К. С. Холл, Г. Линдсей. ТЕОРИИ ЛИЧНОСТИ

С тех пор, как Декарт в семнадцатом веке разделил индивида на две отдельные, но тем не менее взаимодействующие сущности, тело и сознание, а Вундт в девятнадцатом веке, в согласии с традицией британского ассоцианизма, разделил сознание на атомы, сведя его к элементарным частицам – ощущениям, чувствованиям, образам, – постоянно предпринимались попытки воссоединить сознание и тело и рассмотреть организм как единое целое. Одна из замечательных попыток, известная под названием организмического или холистического подхода, имела значительные последствия в последнее время. Этот взгляд нашел отражение в психобиологии Адольфа Мейера (Meyer, 1948; Rennie, 1954), психосоматическом направлении в медицине (Dunbar, 1954) и в фундаментальной работе Когхилла, посвященной развитию нервной системы и поведения (Coghill, 1929). Наиболее значительные предшественники организмической концепции в области медицины – выдающийся английский невролог Хьюлингс Джексон (Jackson, Н., 1931)и знаменитый французский физиолог Клод Бернар (Bernard, С., 1966). Ян Смуте (Smuts, J.), южно-африканский государственный деятель и военачальник, известен как ведущий философ – сторонник организмической теории, и его книга "Holism and evolution" (1926) пользовалась большим авторитетом. Генерал Смуте вывел слово "холизм" из греческого корня "холос", означающего "полный", "целостный", "завершенный". В психологии организмическая теория разрабатывалась Дж.Р.Кантором (Kantor, J.R., 1924, 1933, 1947), P.X.Уилером (Wheeler, R.H., 1940), Хейнцем Уэрнером (Werner, Н., 1948), Гарднером Мерфи (1947) и Карлом Роджерсом (см. гл. 7). Организмическая теория опиралась и на эпохальную статью Джона Дьюи (Dewey, J.) "The reflex are concept in psychology" (1896). В числе тех, кто стоял у истоков организмической теории, упоминаются Аристотель, Гете, Спиноза и Уильям Джеймс. Хотя не все упомянутые создали зрелые организмические теории, их представления развивались в этом направлении.

С организмической точкой зрения близко соотносится гештальтдвижение, созданное Вертгеймером (Wertheimer, М.), Келером (Kohler, W.) и Коффкой (Koffka, К.), которые накануне Первой Мировой войны протестовали против тех традиций анализа сознания, которые представляли Вундт и его последователи. Это движение отстаивало новый тип анализа сознательных переживаний. Начав с поля восприятия как целого, представители этого движения в дальнейшем выделили в нем фигуру и фон, изучили особенности каждого из этих компонентов и их взаимосвязь. В сфере научения они на место представлений об ассоциации ввели понятие "инсайт". Человек видит задачу как осмысленное целое, а не как нечто состоящее из кусочков.

Хотя гештальтпсихология оказала грандиозное влияние на современную мысль и действительно конгениальна организмической теории, она, строго говоря, не может рассматриваться как организмическая психология. Причина в том, что гештальтпсихология – в том виде, в каком ее разрабатывали Вертгеймер, Коффка и Келер, – ограничивалась феноменами сознания и крайнее мало обращалась к организму и личности в целом. Организмическая теория много заимствовала из гештальтпсихологии, они стоят на родственных позициях. Можно сказать, что организмическая психология распространила принципы гештальта на организм в целом.

Ведущим представителем организмической теории явился Курт Гольдштейн, выдающийся нейропсихиатр. Во многом на основе наблюдения и исследований солдат, получивших повреждения мозга во время Первой Мировой войны, а также предшествовавших исследований речевых нарушений, Гольдштейн пришел к заключению, что ни один симптом пациента не может рассматриваться просто как продукт частного органического поражения или заболевания, а должен анализироваться как проявление всего организма. Организм всегда ведет себя как единое, а не как собрание разрозненных частей. Сознание и тело – не отдельные сущности, а сознание не состоит из независимых способностей или элементов, как тело не состоит из независимых органов и процессов. Организм – единое целое. Происходящее в частности влияет на целое. Психолог изучает организм с одной стороны, физиолог – с другой. Однако обе дисциплины должны действовать в рамках организмической теории, поскольку всякое событие, психологическое или физиологическое, происходит в контексте всего организма, если только не было от него искусственно изолировано. Законы целого управляют функционированием частей. Следовательно, для того, чтобы понять функционирование любой составляющей организма, нужно открыть общие законы функционирования всего организма. Это – основная нить организмической теории.

Главные особенности организмической теории – в той мере, в какой они относятся к психологии человека – можно обозначить следующим образом.

1. В организмической теории подчеркивается единство, интегрированность, согласованность и когерентность здоровой личности. Организованность – естественное состояние организма; дезорганизованность патологична и обычно связана с воздействием подавляющей либо угрожающей среды или с интраорганизменной аномалией.

2. Организмическая теория предполагает изначальное видение организма как организованной системы и анализирует его, дифференцируя целое на составляющие. Составляющая никогда не абстрагируется от целого, к которому принадлежит, и не изучается как изолированная сущность; всегда рассматривается характер ее участия в функционировании целого организма. Теоретики, стоящие на организмической позиции, полагают, что невозможно понять целое, непосредственно изучая отдельные части, поскольку целое функционирует по законам, которые невозможно обнаружить, исследуя части. Атомистическая точка зрения представляется излишне громоздкой, поскольку, сводя организм к элементам, приходится постулировать наличие некоего "организатора", интегрирующего элементы в единое целое. Организмическая теория не требует введения "организатора", поскольку организованность введена в систему изначально, и не допускается, чтобы в результате анализа организм как таковой был утерян.

3. В организмической теории принимается положение, согласно которому индивид мотивируется не многими, а одним главным мотивом. Название этого главного мотива у Гольдштейна – само-актуализация или само-осуществление, имеется в виду, что люди постоянно стремятся осуществить свои врожденные взможности всеми доступными способами. Единственность цели придает единство и направленность жизни человека.

4. Хотя в организмической системе индивид не рассматривается как закрытая система, есть тенденция к минимизации значения директивного влияния внешней среды и подчеркивается значение для развития врожденных возможностей. Организм отбирает те свойства среды, на которые будет реагировать, и – за исключением редких и аномальных обстоятельств – среда не может принудить человека вести себя так, как чуждо его природе. Если организм не может контролировать среду, он будет к ней адаптироваться. В целом предполагается, что организм, если позволить ему развиваться назначенным образом и в соответствующей обстановке, придет к развитию здоровой целостной личности, тогда как злокачественные воздействия среды могут искалечить личность. В организме нет ничего врожденно "плохого"; он становится "плохим" из-за неадекватного окружения. В этом пункте у организмической теории много общего со взглядами французского философа Жана-Жака Руссо, полагавшего, что люди по природе хорошие, однако могут извращаться – и часто так происходит – средой, которая не дает им возможности действовать и развиваться сообразно своей природе.

5. Организмическая теория часто использует принципы гештальтпсихологии, однако в силу того, что гештальтисты занимались отдельными функциями – восприятием и научением – она считается слишком узкой базой для понимания целостного организма. Организмическая теория эту базу расширила, включив в круг рассмотрения все, что касается организма и его деятельности. Тем не менее, многое в организмической теории напоминает теорию Левина (Lewin, К.), хотя Левиновская топология – исключительно психологическая и не рассматривает целостный биологический организм.

6. Организмическая теория полагает, что на основе исчерпывающего изучения одного человека можно узнать больше, чем в результате экстенсивного изучения отдельных психических функций многих индивидов. По этой причине организмическая теория пользовалась большей популярностью среди клинических психологов, занимающихся целостной личностью, чем среди сторонников экспериментального подхода, интересующихся в первую очередь отдельными процессами или функциями – например, восприятием и научением.

В данной главе мы сначала представим огранизмическую теорию так, как ее развивал Курт Гольдштейн, и приведем примеры типичных исследований, основанных на его теории. Затем мы обсудим два других варианта организмической теории, разработанные Андрашом Ангьялом и Абрахамом Маслоу.

КУРТ ГОЛЬДШТЕЙН

Курт Гольдштейн получил подготовку в области неврологии и психиатрии в Германии и завоевал признание как ученый-медик и преподаватель до своей эмиграции в США в 1935 году после прихода к власти нацистов. Он родился в Верхней Силезии (в то время – часть Германии, теперь – часть Польши) 6 ноября 1878 г., медицинскую степень получил в Университете Бреслау (ныне Вроцлав) в 1930 г. В течение нескольких лет, прежде, чем занять пост педагога и исследователя в психиатрической больнице Кенигсберга (ныне Калининград), он прошел обучение у нескольких выдающихся ученых-медиков. В течение восьми лет работы в Кенигсберге он осуществил множество исследований и написал множество работ, что создало ему репутацию и в тридцатишестилетнем возрасте привело на пост профессора неврологии и психиатрии и директора Неврологического института франкфуртского университета. Во время Первой Мировой войны он – директор военного госпиталя для солдат с черепномозговыми травмами и содействовал созданию института по изучению последствий этих травм. Именно в этом институте Гольдштейн осуществил фундаментальные исследования, составившие основу его организмического подхода (1920). В 1930 г. он стал профессором неврологии и психиатрии Берлинского университета, а затем возглавлял отделение неврологии и психиатрии Моабитской больницы. После прихода Гитлера к власти в Германии Гольдштейн был заключен в тюрьму, а затем освобожден при условии, что покинет страну. Он направился в Амстердам, где завершил важнейшую свою книгу, Der aufbau des organismus, переведенную на английский под названием "The organism" (1939). После переезда в 1935 г. в США он в течение года работал в Нью-Йоркском психиатрическом институте, вслед за чем возглавил лабораторию в больнице Монтефиоре (город Нью-Йорк) и работал в качестве профессора-клинициста в медико-хирургическом колледже Колумбийского университета. В этот период он читал лекции по психопатологии в Департаменте психологии в Колумбии и был приглашен выступить с лекциями на чтениях имени Уильяма Джеймса в Гарвардском университете; лекции были опубликованы под названием "Human nature in the light of psychopathology" (1940). Во время войны он был профессором-клиницистом в Медицинской школе Тафтса в Бостоне и опубликовал книгу о последствиях мозговых травм, полученных на войне (1942). В 1945 г. он вернулся в город Нью-Йорк, где занялся частной практикой как нейропсихиатр и психотерапевт. Он сотрудничал с Колумбийским университетом в Новой школе социальных исследований и был "приглашенным профессором" в университете Брандейса, совершая еженедельные поездки в Уолтхэм. Там он сотрудничал с двумя другими теоретиками-холистами, Андрашом Ангьялом и Абрахамом Маслоу. Его последняя книга была посвящена речи и речевым нарушениям (1948) – область, которую он изучал все жизнь. В последние годы позиции Гольдштейна сблизились с позициями феноменологии и экзистенциальной психологии. Он скончался в городе Нью-Йорк 19 сентября 1965 г. в возрасте 86 лет. Посмертно вышла его автобиография (1967). Мемориальный том (1968) содержит полную библиографию работ Гольдштейна.

