Дж. Фрезер. ЗОЛОТАЯ ВЕТВЬ

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

Изгнание злых духов в лице их представителей. До сих пор мы имели дело с общим изгнанием злых духов, так называемым прямым или непосредственным изгнанием. Злые силы в этом случае невидимы, по крайней мере для простого глаза, и отделываются от них по большей части тем, что колотят по воздуху и поднимают гвалт, чтобы спугнуть зловредных духов и обратить их в бегство. Нам остается привести примеры другого рода, когда нечистая сила выступает в видимой форме или в какой-то степени наделена материальной оболочкой.

Один раз в семь лет ипдейцы-помо в штате Калифорния устраивают ритуал изгнания бесов, в роли которых выступают ряженые. "Двадцать или тридцать мужчин обряжаются в шутовские костюмы, по-варварски разрисовывают свои тела и ставят себе на головы сосуды со смолой. Они тайком отправляются в близлежащие горы. Эти люди персонифицируют бесов.

На крышу дома собраний взбирается глашатай, который произносит речь перед толпой. Вечером по установленному сигналу ряженые спускаются с гор, неся на головах сосуды с горящей смолой. Костюмы, жестикуляция и ужасный шум, который они производят, делают их в глазах дикарей идеальным воплощением бесовской силы. Женщины и дети в испуге бегут со всех ног, а мужчины загоняют их в круг и по принципу "бесов огнем выгоняют" подбрасывают в воздух горящие головни, визжат, улюлюкают и с остервенением накидываются на мародерствующих, кровожадных бесов. Эта схватка являет собой страшное зрелище и вселяет великий ужас в сердца сотен визжащих, падающих в обморок и цепляющихся за своих доблестных защитников женщин. Бесам в конце концов удается пробраться в дом собраний, куда для ведения переговоров с ними направляются храбрейшие воины. В заключение мужчины собираются с духом и, выгнав бесов из дома собраний, с оглушительным ревом, похожим на шум сражения, преследуют их до самых гор". Весной, когда на прибрежных ивах только что распустились листья, индейцы племени манданов ежегодно справляли великий праздник, частью которого было изгнание дьявола. Из прерий в селение врывался человек, для пущего сходства с дьяволом выкрашенный в черный цвет; он нагонял страху на преследуемых женщин и танцевал партию бизона-самца в пляске, имевшей целью обеспечить обилие бизонов в наступающем году. В конце концов его прогоняли из селения; за ним со свистом и насмешками гнались женщины, колотя его палками и забрасывая грязью.

Некоторые из племен Центрального Квинсленда верят в существование невидимого зловредного существа по прозвищу Молонга, которое рыщет повсюду и в случае невыполнения определенных обрядов убивает мужчин и насилует женщин. Эти обряды длятся пять ночей и состоят из танцев, в которых принимают участие одни только причудливо раскрашенные а украшенные мужчины. На пятую ночь на зрителей выпрыгивает из темноты сам Молонга в образе человека, выкрашенного красной охрой и убранного перьями, с длинным копьем с наконечником из перьев в руках. Он делает вид, что хочет пробиться сквозь толпу. Собравшихся при этом охватывает возбуждение, раздаются громкие крики и вопли, но вот после еще одной попытки нападения демон исчезает в темноте.

В последнюю ночь года очищают от скверны дворец королей Камбоджи. За людьми, загримированными под злых духов, по дворцовому двору гоняются слоны. После изгнания злых духов, чтобы помешать им вернуться, дворец окружают хлопчатобумажной нитью.

Когда эпидемия холеры или оспы распространяется в Мунзерабаде, в Майсорском округе на юге Индии, местные жители собираются и с помощью заклинания загоняют демона болезни в его деревянное изображение, которое – обычно это делается ночью – переносят в другой приход. Жители этого прихода в свою очередь передают изображение соседям: таким образом демон болезни изгоняется из одного селения за другим, пока не попадает на берег реки, в которую его и бросают.

Чаще, однако, изгоняемые демоны вообще лишены видимой оболочки, но, будучи невидимыми, воплощаются в зримом материальном проводнике. Для удобства мы будем различать эпизодические и периодические изгнания.

Эпизодические изгнания злых духов в материальный объект. Проводниками воздействия демонов могут быть самые различные предметы. Очень часто это кораблик или лодка. Например, когда от болезни в южном округе острова Серам страдает какое-то селение, его жители строят кораблик и наполняют его рисом, табаком, яйцами и прочими продуктами, которые собирают у односельчан. На кораблике они поднимают маленький парус. Когда все готово, кто-нибудь из мужчин громовым голосом выкрикивает такие слова: "Эй вы, болезни – оспа, малярия, корь и т.д., вы, которые столь долго прогостили у нас и произвели столь сильные опустошения, прекратите мучить нас отныне. Мы снарядили для вас корабль, мы снабдили его нужной для путешествия провизией. Вы не будете ощущать недостатка в пище, листьях бетеля, орехах и табаке. Отчаливайте и плывите прочь от нас. Никогда более не приближайтесь к нам, отправляйтесь в далекую страну. Пусть течения и ветры побыстрее отнесут вас туда, чтобы в будущем мы могли жить в здравии и благополучии и не видеть, как над вами восходит солнце". Потом 10 или 12 мужчин подтаскивают судно к берегу и пускают его на волю волн в уверенности, что насовсем или по меньшей мере до следующего раза освободились от болезни. В случае повторной эпидемии островитяне не сомневаются, что это не та же самая, а другая болезнь. Избавляются они от нее тем же способом. После того как суденышко с демонами на борту терялось из виду, мужчины, которые его несли, возвращались в селение. Один из них при этом кричал: "Ну, теперь болезни ушли, уплыли далеко, скрылись из виду". Тут все жители выбегали из своих домов и с ликованием передавали эту весть друг другу, ударяя в гонги и другие ударные инструменты.

