3. Истоки импульса разрушения - Неизведанное Я - Д. Франкл

Хотя человеческое дитя не обладает врожденным инстинктом разрушения объекта, от которого зависит его существование (но в то же время способно на агрессию в неизмеримо большей степени, нежели любой из детенышей животного мира), мы знаем, что человек может совершать акты насилия и разрушения, доходящие до психопатии, а в социальном плане эти акты принимают формы терроризма, войн и геноцида.

Каким же образом агрессия начинает ассоциироваться с разрушением? Если верно наше утверждение, что на ранней оральной стадии либидо у младенца нет импульса разрушения, следовательно, деструктивные фантазии начинают развиваться позднее. Образ разрушения обычно рождается на следующей, "орально-каннибалистской" стадии, когда ребенок начинает есть. При переходе на более твердую пищу он с удивлением и некоторым страхом замечает, что пища исчезает. Поглощение объекта впервые сопровождается реальным исчезновением этого объекта. Именно в этот период кусание и поглощение связываются с полным уничтожением объекта. Но даже тогда ребенок испытывает еще множество разнообразных чувств и ощущений. Их качество зависит от характера отношений в предыдущий период развития, определивших, будет ли поглощение пищи носить беспокойно-агрессивный характер или нет. Агрессивный характер поглощения, сопровождающийся реальным исчезновением пищи, будет непременно ассоциироваться с разрушением.

Итак, откусывание и жевание пищи часто ассоциируются с фантазиями о кусании и причинении боли материнской груди. Как пишет Мелани Кляйн: "Говоря о беспокойном и агрессивном ребенке, мы можем сказать, что враждебность по отношению к материнской груди переносится на пищу, которую ребенок поглощает; он ест ее агрессивно, и исчезновение пищи в процессе еды воспринимается им как форма разрушения, уничтожения".

Если у многих младенцев побуждение укусить грудь вызывает сильнейшее беспокойство, тревогу, что он нанесет ей увечье или она исчезнет вообще, то теперь ребенок сталкивается с ситуацией, когда это побуждение поощряется, когда ему предлагается кусать объект и уничтожить его. Неудивительно, что некоторые младенцы относятся к процессу еды с чувством неуверенности и беспокойства и зачастую не могут проглотить предлагаемую пищу. Это явление нередко рассматривается как симптом протеста, но, хотя этот фактор также играет немаловажную роль при трудностях с кормлением, то беспокойство, которое возникает от страха полностью уничтожить первичный объект, явно недооценено. При анализе пациентов, страдающих анорексией, если удается регрессировать их к периоду младенчества, явно просматриваются травмы, связанные с боязнью уничтожить материнскую грудь, и эти же травмы играют решающую роль в тех случаях, когда у индивида проявляются причудливые пристрастия в еде или чрезмерное беспокойство по поводу употребления мяса. Важная роль пищи и пищевых ритуалов у большинства народов уходит корнями в эти младенческие переживания.

Но что же делать с побуждением убивать, разрывать объект на части, причинять ему боль и заставить его страдать или вообще исчезнуть? Без сомнения, существуют агрессивные импульсы, связанные с садистскими либидо, но есть и деструктивные, разрушительные. Но каким образом можно рассматривать деструктивный импульс как потребность воссоздать жизнь, если сам импульс состоит в том, чтобы сделать объект неживым? Думаю, нецелесообразно связывать этот импульс с поглощением пищи. В действительности он, должно быть, сопряжен с побуждением отвергнуть, отторгнуть объект. Если при агрессивной форме либидо мы зависим от объекта (термин "агрессия" происходит от латинского "аггредере" – приблизиться), то деструктивный импульс стремится устранить объект, заставить его исчезнуть. Однако мы не в состоянии одновременно и зависеть от объекта, и поглотить его, заставить исчезнуть. Но в этом-то и ключ к ответу. Мы встречаемся с явлением поглощения-отторжения, о котором я расскажу позднее и которое на этой ранней стадии играет решающую роль в развитии психического аппарата. Тот неприятный объект, который причиняет нам боль и тревогу, не отдает нам свое тепло и который мы должны впитать, поглотить, одновременно вызывает в нас стремление отвергнуть его. Нам хочется избавиться от него, устранить его, и это тоже причиняет нам боль и заставляет страдать. Мы хотим избавиться от этого страдания и боли, причинив их самому объекту. Поглощение меняет знак на обратный – на выделение, устранение. Здесь важно упомянуть, что любой импульс отторжения, то есть деструктивный импульс, вызывает спазм в желудке или солнечном сплетении, когда мышцы сокращаются, как бы стараясь извергнуть неприятный внутренний объект. Нам необходимо отвергнуть существование объекта, не удовлетворившего наши потребности, нам хочется причинить ему ту же боль, что причинил нам он, мы отказываем ему в праве на существование так же, как это сделал он по отношению к нам, мы хотим избавиться от него и получить удовлетворение от его уничтожения.

Еще один важный момент: если младенец не чувствует ответной реакции родителей и ему никак не удается повлиять на них с помощью агрессивных действий, его агрессия переходит в гнев – бессильную ярость. Если страх и напряжение не имеют выхода, если попытки кусать, тянуть, крепко сжать не дают нужного результата – расслабления, то это напряжение и страх превращаются в гнев, в ярость. Гнев – это как бы взрыв агрессивного либидо, которое не может найти выход через доступные младенцу средства. Объект, которым мы не можем манипулировать или завладеть, кажется опасным и всесильным, его следует разрушить, то есть удалить из наших ощущений, чтобы он больше не смог угрожать нам или разрушить нас.

В самом раннем возрасте в детских фантазиях появляются образы монстров со страшными зубами или когтями, занимая большое место в сновидениях или снах наяву, где дети как бы вновь проживают битвы далеких предков с дикими и опасными зверями; то, что было для предков реальностью, возрождается в воображении ребенка, особенно в тех случаях, когда его собственные агрессивные побуждения глубоко затронуты, но не находят адекватного выхода. Здесь очень важным фактором становится чувство бессилия, невозможности получить поток жизненной силы от отвергающего его объекта, трансформировать отвергающий объект в объект любящий, что заставляет ребенка, а затем и взрослого стремиться к разрушению. В некоторых случаях эта тяга к разрушению, которую Фромм назвал некрофилией, является основной формой получения удовлетворения; это мы видим и в ряде социокультурных ситуаций, когда уничтожение врага или ненавистной общественной системы представляется единственно приемлемым способом их преодоления, при этом возможность альтернативного решения, трансформации опасной ситуации в здоровую кажется немыслимой и поэтому невозможной.

Я должен здесь заметить, что фантазии о монстрах и опасностях мы не можем приписать разуму младенцев, но это не означает, что они неспособны испытать их на уровне ощущений, нервных реакций и даже физически всем телом. Возможно, первоначально страх и не вызовет отчетливых образов неких опасных объектов, но, несомненно, пробудит чувство опасности, тревогу и гнев. Позднее, когда начнет развиваться нарциссическое Эго, эти ощущения и рефлексы трансформируются в визуальные образы и фантазии. Но давайте вернемся к поглощению пищи – еде – и внутреннему ощущению хорошего и плохого объекта.