С. Харин. ЗАВЕРШИ СВОЙ ГЕШТАЛЬТ

Терапевт – это зрелый, интегрированный человек, профессионально проработавший свой опыт – опыт экзистенциального бытия, в совершенстве владеющий автокоммуникацией, которая строится на основе "Я – Я" отношения. Обладая такими качествами, он создает предпосылки для возникновения упорядоченности и интегрированности дезинтегрированного внутреннего мира клиента, помогает ему организовать внутреннюю коммуникацию и обрести себя.

Однако сразу же возникает вопрос: как, каким образом осуществляется передача позитивных сценариев автокоммуникации, как "Я – Ты" диалог интериоризируется клиентом и становится его "Я – Я" диалогом?

Объяснение данного процесса можно отчасти найти в коммуникативной теории интериоризации [1]. Согласно ей в онтогенезе общения ребенка со взрослым интериоризируется прежде всего система межличностных отношений, именно в том виде, как она "записана" в структуре самого их взаимодействия. Психические функции не только интериоризируются ребенком в процессе интеракции со взрослым, но и, что крайне принципиально, в ходе интериоризации сохраняют свои межсубъектные характеристики, т.е., будучи "вращенными" в сознание индивида, остаются диалогичными, "общенческими" по своей природе. Таким образом, на основе данных представлений о механизмах интериоризации можно построить схему "вращивания" конструктивных сценариев автокоммуникации в сознание клиента.

Терапевт, владеющий внутренним диалогом, основываясь на "Я – Я" отношении, привносит его в свое взаимодействие с клиентом, строя на данной основе "Я – Ты" диалог с ним. Опосредованность "Я – Ты" отношения "Я – Я" отношением терапевта и "пропитанность" их, с одной стороны, задающим модальность межсубъектным взаимодействием, а с другой – особым, способствующим коммуникации, характером "Я – Ты" диалога являются одновременно условием и содержанием интериоризируемого сценария взаимодействия с клиентом.

В настоящее время в психотерапии существует ряд моделей терапевтического взаимодействия. Одна из них [2], в основе которой лежит экзистенциальное, бытийное сосуществование в едином "целостном культурно-символическом гештальте" терапевта и клиента, строится по аналогии "ключ – замок" и предполагает, что они (терапевт и клиент) "...способны индуцировать друг в друге позиционно "запрограммированные" психические состояния" [2, с. 11]. Так, например, со-переживание может индуцировать сближение когнитивных позиций субъектов, порождать со-понимание, а на эмоциональном уровне – со-отношение. Такая модель, несомненно, имеет место в рамках межсубъектного взаимодействия. Однако при этом следует помнить, что, как показали исследования Э. Берна [3], не все жизненные сценарии, которые в дальнейшем опосредуют жизнь человека, а также сценарии взаимодействия, особенно культивируемые в семьях, продуктивны для него. Так, на протяжении ряда поколений жизненные сценарии, определяющие во многом культурологическое развитие семей, часто фаталистическим образом влияют на характер психического развития человека.

Такая аналогия ("ключ – замок") наиболее близка субъектно-ориентированной форме взаимодействия, в рамках которой субъекты пытаются "подобрать ключи друг к другу", оставаясь при этом очень часто закрытыми для партнера [4]. Поэтому модель взаимодействия, построенная по принципу "ключ – замок", на наш взгляд, изначально несет в себе некоторый авторитарный и манипулятивный подтекст, связанный с попытками проникновения во внутренний мир другого человека, притом порой совершенно незаметно и помимо его воли.*

* Ср.: "Манипуляция – это вид психологического воздействия, используемый для достижения одностороннего выигрыша посредством скрытого побуждения другого к совершению определенных действий" [5, с. 137].