Структура организма

Организм состоит из дифференцированных членов, действующих совместно. Эти члены друг от друга не изолированы и не обособлены, за исключением ненормальных или искусственных ситуаций, например, высокой тревоги. Первичная организация организмического функционирования – фигура и фон. Фигура – это любой процесс, который возникает и выделяется на фоне. С точки зрения восприятия, это то, что оказывается в центре сознания. Например, когда человек смотрит на находящийся в комнате объект, перцепция объекта становится фигурой на фоне остальной комнаты. С точки зрения деятельности, фигура – это основная активность организма в данный момент. Когда человек читает книгу, чтение – фигура, выделяющаяся из других форм активности, таких, как покручивание собственных волос, покусывание карандаша, слышание рокота голосов в соседней комнате, дыхание. Фигура обладает определенной градацией или контуром, который ее замыкает и отделяет от окружения. Фон непрерывен; он не только окружает фигуру, но и простирается за ней. Он подобен ковру, на который поместили объект, или небу, на котором виден самолет. Часть организма может выделяться как фигура на фоне всего организма и все же сохранять свое членство в структуре целостного организма.

Что заставляет фигуру возникать на фоне целого организма? Это определяется тем, решения какой задачи требует в данный момент природа организма. Так, когда голодный организм сталкивается с задачей добывания пищи, любой процесс, соответствующий выполнению задачи, поднимается на уровень фигуры. Это может быть воспоминание о том, где была обнаружена в прошлом пища, перцепция съедобного объекта в среде, или же активность по производству пищи. Однако, если в организме произойдут изменения – например, если голодный человек испугается, – в качестве фигур возникнут новые процессы, соответствующие необходимости справиться со страхом. Новые фигуры возникают по мере того, как меняются задачи организма.

Гольдштейн различает естественные фигуры, функционально укорененные в фоне, составляющем .целостность организма, и неестественные фигуры, ставшие изолированными от всего организма и чей фон также представляет изолированную часть организма. Эти неестественные фигуры – продукт травматических событий и многократных упражнений в условиях, лишенных для человека смысла. Гольдштейн полагает, что многочисленные психологические эксперименты, предназначенные для исследования изолированных стимул-реактивных связей, имеют мало отношения – или вовсе никакого – к естественному поведению организма и, таким образом, приносят мало полезного знания в плане законов функционирования организма.

По какому критерию можно отличить естественную, укорененную фигуру от неестественной, изолированной? Гольдштейн говорит, что фигура естественна, если она отражает личностное предпочтение и если вызванное ею поведение упорядочено, флексибильно и соответствует ситуации. Она неестественна, если отражает задачу, навязанную человеку и если результирующее поведение ригидно и механично. Человек в глубоком гипнотическом трансе, осуществляющий различные действия, внушаемые гипнотизером, часто ведет себя неестественно, поскольку в силу диссоциативного характера гипноза эти действия "отсечены" от нормальной личности. Они отражают предпочтения не самого человека, а гипнотизера, и часто абсолютно не соответствуют ситуации. Субъект здесь – скорее автомат, чем человек. Маленький ребенок, обученный словам песни и поющий ее, не понимая, что поет, являет пример того автоматического поведения, которое Гольдштейн характеризует как неестественную фигуру.

Хотя Гольдштейн подчеркивает гибкий и пластичный характер естественных процессов, противопоставляя его ригидному характеру неестественных процессов, он признает, что предпочитаемые активности могут оставаться замечательно постоянными на протяжении жизни, не теряя близких взаимоотношений со всем организмом. Черты и привычки не обязательно "выпадают в осадок" и теряют связь с той матрицей, в которой укоренены. Фактически Гольдштейн наделяет организм многими их константами – такими, например, как пороги чувствительности, моторные проявления, интеллектуальные характеристики, эмоциональные факторы и тому подобное. Эти константы врождены и в отношении поведения действуют как селективные агенты. Тем не менее, константы до определенной степени оформляются под влиянием опыта и обучения, так что конкретные их проявления всегда несут отпечаток культуры, в которой вырос индивид.

Хотя Гольдштейн немногое говорит относительно структуры организма помимо различения фигуры и фона, он указывает на существование трех разновидностей поведения. Это действия, представляющие произвольную сознательную активность, отношения, представляющие чувства, настроения и другие внутренние переживания, и процессы, представляющие телесные функции, которые можно переживать лишь косвенно. (1939, сс. 307 и далее).

Другое важное для Гольдштейна структурное различение – между конкретным и абстрактным поведением. Конкретное поведение состоит в непосредственном и чисто автоматическом реагировании на стимул, тогда как абстрактное поведение состоит в действии организма относительно стимула. Например, при конкретном поведении человек воспринимает стимульную конфигурацию и реагирует на нее в том виде, в каком она является в данный момент; при абстрактном же поведении человек размышляет о стимульном рисунке, о его значении, соотношении с другими конфигурациями, о том, как он может быть использован, каковы его концептуальные свойства. Различие между конкретным и абстрактным поведением – это различие между прямым реагированием на стимул и реагированием на него после размышления о нем. Эти два типа поведения зависят от различных отношений к миру, которые мы обсудим в разделе "Типичные исследования и методы исследования".

Основные динамические понятия, представленные Гольдштейном: 1) процесс выравнивания или центрирования организма; 2) само-актуализация или само-осуществление; 3) "приход к согласию" со средой.

Динамика организма


Выравнивание

Гольдштейн постулирует наличие постоянного запаса энергии, который имеет тенденцию к равномерному распределению в организме. Эта постоянная, равномерно распределяемая энергия представляет "среднее" состояние напряжения в организме, и именно к этому среднему состоянию организм всегда возвращается или стремится вернуться вслед за изменением напряжения, вызванным стимульным воздействием. Это возвращение к "среднему" состоянию и есть процесс выравнивания. Например, некто слышит звук справа и поворачивает голову в этом направлении. Поворот головы выравнивает распределение энергии в системе, выведенной из равновесного состояния звуком. Еда в состоянии голода, отдых при усталости, потягивание при мышечной скованности – другие знакомые примеры процесса выравнивания.

Цель нормального, здорового человека – не просто снять напряжение, но выровнять его. Уровень, на котором напряжение становится уравновешенным, представляет центрирование организма. Этот центр позволяет организму действовать наиболее эффективно, справляясь с окружением и само-актуализируясь в будущих видах активности, соответствующих его природе. Полная центрация или совершенное равновесие – идеальное холистическое состояние, которое, вероятно, редко достижимо.

Принцип выравнивания объясняет согласованность, когерентность, упорядоченность поведения, существующие несмотря на стимулы, нарушающие равновесие. Гольдштейн не считает, что источники нарушения изначально интраорганичны, за исключением аномальных и катастрофических ситуаций, вызывающих изоляцию и внутренний конфликт. В адекватной среде организм всегда будет оставаться более или менее сбалансированным. Перераспределение энергии и нарушение равновесия системы проистекают из вмешательства среды и иногда – из внутреннего конфликта. Вследствие созревания и опыта у человека развиваются предпочитаемые способы поведения, удерживающие вмешательства и конфликты на минимальном уровне и сохраняющие равновесие организма. Индивидуальная жизнь становится по мере взросления более центрированной и в меньшей степени оказывается предметом влияния случайных изменений внутреннего и внешнего мира.

Само-актуализация

По Гольдштейну, это – основной мотив; в сущности – это единственный мотив организма. То, что выглядит как различные влечения – голод, секс, власть, достижения, любопытство – лишь проявление главной силы жизни, – само-актуализации. Когда люди голодны, они актуализируются посредством еды; если они жаждут власти, они актуализируются, обретая ее. Удовлетворение любой отдельной потребности выходит на авансцену тогда, когда это является предпосылкой для само-осуществления всего организма. Само-актуализация – творческая тенденция человеческой природы. Она – основа развития и совершенствования организма. Невежда, стремящийся к знанию чувствует внутреннюю пустоту, переживает ощущение собственной неполноты. Чтение и учеба удовлетворяют потребность в знании, и пустота исчезает. Таким образом, возникает новый человек, в котором учение заняло место невежества. Желание стало реальностью. Любая потребность – это состояние дефицита, мотивирующее человека на его восполнение. Это – как яма, которую необходимо заполнить. Это восполнение, или удовлетворение потребности, и имеется в виду под само-актуализацией или само-осуществлением.

