ПСИХОПАТИЧЕСКИЕ ЛИЧНОСТИ - Клиническая психопатология - Курт Шнайдер

    Сначала мы совсем коротко, в какой-то степени тезисно рассмот­рим основные понятия. В индивидуальном психическом бытии раз­личают, помимо многочисленных отдельных черт, три комплекса качеств: интеллект, жизнь плотских (витальных) чувств и влече­ний и личность. Эта последняя включает в себя неплотские чув­ства, устремления и желания. Эти три стороны глубоко взаимосвя­заны, но с определенным основанием могут рассматриваться и по отдельности.

Аномальные личности — это отклонения от некоего вообража­емого среднего спектра личностей. Решающей, следовательно, яв­ляется средняя норма, а не, скажем, норма ценности. Аномальные личности повсюду без четкой границы переходят в положения, ко­торые следует обозначить как нормальные.

Из числа аномальных мы выделяем в качестве психопатических личностей тех, которые страдают от своей аномальности или заставляют страдать от нее общество. Оба эти вида пересекаются. С научной точки зрения единственно значимым является понятие аномальной личности, в котором содержится и понятие психо­патической личности, поэтому мы и применяем оба эти понятия, в зависимости от случая, одно наряду с другим или одно вместо другого. Уже то, что вторая часть нашего определения психопата сформулирована в соответствии с очень относительной (социо­логически-) оценочной точки зрения, не допускает ее строгого психологического применения.

Аномальные (и вместе с тем психопатические) личности не яв­ляются в нашем понимании чем-то “патологическим“. Нет ника­кого повода объяснять их болезнями или пороками развития. Их соматический коррелят тоже можно было бы рассматривать про­сто как количественную аномалию телосложения или функций орга­низма.

Аномальные личности должны быть принципиально четко диф­ференцированы от циклотимных и шизофренических психозов, с достаточным основанием постулированных как патологические. Здесь не бывает никаких переходов, даже если толкование отдель­ных случаев вызывает порой затруднения. Тем не менее можно при­знать определенное личностное предрасположение к этим психо­зам. кречмер считает, что количественное увеличение шизоидных симптомов в шизофрении не исключает добавления особого “фак­тора процесса”. Но под этим фактором явно подразумевается (тео­ретически) нечто соматическое, а в психическом по-прежнему су­ществуют переходы. Тем не менее это точка зрения, от которой уже недалеко до какого-либо соглашения. Чаще всего бывает так, что циклотимии развиваются на почве совершенно “нормальной”, не­психопатической личности, а шизофрении, напротив, — на почве аномальных личностей, притом с самыми разными внешними про­явлениями. И то и другое, разумеется, не без исключений, но в боль­шинстве случае это именно так.

Аномальные личности — это вариации предрасположения, од­нако с возможностью значительного изменения в результате раз­вития и колебаний их непережитой подпочвы, а также влияния судь­бы, личных переживаний в самом широком смысле. То, что мы понимаем под предрасположением, не следует сразу отождествлять с наследственными задатками. Могут оказывать влияние и экзо­генные факторы в период внутриутробного развития, практически даже в раннем детстве, однако принципиально они уже не причас-тны к предрасположению. Не установлены также в нашем понятии предрасположения границы метафизического допущения “так-созданности”, которое мы ниже рассмотрим подробнее.

Классификацию психопатических личностей осуществляют в большинстве случаев, располагая типы таких личностей в соответ­ствии с теми или иными ярко выраженными, преобладающими ка­чествами. Так поступал с 1896 г. крепелин, таково изложение в его учебниках, а также наше собственное.

В то время как данный метод помещает рядом отдельные типы, принципиально не сопоставимые друг с другом, с различных сторон делалась попытка вывести типы психопатов из какой-либо характерологической системы и прийти таким образом к систе­матической патохарактерологии. Можно составить таблицу человеческих качеств, как это делал в свое время grUhle, и на основе утрирования этих качеств вывести психопатические типы. В рамках такой системы возможна также идея слоистости психики, к которой пришли homburger. и kahn и на основе которой более закономерным путем можно показать психопатические качества как преувеличения. (Между прочим, такую психологическую “слоис­тость” не следует путать с категориальной слоистостью n.hartmann'a). Другие — например, kretschmer и bwald — положили в основу системы способ реагирования, переработки событий. Эти характерологические обоснования также ведут к формированию типов, и употребление выведенных таким образом форм тоже остается типологическим там, где в какой-либо системе можно до известной степени определить их место. Впрочем, при достаточно конструктивной фантазии можно под любую первоначально бессистемно задуманную типологию подвести какую-либо систему, как это сделал tramer с нашими собственными бессистемно расположенными типами. Ни одна из этих систем не обеспечивает достаточно убедительного и универсального способа выведения типов. Часто важные в клиническом отношении данные вписывают в них просто насильно, чтобы они не оставались лишними. Кроме того, всегда остаются клинически пустые и лишь ради системы сконструированные позиции, в которых ни один наглядный, живой тип психопата не имеет своего естественного места. Отчего это происходит, мы не будем исследовать подробно. Прежде всего это связано с почти повсеместным стремлением к полярному распо­ложению типов. Если, скажем, “вспыльчивому” в качестве обязательной противоположной формы противопоставляется “невозмутимый” или “безвольному” — “независимый”, то тем самым получаются образования, не представляющие интереса, по крайней мере для клиники. Психиатрический интерес направлен как раз на варианты в некотором смысле негативные. Конечно, хорошо было бы показать в одной, пока не существующей, всеобъ­емлющей характерологической системе все психопатические качества путем подчеркивания отдельных качеств, рассматри­ваемых как преувеличения, но большинство позиций пришлось бы оставить клинически пустыми. Именно систематическая чистая патохарактерология и невозможна, возможна лишь систематика характерологических качеств вообще. И если теперь выбрать из нее резкие психопатические проявления, то ничего систематичес­кого мы уже не получим, а лишь те качества, которые обычно определяют наименования типов психопатов. И результат получится таким же, как если бы предрасположение с самого детства было бессистемным. Любая критика типологической классификации относится и к классификациям, основанным на той или иной сис­теме или подменяющим собой таковую.