Есть сходные ритуалы и у обитателей других островов Ост-Индии, Так, жители острова Тимор-Лаут для того, чтобы ввести в заблуждение демонов болезни, спускают на воду небольшое парусное судно (проа) с изображением человека и большим запасом провизии на борту, и оно плывет по воле волн. При спуске на воду этого суденышка туземцы кричат: "Эй, болезнь, изыди, вернись назад! Что нужно тебе в этой бедной стране?" Через три дня после совершения этого обряда островитяне закалывают свинью, а часть свинины приносят в жертву Дудилаа, духу, который живет на солнце. Тут кто-нибудь из старейшин говорит: "Старый господин, молю тебя делать добро внукам, детям, женщинам и мужчинам, чтобы у них была возможность есть свинину и рис и пить пальмовое вино, Я держу свое обещание. Ешь свою долю и делай так, чтобы благоденствовали все жители деревни". Считается, что, если проа сядет на мель где-нибудь в обитаемом месте, там неминуемо разразится эпидемия болезни. Поэтому севшая на мель проа вызывает панику среди приморского населения, и люди стремятся как можно быстрее ее сжечь, потому что демоны-де убегают от огня. На острове Буру парусное судно с демонами болезни на борту имеет около 20 футов в длину: оно оснащено парусами, веслами и якорем и снабжено большим запасом продовольствия. Весь день и всю ночь островитяне, чтобы нагнать на духов страх, бьют в гонги и в барабаны и мечутся в разные стороны. На следующее утро молодые люди крепкого сложения хлещут народ ветвями, предварительно обмакнув их в глиняный горшок с водой. Сразу же после этого они сбегают к бухте, кладут ветви на борт проа, с великой поспешностью спускают на воду и буксируют лодку с болезнями на борту далеко в море. Там они отталкивают ее, и кто-то из них говорит: "Уходи прочь, бабушка оспа, уходи прочь подобру-поздорову! Посети какую-нибудь другую страну. Мы снабдили тебя провизией для путешествия и больше ничего не можем тебе дать". Вернувшись обратно, юноши купаются в море. Ветвями здесь людей хлещут явно для того, чтобы освободит") их от демонов болезни, которая при этом якобы переходит на ветви. Отсюда поспешность, с которой ветви погружают на борт судна и буксируют его в море. Когда в одном из внутренних районов Серама свирепствует эпидемия оспы или другого заболевания, жрец также бьет по домам священными ветвями, после чего их выбрасывают в реку, которая относит их в море. Точно так же вотяки выбрасывают палки, с помощью которых они изгоняли из деревни чертей, в реку, чтобы та унесла зловещий груз. Довольно широко распространен обычай класть в лодки кукол, символизирующих больных людей. Большинство диких племен с побережья острова Борнео используют в борьбе против эпидемии следующие средства. Они вырезают из сердцевины саговой пальмы одну или несколько человеческих фигурок, которые вместе с рисом и другими припасами погружают на плот, на лодку или на хорошо оснащенное малайское судно. Эту лодку они украшают цветами арековой пальмы и лентами, сплетенными из ее листьев; во время отлива нарядное суденышко спускают на воду, и оно, согласно надеждам и чаяниям народа, уносит болезнь.

Часто в роли козла отпущения за напасти всего народа выступает животное. Если эпидемия холеры распространяется в каком-нибудь из селений Центральной Индии, все население после захода солнца укрываете? в своих домах. После этого, гордо шествуя по улицам, жрецы срывают с крыши каждого дома немного соломы, которую вместе с подношениями в виде риса, перетопленного жидкогэ масла и куркумы сжигают в святилище к востоку от селения, В направлении движения дыма гонят выкрашенных в ярко-красный цвет цыплят, которые, по местному поверью, уносят с собой болезнь. Если они терпят неудачу, наступает очередь коз, и в конце концов дело доходит до свиней. Когда эпидемия холеры свирепствует у бхаров, малланов и курми Индии, они берут козу или буйволицу (обязательно самку и как можно более черной масти) и, подвязав к ее крупу немного зерна, гвоздики и свинцового сурика в желтой тряпке, выдворяют животное за пределы селения и следят за тем, чтобы оно не вернулось обратно. В иных случаях буйволицу помечают красной краской и пригоняют в соседнее селение; вместе с ней туда попадает и болезнь.

Каждая семья динка, скотоводческой народности с берегов Белого Нила, владеет священной коровой. Когда над страной нависает угроза войны, голода или другого бедствия, вожди селения обращаются к той или иной семье с требованием принести свою священную корову в качестве искупительной жертвы. Женщины перегоняют животное на другой берег реки, и оно бродит по пустыне до тех пор, пока не падает жертвой диких зверей, рыщущих в поисках добычи. Женщины же, не оглядываясь, возвращаются в селение в полном молчании: им кажется, что стоит им бросить взгляд назад, как обряд утратит свою силу. В 1857 году, когда эпидемия чумы поразила индейцев племени аймара в Боливии и Перу, они взвалили одежду больных чумой на спину черному гуанако, побрызгали на нее водкой и отпустили животное в горы в надежде, что вместе с одеждой оно унесет и чуму.

В иных случаях искупительной жертвой становится человек. Так, от случая к случаю боги предупреждали царя Уганды о том, что его враги баниоро замышляют с помощью магии наслать на него и на его народ смертельную болезнь. Во избежание подобной катастрофы царь посылал к границам баниоро искупительную жертву. Выбирали на эту роль мужчину и мальчика или женщину с ребенком; диктовался выбор какой-нибудь отметиной на теле или другим дефектом, которым бог пометил своих будущих жертв. Наряду с людьми в жертву приносили корову, козу, курицу и собаку, В сопровождении усиленной охраны их доставляли на указанное богом место. Там жертвам переламывали кости и оставляли на мучительную смерть во вражеской стране, так как приползти обратно в Уганду у этих калек не хватило бы сил. Таким образом болезнь или мор переходили на жертвы и через них на страну баниоро.