Если же и дальше пользоваться этой моделью, то терапевту необходимо иметь такой ключ (или даже несколько), при помощи которого он мог бы рискнуть открыть прежде всего себя, свою душу, чтобы при психотерапевтическом взаимодействии иметь возможность исходить из своего Внутреннего Я и сделать себя тем "ключом", который откроет внутренний мир клиента. "Информация в личностном общении выступает онтологически... О внутреннем мире личности не "сообщается", он не "транслируется" в личном общении, а существует, наличествует" [6, с. 244], поэтому особую важность приобретают не "технические" аспекты "вскрывания", "открывания" другого человека, а ассимиляция терапевтом собственного опыта духовного общения, фиксирование в сознании того экзистенциального состояния, которое возникает в ходе "Я – Я" диалога.

Важность такого опыта возрастает тогда, когда терапевт осознает достаточно глубоко и полно один принципиальный факт: "То, что наиболее присуще мне лично, относится и ко всем людям" [7, с. 67]. Понимание факта наличия духовной идентичности людей, вероятно, также снижает у человека субъективный порог риска при "открывании" души другому.

На наш взгляд, представляется важным уточнить, что значит "открыть душу". Это значит презентовать другому свой внутренний мир, свои чувства, эмоции, переживания. Однако необходимо развести два принципиальных момента: 1) раскрытие себя другому человеку; 2) допуск его в свой внутренний мир. Для того чтобы прояснить эти два принципиально важных, но различных аспекта взаимодействия, рассмотрим первый момент на примере доверительного общения, т.е. такой формы общения, в ходе которой один человек доверяет другому (или группе людей) свои мысли, чувства, раскрывает интимные стороны своего внутреннего мира [8]. При этом адресатом может стать первый же "попавшийся под руку" человек, если у индивида очень сильно выражена потребность выговориться, поделиться своими проблемами и т.д. Более того, доверительное общение иногда может иметь явно не психотерапевтический результат, когда человек по каким-то причинам превышает субъективную планку своей доверительности, вследствие чего начинает испытывать негативные чувства и к себе, и к партнеру.

В процессе доверительного общения часто возникают эффекты, сходные с эффектами в ходе поддерживающей встречи. Она, как правило, дает клиенту поддержку, ощущение понимания и принятия [9]. Самое же главное сходство состоит в том, что при поддерживающей встрече терапевт выступает лишь в качестве свидетеля возможных позитивных изменений клиента, при доверительном общении субъект, которому доверяют мысли и чувства, также является по сути своей свидетелем. Однако главное – это то, что человек сам является инициатором "открывания" своей души. Анализ процесса взаимодействия терапевта и клиента показывает, что, даже сообщая о своих переживаниях, о своих проблемах, т.е. раскрывая свою душу, клиент тем не менее может сообщить терапевту, что не доверяет ему и не допустит в свой внутренний мир.

В некоторых психотерапевтических направлениях, например в синанон-группах, путем массированных атак на защиты человека прорывают их и "на плечах противника" врываются в его внутренний мир. Такого эффекта можно достигнуть и при гипнозе, и посредством искусных манипуляций, и путем создания, буквально с пеленок, особого контекста общения – раппортного общения [6], которое может возникнуть между ребенком и матерью, ребенком и бабушкой. Все эти виды общения характеризуются одним важным обстоятельством, а именно тем, что внутренний мир человека становится доступен партнеру помимо его воли. Человек не предпринимает действий по презентации своего внутреннего мира. Напротив, очень часто пытается скрыть его. Однако партнер в силу ряда условий взаимодействия без труда читает его душу, что может привести либо к порождению в ответ мощных защит, либо вообще лишить человека защиты, делая его уязвимым или даже полностью сломленным [10].