Здесь мы представляем несистемное учение о типах. Мы опи­сываем, не сравнивая друг с другом, ряд типов психопатических личностей, между которыми возможны и часты многочисленные и многообразные комбинации. Между ярко выраженным типом и просто “чертами характера” есть еще, кроме того, всевозможные нюансы. Сначала мы просто опишем эти типы и лишь затем кри­тически рассмотрим подобные классификации.

Разграничение с психозами, прежде всего циклотимными и ши­зофреническими, не должно нас при этом интересовать, так как для этого пришлось бы привлечь всю симптоматику психозов. Ведь дифференциальная диагностика осуществляется по существу с ил-стороны. В самом общем виде нужно сказать лишь следующее. Раз­личение от циклотимий в большинстве случаев легче потому, что при них речь идет не о длительных состояниях, а об эпизодичес­ких. С другой стороны, иногда это разграничение сделать труднее, так как в известных пунктах циклотимная симптоматика кажется близкой к психопатической. Разграничение с шизофрениями дает­ся легче потому, что их симптоматика в целом еще дальше от пси­хопатической, чем симптоматика циклотимий. С другой стороны, оно часто затруднено тем, что при шизофрениях речь идет о более или менее длительных состояниях. Все это говорится лишь весьма приблизительно. Эпизодически встречающиеся психопатические проявления в принципе труднее всего отделить как от циклотимных, так и от шизофренических психозов, хотя в длительных слу­чаях принять правильное решение удается почти всегда.

II.

Под гипертимным (иначе — деятельным) психопатом мы пони­маем экстремальное выражение личности с веселым основным настроением, живым (сангвиническим) темпераментом и известной активностью. Они нередко добры, услужливы, часто умелы, рабо­тоспособны, но без глубины и основательности, малонадежны, не­критичны, невнимательны, легко поддаются чужому влиянию. Они обнаруживают наивное самолюбие и абсолютный оптимизм, на­правленный на ближайшее и реальное. Поведение часто без фор­мы, дистанции, непринужденное. Помимо этих, в большинстве сво­ем уравновешенных, гипертимиков бывают еще возбужденные, суетливые гипертимики без собственно веселого определяющего настроения. В круг психопатов гипертимиков приводит, в частно­сти, их задиристость и неустойчивость. Понятно, что из-за своего живого темперамента и повышенного самолюбия они легко дохо­дят до ссоры. Они не дают себя в обиду, а также охотно вмешива­ются в дела, которые их не касаются. Однако они миролюбивы и быстро возвращаются к прежним добрым отношениям. В равной степени понятно, что гипертимики, в особенности молодые, вслед­ствие своей активности и живости охотно меняют окружение и положение и таким образом в социальном плане предстают иногда неустойчивыми. Среди безнадзорных, неустойчивых подростков нередко встречаются гипертимные психопаты. Благие намерения ими быстро забываются, а горький опыт переживается неглубоко. Самонадеянность и уверенность в победе захватывают, не давая задуматься.

Определяющее настроение депрессивных психопатов не имеет такой тесной связи с конкретным типом темперамента, как у урав­новешенных гипертимиков. Те по большей части сангвиники, тог­да как депрессивные хотя и бывают часто спокойными людьми, но редко — флегматичными. Они страдают от более или менее дли­тельно подавленного настроения, от пессимистического или, по крайней мере, скептического взгляда на жизнь. Их тяготит посто­янный страх перед жизнью и миром, им недостает уверенности и доверия, способности простодушно радоваться. Во всем они ви­дят оборотную сторону, ничто не бывает для них безоблачным, все чем-то омрачено. В своих раздумьях они отвлекаются от повсед­невных забот, но не находят покоя: всевозможные тревоги, само­копание, сомнения в ценности и смысле бытия. Печальный опыт переживается глубоко и продолжительно, приводя к кризисам. С другой стороны, часто из этих мучений их может вырвать только реальная беда — радостные события делают это редко, во всяком случае, лишь ненадолго. Такие люди живут в постоянном ожида­нии чего-то тяжелого, но это идет не извне, а изнутри, из глубины подсознания. Если отступает какое-то внешнее горе, его место тут же заполняется надуманными тревогами или чисто внутренними проблемами, которые снова исчезают при появлении чего-то ре­ального, несущего с собой беспокойство или угрозу. У этих людей печаль обычно прогоняется не радостью, а другой печалью. Эти вещи не всегда лежат на поверхности, у депрессивной личности бывает много масок и одежд. Иногда человек предстает веселым и деятельным, не чувствуя себя при этом здоровым, по типу “мании страха” или “мании бегства”. Многие представляют собой людей неутомимо работающих, но успех их не радует, а всякий перерыв в работе несет опасность вторжения сдерживаемых призраков. Не­которые депрессивные личности высокомерны, они посмеиваются над людьми внутренне легкими и простыми, считая это признаком ординарности и даже пошлости. Они ощущают себя, страдальцев, аристократами. Другие видят в страдании заслугу, что приводит их, так же как и склонность к раздумьям, отравленная радость зем­ной жизни и внутренняя беспомощность, к твердому, спасительно­му мировоззрению или борьбе за него, часто тщетной. Их внешний образ жизни отличается порой изысканностью, эстетством, при­званным приукрасить внутреннюю безотрадность: забота о малом. когда все большое кажется сомнительным. В равной степени по­нятна и противоположность: пренебрежение к внешней стороне жизни и поведению. Бывают меланхоличные варианты — мягкие, добрые, но робкие и легко впадающие в уныние личности, а также угрюмые варианты — холодные, неприветливые, озлобленные, по­дозрительные, обидчивые, всем недовольные и даже злорадные и язвительные депрессивные психопаты. Здесь пессимизм по отно­шению к судьбе может даже приобретать фанатические черты: че­ловек торжествует, потерпев в чем-то неудачу, и не желает ничего хорошего другим.

