2. Характер и культура - Неизведанное Я

Говоря о переходе от отдельной души к душе общества, от субъективного мира к объективному, мы, по существу, говорим о взаимодействии между характером людей, живущих в данном обществе, и характером самого общества. Фиксации отдельной личности на различных фазах развития ее либидо, ее способы защиты и компенсации, вытеснения, тревог и удовлетворения своих потребностей, без сомнения, определяют характер этой личности и ее отклик на окружающие условия, но и каждое общество также имеет собственный характер, который мы обычно называем культурой и в котором тоже преобладают те или иные либидозные мотивы. Каждая культура создает свой образ, служащий образцом для ее граждан и представляющий собой коллективное Супер-Эго, поддерживающее и сохраняющее определенные ценности, долженствующие отражать психологические потребности и ожидания членов данного общества. Культура как бы предлагает людям взглянуть в зеркало, чтобы рассмотреть и познать свою истинную сущность, оказывая этим сильнейшее влияние на коллективный образ членов общества и формирование преобладающих свойств характера. Индивиды, у которых преобладают те или иные либидозные характеристики, стараются найти подобные же черты в общественной жизни. Если, скажем, у человека сформировалась фиксация на либидо анального удержания и он видит свою цель в накопительстве, он будет видеть весь мир в этом свете, считая, что обладание богатствами есть основной закон жизни, и естественно будет стремиться укреплять именно то общество, которое дает наибольшие возможности для осуществления этой цели. Разумеется, здесь могут быть самые разнообразные варианты и комбинации. К примеру, такой человек может быть либералом и противиться любой авторитарной системе, могущей ограничить его поле деятельности, или, напротив, быть приверженцем авторитарности, которая сохранит его право на накопление богатства и защитит от тех, кто может покушаться на его свободу.

Немыслимо перечислить почти бесконечное разнообразие сочетаний психологических импульсов, выражающихся в социальных убеждениях и установках людей. Можно, однако, сказать, что в любом обществе существует некий резервуар с широким спектром характерологических и идеологических установок (как и у каждого индивида), каждая из которых стремится доминировать над другими. Но при этом всякая культура в фундаменте своем поддерживает определенный набор элементарных поведенческих моделей, которые в свою очередь отражаются в психологических стремлениях. Это великое многообразие психологических факторов, задействованных в политической, экономической, идеологической и религиозной жизни обществ, общепринятых ценностей, предрассудков, навязчивых идей, не говоря уже о сложных взаимодействиях между агрессией и сотрудничеством, между любовью и ненавистью, – привело к тому, что исследователи общественных связей неизбежно должны либо ограничиться рамками отдельной специфической области, либо излагать свои мысли общо и абстрактно. Мне хотелось бы дальше привести ряд примеров того, как либидозные мотивы и их конфликты определяют роль личности в обществе и как они взаимодействуют с характером данного общества и влияют на него.