Хотя по природе своей само-актуализация – универсальный феномен, те специфические цели, к которым стремятся различные люди, различны. Это так, поскольку люди обладают различными внутренними возможностями, придающими форму их целям и определяющими линии индивидуального развития и роста, равно как различается их окружение и культуры, к которым они должны приспособиться и из которых они должны извлечь то, что необходимо для роста.

Как можно определить возможности индивида? Гольдштейн говорит, что это можно сделать, выявив, что предпочитает индивид и что он делает лучше всего. Предпочтения людей соответствуют их потенциальным возможностям. Это означает, что, если мы хотим знать, что люди пытаются актуализировать, мы должны ознакомиться с тем, что они любят делать и к чему у них есть способности. Бейсболист воплощает в жизнь те возможности, которые развиваются на основе игры в бейсбол, адвокат – те, что осуществляются на основе деятельности в области юриспруденции.

В целом Гольдштейн ставит сознательную мотивацию выше бессознательной. С его точки зрения, бессознательное – тот фон, в который сознательный материал отступает тогда, когда становится бесполезен для само-осуществления в определенной ситуации, и из которого возникает тогда, когда вновь оказывается удобным и адекватным для само-осуществления. "Все те особенности, которые Фрейд перечисляет как характеристики бессознательного, полностью соответствует тем изменениям, которые происходят в нормальном поведении в связи с болезнью" (1939, с. 323).

"Приход к согласию" со средой

Хотя Гольдштейн, будучи теоретиком организмического плана, главное внимание уделяет внутренним детерминантам поведения и придерживается принципа, в соответствии с которым организм находит ту среду, которая наиболее соответствует само-актуализации, он не сторонник той крайней позиции, согласно которой организм независим от внешнего мира. Он признает важность объективного мира и как источника нарушений, с которыми должен совладать индивид, и как источника того, благодаря чему организм выполняет свое предназначение. Это означает, что среда вторгается в организм, стимулируя или сверхстимулируя его так, что органическое равновесие нарушается, в то время как с другой стороны выведенный из равновесия организм ищет в среде то, в чем он нуждается для выравнивания внутреннего напряжения. Иначе говоря, между организмом и средой существует взаимодействие.

Человек должен прийти к согласию со средой как потому, что она дает средства для само-актуализации, так и потому, что она содержит препятствия в форме угроз и давлений, препятствующих само-актуализации. Иногда угроза, исходящая из среды, столь велика, что может "замораживать" поведение, и человек оказывается неспособен к прогрессу в отношении своей цели. В иных случаях препятствия само-актуализации могут возникать потому, что в среде не находится тех объектов и условий, которые необходимы для само-актуализации.

Гольдштейн говорит, что нормальный, здоровый организм – это тот, "в котором тенденция к само-актуализации действует изнутри и который преодолевает сложности, возникающие из-за столкновений с внешним миром, не на основе тревоги, но благодаря радости победы" (1939, с. 305). Это подвижное состояние предполагает, что приход к согласию со средой в первую очередь состоит в овладении ею. Если это невозможно, человек вынужден принять трудности и приспособиться по возможности хорошо к реалиям внешнего мира. Если разрыв между целями организма и реалиями среды слишком велик, организм либо разрушается, либо вынужден отказаться от некоторых из своих целей и пытаться актуализироваться на более низком уровне.

Свои взгляды относительно организации и динамики организма Гольдштейн кратко изложил в следующем фрагменте.

"Существует постоянное изменение в том, какая "часть" организма оказывается на переднем плане,.. какая – на заднем. Передний план определяется задачей, которую организм должен выполнить в данный момент, то есть ситуацией, в которой оказывается организм, и требованиями, с которыми он должен считаться. Задачи определяются "преградой" организма, его "сущностью", которые актуализируются действующими на него изменениями среды. Выражение этой актуализации есть действия организма. Благодаря им организм может бороться с соответствующими требованиями среды и актуализироваться.

Возможность отстаивания себя в мире – при сохранении своей специфики – связана с особого рода "приходом, к согласию" организма и среды. Это должно происходить таким образом, чтобы каждое изменение организма, вызванное стимулами среды, через определенное время выравнивалось, так что организм вновь обретает то "среднее" состояние, которое соответствует его природе, "адекватно" ей. Только в таком случае возможно, чтобы одинаковые события среды продуцировали одинаковые изменения, приводили к одинаковым эффектам и переживаниям. Только при этих условиях организм может сохранить свое постоянство и самобытность. Если это выравнивание по направлению к среднему или адекватному состоянию не происходит, тогда одни те же события среды произведут в организме различные изменения. В связи с этим среда потеряет свое постоянство для организма и будет постоянно меняться. Упорядоченная деятельность окажется невозможной. Организм будет в постоянном состоянии сопротивления, его .существование будет в опасности, и он актуально постоянно будет становится "другим" организмом. В реальности, однако, этого не происходит. Напротив, как можно увидеть, проявления организма демонстрируют относительно высокое постоянство с флуктуациями вокруг постоянного среднего. Если бы не это относительное постоянство, не было бы возможно даже распознать организм как таковой; мы не могли бы даже говорить об отдельном организме" (1939, сс. 111-112).


Развитие организма

Хотя понятие само-актуализации предполагает, что существуют схемы или стадии развития, которые проходит прогрессирующая личность, Гольдштейн немногое говорит относительно роста, за исключением некоторых общих положений по поводу того, что по мере взросления поведение становится все более уравновешенным и упорядоченным и все более соответствующим окружению. Гольдштейн дает понять, что существуют особые задачи, стоящие перед людьми того или иного возраста, но не высказывается определенно о том, что это за задачи и одинаковы ли они для всех. Важность наследственности также подразумевается, но не раскрывается ее относительный вклад в развитие. Не представлена у Гольдштейна и теория научения. Он говорит о "реорганизации" старых схем в новые, более эффективные, о "вытеснении отношений и убеждений, противоречащих развитию всей личности", обретении предпочтительных способов поведения, выделении фигуры из фона, фиксации поведенческих стереотипов травматическими стимулами или повторяющейся практикой, связанной с отдельным стимулом, изменениях в регуляции, замещающих образования, но все эти замечания не собраны в систематическую теорию научения. Более всего они конгениальны гештальтистской теории научения.

Гольдштейн утверждает, что ребенок, если он будет оказываться в условиях, с которыми сможет совладать, будет нормально развиваться на основе созревания и обучения. По мере возникновения новых проблем будут формироваться направленные на их разрешение новые стереотипы. Те реакции, которые становятся бесполезными для само-актуализации, будут отпадать. В то же время, если условия среды для ребенка слишком трудны, у него будут развиваться реакции, не связанные с само-актуализацией. В таком случае процесс будет иметь тенденцию к изоляции от жизненного рисунка личности. Изоляция процесса – первичное условие развития патологических состояний. К примеру, по природе своей люди не агрессивны и не стремятся к подчинению, но для воплощения своей природы они иногда вынуждены быть агрессивными, иногда – покорными, в зависимости от обстоятельств. Однако формирование сильной фиксированной привычки агрессии или покорности окажет на личность разрушающее влияние, заявляя о себе в неподходящие моменты и в противоречии с интересами всей личности.

Типичные исследования. Методы исследования

Как подготовленный в области медицины исследователь и практик-нейропсихиатр, Курт Гольд штейн всю свою долгую творческую жизнь изучал симптомы и поведенческие стереотипы не как изолированные явления, но как реакции, укорененные в целостном организме и являющиеся его проявлением. Для Гольдштейна симптом – не просто манифестация изменений отдельной функции или структуры организма; его следует считать формой регуляции больной или дефектной личности. Например, исследуя афазии, или речевые нарушения, он отвергает теорию, соответственно которой афазия является результатом поражения конкретной области мозга, но, напротив, утверждает, что ""язык" – средство, благодаря которому индивид приходит к согласию с внешним миром и само-осуществляется" (1948, с. 23), "из этого следует, что каждое индивидуальное речевое проявление может быть понятно только под углом зрения его отношения к функционированию целостного организма в его стремлении максимально осуществлять себя в данной ситуации" (1948, с. 21).

Изучение случаев поражения мозга

Начиная с наблюдений за солдатами, получившими ранения в голову во время Первой Мировой войны, Гольдштейн осуществил многочисленные исследования последствий мозговых поражений. Эти работы, большинство из которых были опубликованы в Германии, были собраны вместе в его книге "After-effects of brain injuries in war" (1942). Основа этой книги – данные наблюдений за примерно двумя тысячами пациентов, некоторые из которых наблюдались более или менее непрерывно на протяжении десяти лет, и в книге дан обзор неврологических и психологических симптомов пациентов, страдающих от поражения мозга, методов диагностики состояния психологических функций и лечения этого типа пациентов. В этой книге, как и в других публикациях, Гольдштейн отстаивает последовательную организмическую позицию, освещающую и объясняющую поведение пациентов с мозговыми травмами. Например, примечательная черта поведения этих пациентов – стремление к порядку и опрятности. Они уделяют много времени поддерживанию порядка в своих владениях, следят за тем, чтобы все было идеально. Они – прекрасные больничные пациенты, поскольку быстро адаптируются к рутинной деятельности и с готовностью включаются в работу по поддержанию порядка в помещении. Гольдштейн обнаружил, что такое поведение выступало как симптом, вытекающий из их дефекта. Отдавая все внимание рутинным задачам, пациенты таким образом находили возможность избегать необычных, неожиданных ситуаций. Подобные ситуации могут иметь катастрофическое влияние на поведение пациентов. Иными словами, рутинный порядок есть выражение борьбы изменившейся личности за то, чтобы справиться со своим дефектом путем избегания ситуаций, с которыми более невозможно совладать или приспособиться. В самом деле, во многом поведение людей с мозговыми травмами по характеру является компенсаторным и позволяет им прийти к согласию с миром наилучшим в данных обстоятельствах образом.

