Кармическое свершение. - Зерно на мельницу - Рам Дасс

В середине 60-х годов было как бы упование на то, что если ты попал в высокое состояние, ты свободен. Это было не вполне реалистично в отношении глубины человеческих привязанностей и его крепких зацепок. Было ощущение, будто, если только мы знаем, как должным образом попасть высоко, мы не снизимся. Это и было нашей попыткой. Затем, в конце 60-х, была идея, что если вы присоединитесь к движению и стали частью какой-то модели того — как оставаться в высоком состоянии, вы будете способны делать это. Таким образом, в конце 60-х — начале 70-х годов был огромный интерес к массовому движению.

Сейчас люди понимают, что это что-то вроде длинной сети. Они чувствуют изменения в себе, но работают и со своими низинами, равно как и с высотами, они очищают свою игру. А смысл в том, что мы вычищаем материал, а не просто прогуливаемся в высокие состояния, поэтому мы сосредотачиваемся на своей депрессии, своем негативе и всех своих тяготах, в том, что мы признаем тот факт, что если мы засунем этот хлам под ковер, то рано или поздно будет восстание кармы.

Например, недавно меня пригласили посетить «камеры смертников» в Сан-Квентине. Если говорить честно, как я всегда старался быть с вами и с самим собой, я посидел у тюрьмы, прежде чем заехать в нанятой мною машине, глядя на Сан-Квентин и думая: «Счастлив буду зайти и счастлив буду выйти». Потому что есть определенный страх в этих сыскных процедурах и этой структуре власти, страх, который я должен был истребить. Я заехал туда, и меня встретили все йоги, которые там учат и тюремщик, очень хороший парень. И мы тут же отправились в ряды камер смертников, фактически было два ряда, так как там было много этих ребят в отдельных камерах, разделенных на два длинных ряда, отделенных стеной.

Люди эти — в особой ситуации. Смертная казнь пересматривалась Федеральным Верховным Судом. И вновь была учреждена. Калифорния уже проголосовала за возобновление смертной казни, так что если Государственный Верховный Суд согласится, некоторые из этих людей умрут месяца через два-три.

Когда я зашел во все камеры, то из тридцати четырех человек было не более пяти, которые не приняли меня открыто, ясно, спокойно, сознательно. Было такое чувство, что я посещаю монастырь и что это монахи в своих кельях. Ибо люди эти, которые столкнулись со смертью, были втиснуты в ситуацию, которая пресекла их мелодраму, и вот они — прямо здесь. Мы сидели вместе группой по десять человек, и как часть медитации посылали мыслеформы любви и мира всем чувствующим существам в мире. На меня настолько подействовали вибрации этой атмосферы, что мне трудно было перейти в другую группу. Из глаз этих людей исходил свет.

И мы настолько открылись, что я смог сказать, не дурача никого из нас: «Я не могу сказать, благословение ли то, что с вами случилось, или проклятие, т.к. очень мало вероятности, что мы разделили бы это высокое пространство или даже встретились, не будь вы в такой ситуации». Чтобы доказать свою точку зрения, я скажу вам, что провел полчаса в одном из блоков камер уголовников. И из этих людей процент открытых был ровно такой, какого и ожидаешь в нашем обществе. Может, один из ста был прямо здесь со мной. У прочих ощущался цинизм, сомнение, приниженность, сарказм. Так вот, странный юмор всего этого в том, что если бы указ Верховного Суда прекратил смертную казнь, все те люди были бы не смертниками, а постояльцами, и почти все они утратили бы это сознание. А если они умрут, у них будет это сознание вплоть до того момента, как они войдут в газовую камеру, что, правда, не означает, что вся карма, доставшаяся на их долю, закончена, так как в большинстве случаев они участвовали в убийстве другого человеческого существа.

Потому что вы можете уйти в смерть со словом «Рам» на устах, с Христом в сердце, возвышенно и ясно, но тот материал, что скрыт вашим ситуационным возвышением во время умирания, когда эго-структура начинает утрачивать свой контроль, материал тот, что остался, вскипит вновь и ваша карма проявится, ваше кармическое прохождение возобновится вновь.

Есть рассказ об одном старом дзэнском монахе, который умирал. Он со всем покончил и вот-вот должен был выйти из этого класса. Он просто выплыл, свободный в своем чистом разуме Будды, когда у него возникла мысль о красивом олене, которого он видел однажды в поле. И он задержался на Этой мысли на какую-то секунду вследствие красоты ее и тут же вновь принял рождение как олень. Это так тонко. В этой игре нельзя сплутовать, сделав самым главным попадание в высокое состояние. Ситуация, в которой оказались эти люди, вызвала открытость и сознание, но она не спалила совсем их карму. Это, конечно, поможет. Один миг, в который они ощутили сострадание к человеку, которого они, быть может, убили, многое сделает для их кармы, но всю ее это не очистит.