Если в характере индивида доминирует орально-агрессивное, садистское либидо, он будет воспринимать мир как нечто эгоистичное, подлое, агрессивное, и соответственно будет стремиться излить на него собственную агрессию, чтобы испытать садистское удовлетворение. Он будет искать в обществе возможности для выражения своих агрессивных импульсов, придания им законной силы, и найдет их либо в авторитарном государственном устройстве, либо в религии, под знаменами которых он сможет сражаться, или же в бунтарской, террористской субкультуре, вместе с которой он может бороться против истеблишмента. Такой индивид найдет родственные души и гомоэротическое удовлетворение в коллективе, настроенном на агрессивные цели, будь это армия или политические террористические организации, вдохновленные идеями революции или религиозного фанатизма. Всегда найдутся агитаторы, фашисты, коммунисты, религиозные или расовые фанатики, готовые сыграть на садо-мазохистской предрасположенности, таящейся в бессознательных слоях психики у многих людей, с тем чтобы вывести ее на поверхность. Это особенно заметно на массовых митингах и сборищах, когда возникают исступленные апокалиптические видения катастроф и идея спасения через разрушение: разрядка энергии деструктивно-садистских импульсов сама по себе конечна и не имеет никакой рациональной связи с целями, которых нужно достичь. В момент этой коллективной агрессивности младенческие импульсы взрывают функции Эго в коре головного мозга на манер короткого замыкания, это выражается в маниакальных выкриках и движениях вроде размахивания руками, кулаками, топота ногами и примитивных танцевальных движений. Мы наблюдали подобное выражение оральных агрессивно-садистских импульсов в поведении и фантазиях младенцев, и то же самое повторяется в поведении взрослых в обществе. И как мы диагностируем садо- мазохистские процессы в случаях психопатии или паранойи у индивидов, мы так же можем поставить аналогичный диагноз, если это случается в коллективной форме и может угрожать обществу. Подобная диагностика могла бы помочь укрепить защитные механизмы как индивидов, так и наций, чтобы не дать им пропасть в пучине младенческих импульсов, а напротив, усилить возможности рассуждать здраво и рационально. Если в психике индивида доминирует открытое оральное либидо, в его жизни большую роль будет играть готовность любить и принять любовь. Такие люди обычно с доверием относятся к своему окружению, ожидают от других ответного доверия и симпатии к своим потребностям и надеждам. Они тянутся к людям, открыто выражают свои симпатии. Мир вокруг них как бы символизирует их любящую, отзывчивую мать, они всегда с радостью любуются красотой, ощущают мир вокруг себя живым и радостным, всегда готовы сопереживать как людям, так и природе. Как говорил Гёте: "Хороший человек обычно считает мир и других людей прекрасными, он не способен понять или принять зло". У такого человека чаще всего развивается образ любящего отцовского Супер-Эго, который поддерживает все его положительные импульсы и помогает развить интеллект и отточить верные суждения. Другие люди, страдающие страхом перед удовольствием, обладающие ограниченным, закрытым либидо, считают такого человека утопистом, лишенным реального взгляда на мир, в то время как для него реально добро, а зло – лишь отклонение от нормы, как бы часто оно ни проявлялось.

Люди с анально-продуктивным складом стремятся создать представление о собственном образе через создание материальных объектов, в которых они оставляют о себе память. Обычно у них присутствует тесная либидозная связь с материальными объектами и предметами, они любят мастерить что-то руками и демонстрировать это. У таких людей часто проявляется талант к ремеслу или к искусству, если способность мастерить сочетается с визуальной образностью; если же больше развиты слуховые (и уретральные) ощущения и воображение, то у них проявляется способность к музыке. Они обычно считают, что люди заинтересованы в их деятельности и результатах ее, восхищаются ими. Однако если такой индивид встречается с непониманием, отвращением и пренебрежением в момент, когда он хотел продемонстрировать свой анальный продукт, а позже – материальные объекты, созданные им, то его стремление к творчеству будет отягощено тревожным чувством беспокойства и вины. Тогда у него развивается синдром удержания и он уходит в себя, душевно и физически. Его чувствительные руки станут напряженными или неловкими. Он будет стремиться накопить и укрыть от других материальные богатства, станет педантичным, осторожным, склонным к тому, чтобы обмерить и взвесить всякую вещь, чтобы определить ее ценность. Тот его первичный драгоценный продукт, которым он хотел поделиться в младенчестве, но который был отвергнут и в результате он почувствовал себя нечистым, должен вновь вернуться и засверкать в виде денег. У него развивается навязчивое стремление к наживе, к финансовым успехам, он ищет ту драгоценность, что у него отняли в детстве, и богатство, которого он сможет достичь, вновь даст ему почувствовать себя чистым и уважаемым. Однако он уже не хочет запятнать себя тем, чтобы иметь дело с производством материальных объектов: он будет платить другим, чтобы они сделали это за него, и, получая их продукцию, он будет тщательно измерять ее ценность в денежном выражении.

