Глава XX. Восприятие - Психология - Джемс

Сравнение восприятия с ощущением. Мы уже говори-ли на с. 27, что чистое ощущение есть абстракция, длякоторой в душевной жизни взрослого нет соответствую-щей реальности. Сравнительно с чистым   ощущениемвсё, что воздействует на наши органы чувств, вызываетв нас нечто большее: оно возбуждает в мозговых полу-шариях процессы, которые отчасти обусловлены моди-фикациями в строении нашего мозга, произведеннымив нем предшествующими впечатлениями; в нашем со-знании эти процессы вызывают идеи, которые так илииначе связаны с данным ощущением.   Первой такойидеей является представление того предмета, к которо-му относится данное чувственное свойство. Осознаниеизвестных материальных объектов, находящихся переднашими органами чувств, и есть то,   что в настоящеевремя называется в психологии восприятием. Осознаниетаких объектов может быть более или менее полным:

оно может заключаться в знакомстве с названием объ-екта и в знании важнейших свойств или во всесторон-нем понимании самых отдаленных отношений данногообъекта к другим явлениям опыта. Провести резкуюдемаркационную черту между скудным и содержатель-ным осознанием невозможно, потому что его содержание, выходящее за пределы грубых первичных ощуще.ннй, обусловлено законами ассоциации, ассоциации женезаметно переходят одна в другую, являясь всеобщимпродуктом того же самого ассоциационного механизма.В актах непосредственного осознания ассоциационныепроцессы играют меньшую роль, в опосредованных —большую.

Таким образом, совместная деятельность физиологи-ческих процессов, обусловливающих воспроизведение инепосредственные ощущения, и есть то, что дает содер-жание нашим восприятиям. Каждый конкретный мате-риальный предмет представляет собой комплекс чув-ственных свойств, с которыми мы впервые знакомилисьв различные времена. Иные из этих свойств, именно те,которые или отличаются постоянством, или   особенноинтересны для нас, или имеют практическое значение,мы принимаем за существенные элементы данного пред-мета. К таким свойствам относятся внешние очертанияпредмета, его размеры, масса и т. д. Другие свойства,более изменчивые, мы считаем несущественными, слу-чайными. Первые свойства мы называем реальностью,последние — ее проявлениями. Например, услышав звук,я говорю: «Экипаж!» Но звук не есть экипаж, а толькоодин из самых несущественных признаков его появле-ния. Настоящий экипаж есть нечто вполне видимое иосязаемое, образ чего был вызван в моем сознании зву-ком. Когда поле моего зрения занято, как, например, вданную минуту образом коричневой плоскости с непа-раллельными краями и неровными углами, и когда яназываю этот образ моим массивным четырехугольнымбиблиотечным столо'м, то на самом деле этот образ неесть стол. Он даже не есть стол, поскольку последнийслужит объектом зрения, если .на него правильно смот-реть. Это искаженный перспективный вид трех сторонпредмета, который я мысленно воспринимаю до извест-ной степени цельно и правильно. Задняя часть стола,его прямые углы, его размеры и тяжесть  суть черты,которые я осознаю в нем почти так же, как и его наз-вание. Название здесь, конечно, случайная, установлен-ная привычкой ассоциация. «Природа,— говорит Рид,—экономна в своих действиях и не станет предназначатьособый инстинкт для того, чтобы сообщить нам знания,которые мы можем быстро приобрести с помощью опытаи привычки». Воспроизведенные свойства, связанные снепосредственно ощущаемыми в один комплекс вещи,

умеющей название,— вот материалы, из которых слага-ется мое непосредственное восприятие стола. Дети дол-жны пройти длинную школу воспитания глаза и уха,чтобы научиться воспринимать реальные объекты, вхо-дящие в состав опыта взрослых. Всякое восприятие естьнечто приобретенное.