Гольдштейн отмечает, что организм очень пластичен и быстро адаптируется к любому локальному повреждению – настолько, насколько человек чувствует, что может прийти к согласию со средой и не выводится из равновесия чрезмерным давлением со стороны внешнего мира. Один пациент был неспособен визуально распознавать даже простейшие формы, однако научился читать. Он мог различать светлое и темное, так что, отслеживая или очерчивая границы между темными пятнами букв и светлым пространством фона, он мог составлять слова и читать их. Моторные образы, созданные кинестетическим отслеживанием темных пятен, заместили визуальные образы. Замена произошла неосознанно, и пациент не знал, как он это сделал. В таком случае, как и во многих других, важную роль играет мотивация. Пациент предпримет попытку максимально возможного само-осуществления в среде, если к тому есть побуждение.

Организмическая точка зрения на симптомы имеет как теоретическое, так и практическое значение. Например, при тестировании пациента с мозговой травмой важно осуществлять его таким образом, чтобы выявить модификации способностей, являющиеся прямым следствием повреждения, и отличать их от тех, что возникают как вторичные реакции на дефект. Важной причиной необходимости такого различения является то, что тип обучения и терапии зависит от знания того, какие симптомы могут быть извлечены более или менее непосредственно, а какие следует изменять, работая с личностью как с целым. В одном случае дефект зрения может быть выправлен тренировкой зрения; в другом случае видимый дефект зрения может быть выправлен методами, повышающими самоуважение пациента.

Тщательный анализ смысла симптома требует также интенсивного изучения всех аспектов человеческого функционирования. Недостаточно просто дать пациенту батарею тестов и получить набор числовых оценок или плюсов и минусов. Исследователь должен быть внимателен и к качественным характеристикам проявлений пациента, отслеживая даже тончайшие нити, ведущие к пониманию поведения. Не следует целиком зависеть от диагностических тестов, хотя они и полезны для понимания пациента. Исследователь должен также наблюдать пациентов в повседневной жизни и в более или менее обычных условиях, так как успехи или неудачи пациента в решении повседневных проблем и есть настоящая проверка их способностей. Гольдштейн отдает предпочтение долговременному интенсивному изучению отдельных случаев.

Изучение отдельных случаев

Интенсивное изучение одного человека может быть проиллюстрировано случаем мужчины среднего возраста с мозговой травмой, наблюдавшегося Гольдштейном и сотрудниками в течение ряда лет. (Hanfmann, Rickers-Ovsiankina, & Goldstein, 1944). Этот мужчина жил в учреждении, и его каждодневное поведение в этих условиях, как и показатели по стандартизированным тестам и интервью, наблюдалось и фиксировалось. Он мог успешно ориентироваться в пространстве госпиталя, но эта способность зависела от распознавания конкретных объектов, а не от общей системы ориентации. Например, он распознавал комнату, где производилось тестирование, поскольку она, в отличие от других, имела три окна. Однако, прежде чем найти нужную комнату, ему приходилось открывать множество дверей, поскольку он не обладал пространственной ориентацией, которая могла бы ему подсказать, где расположена комната с тремя окнами. Он научился следовать за другими пациентами к магазину, где он работал, и в обеденный зал, но без них терялся. Он мог узнать собственную спальню, поскольку к стойке кровати привязал тесемку. Сторонний наблюдатель мог счесть его прекрасно ориентирующимся в пространстве и времени, но более близкое знакомство показало бы противоположное.

Обычно с другими людьми он был общителен и дружелюбен, но у него не возникало ничего вроде постоянной привязанности к другому человеку. Причина заключается в том, что он не мог запомнить и опознать того же самого человека на другой день. Только на основе тщательного анализа поведения в целом оказалось возможным обнаружить, что его неспособность формировать стабильные отношения с другими и быть постоянным членом группы была связана с отсутствием распознавания характеристик, которые можно было бы запомнить, а не с отвращением к социальным отношениям или нежеланием близости с другим человеком.

У него возникали проблемы, когда он слушал кого-то, читающего или рассказывающего истории, но не потому, что он был рассеян или несообразителен, а потому, что он не различал реальность и фантазию. Если история начиналась словами "Жил-был маленький мальчик", он начинал озираться в поисках мальчика, и, не найдя его, приходил в волнение. Ко всему, что переживалось, он относился как к существующему здесь и сейчас. Ему не только не удавалось отличить вымысел от факта; он не мог понять, что подразумевается под прошлым, настоящим и будущим.

Однажды ему показали картинку с изображением животного и попросили его опознать. Не в состоянии решить, собака перед ним или лошадь, он непосредственно обратился к картинке с вопросом: "Ты собака?" Не услышав ответа, он очень рассердился. Когда ему дали зеркало, он начал за ним искать того, кого видел в зеркале, и очень взволновался, не найдя там человека. Случайный наблюдатель мог подумать, что пациент очень возбудим и эмоционально нестабилен, как могло показаться на основе наблюдения за его поведением в различных ситуациях, тогда как в действительности это был очень мягкий человек, чье возбуждение определялось угрожающими условиями среды, которые здоровому человеку вообще не показались бы угрожающими. Когда у человека нет стабильной, связной системы пространственно-временной ориентации, различения факта и вымысла, субъекта и объекта, мир оказывается непредсказуемым и в высшей степени фрустирующим местом.

Хотя он не мог понять принципа действия зеркала, когда ему показывали только его, – он вел себя вполне приемлемо, когда вместе с зеркалом ему дали расческу. Он взял расческу, посмотрелся в зеркало и вполне естественно стал причесываться. Такое поведение показало, что у него не было абстрактного представления о зеркале, но он знал, как им пользоваться при выполнении конкретной задачи. Другой пример аналогичного поведения – его неспособность различить яйцо и мяч до тех пор, пока он на основании проб не выяснил, что мяч можно бросать, а яйцо можно разбить и съесть. Фактически его способность к абстрактному поведению почти полностью отсутствовала, и именно нарушение абстрактного отношения так сильно определяло необычность поведения.

Другой случай, интенсивно изученный на основе организмической теории, был случай одиннадцатилетнего мальчика, так называемого "ученого идиота" (Scheerer, Rothman & Goldshtein, 1945). Несмотря на серьезную интеллектуальную недостаточность, этот мальчик мог проявлять поразительное искусство в счете. Когда ему назывался чей-либо день рождения, он мог быстро сказать, на какой день недели он приходится в любом году. Его также считали музыкальным гением, поскольку он мог воспроизвести на фортепиано любую услышанную пьесу. Однако в действительности, как показывал более тщательный анализ, его блестящий счет и музыкальность были просто механическим воспроизведением. В них не было ничего творческого. Обладая врожденными предпосылками для игры на слух, он сосредоточил всю энергию на воплощении этих двух возможностей в действительность. Еще очень маленьким ребенком он узнал, что это – вполне удовлетворительные пути прихода к согласию с миром, и им стало отдаваться предпочтение. У него практически не было способностей к деятельности, связанной с символами, понятиями, словами, формами и иными абстракциями. Его социальные отношения в действительности были неживыми, хотя он научился механически произносить вежливые слова. Его недостаточность проистекала от дефекта абстрактного отношения. Авторы отмечают, что "понятие абстрактного отношения должно служить методологическим ориентиром... для понимания этих символов с унитарной точки зрения" (с. 29).

Абстрактное и конкретное поведение

Наиболее важные исследования Гольдштейна касаются абстрактного и конкретного поведения. Он и его последователи создали ряд тестов для диагностики степени нарушения абстрактного отношения (Goldstein & Scheerer, 1941, 1953). Эти тесты широко используются в клинической практике, особенно при оценке наличия и степени поражения мозга. Гольдштейн настаивает на том, чтобы исследователь, использующий эти тесты, не ограничивался механической суммацией критических моментов и неудач, но также обращал внимание на качественные аспекты поведения пациента во время тестирования. Гольдштейн полагает эти качественные характеристики даже более важными, чем заработанные пациентом числовые оценки.

Детальный анализ нарушений абстрактного отношения, вызванных поражением передних долей, выявил следующую дефицитарность: (1) Пациенты неспособны отделить внешний мир от внутреннего опыта. Например, нельзя склонить пациента повторить фразу "Светит солнце", если в реальности идет дождь. (2) Они не могут выполнить инструкцию, предполагающую произвольное сознательное действие. Они не могут выполнить просьбу перевести стрелки часов на определенное время, хотя, когда им показывают часы, распознают, который час. (3) У них нет чувства пространственных отношений. Они могут правильно указать источник звука, но не могут сказать, с какого направления он появился. (4) Они не могут переходить с одной задачи на другую. Когда их просят назвать числа от одного и дальше, они с этим справляются, но если попросить начать с числа отличного от единицы, они теряются. (5) Они не способны относительно длительное время удерживать в уме различия. Например, при инструкции вычеркивать нужную букву в отпечатанном тексте они начинают правильно, однако скоро начинают вычеркивать каждую букву. (6) Они не способны реагировать на организованное целое, разделять целое на части и вновь их синтезировать. Этот дефект не дает им возможности рассказывать какую-нибудь связную историю по картинке. Они могут лишь перечислить отдельные предметы, на ней изображенные. (7) Они не могут абстрагировать общие свойства ряда объектов или устанавливать отношения типа "часть-целое". Это означает, что они не способны понять аналогию типа "ботинок относится к ноге, как что относится к руке? ". (8) Человек с поражением мозга не способен к планированию, оценке вероятности того, что что-то случится в будущем, символическому мышлению. Они могут быть способны найти дорогу в фиксированной среде, но не могут нарисовать карту или дать словесное описание того, как они прошли от одного места к другому.

Дефект абстрактного отношения производит изменения личности в целом и оставляет след на всех формах поведения. Абстрактное отношение – не синтез низших ментальных функций, оно представляет абсолютно новую ментальную установку, одной из важнейших характеристик которой является фактор сознательной воли. В отсутствие этого отношения человек качественно отличен от здорового.