Здесь мы наблюдаем диалектическое взаимоотношение между производителем и аристократом или капиталистом, между купцом и ремесленником или художником. Любовь к золоту и богатству и любовь к созиданию находятся в оппозиции друг к другу и в то же время взаимодействуют. В иерархических классовых обществах тот, кто производит, относится к нечистым, в то время как богач, свободный от необходимости работать, чище и выше: он проецирует грязную часть богатства и создания благ на низшие классы, а эти низшие классы могут лишь издали любоваться результатами своего труда. Но то чувство вины, которое ощущает производитель от своего грязного труда, заставляет его ощущать себя существом низшего порядка и часто мешает ему заявить о своем законном, принадлежащем ему по праву, месте в обществе. Единственное, что он может сделать, это потребовать чуть большую долю тех денег, что капиталист получает от его труда.

Склонный к стяжательству и приобретательству индивид с готовностью вступает в капиталистическую систему, нацеленную на накопительство и наживу, и с легкостью играет здесь свою роль, отчего ему, скорее всего, будет сопутствовать удача. Такие люди пользуются всеми возможностями, которые предоставляет общество, в то время как люди, нацеленные на созидание, считающие главным источником удовлетворения и гордости свою работу, свое ремесло или искусство, обычно отрицательно относятся к бизнесмену, который пользуется результатами их труда и рассматривает этот труд лишь как средство достижения прибыли. Они чувствуют себя униженными в культуре, приверженной накопительству.

Когда особенно резок контраст между богатством и бедностью, между жизнью в роскоши и тяжелым трудом и лишениями, тогда те, кто чист и красив, представляются в образе жадных эксплуататоров и народ искренне ненавидит их. Однако в капиталистической системе, которая не просто обещает каждому возможность накопить собственное богатство, но и поощряет любые усилия в накопительстве, все равно будет преобладать дух стяжательства. Культура такого типа признает важными и стоящими только материальные ценности, и основным критерием ценности и значимости всегда останутся отношения, измеряемые цифрами и статистикой. Можно назвать это поздней, развитой стадией капитализма, где как люди, так и весь мир измеряются и понимаются лишь статистическими и количественными параметрами. Это называется также постмодернистским этапом, однако одним из последних философских течений этого этапа стало движение деструктивизма, провозглашающее, что за цифрами и статистикой на самом деле не стоит никакой реальности, а лишь математическая вероятность. Ни в прошлом ни в будущем нет реального смысла, не существует такого понятия, как разум или некий центр, стоящий за миром фактов, за "обстоятельствами", как говорил Витгенштейн. И даже язык не имеет истинного смысла в тех словесных играх, которыми мы занимаемся, так же как нет смысла и в состязаниях по приобретению и накоплению материальных объектов. И поскольку между душой, либидо производителей и миром вещей, которые они создают, нет никакой связи, а лишь статистическое соревнование по накоплению, то и разум и психика людей, их личность также не имеют никакого истинного смысла. Это порождает у многих чувство изоляции, отчего они становятся беспокойными, стремятся к постоянной активности, не дающей возможности остановиться и поразмыслить, ибо кажется, что и размышлять не о чем. Более того, размышление может только обострить чувство пустоты в душе.

Можно сказать, что такая культура представляет собой коллективную регрессию к анальной фазе, когда – как я уже упоминал – преобладающим занятием у детей становится собирание, счет, обмер и взвешивание предметов. У них проявляется стремление к обладанию предметами, это их сокровища, они их пересчитывают, меняются друг с другом. Пиаже замечал, что в возрасте двух-трех с половиной лет, когда дети получают некоторые навыки и умения, знакомятся с понятиями о логических категориях и отношениях, именно тогда у них возникает представление о числах, конкретных взаимоотношениях места и времени. Он назвал эти действия термином "квантификация" (исчисление количества).