Это можно сравнить с тем, когда вы начинаете видеть работу, которую надо сделать и уходить в ашрам, монастырь, — или живете с сатсангом. Вы окружаете себя обществом людей, которые мыслят, как вы. И тогда никакой материал, тот дремучий материал внутри вас, — не проявится. Весь он заталкивается на задний план. Вы можете сидеть в храме или в пещере в Индии и стать таким святым, ясным и светлым, свет будет исходить от вас. Но когда вы выйдете из пещеры, когда вы оставите эту поддерживающую структуру, которая работала с вашими силами, но редко сталкивала вас лицом к лицу с вашими слабостями, ваши старые привычные шаблоны имеют тенденцию возникать вновь, и вы возвращаетесь в те же старые игры, а вы были уверены, что с ними покончили. Потому что были там несваренные зерна. Семена желаний, которые вновь прорастут, как только будут стимулированы. Вы можете остаться в очень святых местах, и семена эти остаются дремлющими и несваренными. Но в таком индивидууме есть страх, потому что он знает, что он все еще уязвим.

Ничто под ковер не уйдет. Вы можете укрыться в своей возвышенности не более, чем в своей неполноценности. Если вы решили, наконец, идти к Богу, вы должны отказаться от всего этого. Процесс этот состоит в сохранении почвы, когда вы идете ввысь, и у вас всегда есть почва, так что вы и высоко и низко в одно и то же время. Этому нелегко научиться, но это очень важно. Так что в тот миг, когда мне, может быть, захотелось бы поднять вас все выше и выше, вы увидите, что игра состоит не в том, чтобы попасть ввысь, игра в том, чтобы быть уравновешенным и освобожденным.

Большинство из нас найдут, что покровы иллюзии, привязанности очень плотны, и нам хочется делать что-то, чтобы сжечь эти покровы, очиститься и покончить с этим. И если даже вся модель того, как с этим покончить и перейти оттуда сюда, сама является ловушкой, западней, мы тем не менее можем искусно воспользоваться этой ловушкой, чтобы вычистить другие помехи, которые нам мешают, а потом, в конце концов, мы можем поймать в западню и привязанность к самому методу.

Мы происходим из культурной традиции, где, если видишь, — куда тебе хочется идти, то избираешь самый прямой и агрессивный путь, чтобы туда попасть. Нетерпение относится к качествам нашей традиции. Именно это сделало нашу страну великой. Но трудность, с которой сталкиваешься, состоит в том, что начало этого пробуждения того, кем ты не являешься, наступает задолго до того, как ты действительно готов отказаться от всех видов привязанностей, — и некоторые из этих методов становятся очень мощными средствами возрождения старых игр, усиления тяжких козней это. И вот в таком же роде: я знаю людей, которые медитировали годами, и они носят свой метод как знаки отличия. «Я проделал шесть курсов Випассана, три сешина и пару дервишей. Я встаю в четыре утра. Я могу часами сидеть без движения. Ум у меня становится совершенно пустым». Они профессионалы в медитации. Они до некоторой степени овладели своим методом, но не освободились от хватки стяжательства и алчности. Их метод стал просто иной формой светскости. Ничего особенного не происходит, потому что таковы козни это. Есть, к примеру, люди, которые могут входить в самадхи и подолгу оставаться там, но когда они возвращаются обратно, они не мудрее, чем когда входили в это состояние. Это напоминает рассказ о царе, который обещал одному йогу лучшего коня в царстве, если тот сумеет войти в глубокое самадхи и год пробыть погребенным заживо, йога закопали, но за год царство разорилось и никто не вспомнил о йоге и не откопал его. Лет через десять кто-то проходил вблизи этого йога, все еще пребывающего в глубоком трансе и прошептал «Ом» ему на ухо, и тот пробудился. И первое, что он сказал, было: «Где же мой конь?»

Духовная работа может походить на игру в рулетку, вы выкладываете деньги, а шарик бегает и падает в гнездышко, где лежат ваши деньги. И вам говорят: «Желаете получить ваши деньги или продолжаете играть?» Где-то на этом пути вы можете получить свои деньги, изъять их и пойти потратить. Или можете продолжать игру. Желаете ли вы просто удвоить свои деньги или...? Желаете ли вы лишь небольшого социального возвышения или же хотите со всем покончить? Это как Мара нападал на Буму, когда то сидел под деревом бодхи. Ибо когда вы приближаетесь к внутренним вратам свободы, озарения, освобождения, тем более будут раздуваться такие привязанности, а возможность удовлетворения возрастает. Вследствие однонаправленности, развитой посредством медитации, вы станете способны пробиться за пределы собственного сознания и увидеть кое-что как оно есть. Но если у вас есть потребность власти, вы тогда весьма склонны воспользоваться тем, что вы считаете властью над людьми. Если наша духовная работа исходит из мудрости, а не из потребности власти, вы просто их отметите, понимая, что они отклонят вас, оставите их и пойдете дальше. Вы просто должны уповать на свет и пустить свои деньги в игру. Ибо пока вы считаете себя «кем-то», вы еще не вполне спокойны, чтобы быть в согласии со всем этим, и таким образом любое предпринимаемое действие исходит от вашей особой отдельной точки зрения.