Не очень далеко от депрессивных психопатов стоят психопаты, не уверенные в себе. Они, правда, всегда легко депрессивны, одна­ко неуверенность депрессивных психопатов в жизни не обязатель­но является неуверенностью в себе. Но и эти черты совсем не все­гда очевидны. Внутреннюю несвободу и нерешительность не уверенные в себе психопаты иногда судорожно пытаются компен­сировать наружными проявлениями: чересчур уверенным, а то и дерзким поведением или же вызывающей внешностью — чтобы не остаться незамеченными. Это относится прежде всего к людям, чья неуверенность в себе связана с физической или социальной сферой. Угрызения совести и чувство неполноценности не уве­ренных в себе психопатов часто, хотя отнюдь не всегда, отражают­ся на этическом образе действий. Такие люди постоянно носятся со своей нечистой совестью и во всех неудачах усматривают преж­де всего свою вину. кречмер описал этих этических педантов с не­превзойденной наглядностью как сенситивных, а также изобра­зил их параноидные проявления, встречающиеся в отдельных случаях, которые, однако, не следует так прямолинейно, как он, связывать с психозами. Сенситивными являются люди, чья жизнь протекает в условиях величайшей, даже преувеличенной добросо­вестности и порядочности, но которые тем не менее в своих раз­мышлениях постоянно крутятся вокруг себя. На почве таких и по­добных им характеров произрастает, как давно известно, большая часть навязчивых процессов. Вместо навязчивых невротиков мы предпочитаем говорить об ананкастических или навязчивых пси­хопатах. Навязчивые идеи возникают часто с быстротой молнии, вызванные по большей части одним ключевым словом, и вместе с обрушивающимся страхом им сопутствуют нередко физические ощущения (головокружение, сердцебиение). Навязчивые мысли часто подчиняют себе и обесценивают также то, что по содержа­нию совершенно чуждо им, никак с ними не связано, совершенно к ним не относится, — как все покрывающая и все портящая крас­ка. Если начинает господствовать какая-то новая навязчивая идея, то прежняя чаще всего исчезает, и ее мотив теперь рассматривает­ся критически и даже высмеивается. Но старая навязчивая идея может скоро вернуться, а новая — исчезнуть. Часто имеет место продолжительная смена различных, снова и снова возвращающих­ся мотивов, но одна навязчивая идея присутствует всегда. Навяз­чивым является уже сам страх перед тем, что может возникнуть и надолго остаться какая-то навязчивая идея. Это становится иногда причиной принятия всяких мер предосторожности и защиты, час­то имеющих странный и непонятный для непосвященных харак­тер. Нередко первичной является немотивированная, тревожная не­уверенность, и это первичное навязчивое настроение только потом уже находит свой вторичный мотив или же меняющиеся мотивы. Однако они всегда глубоко связаны с устремлениями и оценками, присущими конкретному человеку и его жизненному пути. Такие навязчивые идеи происходят из длительного чувства вины и не­полноценности, переживаемого не уверенной в себе личностью. Есть люди, которые на протяжении всей жизни пользуются всеми представляющимися удовольствиями с чистой совестью. Человек же, крайне не уверенный в себе, может не иметь никаких радостей в жизни и тем не менее всегда мучаться угрызениями совести. Та­кие люди живут в постоянном страхе в чем-то ошибиться или на­творить бед или же что просто вообще что-то случится. И этот страх находит свое оправдание, пользуясь, кажется, любым случаем, как мелодия находит свои слова. Одну такую больную, страдающую ананкастией, нашли однажды в состоянии величайшего страха, свя­занного с раздумьями о самой себе, и на вопрос, в чем же она сно­ва себя упрекает, она ответила: “Еще не знаю”. Сюда относится страх перед несчастьем, страх перед ответственностью и обвине­нием, который может доходить даже до ложных воспоминаний. Сюда же относится и навязчивое желание исповедоваться в гре­хах. Это люди, являющие собой противоположность людям с “креп­кой совестью”. До некоторой степени это объясняет то, что не уве­ренные в себе имеют навязчивые мысли, но не объясняет, какие именно. Это можно было бы показать лишь казуистически, и не­посредственного понимания здесь чаще всего бывает недостаточ­но. Еще труднее обстоит дело с навязчивыми побуждениями. Пока они служат лишь средством предупреждения навязчивых идей, как например, навязчивое стремление мыться, или являются всего лишь опасениями, что кто-то может сделать то-то и то-то — скажем, убить своего ребенка, — то есть не представляют собой реальных побуждений, понять их еще можно. Но первичные навязчивые по­буждения — например, броситься под поезд — по большей части совершенно непонятны. При этих переживаниях, которые порой трудно постичь как навязчивое состояние, теряется чаще всего и основа не уверенной в себе личности, а потому с этой стороны не­возможно также понимание того, что здесь присутствуют такие по­буждения. С психопатологической, понятийной точки зрения мы рассмотрим навязчивые состояния ниже.