Чтобы оградить себя от чумы, некоторые китайские племена выбирают козлом отпущения человека большой физической силы. Вымазав лицо краской, такой человек начинает по-шутовски кривляться, чтобы побудить заразные болезни избрать своей жертвой именно его. В этом ему помогает жрец. В заключение этот человек с великой поспешностью покидает пределы города или деревни, преследуемый толпой разъяренных мужчин и женщин, которые бьют в гонги и барабаны. Жители Пенджаба употребляют от ящура такое средство: они нанимают человека из касты чамаров и, повернув спиной к селению, клеймят его раскаленным серпом и выпускают а джунгли, чтобы он захватил ящур с собой. При этом он не должен оглядываться.

Изгнание злых сил в материальные тела, совершаемое регулярно. Изгнание невидимого, так же как и изгнание злых сил при посредстве искупительной жертвы, имеет тенденцию из эпизодического превращаться в регулярное, К примеру, каждый год (обычно в марте) жители островов Индийского архипелага Лети, Мао и Лакор отсылают свои болезни в море. Они строят пирогу длиной около 6 футов и оснащают ее парусами, веслами, рулем и иным снаряжением; каждая семья кладет в нее немного риса, плодов, домашнюю птицу, два яйца, насекомых, вредителей полей и пр. Эту пирогу островитяне пускают на волю волн со словами: "Захвати с собой все болезни, перенеси их на другие острова, в другие страны. Разнеси их по восточным странам, где восходит солнце". Биаджи с острова Борнео ежегодно пускают в плавание лодочку, нагруженную народными прегрешениями и несчастьями. На экипаж корабля, которому это зловещее суденышко попадается навстречу, перейдут все напасти, имеющиеся на его борту. Такой же обычай каждый год соблюдают дусуны Туаранского округа на севере Борнео, Это – важнейший из обрядов их годового цикла, имеющий своей целью обеспечить жителям селения урожайный год. Для этого дусуны торжественно изгоняют всякую нечистую силу, которая за последние 12 месяцев скопилась в их домах и рядом с ними. Обнаружение и изгнание злых духов является делом по преимуществу женским. В своих лучших платьях женщины проходят по деревне: одна из них несет в корзине на спине маленького поросенка, а другие держат в руках палки, которыми в нужный момент охаживают животное. Поросячьи взвизгиванья якобы способствуют привлечению странствующих духов. У каждого дома женщины поют и пляшут, щелкая кастаньетами, ударяя в медные кимвалы и позвякивая гроздьями медных колокольчиков. Показав это представление у каждого дома, процессия спускается к реке, туда же за ней следует нечистая сила, которую заклинательницы выкурили из домов. К берегу реки причален заранее приготовленный плот. На него погружены подаяния в виде продовольствия, одежды, мечей, горшков для приготовления пищи. Там же теснятся сделанные из листьев саговой пальмы фигурки мужчин, женщин, животных и птиц. Погрузив на борт злых духов, плот отталкивают от берега и вместе со всей нечистой силой пускают плыть по течению реки. Если плоту случится сесть на мель вблизи деревни, его быстро сталкивают на воду, чтобы невидимые пассажиры не высадились на берег и не возвратились в деревню. Поросенка, который своими визгами выманивал злых духов из укрытий, убивают и выбрасывают.

Ежегодно в начале сухого сезона жители Никобарских островов проносят по селениям макет корабля. Бесов при этом выдворяют из хижин и загоняют на борт этого судна, которое спускают на воду и, подняв паруса, пускают плыть по воле волн. Этот обряд описан одним миссионером, который присутствовал при нем на острове Кар-Никобар в июле 1897 года. В течение трех дней туземцы были заняты изготовлением двух оснащенных парусами плавучих колесниц, которые нагружали листьями некоего растения, обладающего ценным свойством прогонять демонов. Пока молодежь занималась этим делом, заклинатели духов и мужчины старшего возраста сидели в доме и по очереди распевали песни. Часто, однако, они выходили наружу и, вооружившись прутьями, обходили пологий морской берег, заклиная беса не входить в селение. Название четвертого дня этого празднества в переводе означало "выгон беса парусами". Вечером женщины принесли на собрание жителей селения корзины, наполненные золой, и листья дерева, обладающего свойством изгонять беса. Эти листья раздали всем собравшимся от мала до велика. Когда все было готово, группа мужчин крепкого сложения под охраной заклинателей по правой стороне деревенского кладбища понесла одну из колесниц к морю и спустила ее на воду. По их возвращении другая группа мужчин понесла на берег другую колесницу – только по левую сторону от кладбища – и также спустила ее на воду. Теперь, когда оба судна были на плаву, женщины стали кидать с берега золу, а толпа кричала: "Уплывай прочь, бес, уплывай прочь и никогда не возвращайся!" При попутном ветре и благоприятном течении эти каноэ быстро отплывали от берега. В эту ночь островитяне пировали с великой радостью, потому что демон отплыл в направлении Чоуры. Аналогичный обряд один раз в год устраивали жители других селений на Никобарских островах, но в разных местах время его проведения было различным.

В третьем месяце каждого года многие из китайских племен справляют великий праздник. Во время этого праздника царит всеобщая радость по случаю, полагают, полного уничтожения напастей, скопившихся за прошедшие 12 месяцев. Уничтожают напасти следующим образом. Большой глиняный кувшин, наполненный черным порохом, камнями и кусками железа, зарывают в землю. Затем насыпают дорожку из пороха, сообщающуюся с кувшином, и, приложив к ней зажженную спичку, взрывают его со всем содержимым. Камни и куски железа символизируют бедствия и напасти прошедшего года, а их рассеивание взрывом якобы устраняет сами эти горести и напасти. Этот праздник сопровождается неудержимым разгулом и пьянством.

