Романов И.Ю. Подвижный в подвижной среде

С 28 апреля по 1 мая в Украине проходила 8-ая Восточноевропейская психоаналитическая конференция. Как и семь предыдущих, называвшихся семинарами, Восьмая психоаналитическая конференция проводилась под эгидой Восточноевропейского комитета Европейской Психоаналитической Федерации (председатель комитета – Микаэль Ротманн). На этот раз в качестве темы конференции была заявлена проблема, волнующая не только восточноевропейцев: “Как практиковать психоаналитическую терапию в периоды социальной нестабильности”.

Состав участников был более чем представительным. Со стороны западного психоаналитического сообщества на конференции присутствовали С. Видлоше (вновь избранный президент Международной Психоаналитической Ассоциации), Д. Таккет (вновь избранный президент Европейской Психоаналитической Федерации, редактор Международного психоаналитического журнала), А. Жибо (действующий президент ЕПФ), Б. Дензлер (секретарь ЕПФ), Х.Я. Делевик (казначей ЕПФ), члены Восточноевропейского комитета ЕПФ – М. Ротманн, Х. Гроен-Праккен, П. Фонда, Г. Голдсмит, и многие другие. Восточная Европа была представлена как завершившими свое обучение психоаналитиками и тренер-аналитиками, так и начинающими. В российскую делегацию входили И. Кадыров, В. Потапова, М. Ромашкевич, Н. Асанова и ряд других психотерапевтов и аналитиков. Самой большой делегацией – 35 человек – была представлена Украина, как страна-организатор конференции. В местный оргкомитет входили Т. Пушкарева, А. Коцюба, Д. Полтавец, И. Романов. Всего в конференции участвовали 176 человек более чем из 25 стран мира.

Программа конференции состояла из шести пленарных заседаний, дискуссий, супервизорских групп и однодневной преконференции. Были сделаны следующие доклады: “Общество в опасности: подвижность и жесткость диадических границ” (Абигайль Голомб, Тель-Авив), “В поисках аналитического пространства. Некоторые размышления относительно практики в Москве” (Игорь Кадыров, Москва), “После насилия: борьба фантазии и реальности” (Шиобан О’Коннор, Белфаст), “По ту сторону бомб и санкций” (Александр Вуко, Белград), “Еще одна политическая дискуссия” (Бриндуша Орашану, Бухарест), “Свобода – две стороны медали” (Юрате Улевичиене, Вильнюс). В роли дискуссантов по докладам выступили, соответственно, Тамара Штайнер-Попович (Белград) (в связи с отсутствием автора доклад был прочитан М. Ротманном), Гарри Голдсмит (Бостон), Этол Хагес (Лондон), Паоло Фонда (Триест), Моника Жибо (Париж) и Хан Гроен-Праккен (Амстердам). Весьма насыщенной была программа преконференции, в рамках которой были проведены семинары и ворк-шопы по таким темам, как: “Психоанализ и наука” (С. Пенья), “Замечания о психоаналитическом сеттинге” (П. Фонда), “Психоаналитик в травматическом контексте” (Л. Грасси), “Параллельная психотерапия с родителями и детьми” (Б. Пиовано), “Конкретистическое слияние и творчество” (Ф. Хеннигсен) и др. Были представлены клинические случаи, в большом количестве проводились индивидуальные и групповые супервизии.

Общие впечатления от конференции условно можно разделить на теоретические и политические. Первые касаются ответа психоанализа на вызовы времени, в котором социальная нестабильность все больше оказывается неустранимым фактором человеческого существования. Вторые же относятся к жизни самого психоаналитического сообщества, к тем испытаниям, которым подвергается его стабильность в связи с продвижением психоанализа на Восток.