Но если для ребенка это является важным этапом подготовки к формированию функций собственного Эго, фазой развития личности, у взрослого эти функции составляют лишь часть его душевной структуры, и она должна непременно достичь генитальной стадии либидо, чтобы он имел возможность проявить себя как цельная личность в отношении других людей и внешнего мира вообще. У него должно развиться чувство самости, образ собственной личности, способной любить и принять любовь, образ созидателя и производителя, способного внести вклад в общество, признать свою роль и ответственность и получить признание этой роли от других. И более всего, в нем должно развиться чувство личности, чьи эротические влечения переносятся от семьи к обществу, на которое он изливает свою либидозную энергию, и отсюда – прошлое связывается с будущим через целенаправленность настоящего. Но если общество и культура представляются лишенными смысла, если люди чувствуют себя чужаками в чужом мире, простирающемся вокруг, то их либидо устраняется, прячется, его целеустремленность, его стремление к любви, к самоутверждению притупляются. Культура, общество в таком случае претерпевают коллективную регрессию к более ранним фазам, при которых объединяющие процессы зрелого генитального либидо уступают место заботе о квантификации, статистике, числах, люди рассматриваются как обезличенные объекты в массе, статистические единицы, которыми можно манипулировать, и средства тогда становятся целью.

Мы уже говорили о взаимодействии между нарциссическим и генитальным либидо, о потребности человека любить себя, чтобы иметь возможность любить других, но для того, чтобы любить себя, ему необходимо и подтверждение, что его любят. Нарциссическое либидо имеет потребность в дружбе и признании окружающих его людей, тех, кто принимает его и может его оценить. В подростковом возрасте мальчики объединяются в группы, шайки, которые дают им ощущение ценности собственной личности, подпитываемое гомоэротическими связями с равными себе и целой группой, они могут перешагнуть на чужую территорию – территорию общественной жизни, утвердиться там, продемонстрировать себя и наконец найти "ту самую женщину".

Взрослые продолжают испытывать потребность в признании и уважении к себе как полезным членам общества. Опыт гомоэротических связей усиливает ощущение себя как личности, чувство необходимости другим людям и признания с их стороны, что делает человека способным общаться с людьми.

Вновь и вновь я убеждаюсь, что способность человека к нормальным, удовлетворительным сексуальным отношениям зависит от того, насколько полно реализовались его нарциссические потребности и какую роль он играет в своем окружении и в обществе.

Нарциссическое либидо человека часто вызывает маниакальные фантазии, которые в прежние времена проецировались на богов и королей или на другие сильные личности, и люди в свою очередь идентифицировались с этими образами, усиливая тем самым собственное Я. Но, с другой стороны, Эдипов комплекс, как мы уже видели, относится и к маниакально-нарциссической и к сексуальной проекции на фигуру отца, вызывая враждебность у сыновей, то есть у граждан; и у них возникает желание уничтожить всевластную отцовскую фигуру, чтобы самим обладать той властью и силой, которой они же ее и наделили. Казненный отец превращается в грозное Супер-Эго, источник чувства вины и раскаяния: в нем накопилось все то зло, которое люди обратили против него, он вызывает страх и угрызения совести; теперь приходится поклоняться ему и служить, чтобы ублажить его и замолить свои грехи. Ему вручается власть над обществом, и он становится всеобщим тираном, а люди начинают бояться не только внешних проявлений Супер-Эго – религиозного и светского истеблишмента, – но и своих собственных маниакальных и сексуальных влечений, которые побудили их напасть на него; у них развивается недоверие к самим себе и все конфликты боязни удовлетворения. Мы знаем, как из-за подавления нарциссических и сексуальных потребностей развиваются фобии, торможения, чувства тревоги, вины и стыда, агрессивность. Та же боязнь удовольствия, недоверие или даже страх перед собственными влечениями воспроизводятся на общественном уровне в виде недоверия к другим людям и страха перед ними, параноидальных отношений между людьми, когда одни боятся, что другие могут дать выход тем влечениям, которые они сами в себе подавили и рассматривают как табу. Вот она, склонность рассматривать человечество как нечто греховное, побуждаемое жадностью, грязными, эгоистичными, грубыми и неразборчивыми сексуальными влечениями, и отсюда – стремление защититься от них при помощи репрессивных сил религиозной или светской власти. Как отдельный человек боится собственных фантазий или влечений и вырабатывает сложные защитные механизмы в психике, мешающие этим влечениям выйти на поверхность сознания, так люди пытаются обезопасить себя, накладывая определенные запреты в обществе. То стремление к репрессивной власти, и даже диктатуре, которое ставит в тупик философов и социологов, могло бы найти объяснение в психологическом поведении, которое люди навязывают сами себе и обществу. Им требуется укрепиться в вытеснении собственных влечений с помощью сильных правителей и авторитарных систем правления.