Совсем другие механизмы лежат в основе резонансного общения. Его основой является внутренняя раскрытость, распахнутость человека [6]. Принципиальное отличие доверительной формы общения от данной состоит в том, что в ходе ее субъект напоминает транслятор, интенсивно передающий информацию, и его по сути не интересуют характеристики "приемника" (в качестве примера можно привести ситуацию, когда реципиент в процессе продолжительного ночного разговора "по душам" засыпает, а "транслятор" продолжает изливать душу). В процессе резонансного общения всегда должен быть либо резонирующий адресат, тонко, избирательно настроенный на волну "передающего" партнера и, более того, обладающий способностью не только улавливать "волны" другого, но и самому притягивать их [6], либо "излучение", которое индуцирует в партнере соответствующие состояния и вызывает у него резонанс. Таким образом, для того чтобы возник резонанс, настроенность на одну волну, необходимо, как минимум, наличие у клиента потребности (пусть даже и неосознанной) в таком общении, а также создание терапевтом условий (конгруэнтности, принятия, эмпатии) для возникновения психологических предпосылок глубинного общения.

Свидетельством наличия у клиента потребности в специфическом виде взаимодействия может выступать его приход к психотерапевту, осознавание (фокусировка) им наличия некоторых проблем, пусть даже им и не присвоенных (вторая, третья стадии изменений в психотерапевтическом процессе по К. Роджерсу).* Фасилитационные же компоненты коммуникативной деятельности психотерапевта, как отмечалось ранее, являются лишь вторичными, интериоризованными по отношению к глубинным, духовным компонентам. Вероятно, все-таки непременным условием возникновения "взаимонастроенности" является некое чувство общности, "общего фонда" [11] между терапевтом и клиентом. Однако в ее основе могут лежать: общее информационное поле, общая деятельность, сопряженность ролей и ролевого поведения.** Такого рода единение на социальном уровне вряд ли будет содействовать глубоким внутренним изменениям клиента. Для того чтобы это стало возможным, терапевт должен своими усилиями не просто преобразовать "два мира в один", он должен сделать это на уровне Внутреннего Я клиента, на сущностном уровне. Для этого терапевт должен обладать способностью "резонансного" сознания, т.е. вызывать у себя такое состояние, при котором у него исчезает ощущение разделенности его с клиентом. Это как бы пребывание в "Я – Я" диалоге, как бы медитирование, но не в режиме автокоммуникации, а в ходе межсубъектного взаимодействия. Имея опыт "разделенности" своего сознания во внутреннем диалоге, опыт медитирования и обретения себя истинного, опыт внутреннего супервизорства, терапевт, руководствуясь им, включает и клиента "в себя", создавая не только эффект резонирования, но и эффект индуцирования. Таким образом, психотерапевт "усиливает" себя, свое присутствие в другом и благодаря этому "усиливает" активность Внутреннего Я клиента. Клаудио Наранхо считает, что владеть такими способностями необходимо всем терапевтам [12].

* Напомним, что на этих стадиях автокоммуникация клиента еще практически заблокирована, а взаимодействие его с терапевтом характеризуется дистантностью и недоверием.

** Способы сопряжения достаточно подробно описаны Эвереттом Шостромом в его известной книге "Человек-манипулятор".

Некоторое представление о подобной системе действий терапевта в рамках духовно-ориентированной психотерапии может дать упражнение "Я – Ты", достаточно подробно описанное ранее [12]. Мы же лишь еще раз акцентируем внимание на отдельных его моментах. Данному упражнению всегда предшествует другое упражнение – "Присутствие", целью которого является концентрация внимания человека на чувствовании себя, своего существования "здесь и теперь", т.е. фактически осуществляется "усиление" себя. После прочувствования этого состояния собственно и начинается выполнение самого "Я – Ты" упражнения. На первом этапе, "забыв о себе", необходимо сфокусироваться на ощущении в себе другого человека, сидящего напротив, на его индивидуальности, самобытности, самости, т.е. "усилить" его в себе. После прочувствования в себе другого человека, на втором этапе, наступает интеграция ощущений "Я" и "Ты". Для этого необходимо сосредоточиться не только на одновременном ощущении "Я" и "Ты", но и уловить то ощущение общности, которое как бы окружает их, объединяет их в единое целое. При одновременном выполнении этого упражнения двумя людьми возникает то состояние, которое, по определению К. Наранхо, называется "Мы и бесконечность".