На наш взгляд, материалы представленных докладов достоверно свидетельствуют о жизнестойкости и гибкости современного психоанализа. Образы героев и авторов этих научных повествований внушают уважение и надежду – аналитик, оберегающий своих пациентов под бомбами идейных союзников; аналитик, мечтающий о совместной с пациентом защите независимости своей страны; аналитик, дарящий пациенту жизненное пространство в тесноте (пост)тоталитарной “коммуналки”… Не менее многолики проявления социальной реальности, вторгающейся в кабинет аналитика, в его внутренний мир и в мир его пациента. Это национализм и терроризм, война и диктатура, насилие и нищета. По прослушивании докладов трудно отделаться от ощущения, что радикально различны не только теоретические позиции авторов, но и предметы их обсуждения. Вряд ли участники дискуссии сошлись бы во мнениях, чем же является дискутируемая “социальная нестабильность” и каким образом она влияет на ход психоаналитического процесса, на динамику отношений терапевта и пациента. Но достижение подобного согласия и не было целью дискуссии. Скорее, происходил интенсивный обмен опытом психотерапевтической работы в особых социальных условиях, а также – опытом осмысления этих условий. Для нас, психотерапевтов Украины и России, такой обмен был особенно полезен тем, что со всей отчетливостью продемонстрировал возможность продуктивной психоаналитической работы в ситуациях, на порядок более напряженных и опасных, чем ситуация стран бывшего СССР. На фоне непрекращающихся споров на тему применимости психоанализа в постсоветских реалиях эта истина кажется далеко не банальной.

Пожалуй, все выступавшие на конференции сошлись бы в одном – оценка социальной реальности не дело психоаналитика. Тем не менее, как оказалось, аналитику есть, что сказать и об этом предмете. Так, в докладе И. Кадырова в качестве объяснительной модели была использована концепция психического пространства, выработанная в рамках кляйнианской и неокляйнианской теорий объектных отношений. Тем самым такая характерная черта тоталитарной социальности, как отсутствие внешнего и внутреннего личного пространства, была понята в контексте искажения диадных и триадных отношений. “Тоталитарные объекты сулят абсолютное счастье, поэтому коварно обещают слияние с архаическим материнским объектом и возврат в деструктивное нарциссическое состояние, в мир, не имеющий организации, в первобытный хаос, – пишет И. Кадыров. – Эти примитивные объекты также обладают способностью подстрекать индивида или группу людей к уничтожению всех барьеров, встречающихся на пути, которым ребенок идет к повторному воссоединению с телом матери. В этом случае реальность и мышление, олицетворяемые отцовским или “третьим” объектом, рассматриваются как препятствия и подлежат уничтожению” [1, с.31] . В роли подобного “третьего объекта”, открывающего для субъекта пространство рефлексии, было предложено рассматривать психоаналитика (для пациента) и сам западный психоанализ (для отечественных психотерапевтов). В блестящем и остроумном ответе Г. Голдсмита та же проблема была рассмотрена через призму понятия психического времени. Характеризуя искажения субъективного времени в столкновении с тоталитарной реальностью, автор цитирует Надежду Мандельштам: “Столкновение с иррациональной силой, иррациональной неизбежностью, иррациональным ужасом резко изменило нашу психику. Многие из нас поверили в неизбежность /.../ происходящего. Всех охватило сознание, что возврата нет. Это чувство было обусловлено опытом прошлого, предчувствием будущего и гипнозом настоящего” [1, с.67] . Подобным искажениям времени, по мнению автора, призвана противостоять работа аналитика: “Анализ – это техника, позволяющая работать со временем, устранять застывшие или монотонные свойства, которые оно приобретает в неврозах и травмах” [1, с.71] . По-видимому, здесь мы вправе поставить вопрос о социальном значении психоаналитической практики.