Я упоминал уже о патриархальной паранойе и ее роковом влиянии на общество. Но приходится считаться и с тем, как успокаивающе действует авторитарное правление на людей, которые пасуют перед своими либидозными влечениями. Поскольку многие из своих вытесненных фантазий эти люди проецируют на других членов своего сообщества, они чувствуют удовлетворение, если эти другие подвергаются наказаниям за прегрешения. Да, их удовольствие – в праведности и добродетели, в том, чтобы быть приобщенными к Супер-Эго, они возбуждаются, видя, как разоблачают других. Таким образом, установлению и возвышению авторитарных систем и истеблишмента в большой степени способствуют запреты и торможения эмоционально подавленных людей.

У тех людей, в ком развито открытое, расширительное либидо, нарциссическая и сексуальная стадия получила полное воплощение и которые созрели как личность, силы подавления вызывают неприязнь, отвращение и возмущение. Они стремятся к свободе и демократии, мечтают о мире, в котором люди могут открыто и свободно выражать себя, где природа человека не вызывает тревоги и не требуется ее скрывать, а человек перестает недоверчиво относиться к себе и другим и не нуждается в крепкой руководящей руке.

Еще европейское Возрождение сулило возвратить людям уважение к себе, освободить их от чувства вины и страха, от рабской зависимости от религиозных или светских властей; свобода, равенство и братство должны были наконец-то привести человечество к тому, чтобы его либидо смогло выйти за границы семьи и племени и влиться в сферу общечеловеческую. Радость широкого, всеохватного либидо и радость созидания должны были стать доминирующим элементом действительности, а любовь – победить враждебный и недоверчивый мир. Но, увы, этому не суждено было сбыться.

Новый мир Возрождения создал новые символы власти, которые также встали над человеком, возник новый принцип реальности, с теми же притязаниями – определять поведение человека и его интеллектуальные позиции. Образ всемогущего Бога и великолепие королевской власти заменили образы всемогущей технологии и науки, которые смогут принести богатства, более или менее поровну распределенные между всеми.

Но для того, чтобы эти образы воплотились в жизнь, людям пришлось подчиниться императивам технологии и правилам, установленным жрецами науки и их душеприказчиками: им следовало научиться обращаться с механизмами, торговать и получать прибыль объективно, беспристрастно и обезличенно. Им пришлось забыть о душе и духовных стремлениях, чтобы освоить бездушные машины и безличные статистические законы экономики и прибыли. Они стали предметами в мире предметов, мире жестоком и бездушно хватающем любые возможности. Вспомним, как Хейек, этот пророк современного капитализма, расхваливал достоинства рыночной экономики, не обремененной лояльностью к обществу или чувством товарищества, если речь заходит о необходимости расширить собственные территории или простереть свои крылья над новыми. Новые рынки, новое сырье, новые технические или научные открытия, их жесткое, безжалостное внедрение для создания все новых богатств – все это стало ключевым принципом западной технологической цивилизации. Наиболее эффективным средством добиться успеха в этом мире стал бесстрастный подход – отношение к людям как объектам, которыми можно пользоваться для продвижения вверх, для получения прибыли и т.д. Государственные и коммерческие организации должны манипулировать людьми, контролировать их поведение с помощью юристов, экспертов по кадрам, консультантов по менеджменту, психологов, чтобы система работала гладко и безотказно; специалисты и педагоги должны сделать из людей способных операторов механизмов и машин или научных работников, которые понимают, как эти машины работают, и могут все более их совершенствовать. Чтобы удовлетворить требования рыночной экономики, необходима целая армия исследователей рынка, специалистов по общественным связям и рекламе; а чтобы держать рабочую силу в состоянии относительно спокойном и способном служить индустриальной системе, системе банков, финансовых и страховых компаний, нужны еще социальные работники, специалисты по здравоохранению, советники по психологии поведения и консультанты по капиталовложениям. Геологи, минералоги и даже ядерные физики постоянно рыщут по планете в поисках новых сырьевых запасов и новых форм энергии, которые обеспечили бы машины и механизмы "кормом", чтобы они могли удовлетворить поистине ненасытные аппетиты к новым товарам и новым приобретениям, ибо, в конце-то концов, для того только мы и поклоняемся этим машинам и отдаем им свой труд. И чем больше мы утрачиваем потребность в душевном общении, тем более жадными мы становимся в приобретательстве и потреблении, чтобы компенсировать свободную нарциссическую пустоту и чувство изоляции и одиночества.

