Столкновение с “внутренней, воображаемой войной” - Молодежь. Действовать на свой страх и риск

Исходным для меня является факт, что большинство родителей и воспитателей уверены в том, что они желают всего самого лучшего для своего ребенка, даже когда откровенно его ненавидят. “Все самое лучшее”, конечно же, включает в себя меры защиты, контроля, оптимального развития для последующей жизни ребенка. Это могут быть и наказания, ибо до сих пор еще распространена точка зрения, что наказания и запреты являются якобы лучшими методами воспитания. Их применяют из лучших побуждений, но в педагогическом отношении дело обстоит совершено иначе: лучшие намерения оказываются понятыми ребенком вопреки ожиданиям воспитателей и родителей как ограничения, насилие, унижение, черствость или просто осуждение.

Иллюстрацией этого является следующий отрывок из диалога между матерью и ребенком:

“М а т ь. Знаешь что, Андреас, выходит, что если тебя слишком много хвалить, то тебе это нисколько не идет на пользу. Тогда ты делаешь все еще хуже, не так ли? Ну, ну, Андреас, я ведь так часто тебя хвалила, но это нисколько тебе не помогало. Но стоит мне снова тебя поругать, за что-нибудь, ты тотчас же быстро берешь себя в руки. Не правда ли, Андреас? При той ничтожной похвалe, которую ты..

М а т ь Ну. ну, послушай, Андреас, я имею в виду те случаи, когда ты поступаешь правильно. Тогда я тебе часто говорю, видишь, если ты захочешь, ты сможешь еще лучше. Иногда ты недостаточно усерден.

Андреас. Что? Еще лучше, чем хорошо. Еще лучше, чем хорошо (R. Haake. 1987).

И тогда вместо ожидаемого послушания родители и воспитатели получают от ребенка такое поведение, которое их сердит, которое они не могут в большинстве случаев понять, которое приносит им новые заботы и часто воспринимается ими как неблагодарность по отношению к их педагогическому усердию. Едва ли родители вспоминают при этом о своих собственных чувствах и переживаниях в том же возрасте, едва ли они, будучи в качестве родителей “по другую сторону баррикад”, смогут однозначно и без сомнений решить проблему соединения своих собственных интересов с интересами и жизненными потребления ими детей.

Но самое ужасное в педагогических отношениях — это неразборчивое смешение осуждения и одобрения, одновременно такового и агрессивного обращения, короче говоря, то, что вызывает у ребенка сомнения, любим он или нет. Родители и воспитатели уверяют детей в своей любви к ним и в то же время существуют так, как будто их ненавидят. Так ребенок оказывается в трагичном положении: с одной стороны, он вынужден переживать однозначное и откровенное осуждение, наказание и даже лишения, а с другой стороны, ему придется взваливать на свои плечи упреки в неблагодарности и чувство вины перед родителями, если он попытается восстать против скрытой за любовью ненависти.

Детскому стремлению к понятности и простоте видеоигры в войну соответствуют как нельзя лучше: здесь точно установленно, кто является врагом (противник на экране), какими средствами можно пользоваться в борьбе с ним, а также то, что играющий однозначно является “xopoшим”. Он подвергся нападению, он находится в ситуации вынужденной защиты единственной, оправданной законом ситуации, в которой снимается табу на агрессию. Но самое главное, собственные средства уничтожения в этом фантастическом мире выступают как положительные, мало того, они даже вплетены в ткань игры как необходимые для выживания меры.

Если в реальной ситуации ребенок может выражать свои чувства лишь так, как это ему позволяют воспитатели, то и в игре он может без всяких ограничений и чувства вины предаваться агрессии благодаря вышеописанным игровым структурам (A. Leber, 1976) В результате игры не происходит уничтожения любимого объекта (например, одного из родителей), несмотря на всю амбивалентность чувств к нему. Реальное же нападение на родителей означало бы причинение реального вреда собственному их существованию, например, потерю надежды на любовь, защиту и заботу родителей.

Но взрослый, оставаясь в твердой уверенности, что делал все лучшее для блага своего ребенка, неизбежно с ужасом воспримет столкновение с “внутренней, воображаемой войной” ребенка на экране. Неужели этот ребенок—продукт его воспитания? Считая самого себя миролюбивым воспитателем, он изумится, как могло случиться, что его ребенок ведет себя столь разрушительно (A. Mitscherlich. 1969). Это извращенное стремление его ребенка к садизму и разрушению может иметь свои корни лишь где-то на стороне: у соседских детей, в телевидении, в прогнившей системе ценностей нашего общества и так далее, и так далее!