Фанатичные психопаты бывают захвачены сверхценными комплексами мыслей личного или идейного характера, притом настоящий фанатик — личность выражено активная, экспансивная. Фанатик личного плана, например, сутяга, борется за свои дейст­вительные или мнимые права, идейный фанатик — за свою про­грамму. Бывают и тихие, чудаковатые, оторванные от жизни фанатики чисто фантазийного плана, с характером менее или совсем не борцовским, как, например, многие сектанты. Мы называем их вялыми фанатиками. Экспансивные фанатики интересны для психиатрии особенно в качестве сутяг, прежде всего пенсионных. Иногда у них встречаются параноидные проявления, выходящие за рамки обычной подозрительности, например, с мотивом ревности, но это не просто экспансивные, а более сложно устроенные лич­ности, как показал кречмер.

Тщеславными психопатами мы называем личностей, которые хотят казаться значительнее, чем они есть на самом деле. Ясперс характеризует этим сущность истерического — обозначение, которое мы никогда не употребляем. То есть бывают фальшивые, мно­го мнящие о себе личности. Их честолюбие может проявляться, с одной стороны, в эксцентричном поведении: чтобы привлечь к себе внимание, высказываются самые необычные мнения и соверша­ются самые необычные поступки, а внешним манерам придается часто вызывающая форма. Другая возможность — самодовольное бахвальство. И наконец, чтобы возвеличить собственную персону. рассказываются или разыгрываются сказки, для чего требуется зна­чительно больше фантазии. В этом случае говорят о pseudologia fantastica — обозначение несколько устаревшее. Одержимый стра­стью сыграть роль, в которой ему отказано реальной жизнью, та­кой псевдолог разыгрывает перед другими и самим собой целый спектакль. При этом настоящему псевдологу — классическому аван­тюристу — важна не материальная выгода, а сама роль. Впрочем. часто то и другое совпадает. Не следует думать, что псевдолог не сознает того, что теряет реальную почву под ногами. В ярко выраженных, отнюдь не частых случаях его игру нужно рассматривать как игру детей, когда они играют в учителя или солдата. Конечно, эти дети тоже не “думают”, что они учителя и солдаты, и тем не менее они полностью входят в свою роль. При этом важны самона­деянная уверенность поведения, обходительные манеры, любез­ность. Например, обманщики, играющие на сочувствии, выглядят тихими страдальцами. Фальшивость этих тщеславных характеров осложняет отношения с другими людьми. Обожание, поклонение быстро сменяются у них равнодушием и даже злословием. Тот, кто, по мнению этих людей, больше не восхищается ими, быстро на­скучивает им.

Психопаты с неустойчивым настроением — это люди с внезапно возникающим раздражительно-депрессивным располо­жением духа. Часто бывает трудно сказать, являются ли эти настроения реактивными, то есть психически мотивированными. Во всяком случае, у таких людей бывают дни, когда их депрессивная реакция возникает легче и держится дольше, чем в другие дни. Речь идет о повышенной способности к депрессивной реакции на основе подпочвы, которая сама по себе не является реактивной. Эти настроения нередко порождают такие действия, как бегство или алкогольные эксцессы. Так называемые “люди влечений” в большинстве своем относятся к психопатам с неустойчивым настроением: настроение является у них первичным. Но бывают также подобные инстинктивные поступки, при которых это по меньшей мере неощутимо. Одна проститутка рассказывала о том, как она в очередной раз отказалась от солидного места работы: “Тогда на меня снова нашло, что вроде так нужно; какой-то случайный порыв, как будто что-то в кровь ударило”. Иногда психопатов с неустойчивым настроением характеризуют как “эпилептоидных”. Мы предостерегаем от употребления этого термина. Безусловно, есть эпилептики, у которых тоже бывают кризисы, связанные с неус­тойчивостью настроения, но нет ни малейших оснований причислять к эпилептикам психопатов с неустойчивым настроением.

Эксплозивные психопаты легче поддаются описанию. Это те люди, которые по самому незначительному поводу вскипают, то есть люди, производящие впечатление раздражительных, возбуди­мых, вспыльчивых. Их реакции — это примитивные реакции в понимании кречмера. Их задевает любое слово, и прежде чем смысл и значение этого слова будут правильно поняты и осмыслены лич­ностью, следует реакция в стремительно-бурной форме оскорби­тельного возражения или насилия.

Бесчувственными психопатами мы называем людей, совсем или почти не испытывающих сострадания, стыда, чувства собствен­ного достоинства, угрызений совести. Их характер часто бывает мрачным, холодным, угрюмым, поступки — инстинктивными и гру­быми. Речь идет ни в коем случае не о моральном “слабоумии”, поскольку слабоумие означает дефект интеллекта, который не обя­зательно имеет здесь место, хотя во многих случаях это так. Бес­чувственные в принципе неисправимы и невоспитуемы, так как в резко выраженных случаях отсутствует всякая почва, на которой можно было бы построить влияние. Не будем забывать и о бесчув­ственных психопатах-преступни-ках, о том, что существуют также бесчувственные чисто социального плана, жесткие натуры, “иду­щие по трупам”. Нередко они обладают выдающимся интеллектом.

Безвольные психопаты не оказывают сопротивления никакому влиянию. Этих людей легко совратить, но в большинстве своем они легко поддаются я хорошему влиянию, почему, например, несовер­шеннолетних безвольных психопатов можно в основном содержать в попечительских заведениях. Но то, что они получают благодаря хорошему влиянию, у них надолго не задерживается. Отпущенные на свободу, они становятся добычей первого встречного, который сумеет их в чем-то убедить. Социальная картина — неустойчивость.