В Старом Калабаре на Гвинейском побережье дьяволов А привидения публично изгоняют – или изгоняли – раз в два года, В число изгоняемых входят души людей, скончавшихся со времени последнего очищения города. Приблизительно за три недели или за месяц до совершения этого обряда, который, согласно одному сообщению, имеет место в ноябре, из прутьев или древесины изготовляются грубые подобия животных (леопардов, крокодилов, слонов, волов) и птиц; украсив тряпками и всякой мишурой, их выставляют перед дверями всех домов. В день совершения обряда, приблизительно в три часа утра, все население высыпает на улицы и, находясь в состоянии величайшего возбуждения, с оглушительным шумом начинает загонять затаившихся дьяволов и привидения в указанные фигурки зверей, чтобы прогнать их из мест обитания людей. С этой целью отряды людей, разгуливая по улицам, стучат в двери домов, палят из ружей, бьют в барабаны, трубят в рога, звенят колокольчиками, громыхают кастрюлями и горшками, орут и улюлюкают что есть силы, короче, поднимают как можно больше шума. Этот гвалт продолжается до первых проблесков рассвета, после чего начинает постепенно идти на убыль и с восходом солнца сходит на нет. Предполагается, что к этому времени испуганные духи напрочь выметены из домов и вошли в чучела или развевающуюся на ветру мишуру. В эти плетеные чучела, кроме того, складывают выметенный из домов сор и золу из очагов. Нагруженные злыми духами чучела люди поспешно взваливают себе на плечи, в сопровождении шумной процессии приносят на берег реки и под барабанный бой бросают в воду. При отливе течение относит их в сторону моря. Теперь город еще на два года очищен от дьяволов и привидений.

Ежегодные обряды изгнания воплощенных духов известны и в Европе. Вечером в первый день Пасхи цыгане, живущие на юге Европы, берут деревянный сосуд, напоминающий по форме картонку для шляп, и, подобно люльке, подвешивают его между двумя перекрестными брусьями. Они складывают в него лекарственные растения и травы вместе с засушенным трупом змеи или ящерицы, к которому каждый из присутствующих должен прикоснуться пальцами. После этого сосуд закутывают красной и белой шерстью, и старейшие цыгане переносят его от шатра к шатру; после того как каждый из членов табора по разу плюнул в него и колдунья произнесла над ним свои заклинания, выбрасывают его в проточную воду. Цыганам кажется, что с помощью этого обряда они избавляются от всех болезней, которыми им пришлось бы переболеть в течение года. Если кто-нибудь обнаружит сосуд и из любопытства вскроет его, его самого и его близких, по мнению цыган, поразят те болезни, от которых другие избавились,

В некоторых случаях бедствия целого года публично передают животному, которое затем изгоняют. Так, у гаро Ассама "кроме жертвоприношений по случаю заболеваний частных лиц имеются обряды, которые раз в год совершаются всей общиной или всем селением. Они направлены на то, чтобы в ближайшие 12 месяцев предохранить их участников от подстерегающих в лесу опасностей, а также от болезней и неудач. Главный из этих обрядов носит название Асонгтата. Рядом с околицей всякого большого селения можно видеть некоторое количество камней, воткнутых в землю без какого-либо видимого порядка. Называются эти камни асонг, и на них приносят жертвы Асонгтата. Положим, приносят в жертву козу, а через месяц требуется принести в жертву обезьяну-лангура (Entellus) или крысу. Двое мужчин набрасывают на шею предназначенному для принесения в жертву животному веревку и по очереди вводят его в каждый дом, а собравшиеся жители селения в это время колотят по стенам домов с внешней стороны, чтобы испугать и прогнать злых духов, которые могли угнездиться в доме. По окончании обхода деревни обезьяну или крысу выводят за околицу, убивают ударом дао и, выпотрошив, распинают на вбитом в землю стволе бамбука. Вокруг распятого животного вбивают длинные остроконечные бамбуковые шесты на манер рогатки. Эти сооружения напоминают о временах, когда такого рода ограда возводилась вокруг селения для того, чтобы защитить его от врагов, хотя ныне они служат защитой исключительно от болезней и опасностей, грозящих людям со стороны диких лесных зверей. Требуемого лангура обычно отлавливают за несколько дней до этого, а если его поймать не удается, его место занимает коричневая обезьяна. Приносить в жертву обезьяну-гулок запрещается". Распятая обезьяна или крыса выступает в данном случае в роли козла отпущения, который претерпевает страдания и смерть вместо людей и освобождает их от болезней и несчастий в будущем году.

Один раз в год бхотии из Джугара в Западных Гималаях псят собаку спиртом или гашишем и, накормив сладостями, проводят по селению и спускают с привязи. За животным пускаются в погоню и убивают его палками и камнями, полагая, что теперь они на год застрахованы от болезней и других напастей. В прошлом в некоторых районах Бредальбена бытовал обычай на Новый год подводить собаку к двери, давать ей кусок хлеба, а затем прогонять ее со словами: "Убирайся, собака! Если до конца года в этом доме должен случиться мор или падеж скота, пусть все это обрушится на твою голову".

В день искупления, приходившийся на десятое число седьмого месяца, иудейский первосвященник возлагал руки на голову козла, исповедовался над ним во всех прегрешениях колен израилевых и, переложив на животное бремя грехов, отпускал его в пустыню.

