрый разумен только по своей собственной субстанции; ибо премудрость заслуживает это имя не сама по себе, но через того, который премудр и произвел ее из света, от него истекшего; также разум можно представлять не сам по себе, но чрез того, который есть существо разумное и который наполнил его своей собственной субстанцией. Удалится он – и разум совершенно иссохнет. Наконец, море разделяется на семь ветвей и отсюда происходит семь драгоценных сосудов, которые называются: милосердие или величие, правда или сила, красота, торжество, слава, царство и основание. Поэтому-то он именуется: великий или милосердный, сильный, величественный, Бог побед, творец, которому принадлежит всякая слава и основание всех вещей. Последнее свойство поддерживает все другие, так, как совокупность миров. Наконец, есть также царь вселенной; ибо все в его власти, захочет ли он уменьшить число сосудов и увеличить всеет, который оттуда брызжет, или почтет лучшим противное тому».^[23] В этом тексте заключено почти все, что мыслили каббалисты о природе Божьей, и в соединении с другими местами он дает следующие положения: 1) Бог есть, прежде всего, существо бесконечное; следовательно, его нельзя представлять ни совокупностью существ, ни суммой его собственных свойств. Но без этих свойств он непостижим и непознаваем. «Прежде нежели Бог явил себя, когда еще все вещи были сокрыты в нем, он был самые неведомый из всех неведомых. В этом состоянии он не имеет другого имени, кроме того, которое выражает вопрос. Он начал образованием неприметной точки; это была его собственная мысль; потом он составил своей мыслью форму таинственную и святую; наконец, он покрыл ее одеждой богатой и блестящей; мы разумеем вселенную, имя которой необходимо входит в имя Божье».^[24] В Идра зута говорится: «Древний из древних есть вместе и неведомый из неведомых; он отделяется от всего и не отделен от всего; ибо все соединяется с ним и он соединяется со всякой вещью, нет ничего такого, что было бы не в нем. Он имеет форму и, можно сказать, не имеет ее. Принявши форму, он дал бытие всему существующему. Сперва он просиял из своего недра десять светов, которые блистают заимствованной от него формой и разливают везде ослепительный свет; так фарос со всех сторон испускает светлые лучи. Древний их древних, неведомый из неведомых есть возвышенный фарос, который узнают только по свету, сияющему нашим глазам с таким блеском и обилием. То, что называют его святым именем, есть этот свет».^[25] 2) Десять сефиротов суть свойства, сами по себе не имеющие никакой субстанциальной реальности; в каждом из сих свойств, субстанция Божья представляется всецело, и в совокупности их состоит первое, полнейшее и возвышеннейшее из всех проявлений Божьих. Оно называется первым или небесным человеком, которого бледная копия есть человек земной. Небесный человек или первое божественное проявление есть абсолютная форма всего существующего, источник всех других форм, или лучше всех идей, одним словом —высочайшая мысль, которая в других местах называется словом.^[26] 3) Десять сефиротов, по мнению каббалистов, указаны в ветхом завете десятью частными именами Божьими^[27], также в Мишне, когда она говорит, что Бог сотворил мир десятью словами.^[28]

Но у каббалистов были различны» мнения о сущности сефиротов. Они спрашивали, во-первых: для чего сефироты? во-вторых: что такое сефироты в их совокупности, как по отношению к себе самим, так и по отношению к Богу? На первый вопрос Зогар дает такой ответ: есть сефироты как есть имена Божьи; первые суть идеи и вещи, выражаемый последними. Если бы имена Божьи не означали ничего реального, то Бог для нас не только быль бы непостигаем, но и не существовал бы потому что его нельзя представить без разума, он не может быть премудрым без премудрости и действовать без могущества. Второй вопрос не все решали одинаково. Одни, основываясь на том, что Бог неизменяем, почитали сефиротов орудиями Божьего всемогущества, тварями совершенно отличными от первого существа. Другие, основываясь на начале: из ничего ничего не бывает, почитают тожественными десять сефиротов и субстанцию Божью. Бесконечное в их глазах не что иное, как совокупность сефиротов. Между этими двумя мнениями стоит система, более глубокая и сообразная с духом древних памятников, по которой сефироты ни орудия, ни твари, и, следовательно, не отличные от Бога существа, но и не тожественны с ним. Бог присутствует в сефиротах, иначе он не мог бы открываться чрез них; но он не весь пребывает в них, он не только то, что открывается под сими высочайшими формами бытия и мысли. Сефироты никогда не могут обнять бесконечное, которое есть источник всех этих форм и не имеет ни одной из них, или – каждый сефирот имеет известное имя, между тем один Бог не имеет, и не можете иметь его. Следовательно, Бог всегда остается существом неизреченным, непостижимым, высшим всех миров, даже мира истечения. Десять сефиротов можно сравнить с десятью сосудами различных форм, или с десятью стеклами различных цветов. Каким бы сосудом мы ни стали измерять абсолютную сущность вещей, она всегда остается тожественною; и божественный свет, подобно свету солнечному, не изменяется вместе с тем, что он проникает. Те сосуды, сами по себе, не имеют никакой положительной реальности, никакого собственного бытия; они представляют только границы, в которых заключила сама себя высшая сущность вещей, различные степени мрака, которым, божественный свет восхотел покрыть свой бесконечный блеск, чтобы дать созерцать себя. Отсюда в каждом из сефиротов представляли два элемента: один – чисто внешний, отрицательный, представляющий тело, собственно называемый сосудом, другой – внутренний, положительный, изображающий дух и свет. Этот взгляд на древнее учение, сделанный Исааком Лурия^[29] и Моисеем Кордуеро^[30], должно почесть основанием всей метафизической части Каббалы. Перейдем к частному рассмотрению каждого из сефиротов.