Осуществленные Гольдштейном эмпирические исследования в области абстрактного и конкретного поведения иллюстрируют организмическое изречение: что происходит с частью организма, влияет на весь организм. В случае тяжелых поражений передних долей последствия исключительно велики. Поражения других тканей и органов могут быть менее драматичны и менее очевидны в плане влияния на человека в целом, но что бы ни произошло, происходит с целостным человеком. (Внимательный критический анализ понятий конкретного и абстрактного поведения по Гольдштейну см. Pikas, 1966).

В этом кратком обзоре исследовательской деятельности Гольдштейна мы не смогли воздать должное богатству его эмпирических данных; не оказалось возможным также в полной мере передать читателю глубину его проникновения в причины человеческого поведения. Мы лишь пытались дать некую идею типа исследовательской стратегии, который используется теоретиком, исповедующим организмический принцип. Эту стратегию можно обобщить в следующем наборе рекомендаций для того исследователя, который хочет работать в этом организмическом русле. (1) Изучайте человека в целом. (2) Осуществляйте интенсивное исследование индивидуальных случаев с использованием тестов, интервью и наблюдений в естественных условиях. Не зависьте лишь от одного типа показаний. (3) Старайтесь понять поведение человека с точки зрения таких системных принципов, как само-актуализация, приход к согласию со средой, абстрактные и конкретные отношения, – а не с точки зрения отдельных реакций на отдельные стимулы. (4) Используйте при сборе и анализе данных как качественный, так и количественный метод. (5) Не прибегайте к экспериментальным испытаниям и стандартизированным условиям, которые разрушают интегративность организма и делают поведение неестественным и искусственным. (6) Всегда имейте ввиду, что организм – сложная структура, а его поведение – результирующая обширной системы детерминант.

АНДРАШ АНГЬЯЛ

Ангьял, подобно Гольдштейну, полагает, что существует потребность в новой науке, которая не была бы изначально психологической, социологической или физиологической по характеру, но которая охватывала бы человека в целом. Тем не менее, в отличие от Гольдштейна, Ангьял настаивает на том, что дифференцировать организм от среды невозможно, поскольку они взаимопроникают столь сложным образом, что любая попытка распутать их разрушает естественное единство целого и создает искусственное различение между организмом и средой.

Психологам Андраш Ангьял известен в первую очередь по своей важной книге "Foundations for a science of personality" (1941 г.). Он родился в Венгрии в 1902 г. Получив образование в Венском университете, где ему была присуждена степень доктора философии в 1927 г., и в Туринском университете, где он в 1932 г. получил степень доктора медицины, Ангьял в 1932 году переехал в Соединенные штаты как Рокфеллеровский степендиант в отделение антропологии Иельского университета. В течение ряда лет он занимался исследовательской работой в Уорчестерской государственной больнице (Массачусетс), с 1937 по 1945 г. являлся руководителем научно-исследовательских работ. Этот пост он оставил и посвятил себя частной психиатрической практике в Бостоне. Ангьял принял предложение занять пост советника по психиатрии в Совете университета Брандейса. Он скончался в 1960 г. Взгляды Ангьяла на психопатологию и психиатрию были посмертно опубликованы в книге "Neurosis and treatment: a holistic theory" 1965), изданной двумя его сотрудниками по университету Брандейса, Евгенией Ханфманн (Eugenia Hanfmann) и Ричардом Джонсом (Richard Jones). (По поводу биографических материалов см. Hanfmann, 1968).

Структура биосферы

Для того, чтобы передать свое представление о холистической целостности, включающей индивида и среду "не как взаимодействующие части, не как составляющие, обладающие независимым существованием, но как аспекты единой реальности, которые можно разделить лишь абстрактно", (1941, с. 100). Ангьял ввел новое понятие – биосфера. Биосфера относится не только к соматическим процессам, как можно предположить на основании названия, но включает также психологическое и социальное. Психологическая область состоит из символических функций организма – а именно, восприятия, мышления, запоминания, воображения и т.п.; социальная область состоит из интеракций между индивидом и обществом.

Хотя биосфера представляет неделимое целое, она обладает организацией, включающей системы, структурно между собой связанные. Задача организмически ориентированного ученого – выявить те демаркационные линии в пределах биосферы, которые определены естественной структурой самого целого. Эти разделительные линии образуют действительные холистические единицы биосферы.

Самое крупномасштабное и основательное разделение, которое можно провести в биосфере – различение организма, именуемого "субъект" и среды, называемой "объект". Организм составляет один полюс биосферы, среда – другой, и вся динамика жизни состоит из интеракций между двумя этими полюсами. Ангьял утверждает, что ни организмические процессы, ни явления среды сами по себе не отражают реальности, скорее реальностью являются биосферические события, биполярные по характеру; с этой реальностью должны иметь дело специалисты в биологических и социальных науках. "Вместо изучения "организма" и "среды" и их взаимодействия, мы предлагаем изучать жизнь как унитарное целое и стараться описать организацию и динамику биосферы" (1941, сс. 100-101).

Ангьял признает, что можно провести различие между процессами, преимущественно управляемыми со стороны организма, и процессами, в основном управляемыми со стороны среды, хотя процессы никогда не могут быть исключительно теми или другими. Они всегда являются биосферическими.

Биосферические системы

Холистические единицы биосферы называются системы. Ангьял предпочитает системный анализ более обычному анализу отношений, который используется в психологии, по следующим причинам.

1. Система может включать столько членов, сколько необходимо для объяснения данного феномена, тогда как отношение включает лишь два члена. Ангьял полагает, что редукция сложной структуры, подобной той, которой обладает биосфера, к парам соотнесенных членов разрушит ее естественную когерентность и единство и сверхупрощает типы связей, существующих в биосфере.

2. Компоненты системы связаны друг с другом через свое положение в системе, тогда как члены отношения связаны через обладание неким общим свойством – например, цветом или формой. Два красных объекта соотносятся друг с другом через свою красноту, но части машины организованы в плане своего положения в целой машине. Ангьял полагает, что для организмического анализа позиция важнее, чем атрибут. В системе власти – правительстве или другом институте – позиция каждого человека соотнесена с другими членами системы.

3. Членам системы не обязательно иметь друг с другом непосредственную связь, но два члена отношения должны быть связаны напрямую. Эта необходимость непосредственной связи ограничивает возможности "анализа через отношения". Например, два гражданина одной страны могут абсолютно не иметь прямого отношения друг к другу, тогда как они, холистические единицы, живущие в едином политическом регионе, – управляются теми же законами и обычаями.

По этим причинам Ангьял полагает, что именно системы, а не отношения, являются истинными холистическими единицами биосферы. В работе, посвященной холистическому подходу в психиатрии (1948), Ангьял утверждает, что системный анализ состоит из двух шагов: 1) определение контекста, к которому принадлежит данный феномен, и 2) определение его позиции в этом контексте. Когда эти два шага совершены, можно сказать, что феномен точно определен и полностью объяснен. (Для дальнейшего обсуждения теории систем в биологии и психологии см. Bertalanffy, 1950а, 1950b, 1962; Krech, 1950.)

Важным свойством в системе является ее ригидность или пластичность. В ригидной системе части имеют фиксированные позиции и относительно неподвижны, тогда как в пластичной системе части более флексибильны и могут перемещаться, образуя новые констелляции внутри системы. Как можно ожидать, события, возникающие как продукт ригидной системы, в высшей степени стандартны и униформны, в то время как производимые пластичной системой обладают широким кругом функциональных вариаций. Процессы, происходящие в ригидной системе, скорее всего, являются локальными событиями и имеют малое воздействие на окружающие системы; происходящее же в пластичных системах имеет тенденцию распространяться на соседние. Ригидные системы обычно ассоциируются с высоким уровнем стабильности среды, пластичные – с низким уровнем. Действия ригидной системы протекают более автоматически и под меньшим сознательным контролем, чем действие пластичных систем. Оба типа систем обнаруживаются в биосфере на различных уровнях. Сенсорно – нейромускулярные функции, например, очевидно пластичны, а висцеральные функции явно ригидны.

Система состоит из частей, которые либо полностью дифференцированы, либо еще укоренены в целом в недифференцированном состоянии. Дифференциация частей в целом происходит тогда, когда комплексное действие требует разделения труда между частями системы. В высоко дифференцированном целом части более индивидуализированы и обладают большей относительной самостоятельностью. Поскольку это состояние ведет к разъединению и дезинтеграции в системе и в конечном счете – если ему позволено быть бесконтрольным – к разрушению системы, должен быть уравновешивающий принцип. Этот принцип, по природе интегративный, координирует функционирование дифференцированных частей в соответствии с общим системным принципом саморазвития. Система развивается последовательными стадиями дифференциации и интеграции, хотя тенденция любой системы – консервативность в отношении дифференциации, которой позволительно возникать лишь в случае абсолютной необходимости.

Часть целого должна обладать двумя характеристиками: она должна быть относительно завершенной в себе самой и должна занимать в системе позицию, не требующую для ее существования посредничества промежуточных систем. Иными словами, она должна быть относительно самостоятельной и независимой, не будучи при этом изолированной от системы.