Восприятие не есть сложное состояние сознания. Темне менее нет оснований допускать, что процесс восприя-тия предполагает слияние различных ощущений и идей.Воспринимаемый объект есть единичное состояние со-знания, обусловленное, без сомнения, частью перифери-ческими, частью центральными чувственными токами,но ни в каком случае не заключающее в себе простойсовокупности ощущений и идей, которые были бы не-медленно вызваны данными токами, если бы сознаниене было дополнено иным психическим содержанием. Мычасто замечаем существенную разницу между тем идругим случаем. Чувственные свойства меняются на на-ших глазах. Возьмем уже приведенный однажды при-

л

мер: «Pas de lieu Rhone que nous»; можно перечитыватьэту фразу много раз и не замечать ее звукового тожде-ства с «Paddle your own canoe». Как только в нашемуме при чтении этой фразы появились ассоциации с ан-глийскими словами, самые звуки фразы как бы измени-лись. Звуки слов обыкновенно воспринимаются сразу с ихзначением. Иногда, впрочем, ассоциационные токи на не-сколько мгновений задерживаются (когда ум наш занятчем-нибудь посторонним); в таком случае слова «завяза-ют» в ухе, как отголоски бессмысленных звуков. Затемвдруг их смысл становится ясным. Но в эту минутунередко с удивлением замечаешь, что сам характер сло-ва как будто изменился. Наш язык стал бы звучать длянас совершенно иначе, если бы мы слушали его, не по-нимая, как иностранный язык, которого мы не изучали.Повышение и понижение интонации, странные стече-ния шипящих и других согласных производили бы вэтом случае на наш ум такое впечатление, о котороммы теперь не можем себе и представить. Французы го-ворят, что звуки английского языка напоминают имщебетанье птиц (gazouillement des oiseaux); на англичаних родной язык, разумеется, не производит такого впе-чатления. На многих англичан звуки русского языка,вероятно, произвели бы похожее впечатление. Всем намхорошо известно резкое изменение интонации и свое-образные стечения шипящих и гортанных в немецкой речи, которые представляются немцу совершенно иными.

Вероятно, благодаря именно этому обстоятельствумы нередко, долго глядя на отдельное печатное словои повторяя его про себя, вдруг замечаем, что оно при-няло совершенно не свойственный ему характер. Пустьчитатель попробует пронаблюдать это явление на любомслове страницы. Он скоро станет удивляться тому, какон мог всю жизнь употреблять такое-то слово в таком-то значении. Слово это будет глядеть на читателя состраницы, как стеклянный глаз, не   одухотворенныймыслью. Его составные элементы налицо, но смысл уле-тучился. Взглянув на него с новой точки зрения,   мыобнажили в нем чисто фонетическую сторону, на кото-рую раньше никогда не направляли внимания: слововоспринималось нами сразу облеченным в свой смысл,а затем мы мгновенно переходили к следующему. Коро-че говоря, слово   воспринималось в связи с группамиассоциаций и в таком виде являлось для нас не простымкомплексом звуков.

Другую хорошо известную   перемену в восприятииможно наблюдать, глядя на ландшафт с закинутой на-зад головой. Это положение наблюдателя несколько на-рушает привычный порядок восприятия; постепеннаяградация расстояний и других пространственных отно-шений становится неопределенной. Здесь ослабляютсярепродуктивные или ассоциационные процессы, цветастановятся более яркими и разнообразными, контрастысвета и тени — более резкими. То же самое происходитпри рассматривании картины, повешенной вверх нога-ми. При таком условии многое в содержании картиныостается нам непонятным, но зато мы живее ощущаемцвета и контрасты света и тени и малейшая дисгар-мония в этом отношении чувствуется сильнее. Точнотак же, если мы, лежа на полу, будем глядеть снизу нарот человека, говорящего над нами, то изображение егонижней губы будет занимать на нашей сетчатке всегдаш-нее место изображения верхней и будет казаться в не-обыкновенном движении, которое поразит нас из-за то-го, что (за отсутствием обычных ассоциаций, задержан-ных непривычным положением зрителя) мы воспримемодно грубое ощущение, а не часть воспринимаемогообычным путем объекта,

Итак, еще раз повторяю: воспринимая свойства объ-екта, воздействующего на наши органы чувств, мы неиспытываем чистого ощущения этих свойств, которое

входило бы в восприятие и составляло его составной эле-мент. Чистое ощущение — одно, восприятие — нечтоиное: одно не может существовать с другим, потому чтоих физиологические условия различны. Они могут похо-дить друг на друга, но не могут составлять единого то-ждественного состояния.