Современные индустриальные общества породили не только взрыв ожиданий и надежд, но и бурный рост специализации, которая дала начало множеству новых профессий. Наука разбилась на бесчисленное множество отраслей, совершенно отдельных друг от друга, где узкие специалисты, претендующие на глубокое знание своей области, часто не обладают знаниями ни в какой другой, поэтому способны к научному общению лишь с коллегами по отрасли и даже не ждут, что их поймут другие специалисты, не говоря уже о широкой публике. Такое разделение труда и знаний по небольшим и отдельным территориям изолирует людей друг от друга и от общего мира, ибо они не в состоянии по-настоящему узнать или понять, что делают люди вне их круга, какие мысли их занимают, как не могут увидеть и общую картину мира за забором собственной области знаний. Люди "с другой стороны" видятся лишь как бледные тени, внутренняя жизнь которых не нуждается в понимании или сопереживании. И нет ничего удивительного в том, что люди проводят свое время, приклеившись к телевизору или смакуя скандалы, преподносимые прессой, ибо это и есть для них единственный возможный взгляд на мир вне их круга. Мы все больше и больше разъединяемся между собой и отделяемся от собственного внутреннего мира: мы смотрим друг на друга лишь со стороны – объекты среди объектов, которые могут либо принести пользу, либо, наоборот, помешать. Психология превратилась в психотехнику, в инженерную психологию, философия – в анализ значения слов, внутренний и эмоциональный смысл которых мы не можем постичь и поэтому должны исследовать их как объекты. Неудивительно, что слова "разум", "душа", "психика" стали запретными. Даже в психоанализе основное внимание уделяется не либидо, не сокровенным душевным, часто бессознательным, процессам, но исследованию взаимоотношений – "психологии взаимодействия объектов". В восточноевропейских странах, где поклонялись Марксу и Ленину, идеалы рационального, научно организованного планирования и государственного управления привели к тотальной власти над людьми. Только сейчас там начинают признавать, что за все семьдесят лет так и не удалось реализовать мечты о просвещенной, рационально организованной экономике, но лишь создать тиранию, лишившую народ свободы и в конечном итоге так и не давшую обещанных благ и царства изобилия. Результатом коммунистического строя стали диктатура, коррупция и промышленная неэффективность. Все средства принуждения, секретная полиция, политические тюрьмы и лагеря, институты промывания мозгов, по Павлову, полчища пропагандистов – ничто не смогло заставить людской разум полностью подчиниться и служить господствующему строю. Когда я пишу эти строки, разрушается Берлинская стена и над Германией и другими восточноевропейскими странами поднимается великий клич радости, наконец-то возвещающий крах диктатуры и коммунистических иллюзий.