В роли козла отпущения, на которого периодически возлагались грехи народа, мог выступать и человек. Так, для того чтобы очистить страну, жители Онитшы на реке Нигер в прошлом приносили в жертву двух людей. Жертв покупали на деньги, собранные по подписке. Лица, на протяжении прошедшего года совершившие тяжкие преступления – поджоги, кражи, прелюбодеяния, колдовство и т.д., – должны были внести в общую кассу сумму в 28 нгуга (немногим более двух фунтов стерлингов). Собранные деньги шли на покупку во внутренней части страны двух больных людей, "подлежащих принесению в жертву за все эти гнусные преступления – один за землю и один за реку". Палачом нанимали за плату человека из соседнего города. 27 февраля 1858 года при такого рода жертвоприношении довелось присутствовать преподобному Д.К.Тэйлору. Жертвой была женщина девятнадцати-двадцати лет. Более двух миль, от королевского дома до реки, ее волокли лицом по земле. Сопровождавшая ее толпа при этом вопила: "Греховодница, греховодница!" Делалось все это с целью "снять беззакония с земли. При этом не проявляли ни малейшего милосердия, как будто тащили прочь бремя всех прегрешений". Есть сведения о том, что аналогичные обряды, несмотря на бдительность британской администрации, ежегодно соблюдают и многие другие племена в дельте реки Нигер. Негры-йоруба в Западной Африке "зовут человека, предназначенного для принесения в жертву, Олуво. Им может быть свободный или раб, человек низкого происхождения или особа знатного и богатого рода. На протяжении всего периода его заточения его неизменно хорошо кормят и снабжают всем, чего он ни пожелает. Когда приходит время казни, этого человека торжественно проводят по улицам города или столицы йорубского монарха, который готовится принести его в жертву на благо своего государства, каждой семьи и каждого подданного, чтобы все они без исключения с его помощью получили возможность очиститься от всякого греха, несчастья и смерти. Внешне этого человека изменяли до неузнаваемости: на голову ему насыпали большое количество золы, а лицо расписывали мелом. Люди часто выбегали из своих домов, чтобы, возложив на него руки, передать ему свои прегрешения, преступления, горести и смерть". По окончании этого триумфального шествия его заводят во внутренние покои святилища и обезглавливают. Последние слова и стоны жертвы служат собравшимся перед храмом людям сигналом к началу веселья. Теперь, воображают они, жертва принята и бог сменил гнев на милость.

Когда-то в обычае сиамцев было один раз в году проносить на носилках по улицам под звуки барабанов и гобоев женщину, подорвавшую свое здоровье распутным образом жизни. Толпа осыпала ее оскорблениями и забрасывала грязью. За пределами крепостного вала ее бросали в навозную кучу или на колючую изгородь, запрещая когда бы то ни было воз вращаться в город. Сиамцы полагали, что эта женщина принимала на себя все дурное. Для того, чтобы очистить страну и снискать милость богов, батаки с острова Суматра в качестве общественной жертвы приносили лошадь рыжей масти или буйвола. По имеющимся сведениям, в прошлом к одному столбу с буйволом привязывали человека. После предания животного смерти этого человека изгоняли; никто не имел права принимать его у себя, беседовать с ним и кормить его. Явно предполагалось, что он уносит с собой народные прегрешения и бедствия.

В иных случаях в роли козла отпущения выступало священное животное. Так, жителей Малабара роднит с индусами культ коровы, умерщвление и употребление в пищу мяса которой "они почитают за преступление столь же гнусное, как преднамеренное убийство". Тем не менее "брахманы переносят грехи народа на одну или нескольких коров, которых отводят затем на указанное брахманом место". Принеся в жертву быка, древние египтяне призывали на его голову все беды, могущие обрушиться на них самих и на их землю, после чего продавали бычью голову грекам или выбрасывали ее в реку. У нас нет оснований утверждать, что египтяне поклонялись быкам в историческую эпоху, напротив, в обычае у них было убивать быков и съедать их мясо. Большое количество фактов подводит нас, однако, к заключению, что первоначально египтяне наряду с коровами считали быков священными животными. Они не только считали священными и никогда не приносили в жертву коров – они жертвовали только таких быков, на теле которых имелись определенные отметины. Прежде чем принести быка в жертву, жрец внимательно осматривал его: если необходимые отметины были налицо, жрец клеймил животное в знак того, что оно пригодно для жертвоприношения. Человека же, который принес в жертву неклеймекого быка, самого надлежало предать казни. Важную роль в египетской религии играл культ черных быков Аписа и Мневиса (особенно первого). Египтяне тщательно погребали всех быков, умерших естественной смертью, на окраинах городов, после чего собирали их кости со всех частей Египта и предавали их земле в одном месте. Все участники принесения в жертву быка на великих мистериях Исиды рыдали и били себя в грудь. Итак, мы вправе заключить, что первоначально быки, как и коровы, почитались египтянами священными животными и что умерщвляемый бык, на чью голову взваливали все народные несчастья, был когда-то божественным искупителем. Козлом отпущения является, вероятно, и ягненок, которого каждый год предают закланию мади в Центральной Африке. Отчасти теми же соображениями продиктовано принесение индейцами-зуньи в жертву черепахи.

Козлом отпущения может, наконец, быть богочеловек. Так, в ноябре индийские гонды поклоняются покровителю посевов Гансиам Део. Во время праздника этот бог якобы самолично нисходит на одного из верующих, с которым неожиданно случается что-то похожее на припадок: поблуждав среди других людей, он бросается в джунгли, где, по мнению гондов, он, если его оставить на произвол судьбы, сойдет с ума. и погибнет. Этого человека, впрочем, приводят назад, хотя в чувство он приходит только через один-два дня. Гонды полагают, что этот человек искупает прегрешения всех остальных жителей селения. Албанцы Восточного Кавказа* содержали в храме Луны "священных" рабов, многие из которых были одержимы и пророчествовали. Если кто-нибудь из них проявлял признаки необычайной одержимости или умопомешательства и, подобно своему гондскому собрату, начинал в одиночестве бродить по лесам, верховный жрец сажал его на священную цепь. В течение года этого раба содержали в роскоши, а по окончании этого периода умащивали благовониями и выводили для принесения в жертву. Из толпы выступал человек, набивший себе руку на принесении человеческих жертв; он вонзал священное копье в бок жертвы, поражая при этом сердце. От того, как падал заколотый человек на землю, зависело благополучие всей общины. Труп относили в определенное место, где все присутствующие в целях очищения по очереди наступали на него. Подобно тому как иудейский первосвященник переносил на козла отпущения грехи своего народа, возлагая руки на голову животного, так и на эту жертву переносились прегрешения людей. А так как речь шла о человеке боговдохновенном, перед нами несомненный случай умерщвления богочеловека с целью снятия с народа его грехов и несчастий.