Другим примером продуктивного осмысления социальных феноменов с психоаналитических позиций могут служить доклад А. Вуко и ответ на него П. Фонды. Если Вуко описывает идеологию национализма и побуждаемые ею действия как социальные проявления злокачественного нарциссизма, то Фонда предпринимает попытку объяснения данных явлений в духе теории “позиций” Мелани Кляйн. (Другим примером подобного подхода может служить недавно опубликованная на русском языке статья Х. Сегал “Хиросима, Персидский залив и далее: психоаналитическая перспектива” [2] ). С этой точки зрения, множащиеся на наших глазах вспышки национализма выглядят параноидными реакциями на победы и поражения предыдущих войн, попытками совладания с давними, но не забытыми травмами. Помимо содержательной глубины, выступления А. Вуко и П. Фонды отличались глубоко личной и, вместе с тем, вдумчивой интонацией. Белградский аналитик закончил свой доклад следующими словами: “… Тот факт, что мои пациенты перенесли бомбардировки и прочие несчастья гораздо лучше, чем “нормальные” люди, помог мне продолжать мою работу. Последующие месяцы и годы покажут, ошибся ли я в своей надежде, что смогу защитить людей, которых люблю” [1, с.115] . Ответом стала следующая фраза Фонды: “В какой-то момент я понял, что задача выступить с обсуждением статьи Вуко причиняет мне сильную боль. Это не было прямо связано с её содержанием. Я почувствовал острую потребность с ним во всём согласиться. Это было защитой от фантазии, что всякое несогласие, которое, конечно, частично существует на деле, может открыть путь взрывоопасным эмоциям, которые в течение десяти лет постепенно накапливались в культурах тех групп, к которым мы принадлежим” [Цит. по материалам конференции] .

Как мы видим, метапсихологическая рефлексия способна расширить наше понимание социальных феноменов. Но, возможно, более важной ее задачей оказывается утверждение и удержание аналитической позиции. Может ли аналитик оставаться над схваткой в ситуациях, угрожающих свободе и жизни его пациентов, а подчас и его самого? Как сохранить столь необходимую для аналитической работы нейтральность, когда ситуация требует выбора и действия? Здесь психоаналитик, обученный не вовлекаться в перипетии внутренних конфликтов, сталкивается с борьбой другого порядка. Внешняя реальность атакует границы реальности внутренней, требует привлечения всех психических сил на службу выживанию. В подобных обстоятельствах заботой аналитика становится выстраивание пространства, в котором душевная жизнь сможет вернуть себе свое достоинство. Выполнение этой задачи подразумевает проработку травматических воздействий социальной реальности, постоянное усилие по восстановлению границ между внешним и внутренним миром. Именно поэтому в периоды нестабильности осмысление социальных процессов становится для психоаналитика неотложным делом.

Нет, наверное, нужды специально подчеркивать актуальность этих проблем для нас – психотерапевтов, практикующих психоаналитическую терапию в условиях хронической социальной нестабильности и профессиональной неуверенности. И здесь самое время перейти ко второму ряду впечатлений, связанному с диалогом “Восток – Запад”, развернувшимся у берегов Днепра. Конференция проходила на борту теплохода “Маршал Рыбалко”, в свободном плавании от Киева до Кременчуга и обратно. Буквальная и метафорическая сплоченность, чарующие виды, насыщенная программа, развлекательные мероприятия в барах и ресторанах корабля – все поддерживало атмосферу непринужденности. Но дружественная атмосфера не устраняла дистанции между учениками и учителями. Действительно, различны были не только уровни подготовки, но и цели восточных и западных участников конференции. Первые использовали счастливую возможность восполнить недостаток собственного образования – супервизировали клинические случаи, проходили интервью, искали тренер-аналитиков для дальнейшего обучения. Вторые обсуждали – по большей части, друг с другом, – заявленную тему, знакомились с новыми местами и лицами, отдыхали от дел. Диалог в таких условиях – вещь, конечно же, весьма относительная. Односторонность его вряд ли можно преодолеть простым переименованием “семинара” в “конференцию”. Таково на сегодняшний день объективное положение дел – мы учимся, а нас учат, в том числе, учат тому, как понимать самих себя и ту ситуацию, в которой мы оказались. Безусловно, за такую возможность следует быть благодарными. Западные учителя знакомят нас с утонченной культурой психоаналитического мышления и отлаженной десятилетиями системой практики. Они предлагают нам те стандарты образования и клинической работы, которые отсутствуют в отечественной традиции и без которых психотерапевтическая практика обречена на вырождение. Но не следует забывать и об опасностях “вечного ученичества”. Установка, столь привычная для интеллигентского сознания, чревата превращением психоанализа в исключительно “культурный”, а по сути дела, иноязычный феномен. “В своей стране мы будто иностранцы”, – писал когда-то Чаадаев о русской интеллигенции. В конце концов, восприятие чужой культуры завершается построением искусственного, изолированного мира внутри культуры собственной. Не грозит ли психоанализу участь русской литературы, столь часто служившей зоной внутренней эмиграции внутри травматической социальной реальности? В качестве литературного примера хочется привести рассуждение Н.Н. Пунина из недавно опубликованных дневников: “Как известно, отступающая армия прежде всего стремится оторваться от врага… Теперь я как будто оторвался от наступающего врага, то есть от действительности-современности, и мне вершины отчаяния ни к чему. От действительности мне ничего не надо. Хочу хорошего искусства” [3, с.23] . Кажется, это напоминает “параноидную работу скорби” и действие механизма отрицания, описываемые П. Фондой. О том, что психоаналитическая ситуация также может рассматриваться аналитиком и пациентом как совместное убежище от общего (внешнего) врага недавно предупредил в своем докладе американский психоаналитик Дж. Кафка [4] . Переоценка конфиденциальности аналитических отношений и педалирование элитарности психоанализа рассматриваются им как характерные “уклоны” восточноевропейских аналитиков.