Говоря об астенических психопатах, мы имеем в виду не лю­дей с астеническим, лептосомным телосложением, а применяем это выражение в характерологическом значении, причем различаем здесь две подформы, которые, впрочем, очень часто встречаются вместе. К первой относятся люди, ощущающие определенную пси­хическую недостаточность. Их жалобы поначалу носят самый об­щий характер: на пониженную работоспособность, неспособность к концентрации внимания, ухудшение памяти. В дальнейшем они иногда жалуются на чувство отчужденности: весь воспринимае­мый мир, собственные поступки, все ощущения кажутся далеки­ми, нереальными, ненастоящими. Все эти состояния не всегда, но часто бывают вызваны самоанализом или, по крайней мере, он спо­собствует им. Часто незначительная осечка делает человека бояз­ливым, а тревожный самоконтроль приводит затем к фиксации или повторению отрицательного момента. Для естественного же, ощу­щаемого как настоящее выполнения психической работы и психи­ческих актов требуется известная наивность. Вторую форму обра­зуют люди, по характерным причинам несколько несостоятельные физически. Мелкие, ежечасно возникающие недомогания и нару­шения функций обычно нами не замечаются и быстро проходят. Астеник же привычно обращает внимание на свое тело, и от этого страдают функционирование и согласованность системы органов. Ведь их беспрепятственное осуществление тоже возможно лишь вне контроля со стороны сознания. Действительно существующие функциональные расстройства с помощью психогенных факторов закрепляются и усиливаются. Эти самоаналитики живут не во вне­шних обстоятельствах, а постоянно заглядывают внутрь себя и ут­рачивают ту простоту в отношении к своему организму, которая необходима для его нормального функционирования. Возникают жалобы на быструю утомляемость, бессонницу, головные боли. нарушения сердечно-сосудистой деятельности, работы мочевого пузыря, менструального цикла и т.д. Нет сомнений, что астеничес­кие психопаты часто имеют одновременно соматические расстрой­ства не психогенного происхождения, и тем самым значение само­анализа для их возникновения снижается. Но хотя часто бывает очевидно, что причиной этих расстройств послужил не самоана­лиз, однако отвлечение каким-то событием или занятием помогает человеку от них избавиться. С нашей стороны было бы необосно­ванно и преждевременно предполагать здесь расстройства нервной системы, вегетативную лабильность, “неврастению“, поэтому, проявляя осторожность, мы предпочитаем совершенно неопределен­но говорить о соматически лабильных людях, соматопатах. Здесь мы не принимаем во внимание настоящих болезней, которые, од­нако, частично могут играть в этом случае аналогичную роль. Между соматопатическим и психопатическим полюсами можно представить себе самые разные возможности: 1) существует сома­тическая лабильность, соматопатия без психических аномалий, в которой переживания совершенно не играют причинной роли. Это подтверждается и тем фактом, что даже новорожденные дети мо­гут быть “невропатами”; 2) на расстройства соматопатической конституции личность, которая сама по себе не может быть оха­рактеризована как психопатическая, реагирует ипохондрией, не­уверенностью, робостью, депрессивными настроениями; 3) если реагирующая личность является психопатической, то и эти реак­ции будут по своим масштабам и характеру аномальными; 4) пер­вичным является психическое, причем в форме реакций на собы­тия, которые сами по себе нормальны, но имеют следствием функциональные соматические расстройства. Чем лабильнее фи­зическая регуляция, тем легче это произойдет; 5) первичным явля­ется психопатическая личность. Она приводит, если можно так вы­разиться, путем своего ипохондрического контроля и самоанализа совсем не лабильный по своей сути организм в беспорядок, и та­ким образом появляются всевозможные соматические расстройства. Именно этот тип мы подразумеваем, когда говорим о чистом асте­ническом психопате данной группы, однако астеник тем легче дой­дет до самоанализа и утвердится в нем, чем больше в нем действи­тельной соматопатической лабильности. Не только страх, но часто и желание является движущей силой, так же как очень часто не­возможно выявить вообще никакого мотива. Соматопатия и пси­хопатия нередко бывают выражением одной и той же аномаль­ной общей конституции, и ответственность за соматические расстройства не обязательно лежит при этом на психопатии. Такие функциональные расстройства ни в коем случае не должны всегда рассматриваться как результат переживаний, напряжения, конфлик­тов. В психологизировании здесь должна соблюдаться большая мера, чем это ныне принято. Таким расстройствам может без вся­ких психических причин подвергнуться и человек, обычно не стра­дающий соматопатией. (Конструктивные толкования, правда, нео­провержимы). Хотя иногда эти соматические расстройства возни­кают на психической почве, однако затем они становятся автомати­ческими, и отмершее в каком-то смысле переживание не играет уже какой-либо роли.

III.

Типологические классификации психопатов часто подвергались критике и вне психоаналитических направлений, которые в боль­шинстве своем отвергают само понятие психопата (klages, liebold, schroder, heinze). С другой стороны, Кречмер выступил вообще про­тив чисто психологической систематизации, которую он считает по сути просто социологической. Это возражение касается, конечно, многих типологий такого рода — например, частично типологии крепелина, — но не нашей. Идея кречмера принципиально пересту­пает через чистую психологию и нацеливается на создание типов психофизической конституции и даже какой-то универсальной ант­ропологии. Конечно, некоторые важные формы психопатов вписы­ваются в его классификацию, другие же составляют некий консти­туционно-биологический остаток. Вне его разделов остаются клинически важные и часто встречающиеся формы, в том числе та­кие, от которых и сам Кречмер не может отказаться, формы, кото­рыми он занимается самым обстоятельным образом, как например, сенситивные или истерические типы людей.

Критика типов психопатов — без системного фундамента или при наличии такового — в некоторых отношениях действитель­но правомерна. Рассуждения подобного рода несут с собой опас­ности, которые необходимо знать и учитывать и теоретически, и практически.