Измерения структуры личности

В рамках биосферы существуют три основные измерения: вертикальное, прогрессивное и горизонтальное. Вертикальное измерение простирается от внешнего поведения на поверхности биосферы вниз, к ядру биосферы. Происходящее возле поверхности – конкретные или поведенческие проявления более глубоких процессов. Акт агрессии, например, выражение нижележащего отношения враждебности, а это отношение, в свою очередь, можно проследить в направлении более глубоких и генерализованных отношений. Поверхностное поведение изменяется легче, чем более глубокие процессы. Цель поверхностного поведения – создать такое состояние биосферы, которое представляет удовлетворение потребности в сердцевине личности. Как правило, удовлетворение не может быть достигнуто на основании одного поведенческого акта: требуется последовательность актов. Серия актов, приводящих человека ближе и ближе к финальной цели, составляет прогрессивное измерение. Точки вдоль этой линии определяются в терминах расстояния до цели. Горизонтальное измерение представляет координацию дискретных актов в большую, лучше интегрированную, более эффективную поведенческую единицу. Соответственно, любой поведенческий акт может быть описан как проявление нижележащих процессов. Фаза продвижения к цели и координация дискретных актов. Например, сдача экзамена, представляющая внешнюю активность на поверхности биосферы, выражает более глубокую потребность в доказательстве собственной интеллектуальной адекватности. В то же время, это шаг вдоль прогрессивного измерения в направлении итоговой цели – получить законченное образование. Она также представляет координацию многих дискретных фактов, о которых человек узнал в процессе обучения.

Символическое "Я"

Ангьял отмечает, что люди способны вырабатывать идеи о самих себе как организмах, поскольку многие органические процессы становятся сознательными. Общая сумма этих представлений о себе составляет символическое Я. Однако Ангьял предупреждает, что символическое Я – не всегда надежный представитель организма: то, что думает о себе человек, редко дает истинную картину реальности. Следовательно, если поведение управляется символическим Я, то есть люди ведут себя соответственно своему образу самого себя, поведение может не соответствовать реальным потребностям организма. "Относительная сегрегация символического Я внутри организма – быть может, наиболее уязвимый момент организации человеческой личности" (1941, с. 121), поскольку символическое Я может фальсифицировать и искажать реальность биосферы.

Динамика биосферы

Энергия биосферы обеспечивается напряжениями, возникающими между полюсом среды и полюсом организма. Эти напряжения возникают постольку, поскольку среда "тянет" в одном направлении, а организм в другом. Эти противоположно направленные тенденции организма и среды внутри биосферы называются соответственно автономией и гомономией. Тенденция автономии состоит в развитии организма за счет ассимиляции и овладения средой. Она аналогична эгоистическому стремлению, когда человек старается удовлетворить свои страстные побуждения и интересы, подчиняя среду своими потребностями. Тенденция к автономии проявляется несколькими путями, например, стремление к превосходству, приобретениям, исследованиям, достижениям. Тенденция гомономии мотивирует человека на то, чтобы соответствовать среде и участвовать в чем-либо большем, чем индивидуальное Я. Человек "топит" собственную индивидуальность, формируя гармоничный союз с социальной группой, природой или сверхъестественным, всемогущим существом. Гомономия выражается через такие специфические мотивы, как потребность в любви, межличностных отношениях, эстетических переживаниях, любовь к природе, религиозные чувства, патриотизм. Ангьял говорил, что в общем смысле "все понятие гомономии может быть приравнено к любви" (1965, с. 16).

Представляя свои взгляды по-другому, Ангьял (1951, 1952) обозначил эти направляющие тенденции биосферы как "самодетерминация против отказа от себя".

Хотя автономия, или самодетерминация, и гомономия, или отказ от себя, могут казаться противоположными, на самом деле это две фазы более объемлющей тенденции биосферы – тенденции саморазвития. Человек – открытая система, где есть фаза входа и фаза выхода. Фаза входа состоит в ассимиляции среды, что составляет базу для автономии, фаза выхода состоит в продуктивности, что составляет базу для гомономии. Обе фазы необходимы для полного развития индивида. Человек развивается, инкорпорируя предметы среды, и развивает среду, осуществляя личный вклад. Человек как берет, так и отдает, и таким образом развивает свою биосферу, которая, напомним, включает и организм, и среду. Тенденции к возрастанию автономии и гомономии составляют ведущий системный принцип биосферы.

Развитие личности

Ангьял рассматривает личность как "темпоральный гештальт" или рисунок, в котором твердо укоренены прошлое, настоящее и будущее. Личность – организованный процесс, простирающийся сквозь время. Прошлое не неизменно; оно меняется, когда прошлые события обретают новую позиционную ценность в биосфере. Переживание, ужасавшее нас в детстве, позже может вспоминаться как забавный эпизод. Следовательно, влияние прошлого на настоящее постоянно меняется. Будущее всегда активно в настоящем – как потенциальность или диспозиция. Оно также может меняться с реорганизацией биосферы. Человек становится старше, и старые надежды вытесняются новыми.

Течение жизни – не просто последовательность эпизодов, в которых возникает и разряжается напряжение; у него есть внутреннее предназначение или цель. С точки зрения Ангьяла, это центральное назначение жизни – стремление оформить существование человека в осмысленное, полностью развитое целое, что придаст жизни индивида совершенную связность и единство. Развитие состоит в формировании сильной, протяженной, интегрированной структуры.

Ангьял (1965) отмечает, однако, что на самом деле развивается не одна структура личности, а две. Одна структура здоровая, а другая – невротическая. Первая основана на чувстве уверенности в том, что возможно осуществлять стремления к автономии и гомономии; вторая вырастает из изоляции, чувствования себя несчастным, нелюбимым, из сомнений относительно собственных способностей совладать со средой. Оба эти структуры существуют в каждом их нас, но одна обычно доминирует. Более того, возможно весьма неожиданное замещение одной структуры другой, поскольку это не изменяющиеся элементы, а ведущий системный принцип здоровья или невроза.

"О здоровье и неврозе следует думать как о двух организованных процессах, двух динамических гештальтах, организующих один и тот же материал, так что каждый предмет имеет позицию внутри двух различных структур. Возможно передвижение между ними двумя, продолжительные или короткие, в любом направлении, но в любой данный момент человек либо здоров, либо невротичен, в зависимости от того, какая система доминирует" (1965, с. 103).

Ангьял уподобляет эту двойную реорганизацию личности двойственным изображениям, которые можно увидеть в одном из двух вариантов. Элементы фигуры остаются теми же; меняется их видение. Эта теория универсальной двойственности, как называет ее Ангьял, имеет далеко идущие приложения для лечения невротиков. "Она не дает представить невротика как гнилую половинку здорового яблока или отдельную опухоль внутри человека, как растение, которое можно вытащить с корнем, не нарушая и не изменяя остальной личности. Невротический человек невротичен во всем, в любой сфере жизни, во всех трещинах и трещинках своего существования" (1965, сс. 103-104).

Развитие протекает вдоль трех измерений личности. В плане вертикального измерения человек растет из медианной позиции на шкале как наружу так и внутрь. Он развивает более глубокие, глубинные потребности, как и более совершенные поведенческие схемы для удовлетворения своих потребностей. В плане прогрессивного измерения развитие означает возрастающую эффективность и продуктивность. Человек движется к своим целям более прямо и с меньшими затратами. В горизонтальном измерении рост выражается в лучшей координации и большей многогранности поведения. Гармоничный рост во всех трех измерениях обогащает и развивает личность.

Жизнь делится на фазы, каждая из которых формирует относительно самостоятельную часть целого темпорального паттерна. Фаза определяется конкретной жизненной проблемой, составляющей тему этого периода и придающей ему специфическое значение. Так, тема первой фазы жизни центрируется вокруг еды и сна. Позже открываются возможности и значение среды. В начале этой фазы ребенок не распознает независимой природы среды и относится к ней деспотично и нереалистично. Он пытается заставить среду быть такой, какой он хочет. Однако вскоре выясняется ограниченность такого подхода, и ребенок постепенно учится приспосабливаться к объективным свойствам среды. Единообразие развития людей на протяжении последовательных фаз связано с последовательностью созревания и культурными нормами. Тем не менее невозможно с абсолютной точностью предсказать дальнейшую жизнь человека в связи с тем, что не всегда возможно заранее знать влияние среды. События, происходящие в среде, во многом независимы и находятся вне контроля возможности предвидения; они случайны и непредсказуемы. Можно делать предсказания на основе законов личностного развития, но предсказания эти лишь приблизительны. Возможно с разумной точностью предсказать, что молодой человек будет заниматься каким-то профессиональным делом, но предсказание того, каким именно – во многом гадание. Однако, с возрастом человек становится более ригидным и устойчивым, менее подверженным влиянию среды, так что предсказать поведение проще.

Хотя Ангьял признает, что регрессия возможна и она существует, он, как и Юнг, полагает, что часто регрессия служит дальнейшему продвижению на пути личностного роста. То есть индивид на основе регрессии может узнать нечто, что позволит ему повернуться к проблемам настоящего и эффективнее с ними бороться.

Ангьял полагает также, что символическая функция организма, например, мышление, развивается с возрастом, и что "центр тяжести жизни все более сдвигается в направлении психологического царства" (1941, с. 77). С возрастом люди стремятся удовлетворить все больше и больше своих потребностей посредством инструментальных психических процессов. То есть они больше времени отдают размышлению, а не действию.

Ангьял не поддерживает и не создает никакой теории научения. Он удовлетворяется тем, что использует такие термины, как дифференциация, реорганизация, сдвиг, и тому подобное, большая часть которых заимствована из гештальтпсихологии.

АБРАХАМ МАСЛОУ

В своих многочисленных трудах (в особенности см. "Мотивация и личность", 1954, "На подступах к психологии бытия", 1968a, Абрахам Маслоу выразил холистико-динамическую точку зрения, во многом сходную с теми, что развивали Гольдштейн и Ангьял, его коллеги по университету Брандейса. Маслоу полагал, что его позиция – часть широкой области гуманистической психологии, которую он охарактеризовал как "третью силу" в американской психологии после бихевиоризма и психоанализа.

Маслоу родился 1 апреля 1908 года в Бруклине, Нью-Йорк. Всех своих степеней он был удостоен в Висконсинском университете, где изучал поведение приматов. В течение четырнадцати лет (1937-1951) он работал на факультете Бруклинского колледжа. В 1951 году Маслоу перешел в университет Брандейса, где он оставался до 1969 года, когда стал постоянным членом Лафлинского фонда в Менло Парк, Калифорния.