На конференции отсутствовали поборники “русского психоанализа” или третьего, автохтонного пути его развития. Но мы не должны забывать, что такие, условно говоря “славянофильские” тенденции проявляют себя весьма активно. Достаточно вспомнить дебаты, развернувшиеся на предыдущей конференции в Москве (см. об этом [5; 6] ). И это является еще одним примером издержек затянувшегося ученичества – другой объект по-прежнему желанен и недоступен, но обесценен силой зависти. Себе, в таком случае, легко могут быть присвоены воображаемые качества всемогущего или, как пишет М. Шебек, “тоталитарного” объекта [7] .

Таким образом, социальная нестабильность является не единственной опасностью для психоанализа в Восточной Европе. Не меньше проблем связано с трудностями его вхождения в мировое психоаналитическое сообщество. Следует сказать, что процесс этот становится испытание не только для новых психоаналитических сообществ [8] . Сегодняшнее существование западного психоанализа далеко не безоблачно и то, насколько успешно он сможет преодолеть текущий кризис, не в последнюю очередь зависит от его способности осваивать новые для себя области, вступать в диалог с тем, что (пока) не является психоанализом. Подвижная, меняющаяся социальная реальность требует от психоанализа гибкости и широты. С другой стороны, взаимодействие с иными культурами и научными традициями способно обогатить его новыми идеями, а возможно, и придать грядущему психоанализу новое, пока еще неизвестное нам, направление развития. Сбудуться ли эти надежды, покажут следующие конференции.

Литература

Как практиковать психоаналитическую психотерапию в периоды социальной нестабильности: Материалы 8-ой Восточноевропейской психоаналитической конференции Европейской психоаналитической федерации / Науч. ред. И.Ю. Романова. – Харьков, 2000. – 157 с.

Сегал Х. Хиросима, Персидский залив и далее: психоаналитическая перспектива // Логос. – 1999. – № 5. – С.134-148.

Синельников М. “Не теряя отчаяния”. – Московские новости. – 2000. – № 19.

Кафка Дж. Диагностическая процедура: Мотивация пациента и аналитика, а также проблема силы Эго // Психоаналитические чтения. – 1999. – Вып. 1. – Киев, 1999. – С.30-35.

Rothmann M.J. Report on the 7^th East European Psychoanalytical Seminar, Moskow, 29 May – 1 June 1998 // Psychoanalysis in Europe, Bulletin 51, Autumn 1998, p. 54-57.

Fonda P. Report on the Contribution of H. Stern and M. Reshetnikov to the 7^th East European Psychoanalytical Seminar // Psychoanalysis in Europe, Bulletin 51, Autumn 1998, p. 58-59.

Sebek M. Searching for Identity and Authority: How to Become a Psychoanalyst in the Post-Totalitarian Reality // Psychoanalysis in Europe, Bulletin 51, Autumn 1998, p. 66-73.

Гроен-Праккен Х. Психоанализ в Европе // Психоаналитический журнал Харьковского областного психоаналитического общества. – 2000. – Пробный выпуск, апрель. – С.19-31.