Первое и высшее божественное проявление, или первый из сефиротов есть венец, названный так потому, что он занимает место выше всех других. «Он есть начало всех начал, премудрость таинственная, венец всего возвышенного, диадема диадем».^[31] Он представляет бесконечное, отличное от конечного; его имя в Писании выражается словом Сый, потому что он есть бытие в себе, в котором нет никаких качеств, но в котором все качества соединены в одной неразделенной точке. Он называется точкой первой или по преимуществу. «Когда неведомый из неведомых восхотел проявить себя, он сначала произвел точку; когда эта светлая точка не исходила из его недра, тогда он был совершенно неведом и не распространял никакого света»^[32]. Новейшие каббалисты называли это абсолютной сосредоточенностью Бога в своей собственной субстанции. Эта сосредоточенность породила пространство или первобытный воздух, который есть не жидкая материя, но известная высшая степень света. Но как нельзя сказать, что такое Бог: поэтому его и называют ничто или небытие (эн)^[33]. Кстати заметим, что говорит Гегель: «все начинается чистым бытием, которое есть мысль совершенно неопределенная, простая и непосредственная, ибо истинным началом не может быть что-нибудь другое… Но это чистое бытие есть только самое чистое отвлечение; это термин абсолютно отрицательный, который будучи принят неопределенно, есть ничто (Nichts)»^[34]. Идея бытия или абсолюта составляет полную форму, или, по выражению каббалистов, голову, лицо; они называют его головой белой, потому что в нем соединены все цвета, т.е. все понятия, или древним, потому что первый из сефиротов. Но его не должно смешивать с Древним из древних, т.е. с самим Эн соф, перед которым его свет только тьма. Он называется великим лицом, потому что содержит в себе все нравственные и умственные атрибуты, из которых образуется малое лицо. «Его нельзя иначе определить как словом единство»^[35]. Из недра этого абсолютного единства выходят параллельно два начала, по-видимому противоположные, но на деле представленные: одно мужское – деятельное, называемое премудростью, другое женское – страдательное, называемое разумом (или разумностью). Премудрость называется также отцом, разум матерью. Иногда начало женское каббалисты представляют происходящим из начала мужского. Из их таинственного и вечного единства происходит сын, который, как наследующий черты и отца и матери называется первородным сыном Божьим; он есть познание или видение. Эти три лица содержат в себе и соединяют все сущее, но в свою очередь, соединены в белой главе, в Древнем из древних, ибо все есть он и он есть все^[36]. Иногда его представляют с тремя головами, которые образуют только одну, а иногда сравнивают его с мозгом, который, не теряя своего единства, разделяется на три части и посредством тридцати двух пар первым простирается во всем теле, как посредством тридцати двух путей премудрости Божество простирается во Вселенной. «Есть появление в самой сфере свойств Божьих. Вот как это представлено: в книге Бытия упоминается о семи царях эдомских, предшествующих царям израильским (37, 31–40)». Из этого текста каббалисты выводили мнение о возмущении в невидимом мире божественного истечения. Под царями израильскими они разумели те две формы абсолютного бытия, которые были олицетворены в царе и царице. Цари эдомские, иначе называемые древними царями, суть Mиры, которые не могли продолжаться, не могли осуществиться, прежде нежели установились те формы. Но почему исчезли древние Mиры? Потому, что Бог не обитал среди них постоянно и правильно, что он еще не явился под той формой, которая нужна ему для присутствия среди творения. Бытие, которое он производил тогда, сравниваются с искрами, беспорядочно вырывающимися из очага и уничтожающимися по мере своего удаления от него. Какая же то форма, нужная Богу для присутствия среди творения? Это—форма человеческая в ее высшей общности. „Почему все эти древние миры разрушились? Потому, что человек не был еще образован. Так форма человека содержит в себе все вещи; все вещи могут держаться ей. Как эта форма еще не существовала, то миры, ей предшествовавшие, не могли ни продолжаться ни поддерживаться, и все они разрушались, до тех пор, когда форма человека устроилась; тогда все они возродились с ней, но под другими именами»^[37]. Древние миры не совершенно исчезли, потому, что в каббалистической системе ничто не рождается и ничто не погибает абсолютно; только они потеряли свое древнее место. Таким образом, всякая форма бытия, начиная от материи и до вечной премудрости, есть проявление или, если угодно, истечение существа бесконечного. Но чтобы вещи имели реальность, не довольно им происходить от Бога, нужно еще Богу всегда присутствовать среди них, жить и раскрываться вечно я в бесконечность; иначе они исчезнут как тень. Впрочем, и та тень есть часть цепи божественных проявлений, именно — катера; она есть конец, как человек идеальный есть начло. На том начале основываются космология в психология каббалистов.

© Psyoffice.ru