* "Албанией" в древности называлось Восточное Закавказье (теперешний Азебайджан).

Аналогичный тибетский обычай отличается любопытными особенностями. Начало нового года по тибетскому календарю совпадает с новолунием, которое приходится приблизительно на 15 февраля. После этого события бразды правления столицей Тибета, городом Лхасой, на 23 дня переходят от обычных владык к монаху Дебангского монастыря, предложившему за эту должность наибольшую сумму денег. Это лицо удостаивается титула Жално (Jalno). О начале своего монархического правления Жално провозглашает, проходя по улицам Лхасы с серебряным жезлом в руках. Отдать ему дань уважения собираются люди из всех окрестных храмов и монастырей. Своей властью Жално беззастенчиво пользуется для извлечения личной выгоды, потому что по праву купли все штрафы, которые он налагает, идут к нему в карман. Извлекаемые им доходы примерно в 10 раз превышают сумму, затраченную на покупку должности. Слуги Жално расхаживают по улицам Лхасы и ищут малейшего повода придраться к ее жителям. В это время в городе облагается налогом каждый дом, а самые незначительные проступки наказываются крупными штрафами. Из-за свирепости Жално весь трудовой люд на эти 23 дня оставляет столицу. Но если миряне бегут из Лхасы, то монахи, напротив, стекаются туда. Все буддийские монастыри в округе пустеют. На дорогах, ведущих в Лхасу, теснятся монахи, спешащие попасть в столицу кто пешком, кто верхом на лошади, кто на осле, а кто на мычащих волах. Все они несут с собой молитвенники и кухонные принадлежности. Они стекаются в город в таком количестве, что буквально запружают улицы и площади Лхасы, так что от их красных плащей рябит в глазах. В городе царит неописуемый беспорядок. Все эти "святые" люди группами расхаживают по улицам, распевая молитвы и издавая дикие вопли. Монахи толкаются, ссорятся между собой и дерутся. Результат этих стычек – обилие разбитых носов, синяков под глазами и проломленных черепов. Весь день от рассвета до заката монахи в красных плащах в клубах воскуряемых благовоний не прекращают храмовую службу в Лхасском соборе – в великом храме Мачиндранат. В тот же храм монахи трижды в день набиваются для того, чтобы получить свою долю чая, похлебки и денег. Собор представляет собой обширное строение, расположенное в центре города в окружении базаров и лавок. Находящиеся в нем идолы богато инкрустированы золотом и драгоценными камнями.

Через 23 дня, по истечении срока своих полномочий, Жално еще раз на 10 дней берет власть в свои руки. В первый день этой декады жрецы вновь собираются в соборе и возносят богам молитву о предохранении народа от болезней и других напастей и "в знак умиротворения приносят в жертву человека". Речь не идет о преднамеренном убийстве, хотя совершаемый над ним обряд нередко имеет для него роковые последствия. Голову этого человека осыпают зерном, одну половину его лица расписывают белой, а другую – черной краской. Этому столь нелепо загримированному человеку с плащом из шкуры на руке присваивают титул Царя Годов. Он восседает на рыночной площади, где угощается всем, чем ему заблагорассудится. Расхаживая, он потрясает над головами людей хвостом черного яка и таким образом принимает на себя их несчастья. На десятый день войска, расквартированные в Лхасе, в полном составе строем подходят к великому храму и выстраиваются перед ним в шеренгу. Из храма выводят Царя Годов, который получает от собравшейся толпы мелкие подношения. Тут Царь Годов начинает высмеивать Жално. "Воспринимаемая пятью чувствами реальность, – говорит он ему, – никакая не иллюзия. Твое учение ложно..." Жално в качестве временного представителя далай-ламы оспаривает эти еретические воззрения. Спор становится все более оживленным. Наконец обе стороны приходят к соглашению разрешить спорные вопросы подбрасыванием костей. В случае проигрыша Жадно предлагает своему противнику поменяться местами. От победы

Царя Годов можно ожидать множество всяких неприятностей, зато победа Жално вызывает бурю ликования, так как в ней видят доказательство того, что боги приняли его противника в качестве искупительной жертвы за грехи всего населения Лхасы. Фортуна, впрочем, всегда благоприятствует Жално, который неизменно набирает по шесть очков, в то время как у его противника никогда не выпадает больше единицы. В этом нет ничего удивительного: просто на костях Жално выведены одни шестерки, а на костях Царя Годов – одни единицы. Видя, что судьба против него, Царь Годов в ужасе спасается бегством верхом на белой лошади, захватив с собой белую собаку, белую птицу, соль и продукты, предоставленные в его распоряжение правителем. Лицо его по-прежнему выкрашено наполовину в белый, наполовину в черный цвет, и на нем все тот же кожаный плащ. Чернь бросается за ним вдогонку, завывая, улюлюкая и стреляя ему вслед холостыми патронами. Будучи изгнан из города. Царь Годов проводит семь дней в зале ужасов Самийского монастыря в окружении устрашающе чудовищных идолов, кож огромных змей и шкур диких зверей. Оттуда он отправляется в горы Четанга, где на протяжении нескольких месяцев или года ведет в каком-нибудь тесном логове отшельнический образ жизни. Если в этот период он умирает, народ истолковывает это как благоприятное предзнаменование. Если же Царь Годов остается в живых, то имеет право на следующий год возвратиться в Лхасу, чтобы еще раз выступить в роли козла отпущения.

