История одного оркестра и дирижёра, рассказанная им самим

Так с оркестром случается приход дирижёра. Когда он приходит, первым делом он начинает с дисциплины. В оркестре необходима дисциплина, каждый инструмент должен зазвучать самостоятельно, но в гармонии со всеми остальными, учитывая остальные инструменты. Иначе, когда каждый сам по себе, музыка не случается – звучит какофония. Поэтому в оркестре появляется режиссёр – его дирижёр. Он помогает музыкантам собраться и заиграть вместе – в точности так, как диктуют дирижёр и ноты.

Так в оркестре впервые начинает звучать музыка и это уже хорошо. Звучит слаженно и мелодично – это уже не какофония, каждый музыкант здесь на своём месте. Но отчего-то лёгкости в этой музыке всё ещё нет.

Оказывается, что музыка в этот момент звучит по причине строгой дисциплины дирижёра, под его неустанным контролем. Музыканты не свободны, они не чувствуют свободы и лёгкости, находясь под гнётом такой дисциплины. И со временем, устав от тирании дирижёра, музыканты начинают один за другим, каждый по своему, вначале из чувства протеста – добавлять что-то своё. Но дирижёру всё слышно очень хорошо – ноты из протеста не украшают общее звучание. И дирижёр только усиливает дисциплину.

Один из музыкантов – самый смелый, тот, что первым пытался протестовать, сдаётся, смиряется с дирижёром и с нотами и с текущим своим положением. И однажды, отклонившись от привычной партии, он начинает играть что-то другое, сам не понимая чего, но на этот раз дирижёр его не останавливает.

К этому моменту музыканты хорошо изучили произведение, знают его наизусть и хорошо в нём ориентируются. Остальные музыканты тоже постепенно начинают пробовать не теряя канвы произведения, мягко вкраплять что-то своё, делая вначале минимальные отступления, а затем всё больше и больше смелея. Постепенно, один за другим, музыканты осознают, что кому-то нужно держать тему, чтобы у другого появилась возможность солировать и что этими ролями можно меняться. Так музыканты учатся взаимодействовать, уступать друг другу, поддерживать друг друга, взаимодополнять друг друга, не обижаться на ошибки и доверять.

Дирижёр, замечая отклонения от курса, по-началу, всеми силами борется с музыкантами, стараясь привычно ставить на место самых смелых. Но постепенно, дирижёр начинает замечать, что вначале редкие, а затем всё чаще и чаще отклонения от курса звучат уместно и только добавляют красоты. Так дирижёр начинает доверять вначале всего нескольким музыкантам из оркестра. Постепенно, замечая свободу и лёгкость, к этим музыкантам подтягиваются все остальные – перенимая их решимость проявляться мягко и красиво, не теряя общей канвы произведения, но и не подавляя себя, проявляясь так, как велит сердце, а не только точные ноты.

И однажды случается так, что музыкантам оказываются не нужны ни ноты ни дирижёр, они научаются чувствовать друг друга глубоко, быть одним целым, одновременно не потеряв своих индивидуальных качеств. Здесь музыканты уже совсем друг с другом не соревнуются, им приятней взаимодействовать, они умеют как солировать, так и смолкать. Каждый музыкант здесь умеет поддержать другого, в любой момент подхватить, но и умеет насладиться игрой другого музыканта из оркестра. Каждый умеет затихнуть, и умеет солировать. В каждом музыканте постепенно раскрывается частичка дирижёра – теперь каждый умеет ценить общее, не только себя в оркестре, но и целый оркестр в себе.

И однажды случается так, что оркестр перестаёт нуждаться в дисциплине, в нотах и в дирижёре. Чувствительность каждого музыканта теперь позволяет обходиться гармонично без этого. В этот момент дирижёр с лёгким сердцем и улыбкой на устах уходит на покой – возвращаясь в зрительный зал, продолжая слушать музыку, которая звучит теперь сама.