Типы психопатов выглядят как диагнозы. Однако это совершен­но неоправданная аналогия. К примеру, депрессивный психопат — это просто “такой человек”. А людей, личностей нельзя снабдить диагностическими ярлыками, как болезни и их психические след­ствия. Можно, самое большее, выявить, подчеркнуть, выделить те качества, которые их особенно характеризуют, но это все равно нельзя сравнить с симптомами заболеваний. Выделение качеств все­гда происходит под каким-то определенным углом зрения — на­пример, субъективного самочувствия, ощущения бытия и жизни или трудностей, которые доставляют эти люди окружающему миру и обществу вследствие своих особенностей. Помимо качеств, важ­ных с этих точек зрения, тот же самый человек обладает бесконеч­ным множеством других, которые с иных точек зрения, например с этической, часто не менее важны, но не поддаются диагнозоподобному обозначению, остаются сокрытыми во тьме. Диагноз болез­ни тоже подразумевает лишь один определенный аспект человека. даже, собственно, его тела, но там это само собой разумеется. Ти­пологическое же обозначение психопатов легко производит впе­чатление, будто оно приближается к целому или, по меньшей мере. к абсолютной сущности психической стороны человека. Истори­чески понятно, что учение о психопатах начинало с этой класси­фикации типов, приспособленной к диагнозам, что облегчило его восприятие врачами, привыкшими мыслить медицинскими кате­гориями. Столь же понятно, что за эту классификацию продолжа­ют упорно держаться, т.к. она словно бы позволяет оставаться в привычной колее медицинско-клинического мышления.

В том, что диагностические ярлыки относятся лишь к отдель­ным, особо важным с некоторых точек зрения качествам конкрет­ных людей, мы только что убедились. (Впрочем, не все, что назы­вается одинаково, является психологически “одинаковым”. Можно. например, очень по-разному быть депрессивным человеком). Да­лее следут обратить внимание на то, что отмеченные качества ле­жат на совершенно разной глубине. Касающийся их разрез нахо­дится иногда ближе к центру, иногда больше на поверхности. Перефразируя понятия J.H.SСHULTZ'a, можно было бы без обиня­ков говорить о “ядерных” и “краевых” психопатах, не будучи, од­нако, уверенными в том, куда отнести каждый конкретный случай. Глубоким разрез является, когда речь идет о психопатах, не уве­ренных в себе. Ярко выраженная неуверенность в себе — действительно по-настоящему центральная, глубоко лежащая, глубоко ха­рактеризую-щая человека черта характера. То же самое относится в значительной степени и к бесчувственным психопатам, к тщеслав­ным и, может быть, к выраженно фанатичным. Однако другие клас­сификации ориентируются на совершенно периферические черты и далеки от того, чтобы сказать нечто существенное о “ядре” лич­ности. То есть они поверхностны, характеризуют лишь внешнюю сторону и бывают нередко применимы лишь для характеристики поведения. Люди, которых мы называем гипертимными, депрес­сивными, лабильными, эксплозивными, безвольными, астеничес­кими психопатами, бесконечно различны по своей глубинной сути, и эти обозначения не говорят о человеке как целом ничего суще­ственного и решающего. Но даже те характеристики, которые со­общают что-то более существенное, имея в виду человека в целом, остаются формальными, недостаточными для познания человека. В каких областях не уверенный в себе психопат проявляет эту не­уверенность? Какие у него навязчивые идеи? Какие честолюбивые притязания и цели у тщеславного психопата? Что за особенное честолюбие заставляет его желать большего, чем он может и чем является на самом деле? Чем фанатик занимается фанатично? Ведь очевидно, что такие качества редко бывают всеобъемлющими — разве что у какого-нибудь примитивного бесчувственного психо­пата, но и он, как правило, сохраняет какие-то островки теплого чувства — пусть это будет всего лишь привязанность к кошке. Ис­следование человека, личности, в том числе психопатической, идет совершенно иным путем, чем исследование психозов. При психозе стараются не принимать во внимание содержание, тему, индиви­дуальный облик, а прорваться к формальному. Однако у большин­ства психопатов существенным является именно содержание, и без его учета исследователь будет иметь перед собой лишь вне­шнюю оболочку. Это содержание, это ”нечто” можно, однако, пока­зать лишь в конкретном случае, то есть казуистически, так же как “почему”, если в его суть удается проникнуть.

Так как выделенные в качестве характеристик свойства явля­ются таковыми лишь в числе многих прочих и зависят от смысла и цели наблюдения, то таким образом трудно наглядно изобразить типы психопатов. То есть это, вероятно, возможно, и притом го­раздо объемнее, чем это из умышленной сдержанности было сделано выше, но тут легко сразу же сбиться, перейти от того, что относится к типу, на индивидуальное, конкретное, портретное. В описание вносятся черты, которые отнюдь не являются обязатель­ными и всегда связаны со свойством, избранным в качестве обо­значения. Если, к примеру, характеризуя депрессивного психопа­та, отклониться от депрессивного господствующего настроения и описывать его далее как религиозного мечтателя, или тихого чело­веколюбца, или деятельного человека долга, то это уже будет зна­чительной погрешностью, т.к. не может быть и речи о том, что та­кие качества присущи в основном лишь депрессивным психопатам Такой выход за пределы типа неизбежен, когда хотят представить что-либо образно, но он по существу является заблуждением и уво­дит в область произвольного, в область фантазии, поэтических об­разов и форм. Конечно, нельзя забывать, что не каждый тип может иметь любые другие качества и что определенные качества пред­почитают считать “второстепенными чертами”. Некоторые свой­ства попросту исключаются, некоторые часто совпадают: напри­мер, уравновешенный, настоящий, а не симулирующий гипертимик не может быть не уверенным в себе, а экспансивный фанатик — безвольным. Зато гипертимики нередко бывают вспыльчивыми, а депрессивные — астеничными. Есть, следовательно, уже извест­ные периодические связи, комбинации, соединения качеств, но образное описание почти всегда выходит за рамки более или менее закономерного и, таким образом, не достигает своей цели. К тому же при соблюдении этих связей между качествами оно сразу же отрывается от чистого типа.