Для обсуждения мы выделим некоторые черты позиции Маслоу относительно личности. Важно иметь в виду, что Маслоу, в отличие от Гольдштейна и Ангьяла, основывающих свои позиции на изучении людей с мозговыми повреждениями и психологическими расстройствами, выводит свои представления о личности из исследований здоровых и творческих людей.

Маслоу упрекает психологию за ее "пессимистическое, негативное и ограниченное представление" о людях. Он полагает, что психология в большей мере имела дело с человеческими слабостями, а не силой, более тщательно исследовала грехи, а не добродетели. Психология смотрела на жизнь с точки зрения индивида, безнадежно пытающегося избежать боли, а не предпринимающего активные шаги в направлении радости и счастья. Где же, спрашивает Маслоу, психология, изучающая радость, здоровье, любовь, благополучие в той же мере, в которой она имеет дело с несчастьем, конфликтами, стыдом, враждебностью? Психология "волюнтаристски ограничила себя лишь половиной того, что относится к ее юрисдикции, причем половиной темной и низкой". Маслоу предпринял попытку восполнить картину целостной личности, обратившись к более светлой, лучшей половине. Вот что он пишет.

"Позвольте мне в общих чертах и для начала догматично представить сущность этой нарождающейся концепции психически здорового человека. Первое и самое главное – это твердая вера в то, что у человека есть собственная сущностная природа, некий скелет психологической структуры, которую можно обсуждать аналогично структуре физической; что он обладает врожденными потребностями, способностями и тенденциями, некоторые из которых характерны для человеческого рода в целом, пересекают все культурные линии, а некоторые – индивидуально уникальны. Эти потребности по своему типу не злы, а добры или нейтральны. Второе – это представление о том, что полностью здоровое, нормальное и желательное развитие состоит в актуализации этой природы, в осуществлении этих возможностей, в движении к зрелости по тем тропам, на которые указывает эта сокровенная, смутно видимая человеческая природа, скорее внутренняя, чем оформляющаяся под влиянием внешних сил. В-третьих, теперь уже ясно, что психопатология в целом является результатом отрицания, фрустрации или искажения сущностной природы человека. Что в этой концепции признается добром? Все, что ведет к этому желательному развитию в направлении актуализации внутренней природы человека. Что психопатологично? Все, что нарушает, фрустрирует или искажает само-актуализацию. Что есть психотерапия или же вообще всякая терапия в этой связи? Все, что помогает вернуть человека на путь само-актуализации и развития в том направлении, которые диктует его внутренняя природа" (1954, сс. 340-341).

В дальнейшем, определяя свои базовые допущения, Маслоу добавил еще одно – и важное:

"Эта внутренняя природа не столь сильна, сверхвлиятельна и безошибочна, как инстинкты животных. Она слаба, хрупка, тонка, легко одолевается привычкой, давлением культуры, неправильным к ней отношением. Но, даже будучи слабой, она вряд ли исчезает у здорового человека – а быть может и у больного. Даже отвергаясь, она продолжает подпольное существование, вечно стремясь к актуализации" (1968а, с. 4).

Далее Маслоу пишет:

"Все данные, которыми мы располагаем (в основном клинические, но уже есть и некоторые данные исследований) указывают, что вполне разумно допустить практически в каждом человеческом существе и, разумеется, почти в каждом новорожденном, активную волю к здоровью, импульс к росту – или воплощению возможностей человека" (1967b).

В этих красноречивых показательных фрагментах Маслоу сделал ряд замечательных допущений относительно человеческой природы. У людей есть врожденная природа, по сути своей добрая или по крайней мере нейтральная. Нет врожденного зла. Это новая концепция, так как многие теоретики полагают некоторые инстинкты плохими или антисоциальными, считая, что их нужно "приручать" на основе обучения или социализации.

Если личность созревает в благоприятном окружении, на основе активных усилий со стороны человека в направлении осуществления своей природы, творческие силы проявляются ярче. Когда люди несчастливы или невротичны, то это оттого, что окружение сделало их таковыми, будучи невежественным или социально патологичным, или же потому, что их мышление искажено. Маслоу полагает также, что многие люди боятся стать полностью людьми (само-актуализировавшимися) и прячутся от этого. К примеру, деструктивность и насилие не являются врожденными качествами. Люди становятся деструктивными в случае искажения, отвержения или фрустрации их внутренней природы. Маслоу (1968b) проводит различие между патологическим насилием и здоровой агрессией, противостоящей несправедливости, предубежденности и другим социальным болезням.

Маслоу (1967а) предложил теорию человеческой мотивации, в которой различает базовые потребности и метапотребности. Базовые потребности – это потребности в пище, привязанности, безопасности, самоуважении и т.п. Метапотребности – это потребности в справедливости, доброте, красоте, порядке, единстве и т.п. Базовые потребности – это потребности дефициентные, тогда как метапотребности – это потребности роста. Базовые потребности в большинстве случаев сильнее метапотребностей и организованы иерархически. Метапотребности не имеют иерархии – они одинаково сильны – и могут легко замещаться одна другой. Метапотребности также инстинктивны или врождены, как и базовые, и, когда они не удовлетворяются, человек заболевает. Эта метапатология представлена такими состояниями, как отчужденность, страдание, апатия, цинизм.

Маслоу полагает, что если психологи изучают исключительно искалеченных, ущербных невротических людей, они обречены на создание искалеченной психологии. Чтобы создать более полную и объемлющую науку о человеке, психологи обязаны также изучать людей, в полной мере осуществивших свои потенциальные возможности. Маслоу сделал именно это: он провел интенсивное и далеко идущее исследование группы само-актуализирующихся людей. Определяя состав этой группы, Маслоу обнаружил, что такие люди весьма редки. После того, как соответствующие субъекты были найдены – некоторые среди исторических персонажей, например, Линкольн, Джефферсон, Уолт Уитмен, Торо, Бетховен, а другие были живы во время исследования – Элеонор Рузвельт, Эйнштейн, друзья и знакомые ученого, – было осуществлено клиническое исследование, имеющее целью обнаружить, какие характеристики отличают их от большинства людей. Этими отличительными чертами оказались следующие: 1) Они ориентированы на реальность; 2) они принимают себя, других людей, природный мир такими, как есть; 3) они очень спонтанны; 4) они центрированы на проблеме, а не на себе; 5) в них есть некоторая отстраненность и потребность в уединенности; 6) они самостоятельны и независимы; 7) их оценка людей и вещей свежая, не стереотипная; 8) большая их часть имела глубокие мистические или духовные переживания, но не обязательно религиозные; 9) они отождествляют себя с человечеством; 10) их близкие отношения с некоторыми особенно любимыми людьми не поверхностны, а глубоки и эмоциональны; II) их ценности и отношения демократичны; 12) они не смешивают средства и цели; 13) их чувство юмора не агрессивно, а философично; 14) они обладают большими творческими ресурсами; 15) они сопротивляются подчинению культуре; 16) они не смиряются со средой, а трансцендируют, превосходят ее.

Маслоу также исследовал природу того, что назвал "пиковые переживания". Отчеты были получены в ответ на просьбу подумать о самых замечательных переживаниях жизни. Было обнаружено, что люди, подверженные пиковым переживаниям, чувствуют большую интеграцию, единство с миром, владение собой, спонтанность, более восприимчивы и т.д. (1968а, главы 5 и 6).

Маслоу (1966) критически относился к науке. Он полагал, что классическая механистическая наука, представителем которой является бихевиоризм, не соответствует цели изучения целостной личности. Он отстаивает гуманистическую науку не как альтернативу механической, но как дополнение к ней. Такая гуманистическая наука имеет дело с вопросами ценности, индивидуальности, сознания, целеполагания, этики и "высших достижений человеческой природы".

Выясняется, что уникальный вклад Маслоу в организмический подход связан с тем, что внимание его отдано здоровым, а не больным людям, и с его убеждением в том, что исследование этих двух групп порождает разные типы теории. Гольдштейн и Ангьял, как специалисты в области медицины и психотерапии, взаимодействовали с дефектными и дезорганизованными людьми, хотя, несмотря на этот уклон, каждый разработал теорию, охватывающую весь организм и применимую как к больным, так и к здоровым. Маслоу избрал более прямой путь изучения здоровых людей, чья целостность и единство личности уже очевидны. Как например, само-актуализирующиеся люди, которых наблюдал Маслоу, являются воплощением организмической теории.

Статус в настоящее время. Общая оценка

Организмическая теория как реакция на дуализм души и тела, психологию способностей и стимул-реактивный бихевиоризм, имела большой успех. Кто в современной психологии не придерживается основной идеи организмической теории относительно того, что целое есть нечто иное, нежели сумма его частей, что происходящее с частью происходит с целым, что в организме нет изолированных отделов? Какой психолог полагает, что есть отдельная от тела душа, душа, подчиняющаяся другим законам, нежели тем, что имеют отношение к телу? Кто верит, что есть изолированные явления, процессы, функции? Очень немногие психологи – если такие вообще есть – придерживаются атомистической точки зрения. Все мы – психологи – организмисты и иными быть не можем.