Запад, без сомнения, сохранил свою свободу, но какой ценой? Не столько тяжелым, как в старину, трудом, ибо машинная технология действительно облегчила труд человека физически, но все большей объективизацией и обезличенностью человеческой психики и разума. Но, по-видимому, главным все- таки является наше отношение к миру вокруг нас, к природе и планете. В нашей неистовой погоне за изобилием мы откатились к обычаям ледниковой эпохи, когда наши предки видели в природе враждебную силу, с которой следует бороться со всей решительностью и храбростью и всеми доступными им средствами. В наше время средства производства становятся все более агрессивными, они бьются с силами природы и пытаются подчинить ее себе, и все это из-за прибыли. Древний инстинкт – одержать победу над природным окружением, заставить его подчиниться, садистское удовольствие от того, что это удалось, – вновь возрождается и оправдывается во имя прагматических целей. В нас вновь возобладало агрессивное либидо – сжатые губы, сжатые челюсти – в отношении к главному объекту наших потребностей, этой всеохватной кормящей груди – нашей планете. И эти агрессивные зубы, воплощенные в механизмах, которыми мы пользуемся и которым поклоняемся, вгрызаются в природу и, как мы уже начинаем понимать, наносят ей непоправимый вред. Природа уже не та безгранично щедрая кормилица, не бездонный резервуар для наших отбросов: воздух, биосфера, озоновый слой, реки и моря, даже сама земля и живые организмы на ней, растения и животные – все разрушается в нашей прожорливой пасти – машинной системе. Наша агрессивная мощь слишком велика, чтобы природа могла ей противостоять без последствий, и сейчас ее способность к регенерации уже под вопросом. Наши древние инстинкты, до сих пор позволявшие человеку выжить и обрести власть над всем живущим, вдруг внезапно обернулись против нас же, угрожая гибелью. Мужская сила и доблесть, прежде бывшие решающими качествами для выживания, вынуждены теперь трансформироваться, будучи уже не нужны и даже нежелательны. И перед человеком встает новый кризис осознания личности: если не старые проверенные импульсы, если не поклонение силе и мощи, то что? И вопрос этот отнюдь не так беспочвен и мимолетен, как пытаются представить многие циники или "знатоки человеческой души".

Поскольку мы все больше проецируем свое нарциссическое и творческое либидо на механизмы, которые двигают всей нашей жизнью, мы лишаемся своей силы и нарциссического опыта. Механизмы, которые мы производим, становятся гигантскими инструментами, сводящими на нет усилия и умения собственных рук, лишают нас удовлетворения от того, чтобы сотворить что- то своими руками, сделать их, как говорил Кант, "активным фактором, определяющим нашу жизнь". Даже наш разум, интеллект и воображение отходят на второй план перед компьютеризированными думающими машинами, и мы становимся слишком зависимы от гигантских инструментов и орудий. Пожалуй, тут уместна аналогия с мамонтами и саблезубыми тиграми и даже динозаврами. Нажимая на кнопки, чтобы получить немедленные ответы и решения, неотлучно следя за графиками и цифрами на экране монитора, мы сужаем свое психическое пространство до машинного слога, до мышления заголовками массовых изданий и отрывочных лозунгов, понятных без размышления, откатываясь к младенческим формам познания и реакций и замыкая таким образом высшие функции коры головного мозга. Другими словами, чем выше наше технологическое совершенство, тем более беспомощными мы становимся как отдельные индивиды. И вот уже наши ученые считают, что разум, психика и личность – явления непознаваемые, поэтому стоит изучать лишь рефлексы и реакции на внешние стимулы.