Именно из-за богатства индивидуальных форм и связей очень редко бывает, чтобы какое-то одно качество преобладало и так ха­рактеризовало человека, что ему можно было бы дать в соответ­ствии с этим качеством верное обозначение. Даже многократная комбинация нескольких характеристик типов, включая подформы. вместе с частым упоминанием просто черт того или иного типа, редко бывает достаточной. И, как следствие, с этими типами фак­тически невозможно правильно работать. Скажем, редко бывает возможно со спокойной совестью написать “депрессивный психо­пат” или “безвольный психопат с чертами бесчувствия”, и в боль­шинстве случаев из-за многообразия и типологической расплыв­чатости предпочитают останавливаться просто на понятии “психопат”. Тот, кто захотел бы распределить по типам, например, психопатов за один клинический год, попал бы в крайне затрудни­тельное положение. Лишь к очень немногим можно было бы без большого усилия применить одно из употребительных понятий или их комбинацию. Необъятную сферу психической сущности, в том числе ее аномальных вариантов, невозможно ввести в рамки поня­тий по способу клинической диагностики, с помощью модели наи­менования болезней.

Используя для того или иного психопата типовое обозначение, думают обычно о чем-то постоянном, о какой-то хронической, “конституциональной” разновидности. Здесь тоже обнаруживается сильная зависимость. Выраженный гипертимик, конечно, остает­ся таким, как правило, на протяжении всей своей жизни, хотя и здесь случаются изменения — как эпизодические, так и длитель­ные. И истинный, а не маскирующийся бесчувственный психопат будет таким всегда. Однако с другими типами обстоит иначе. Кто-то может в молодости быть не уверенным в себе или тщеславным, а позднее утратить эти черты полностью или почти полностью. Или же кто-то в определенном возрасте может быть склонен к астенич-ной несостоятельности, а в другие периоды — вовсе нет. Безволь­ные взрослые вообще вряд ли бывают, разве что люди с очень низ­ким уровнем интеллекта. Причина таких колебаний и превращений может лежать, во-первых, в той непережитой подпочве (unerlebter Untergrund), которая ответственна за проявление и развитие лич­ности, за выход на передний план попеременно то одних, то дру­гих качеств. Однако при других качествах ответственность за сме­ну картины симптомов явно несут опыт, пережитое и судьба. При этом слишком мало внимания обращается на то, какие черты лич­ности могут формироваться, усиливаться, смягчаться, воспитывать­ся переживаниями, а какие нет. Переживания вряд ли могут по­влиять на гипертимный темперамент или эмоциональную холодность, но вполне — на неуверенность в себе, депрессивную жизненную установку, астенический самоанализ и ипохондрию. Однако и на эти тенденции — лишь в определенной мере: при очень сильном предрасположении переживания ничего не смогут в них изменить либо очень мало или на короткое время. Но при более слабой предрасположенности пластичность очень велика. Бывают, как видел уже kahn, также психопатические эпизоды, будь то в нашем понимании эндогенно основанные на подпочве или реак­тивные.

Конечно, ни один врач-клиницист, пользующийся типологичес­кими обозначениями психопатов, не удовлетворится навешивани­ем этих ярлыков и не “разделается” таким образом с личностью характеризуемого пациента. Но для учащихся — будущих врачей  или медицинского персонала — в типологиях таится сильный со­блазн остановиться на этих характеристиках и не видеть больше проблем в отдельном “психопате”. Разумеется, было бы совершен­но неверно упрекать всех психиатров в том, что они лишь “наве­шивают ярлыки” с такими характеристиками и впадают тем са­мым в некий бессильный фатализм: “Ничего не поделаешь, психопат”. Однако в руках некоторых врачей одна из таких типо­логий в самом деле может породить что-либо подобное. Прежде всего существует опасность, что отдельный человек будет рассмат­риваться лишь формально, что будут упущены из виду содержа­ние, мотивы и психические причины колебаний и несостоятель­ности, биографические подробности и, следовательно, — возможность психотерапевтического воздействия. Но в рамках пси­хопатической личности действительно имеет место чрезвычайно большое движение, в том числе внутри личности, поддающейся типологическому формулированию и наименованию. Однако нельзя также впадать в другую крайность и за конфликтами влечений, переживаниями, судьбами не видеть врожденных особенностей. задатков, слабостей, очагов опасности, подводных камней инди­видуальности и колебаний подпочвы, отдаваясь во власть собствен­ных толковательных фантазий. При этом более детальная диффе­ренциация понятий “врожденный”, “предраспо-ложенный”, “органический” может не иметь здесь значения. Мы просто имеем в виду нечто заданное еще до переживаний, то, что человек получает вместе с качествами. Независимо от переживаний или в луч­шем случае формируясь вместе с ними, развивается энтелехия, су­ществуют предрасположение, потенциал развития и осуществле­ния личности.