Следует помнить, что в основе такого глубокого контакта не лежит полная идентификация, т.е. слияние с другим человеком. "Если же мы как терапевты, – предостерегает М. Боуэн, – слишком заняты тем, что пытаемся "понять" наших клиентов или стремимся быть полезными им, или изо всех сил стараемся делать "что нужно", то у нас непременно возникает трудность при проникновении в мир клиента" [10, с. 31]. Если же терапевт не сможет "отстроиться" от своей личности и нейтрализовать на какое-то время потребности своего эго в принятии, обожании, любви, то он может испытывать трудности при снятии границ между собой и клиентом.

Несомненно, высококвалифицированный и духовно-ориентированный терапевт обладает структурированным внутренним опытом, который связан с переживанием самости, с переживанием моментов единения с клиентом, моментов не только вхождения в его внутренний мир, но и одновременно "впускания" его в свой внутренний мир, в свою собственную душу. Этот аспект психотерапевтического процесса был выражен в виде вопроса К. Роджерса к самому себе: "Могу ли я позволить себе испытывать положительные чувства к другому человеку – чувства симпатии, привязанности, любви, интереса, уважения?" Он ясно осознавал все трудности, которые испытывает в связи с этим терапевт, но одновременно был глубоко убежден, что когда мы поймем, что "... хотя бы в определенных отношениях или в определенное время в этих отношениях совершенно безопасно проявлять личную привязанность, то есть питать к другому положительные чувства, – это будет настоящим достижением" [7, с. 95].

Отчасти такую же проблему поставил в психологии самоактуализирующего развития Абрахам Маслоу. Он, как и Карл Роджерс, пытаясь уйти от медицинской модели, очень ненавидел такие слова, как "психотерапия", "пациент", и ратовал за помогающую модель терапии. Используя метафору Альфреда Адлера о терапевте – "старшем брате", А. Маслоу следующим образом представлял терапевтический процесс: "Мудрый и любящий старший брат пытается совершенствовать младшего, пытается делать его лучше, чем он есть, но в рамках собственного стиля младшего". Далее он продолжает: "Люди, которых мы называем "больными", – это люди, которые не являются тем, кем они есть, – это люди, которые построили себе всевозможные невротические защиты против того, чтобы быть человеком. Так же как для розового куста безразлично, кем является садовник – итальянцем, французом или шведом, – для младшего брата безразлично, каким образом его помощник научился быть помощником. Научиться высвобождать подавленное, познавать собственное Я, прислушиваться к "голосу импульса", раскрывать свою величественную природу, достигать понимания, проникновения, постигать истину – вот, что требуется" [13, с. 117].

Таким образом, терапевт, входя во внутренний мир клиента, не интроецирует некие модели сценариев развертывания внутренней коммуникации между личностью и сущностью. Он стремится к тому, чтобы отыскать и укрепить сущность клиента и помочь ему наладить ее взаимодействие с личностью. При этом психотерапевтический процесс чем-то напоминает собирание разрезных картинок, а терапевт и клиент выступают как партнеры по этой деятельности. Их различие заключается в том, что терапевт знает, как выглядит картинка, но он (впрочем как и его клиент) точно не знает, какие из фрагментов картины внутреннего мира клиента и в какой последовательности будут собираться. Пожалуй, очень созвучна этой метафоре мысль, высказанная М. М. Огинской и М. В. Розиным: "Ненамеренная индоктринация, при которой психотерапевт, с его точки зрения, ничего не навязывает, а клиент как бы сам открывает для себя те истины, которые вначале были исключительным достоянием терапевта, обязательно присутствует в любой психотерапии" [14, с. 11]. На наш взгляд, главное, что должен сделать терапевт, – это "заразить бациллой" "Я – Я" отношения своего клиента.