Этот странный ритуал, который поныне соблюдается в отгороженном от внешнего мира центре буддизма – этом азиатском Риме, как его принято именовать, интересен тем, что в четкой иерархии дает нам целый ряд священных искупителей, в свою очередь нуждающихся в искуплении, целый ряд жертвоприношений по замещению, в свою очередь нуждающихся в замещении, целый ряд находящихся в процессе окаменения богов, которые, сохраняя за собой свои привилегии, сложили с себя бремя и тяготы своего сана. В фигуре Жално мы можем без особой натяжки распознать потомка временных царей, этих смертных богов, ценой жизни покупающих кратковременный период славы и могущества. Жално, очевидно, является временным заместителем Великого Ламы. То, что он выступает или выступал в прошлом в роли искупителя народных грехов, явствует из предложения, с которым он обращается к настоящему козлу отпущения (Царю Годов), поменяться с ним местами в случае, если удача в игре в кости не будет сопутствовать ему. Конечно, при нынешних обстоятельствах с этим предложением не связано практически никакого риска, и оно является чисто формальным. Но такого рода формальности имеют под собой глубокие корни. Пусть в настоящее время они выродились в пустой этикет, в лишенную какого-либо смысла шелуху, – не вызывает никакого сомнения тот факт, что когда-то эти формальности были полны содержания. Пусть в настоящее время это безвыходные тупики, – нет сомнения, что в старину они были дорогами, которые вели к какой-то цели, хотя бы только к смерти. С очень большой долей вероятности мы можем допустить, что тибетского искупителя народных грехов после кратковременного владычества на рыночной площади ждала смерть. В пользу этого предположения говорит то обстоятельство, что преследователи стреляли в Царя Годов холостыми зарядами; а указанием на то, что когда-то этот обряд имел летальный исход, служит вера людей в то, что его смерть является благоприятным предзнаменованием. Едва ли стоит удивляться тому, что, заплатив столь дорогую цену за то, чтобы в течение нескольких недель играть роль заместителя божества, по окончании этого срока Жадно предпочитал умереть не лично, а в лице своего представителя. В результате эту мучительную, но неизбежную обязанность возложили на бедняка, изгоя общества, парию, с которым жизнь обошлась столь жестоко, что он охотно соглашался принести ее в жертву по истечении нескольких дней разгульного веселья. Заметьте, что, если время правления первичного заместителя, то есть Жадно, исчислялось неделями, то срок правления, отведенный заместителю заместителя, урезан до нескольких дней (по одному сообщению, до десяти, по другому, до семи). И столь короткая привязь, видимо, представлялась этой паршивой овце достаточно длинной. Он, впустую потративший столько драгоценных лет, удовлетворялся несколькими быстро ускользающими песчинками в песочных часах. В несчастном паяце с нелепо раскрашенным лицом, восседающем на рыночной площади в Лхасе и сметающем с людей несчастья хвостом черного яка, можно видеть как бы заместителя уполномоченного, который взваливает на себя тяжкое бремя, снятое с более благородных плеч. Однако цепь, если следовать ей до конца, не замыкается на Жадно, а прямиком ведет к самому лхасскому папе, Великому Ламе, временным заместителем которого тот является. Анализ аналогичных обычаев во многих странах мира свидетельствует о том, что если уж божество в человеческом облике снисходит до того, чтобы на время передать свою духовную власть в руки заместителя, то делает, точнее, делало оно это только для того, чтобы предоставить последнему возможность умереть вместо себя. Таким образом, сквозь туман веков, еще не рассеянный светильником истории, неясно и мрачно проглядывает трагическая фигура буддийского папы, азиатского наместника бога на земле, фигура человекобога, несшего на себе бремя людских скорбей, доброго пастыря, который складывал голову за свое стадо.

Об искупителях грехов вообще. Вышеприведенное рассмотрение обычая публичного изгнания всех несчастий деревни, города или страны наводит на некоторые общие выводы.

Во-первых, бесспорно то, что прямое и опосредствованное изгнание зла по своей направленности тождественны; другими словами, выступают ли духи в качестве невидимых сил, или они воплощены в той или иной материальной оболочке, является побочным по отношению к основной цели ритуала – полному очищению от всех напастей, которые осаждают народ. Связующее звено между двумя этими видами изгнания представляет собой обычай вынесения духов на носилках или их отправки в лодке. В таких случаях злые силы мыслятся, с одной стороны, как невидимые и неосязаемые, хотя, с другой стороны, для того чтобы избавиться от них, прибегают к посредничеству материального объекта. Между тем и искупитель чужих грехов является не более как таким объектом.

Во-вторых, когда общее очищение от напастей совершается периодически, перерыв между обрядами, как правило, бывает равен году, а сезон, когда совершается этот обряд, совпадает с более или менее резкой сменой времен года, например с началом или концом зимы в полярной и умеренной климатических зонах, с началом или концом сезона дождей – в тропиках. Первобытный человек приписывает возрастание смертности, связанное с такого рода климатическими изменениями,нужно учесть, что речь идет о дикарях, которые плохо одеваются, дурно питаются и живут в убогих лачугах, – вмешательству демонов, которых он стремится прогнать. В силу этого обстоятельства жители тропических стран – Новой Британии и Перу – изгоняли нечистую силу в начале сезона дождей, а жители сумрачного побережья Баффиновой Земли – с приближением жестокой полярной зимы. Земледельческие племена, естественно, совмещают общее изгнание злых сил с такими важными сельскохозяйственными операциями, как сев или жатва, а так как такого рода периоды, в свою очередь, совпадают со сменой времен года, переход от охоты и скотоводства к оседлому образу жизни не вносит никаких изменений во времени проведения великого ежегодного торжества. В Индии и Гиндукуше часть земледельческих общин, как мы уже знаем, устраивает очищение от всех напастей во время жатвы, а другая часть – во время сева. Впрочем, обряд всеобщего очищения от скверны, в какое бы время года он ни проводился, знаменует собой начало нового года. Ведь перед тем как вступить в новый год, люди делают все возможное для того, чтобы избавиться от прошлых напастей. В силу этого в очень многих обществах начало новому году кладет торжественное изгнание злых духов.