Поведение ребенка отзывается в нем ударом по его самооценке как воспитателя. Оказывается, и он тоже испытывает желание сделать ситуацию однозначной, например, в отношении собственной самооценки и Я-концепции — “я делаю все лучшее для ребенка”. Лишь немногие люди в состоянии позволить себе признать существование “злых” сторон своей души или даже позволить себе проявлять их в реальных действиях, но ни в коем случае не по отношению к ребенку, которого они любят от всего сердца. Большинство людей имеют тенденцию отрицать в себе все злое, травмирующее и проецировать все это на какого-нибудь врага, существующего где-то вовне. И они находят подтверждение этому механизму защиты от травмирующих их переживаний в действиях и словах других людей, совместно с которыми они создают гигантский защитный потенциал, охраняющий их от зла. Но и они — как дети — хотят, чтобы накопленное ими оружие не привело ни к чему серьезному, не привело к войне. И v них существуют лишь фантазии о войне. И в их представлении реальные маневры с настоящим оружием являются не более, чем “игрой”.

Особенности обращения с полярными чувствами ярко проявляются в поведении с партнером, например, в ранних отношениях ребенка и матери. Известный в профессиональных кругах детский психоаналитик и психиатр Вннникот, например, пытается снять с матери моральный запрет на проявления ненависти к собственному ребенку, чтобы она смогла любить его по-настоящему: “Мать должна быть в состоянии переживать чувство ненависти к ребенку, не выражая его ни в каких действиях... Если же она из страха перед своими возможными ответными действиями не может найти форму выражения для своей агрессии, когда ребенок ее поранит или обидит, то вынуждена прибегать к мазохизму и, по-моему, именно на этом и базируется неверная теория о природном мазохизме женщин. Самое замечательное в матери — ее способность претерпевать очень сильную боль, причиненную ее ребенком, и столь же сильно его в этот момент ненавидеть, не давая ему, однако, почувствовать это. Она поступает так в надежде на вознаграждение в будущем, даже если его и не последует” (D. W. Winnicott, 1976, S. 86).

Известнейший феномен у нелюбимых детей: они до тех пор “достают” воспитателей всяческими нарушениями правил поведения, пока не нащупают их внутренние границы терпения, за которыми последует, например, агрессивный эмоциональный срыв. Возможно, это делается потому, что большинство педагогов непоследовательны в своих действиях, или, может быть, потому, что эти дети уже не в состоянии поверить, что их можно любить на самом деле. Провокация и следующая за ней реакция воспитателя освобождают ребенка от сомнений по поводу того, каков на самом деле противостоящий ему взрослый: вместе с тем это освобождает ребенка от сомнений по поводу того каков на самом деле противостоящий ему взрослый; вместе с тем это освобождает ребенка и от боязни проявлять свои разрушительные чувства в действиях (R. Clos. 1982)

Видеоигры в войну представляют собой одну из таких провокаций, предлагая одновременно и свой сценарий безграничных возможностей. Эти безграничные возможности проявляются не только в том, что играющий перемещается в дальние дали космического пространства, но и в создании иллюзии всемогущества: весь мир помещается на прямоугольнике диагональю 36 см, а для овладения им достаточно одного движения руки. Чувства безграничной силы и отсутствия реальных последствий разрушающих фантазий могут перекликаться со стремлением педагогов все контролировать. Ведь и педагоги исходят из предположения, что нет реальных ограничений для власти над вверенным им ребенком. Ребенок, поступая вопреки желаниям педагога, напоминает взрослому об ограниченности педагогических мер воздействия, в том числе похвалы и наказания—тех средств, которые все еще считаются наиболее эффективными педагогическими средствами воздействия (Е. WmdaiJ.s. 1986) И действительно, что очень обидно — постичь в упрямстве ребенка свое педагогическое бессилие. Лишь осознав свои представления о собственном величии и расставшись с ними, педагоги смогут увидеть, что именно в их собственном поведении, получив отражение в действиях ребенка, рикошетом бьет по ним самим.

Но каким образом переплетаются между собой индивидуальное поведение и общество? Какие отношения или, точнее, какие принципы взаимоотношений ограничивают возможности воспитателя и его питомца?

Столкновение с “внутренней, воображаемой войной” - Молодежь. Действовать на свой страх и риск - Кристиан Бютнер