В этом смысле организмическая теория – скорее отношение, или ориентация, или система координат, нежели систематическая теория поведения. В конечном итоге она утверждает, что поскольку все связано с целым, истинное понимание вытекает из правильного определения места феномена в контексте всей системы. Она требует от исследователя рассматривать системы переменных, а не пары переменных, рассматривать изучаемое событие как компонент системы, а не изолированное событие. Понимание законов, на основе которых действует система есть, фактически, конечная цель ученых, это идеал, к которому они постоянно стремятся. Организмический взгляд в его приложении к сфере человеческой психики означает, что естественной единицей анализа является человек в его целостности. Поскольку нормальное, здоровое человеческое существо или любой иной организм всегда функционирует как целое, человек должен изучаться как организованное целое. Признавая, что существующие методы исследования и количественный анализ могут не позволить исследователю-психологу осуществлять организмическую цель исследования человека как целого, этот подход выдвигает перед психологией задачу поиска таких средств. Если не годятся количественные методы, следует использовать качественные. Тем временем психология должна обратиться к задаче создания методов, которые приблизят ее к организмической цели понимания целостной личности. В этом смысле организмическая теория представляет в большей мере набор директив, чем систему фактов, принципов и законов.

Не существует единой официальной организмической теории личности; их много. Организмическая теория личности определяется отношением теоретика, а не содержанием конструируемой модели личности. Если теория фокусируется на целостном организме как единой системе, а не на отдельных чертах, побуждениях, привычках, ее можно назвать организмической. Гольдштейн, Ангьял, Маслоу, Олпорт, Мюррей, Роджерс, Фрейд, Юнг и по существу все остальные современные теоретики в области личности осуществляют организмическую ориентацию, хотя между этими теориями есть радикальные отличия. То, что видит в организме Гольдштейн, совсем не то, что видит Олпорт или Фрейд, хотя все трое могут быть по своей ориентации отнесены к организмистам.

Трудно что-либо сказать об ошибках организмического подхода – настолько широко он принят. Можно, однако, оценить частную организмическую теорию – например, Гольдштейна или Ангьяла. Вероятно, самый серьезный возможный упрек в отношении Гольдштейновой версии организмической теории заключается в том, что она не вполне холистична. Гольдштейн относится к организму как к сегрегированной единице, отдельной от остального мира. Кожа – граница между организмом и миром; вдоль границы происходят обмены, но организм и среда – различные миры. Последовательный холистический подход не должен проводить столь решительного различия между тем, что происходит под кожей и снаружи. Организм следует рассматривать как дифференцированный компонент большой системы, системы, включающей всю вселенную. Гольдштейн, признавая справедливость такой критики, ответил бы, что вся вселенная – великоватый ломоть для любого ученого. Теоретик-холист должен быть реалистом относительно того, о чем может и не может судить. Вероятно, события внешнего пространства влияют на наше поведение, но мы просто не располагаем средствами включения этих событий в наше научное знание. Теннисоновский цветок в трещине стены, который есть "все, все, что могу я знать о том, что есть бог и человек" – живая поэтическая правда, но навряд ли достижимая цель. Хотя все связано со всем, Гольдштейн полагает, что многие нити, образующие всеобщую космическую ткань, связаны столь отдаленно, что связь эту можно проигнорировать без серьезных потерь для нашего понимания личности.

Кто, однако, прочертит линию и скажет: "По ту сторону этой границы последствия нулевые?" Если любая вещь – компонент в огромной системе природы, как можно знать, не проверяя, что релевантно, а что – нет? Ответ очевиден: это непознаваемо. У.А.Хант (Hunt, 1940) в своем обзоре "The Organism" называет это организмическим парадоксом. Теоретик-организмист отрицает валидность "частичных" понятий, но вынужден пользоваться ими. Если Гольдштейн оправдывает отношение к части – к организму – как к сегрегированному целому, почему другой психолог не прав, рассматривая научение, восприятие или эмоцию как холистические процессы? "Биосфера" Ангьяла – попытка расширить холистическую основу организмической теории. Согласно этой концепции, организм и среда – два полюса большой системы. Если под средой Ангьял подразумевает все во вселенной, отличное от организма, то вся биосферическая система тождественна вселенной, и парадокс разрешен.

То, что вопрос о границе системы не чисто академический, показывают разнообразные гипотезы относительно человеческого поведения. К примеру, делались серьезные попытки показать что на человеческое поведение влияет движение звезд, что отдаленные исторические и доисторические события, как и будущие, затрагивают настоящее. Если в реальности существуют ясновидение и телепатия – а ныне многие полагают их аутентичными феноменами – то границы системы, к которой относится человек, следует существенно расширить. В свете этих рассуждений критики Гольдштейна вполне могут задать вопрос: зачем останавливаться на коже или даже на границах ближайшего окружения?

В отношении теории Гольдштейна был выдвинут ряд более или менее конкретных критических замечаний. Его критиковали за недостаточное различение того, что организму врождено, а что привносится культурой. Например, этот вопрос поднял Кэттсофф (Kattsoff, 1942). Предложенное Гольдштейном понятие само-актуализации было расценено как слишком общее для того, чтобы можно было осуществлять конкретные предсказания. Скиннер (Skinner, В. F., 1940) считает само-актуализацию метафизическим понятием, поскольку ее нельзя ввести в эксперимент. Некоторые психологи возражают против очевидного пренебрежения со стороны Гольдштейна как исследователя статистическим анализом в пользу качественного. Эти психологи полагают, что качественный анализ в высшей степени субъективен и что трудно воспроизвести исследование, описанное исключительно в качественных терминах. Другие психологи не разделяют взглядов Гольдштейна относительно ограниченности использования психологических тестов. Они полагают, что тесты должны проводиться и данные обсчитываться на основе стандартных процедур и что их не следует изменять соответственно индивидуальным случаям. Гольдштейна критиковали за то, что он слишком много внимания уделяет созреванию и слишком мало – научению и за преувеличение важности абстрактного отношения для психологического функционирования. Наконец, звучали возражения против попыток понять нормальную личность путем изучения пациентов с повреждениями мозга. Несмотря на эти отдельные критические отзывы, превалирующее среди психологов, отношение к теоретическим представлениям Гольдштейна весьма положительно. Вместе с холистическими психологиями гештальтистов, Левина, Толмена (Tolman, Е. С.), взгляды Гольдштейна оказали значительное влияние на современную психологию и его значение как теоретика трудно переоценить.

Труднее оценить работу Ангьяла. Работа Ангьяла "Foundations for science of personality" (1941) не получила существенной критической оценки после публикации – как непосредственно после появления, так и в последние пятнадцать лет. Это удивительно не только потому, что эта работа была весьма смелой и во многих отношениях представляет очень оригинальное теоретизирование, но также и потому, что Ангьял предпринял серьезную попытку создать теорию личности – на что никогда не претендовал Гольдштейн. Возможно, причина такого игнорирования заключается в том, что в своих теоретических размышлениях Ангьялу не удалось выйти в плодородные поля клинического наблюдения и экспериментального исследования. Хотя Ангьял опубликовал ряд исследовательских работ, непохоже, что они имеют существенное отношение к его систематической позиции. Гольдштейн же подтверждал свою общую теорию богатым разнообразием клинических и лабораторных данных. Какова бы не была причина отсутствия реакции психологов на книгу Ангьяла^ фактом остается то, что она не получила того внимания критиков, какого заслуживает.

Остается посмотреть, будет ли иметь большое влияние на психологическое сообщество посмертно опубликованная книга Ангьяла "Neurosis and treatment". Книга "Neurosis and treatment" была написана после того, как Ангьял в течение нескольких лет занимался клинической деятельностью, и не вполне определенные понятия его прежней книги в новой освещаются на основе материалов историй болезни. Более того, теперь есть ряд людей, распространяющих идеи Ангьяла, среди них Евгения Ханфманн, Ричард Джонс и Абрахам Маслоу. Мадди (Maddi, 1968) в сравнительном анализе теорий личности значительное место отводит обсуждению взглядов Ангьяла. Имеет ли теория какое-либо значение за пределами психотерапии, покажет будущее. Она не породила собственно исследований личности, но, быть может, оказала скрытое влияние на некоторых исследователей.

Представление о биосфере, включающей как организм, так и его окружение, вполне успешно разрешает проблему холистического объединения человека и мира. При чтении работ Ангьяла озадачивает его тенденция рассматривать индивида и среду не как полюса единой планеты, но как различные целостности, взаимодействующие друг с другом. Несмотря на понятие включающей все биосферы, Ангьял пишет так, как если бы обсуждал проблему "организм против среды". Среда причиняет нечто человеку, а человек – среде; непохоже, чтобы они вели себя как компоненты единой системы. Если Левин поймал себя в ловушку исключительно психологического мира, Ангьял, похоже, заблудился во вселенной. Как только Ангьял начинает обсуждать конкретные проблемы, связанные с личностной организацией, динамикой, развитием, он вынужден отбрасывать представление о космическом целом и иметь дело с организмом и средой как с отдельными, но взаимозависимыми и взаимодействующими системами.

Может случиться так, что версия организмической теории, предложенная Маслоу, окажется более влиятельной, чем любая иная. Маслоу был неутомимым и ясным в формулировках писателем и лектором. Более того, он стал одним из лидеров гуманистической психологии, привлекающей многих психологов. При чтении Маслоу иногда трудно различить, что порождено вдохновением писателя, а что – научным размышлением. Некоторые критики полагают, что гуманистическая психология – не столько научная психология, сколько секулярная замена религии. Другие полагают, что вклад гуманистов в эмпирические основания психологии несоизмеримы с их спекулятивными трудами. Некоторые психологи обвиняют гуманистов в том, что они принимают гипотетическое за истинное, путают теорию с идеологией, исследование заменяют риторикой. Несмотря на эти критические замечания в адрес отстаиваемой Маслоу психологии, есть много психологов, которых этот взгляд привлекает, поскольку соотносится с жизненными проблемами современного человека.

В заключение можно сказать, что при всех своих слабостях организмическая теория попыталась исправить ошибку, совершенную триста лет назад Декартом. Она настаивает на том, что организм – не дуальная система души и тела, каждая со своими движущими принципами, но единое целое, включающее много частных функций. В плане распространения и развития этого основного представления организмическая точка зрения вполне заслуживает воздаваемых ей высоких оценок.