Пока вы в воплощении, будет и действие. Пока есть форма, будет и изменение. Многое зависит от того, кем совершается действие, — тем, кто думает, что его совершает, или кто его действительно совершает. Это и определяет, является ли действие частью потока вещей или противостоит ему. Это похоже на историю о мяснике одного князя. Князь спросил мясника — как это нож его никогда не нуждается в заточке, хотя он работает этим ножом девятнадцать лет. А мясник объяснил, что нож действует в согласии с тем, что он режет, что нож сам находит себе путь в суставе, поверх кости, через мышцы. Поэтому нож не упирается в суставы, а просто находит себе путь вокруг костей. Поскольку мясник в согласии, он и есть то, что он делает; он не занят тем, что он мясник, разделывающий мясную тушу, он — сознавание, а в это сознавание входит и мясо, и мясник, и нож. Действие совершается, но нет никакого вершителя действия, потому что нет никого, кто думал бы, что он мясник.

Когда вы в гармонии с тем, как все проистекает от всего прочего, вы не можете действовать неверно. Ибо вы не только находитесь в согласии с тем конкретным актом, который совершаете во времени, но и всеми способами, которыми акт этот взаимосвязан со всеми в мире. Этот уровень сознания, с которого проявляются действия, не имеет привязанностей. Даже привязанности к результатам этого действия. Вы нигде не задерживаетесь. Вы прямо здесь, всегда в новый момент существования. Момент к моменту — это и есть новый ум. Никакой личной истории. Вы просто отказываетесь от своей биографии. Каждый человек получает свое кармическое свершение. Если вы сосредоточились на Боге, вы обретаете Бога. Если вы хотите власти, вы получаете власть. Если вы хотите еще чего-нибудь, вы это получаете. Весь ужас в том, что вы получаете все, что хотите. И часто, когда вы, наконец, получаете, вы не хотите этого. Процесс обретения плодов кармы ускоряется, потому что, когда вы приближаетесь, вы видите, что изживаете старую карму. Когда ваша жизнь становится все более и более свободной от привязанностей, вы создаете все меньше и меньше кармы. Ибо карма, или то, что на вас навешивается, создается действием, связанным с привязанностью. Когда же вы не привязываетесь ни к чувствам, ни к мыслям, вы не создаете больше кармы, тут нет никого, рассчитывающего, что что-то и как-то случится, никого отдельного, чтобы действовать обособленно. Когда нет привязанности к мыслям и чувствам и отождествления с ними, то нет и противодействующего побуждения к деятельности, создающей больше делания, больше кармы. Неотождествление, неотделенность приготавливает эти семена и истребляет стяжание большей кармы.

Вы приходите к тому, что действия ваши делаются не из привязанности, но вместо этого просто делаются как делаются, и не создается никакого нового материала. Просто проводит старый материал, но он ни на кого не влияет, потому что в вас нет ничего, что вас привязывало бы к какой-то модели того, — кем вы являетесь, или же кем вы не являетесь. Все это становится просто протекающими картинами, в них нет никакого участия, представляющего вас как некоего «индивидуума», это просто выход заложенного прежде, просто включение установленного прежде, просто еще зерно на мельницу. Недавно, когда я был у Элизабет Кублер-Росс, ее пригласили выступить перед тысячью нейрохирургов по вопросу о смерти. Она исключительно точно описала стадии, через которые люди проходят, когда приближаются к смерти. Сопротивление, нежелание, гнев, отчаяние, а потом — пространство открытости. Той самой открытости, которая есть в камерах смертников Сан-Квентина. Затем она перешла к описанию того, что происходит после смерти, с данными, предназначенными для убеждения научного общества. И я сказал ей: «Вам придется изрядно поработать, чтобы убедить этих ученых. Я уже давным-давно порешил просто стать этом и никому ничего не доказывать». А она говорит: «Что ж, у нас дхарма разная». Она делает это без всякой привязанности, очень легко, играючи. И когда я сказал ей: «Разве это не замечательно — я за этот год прочел лекции аудитории свыше семи тысяч человек и как они открыты, эти люди, Элизабет, разделяя это сознание». А она ответила: «Ну, вы разве не понимаете, мы же все в камере смертников».