Чем сильнее мы зависим от императивов технологии, определяющей нашу жизнь, тем больше нам приходится быть в услужении у технократической бюрократии, которая рассматривает нас как объекты, не интересуясь нашей психикой и глубиной личности. Уже несущественно, что происходит в душе человека. Эти регрессивные психические процессы хорошо видны в искусстве, где преобладает культ инфантилизма. Танец превращается в набор спазматических движений, музыка – в неразборчивые звуки, а лепет младенцев – выражение желания, с одной стороны, и десублимированной агрессии и животных инстинктов, с другой, – кажется интересным и занимательным. Что касается политики и религии, то в этой области мы встречаем всплеск фундаменталистского фанатизма, национализма, расизма. Все чаще в сложнейшем технологическом мире люди превращаются в анонимные объекты, неспособные ни понять, ни контролировать этот мир техники, что побуждает их к поиску новой индивидуальности в форме примитивных движений протеста, нередко принимающих характер злобный, истеричный и жестокий.

Помимо того открытия, о котором я упомянул в начале этой главы, а именно осознания младенцем материнского либидо, как положительного, так и отрицательного, есть и другое, которое сводится к тому, что агрессия – это производное влечение, реакция на закрытое, "бронированное", мертвое материнское либидо и отрицательное окружение. Дети, с одной стороны, интроецируют родительские страхи и торможения, а с другой – агрессивно реагируют на них, становясь таким образом в агрессивную позицию по отношению и к собственным торможениям и тревогам, и ко всему окружающему. Они подавляют свое либидо и одновременно гневно реагируют на эту репрессию, ощущая ее не только в себе, но и со стороны окружающего внешнего мира. В первый момент они ощущают депрессию и тревогу, а в следующий – гнев и агрессию. Вся эта тревога и агрессия передается и их детям, что порождает бесконечную цепь патологий от поколения к поколению. Психоаналитики, к какой бы школе они ни принадлежали, пытаются помочь разорвать этот порочный круг.

В своей лечебной практике я нередко вижу необходимость задать пациенту вопрос, чаще всего под гипнозом, кем он на самом деле, в глубине своей души, хотел бы быть. И обычно, часто сразу же, иногда по размышлении, возникает некий совершенно новый образ личности, отражающий глубокие либидозные влечения. Душа, о которой мы говорили, этот глубокий резервуар истинного Я, выступает на поверхность и трансформирует личность. Напряженные, сжатые губы расслабляются, становятся мягкими и чувствительными, выражая желание любить и быть любимым, и все тело, которое прежде тоже было скованным и часто деформированным, освобождается от напряжения под напором либидозных ощущений, которые оно излучает. Нет смысла вдаваться в подробности этих трансформаций, нередко весьма драматичных. Но совершенно очевидно, что пациентов эти новые образы собственной личности вдохновляют, они начинают не только четко осознавать, какими им хотелось бы быть, но и верить, что достичь этого вполне возможно.

В наше время нетрудно заметить все эти деформации, тревоги и яростные вспышки, преобладающие в общественных отношениях всего человечества, и, конечно, было бы прекрасно, если бы мы смогли разглядеть свой коллективный потенциал и поверить в него: увидеть возможность для человека открыть свое глубинное либидо, примирить свой внутренний мир с внешним, открыть для себя истинную действительность и признать ее. Планета должна стать нашим

Домом, а не внешним недобрым и опасным миром, с которым следует бороться и эксплуатировать его, не считаясь с его нуждами. Человеческое Эго должно соотноситься не с Супер-Эго, а с Ид, а Супер-Эго должно учитывать интересы Эго и превратиться в Эго-идеал. Таким путем мы могли бы освободиться от своих инфантильных фиксаций и их фантасмагории, увидеть друг друга в истинном свете, с новым осознанием самих себя и окружающих.

Быть по-настоящему зрелым взрослым означает обрести способность освободиться от инфантильных фиксаций, если в них намечаются признаки патологии. Разумеется, гораздо легче заметить патологические признаки невроза или психоза у отдельного индивида, нежели у целого общества или культуры. Однако двадцатый век, да и вся наша предшествующая история не оставляют сомнения в том, что в социальной ткани нашей культуры развивается патология, все более и более опасная. Взросление не только прожитыми годами, но зрелым разумом должно привести людей к осознанию деформаций и заболеваний их общества и к стремлению использовать все возможности человечества для исправления.

2. Характер и культура - Неизведанное Я - Д. Франкл