В-третьих, следует отметить, что периодическому публичному изгнанию злых духов, как правило, предшествует (или за ним следует) период всеобщей распущенности, на время которого теряют силу обычные общественные запреты, так что практически все преступления, за исключением самых тяжких, безнаказанно сходят с рук. В Гвинее и в Тонкине такой период предшествует изгнанию злых духов; на это время приостанавливается обычный порядок правления в Лхасе, что наводит на мысль о том, что, возможно, и сама фигура козла отпущения является пережитком такого рода периода всеобщего разгула. У хо Индии период разгула, напротив, наступает вслед за изгнанием дьявола. Что касается ирокезов, то предшествовал ли у них этот период изгнанию демонов или следовал за ним, остается неопределенным. Как бы то ни было, несомненно одно: необычайное ослабление обычных норм поведения объясняется всеобщим очищением от напастей, которое ему предшествует или которое за ним следует, С одной стороны, когда срок всеобщего очищения и отпущения всех грехов приближается, у людей возникает соблазн дать волю своим страстям – ведь предстоящий обряд все равно смоет с них стремительно возрастающее количество этих прегрешений. С другой стороны, непосредственно после совершения обряда люди ощущают себя свободными от угнетающего чувства, что вокруг них кишат всевозможные злые духи. Первый порыв их радости выплескивается за пределы, установленные обычаями и моральными нормами. Когда проведение обряда совпадает со временем жатвы, необходимый прилив чувств неотделим от состояния физического довольства, связанного с изобилием пищи.

В-четвертых, следует особо отметить выступление святого или животного в роли искупителя чужих грехов. Обычай изгнания напастей интересует нас здесь прежде всего в той мере, в какой эти напасти перекладываются на плечи бога, позднее предаваемого смерти. Обычай использования святого человека или животного в роли козла отпущения за чужие грехи имеет, по всей вероятности, более широкое распространение, чем: можно судить на -основании приведенных выше примеров. Дело в том, что, как мы уже отметили, обычай умерщвления бога восходит к столь раннему периоду в человеческой истории, что люди позднейших эпох хотя и продолжают его придерживаться, но неверно истолковывают. В забвение, в частности, приходит священный характер животного и человека, и в нем начинают видеть не более как заурядную жертву. Особенно это относится к богочеловеку. Став цивилизованным, народ, если не отказывается от принесения человеческих жертв, то выбирает на эту роль исключительно несчастных, приговоренных к смертной казни, так что не всегда можно отличить ритуальное умерщвление бога от казни уголовного преступника.

Почему бремя народных прегрешений и страданий возлагается на плечи умирающего бога? Отвечая на этот вопрос, можно высказать предположение, что в обычае использования бога в роли искупителя чужих грехов мы имеем сочетание двух когда-то независимых и самостоятельных обычаев. С одной стороны, когда-то было обычным делом умерщвление бога в образе человека или животного во имя спасения его священ ной жизни от разрушительного воздействия времени. С другой стороны, существовал обычай один раз в год устраивать общее изгнание всех грехов и напастей. Комбинация этих обычаев и вызывает к жизни обычай использования умирающего бога в качестве искупителя чужих грехов. Первоначально его предавали смерти не для того, чтобы он унес с собой прегрешения, а для того, чтобы оградить от старческой дряхлости его драгоценную жизнь. Но раз уж бога так или иначе надлежало умерщвлять, людям могло показаться уместным воспользоваться предоставившейся возможностью, чтобы переложить на его плечи бремя собственных страданий и грехов и дать ему возможность забрать их с собой в таинственный загробный мир.

Использование бога в качестве козла отпущения рассеивает пелену двусмысленности, окутывающую народный европейский обычай "вынесения Смерти". Есть основания полагать, что первоначально так называемая Смерть была духом растительности, и весной ее ежегодно умерщвляли, чтобы дать ей возможность с новой силой возвратиться к жизни. Однако в этом обряде, как мы отметили выше, есть стороны, которые нельзя объяснить на основании одной этой гипотезы. Это относится, например, к ликующим крикам, с которыми Смерть выносят, чтобы предать земле или сжечь, и к страху и отвращению, которые она вызывает в несущих ее людях. Эти стороны обряда проясняются, как только мы допустим, что Смерть была не просто умирающим божеством растительности, но и искупительницей чужих грехов, на плечи которой перекладывали все бедствия народа за истекший год. Радость по этому поводу является естественной и уместной. А отвращение и страх относятся не к самому умирающему богу, а к грузу грехов и несчастий, который он на себе несет; трудность заключается в том, чтобы провести четкую разграничительную линию между носителем груза и самим грузом. Носителя какого-нибудь страшного груза боятся и остерегаются так, как если бы сам он пропитался этими опасными свойствами, между тем как он всего лишь переносчик. Равным образом население островов Ост-Индии боялось и остерегалось судов с грузом болезней и грехов на борту,

В пользу представления о том, что Смерть в народных обрядах является не только представительницей божественного духа растительности, но и искупительницей чужих грехов, говорит также то обстоятельство, что славянские народы, к примеру. всегда праздновали ее изгнание весной. Новый год у славян начинался весной, так что обряд "выноса Смерти" иллюстрирует широко распространенный обычай выдворения совокупных бедствий старого года перед тем, как вступить в новый.