“Неврозы”, за исключением, может быть, грубых, острых пси­хогенных соматических расстройств вследствие бурных аффектов, произрастают всегда на почве предрасположенно аномальной, пси­хопатической личности и несут в себе по меньшей мере одну из ее предпосылок. Довольно странно, как можно упускать это из виду. Когда речь идет о рассудке и слабоумии, которое является лишь вариантом умственных способностей, в предрасположении никто не сомневается. Почему же это не должно относиться к личнос­ти и ее аномальным разновидностям? Не подлежит никакому со­мнению, что в психопатической личности есть что-то предраспо­ложенное, другими словами — что психопаты существуют. Интерпретация того, что мы считаем предрасположением, как след­ствия конфликтов раннего детства и попытка таким образом его понять ведут в непроглядную тьму, осветить которую можно, как правило, лишь с помощью фантазии. Если врач гибко подходит к своей типологии и считает понятие “постоянный” относитель­ным, то при всем признании чего-то подобного предрасположению остается еще достаточно места для оценки пережитого и судеб, для биографических данных и для успешной психотерапии. Разумеет­ся, для психотерапевта и любого воспитателя полезно не слишком переоценивать предрасположение и высоко оценивать психичес­кие влияния. Без подобного оптимизма их профессия не может су­ществовать. Но критический взгляд должен видеть и другое: опре­деленным образом сложившуюся личность и нереактивные. эндогенные колебания подпочвы. Иначе неизбежны некоторые ра­зочарования и, с другой стороны, наивная переоценка собственно­го образа действий. Часто врачи считают, что достигли чего-то бла­годаря своим усилиям, тогда как встречаются на самом деле лишь с не поддающимися психологическому истолкованию колебания­ми подпочвы. Но и в области психологии можно заблуждаться: бы­вает, что помогает не зависящее от психотерапевта переживание. например, случайная встреча пациента с другим человеком.

Вряд ли будет излишним поставить вопрос о различии между предрасположением и реакцией на пережитое при аномальном раз­витии личности. Однако эту основную идею трудно проверить эм­пирически, Можно и, вероятно, нужно так ставить вопрос, но в отдельных (притом нередких) случаях можно не получить одно­значного ответа. Предрасположение и переживаемый окружающий мир (как это следует называть, говоря о человеке) — это не две наталкивающиеся друг на друга слепые силы. Они составляют вме­сте сферу действия. (Можно было бы вслед за v.weizsacker'ом называть это “сферой образов”, однако, вероятно, трудно будет провести реальные аналогии). Предрасположенная личность раз­вивается на основании своих личных переживаний. Личные пере­живания выбираются, приобщаются, переплавляются личностью. захватывают ее в соответствии с их особой ценностью и смыслом для этой личности. Основываясь на этой личности, они становятся благом или несчастьем, поднимают дух или причиняют мучения самой личности или также другим, или только другим. Личность наталкивается на свои переживания не так, как паук наталкивается на камень, который преграждает ему путь и заставляет отклонить­ся в сторону.

Несмотря на это знакомство с принципами взаимодействия предпасположения и личных переживаний, в клинике, как правило, мож­но делать более сильный акцент на одной или другой стороне и, таким образом, с полным основанием проводить различие между психопатической личностью и аномальным развитием реакции на личные переживания.

Некоторые давно употребляемые клинические понятия посте­пенно уходят. Исчезла “неврастения”, “истерия” встречается еще лишь в кое-каких отдельных “заповедниках”. Также и “психопат” уже морально устарел и, по-видимому, отживает свой век. Однако только название, но не сам факт. Да и само обозначение, очевид­но, пока рано упразднять. Это несколько небрежное сокращение от “психопатической личности” необходимо в повседневной кли­нической практике хотя бы как краткий встречный вопрос к психо­зу. Следующее по восходящей обозначение — “аномальная лич­ность” — конечно, с научной точки зрения правильнее и здесь является единственно уместным, но для повседневной речи оно слишком длинно и к тому же без более подробной характеристики несколько двусмысленно. Человек, неполноценный вследствие про­грессивного паралича или шизофрении, тоже может быть в извес­тном смысле назван “аномальной личностью”, так как в этом вы­ражается не просто аномальная интенсивность, разновидность, вариация личности. Выражение “психопат” в языковом отноше­нии гораздо неправильнее, однако оно намного ближе к подлинно­му смыслу, хотя, разумеется, никоим образом не совпадает с ним полностью. И это тоже одна из причин, почему обозначение “пси­хопат” оставляют для внутреннего обихода в клиниках, а в осталь­ном пользуются им по возможности редко и всегда с более подроб­ной характеристикой. Многие на всякий случай выбирают что-то негативное с этической или социальной точки зрения. Это тот же процесс, что и при “истерии”: все более явный уклон в сторону оценки, морализирования. Другие, говоря о “психопате”, все еще имеют в виду что-то вроде небольшого психоза, первый шаг к нем'. или его более мягкую форму. Так что порой кажется, что все уси­лия, предпринимавшиеся в этой области на протяжении десятков лет, были напрасными. Поэтому хорошо, когда в сообщениях, на­правляемых врачам и работникам управлений по делам молодежи, в консультативных заключениях обозначение “психопат” приме­няется с осторожностью. Следует по возможности живо, образно и без “специальных терминов” описывать человека, о котором идет речь: каков он, а также — в случае необходимости — в каких кон­фликтах находится. В заключение можно в определенных случаях добавлять: “При желании здесь можно говорить о психопатичес­кой личности”. Действительно, по меньшей мере во многих случа­ях именно так: при желании.

Типологический учет психопатических личностей следует вос­принимать со всеми приведенными здесь оговорками и помня о проблематике, открывающейся за каждым из этих обозначений ти­пов. Тогда подобная типология, несмотря на ее ограниченную, не­глубокую познавательную ценность, может быть полезной еще и сегодня. Во всяком случае, с ее помощью можно обнаружить очень много присущего человеку.