Восприятие бывает или вполне определенным, илитолько вероятным. Главнейшими физиологическими ус-ловиями восприятия служат образовавшиеся в мозгупути ассоциаций, идущие от внешних чувственных впе-чатлений. Если известное впечатление прочно ассоции-ровалось со свойствами какого-нибудь объекта, то, по-лучая это впечатление, мы почти уверены, что оно свя-зано именно с данным объектом.   Так, мы с первоговзгляда узнаем и называем по имени известных   намлиц, известные места и т. п. Но в тех случаях, где впе-чатление ассоциировалось с несколькими реальнымиобъектами, представляющими два или более отдельныхкомплекса однородных свойств, восприятие   данногообъекта становится неопределенным и о нем можнотолько сказать, что оно есть вероятное восприятие дан-ного объекта, который производил на нас такое жевпечатление.

В неопределенных случаях образование восприятияредко бывает незавершенным: известное восприятиездесь всегда имеет место. Два отдельных комплексаассоциационных элементов не нейтрализуют один дру-гого, не смешиваются и не образуют расплывчатого пят-на. Всего чаще мы сначала воспринимаем один вероят-ный объект во всей его цельности, затем другой — так-же вполне цельный. Другими словами, физиологическиепроцессы вызывают то, что может быть названо «фигур-носознаваемым» (т. е. с определенными очертаниями).Раз в мозгу образовались пути для нервных токов, онинепременно образовались в форме связной системы ивызывают представление определенных объектов, а небеспорядочный хаос элементов.   Даже когда функциимозга наполовину выбиты из нормальной колеи, напри-мер при афазии, при сонливости, закон фигурного со-знавания сохраняет свое значение. Человек, задремав-ший при чтении книги вслух, будет читать неверно, ноне произнесет набор бессмысленных слогов, а сделаетошибки вроде следующих: «отрада» вместо «ограда»,«переврал» вместо «перевал» и т. п.— или будет произ-носить вымышленные фразы, которых нет в книге. Так

же и в афазии, пока болезнь не приняла опасных раз-меров, пациент начинает произносить не те слова, ка-кие следует. Только при повреждении   значительных'участков мозга речь перестает быть членораздельной.Эти факты показывают, как тонка ассоциативная связь,как тонко и в то же время прочно единение между нерв-ными путями, единение, благодаря которому, будучираз возбуждены одновременно, эти пути впоследсгвиивсегда стремятся возбуждаться вместе, в виде одногосистематического целого.

Небольшая группа элементов «это», общая двумсистемам А и В, может оказать решающее действиеили в пользу А, или в пользу В в зависимости от слу-чайного перевеса в ту или другую сторону (рис. 15). Ес-ли в каком-нибудь пункте путь от «этого» к В на мгно-вение оказался более доступным для нервного тока, чемпуть от «этого» к А, то равновесие нарушается в поль-зу целой системы В. Токи проникнут через пункт наи-меньшего сопротивления и распространятся по всем пу-тям В, делая образование А все менее и менее воз-можным. В таком случае мысли, соотносительные сА и с В, будут иметь различные объекты, хотя и сход-ные между собой. Впрочем, сходство будет заключатьсяв какой-нибудь весьма незначительной черте, если об-ласть «этого» очень мала. Таким образом, самые сла-бые ощущения могут повлечь за   собой   восприятиевполне определенных объектов, если только эти ощуще-ния сходны именно с теми, в которых восприятие дан-ных объектов нуждается для своего возникновения.

Иллюзии. Для краткости условимся рассматриватьА и В (рис. 15) не как мозговые процессы, но как соот-ветствующие им объекты восприятия. Далее предполо-жим, что и А и В суть те объекты, которые с вероят-ностью могут вызвать ощущение, обозначенное мной

словом «это», но что в данном случае последнее выз-вано не В, а А. Если здесь «это» напоминает об А, мыполучаем правильное восприятие. Если, наоборот, «это»восприятие напоминает о б, а не об А, то в результатемы получаем ложное восприятие, или так называемуюиллюзию. Но и при нормальном восприятии, и при ил-люзии сами процессы тождественны.

Необходимо заметить, что во всякой иллюзии ложноне непосредственное впечатление, а то суждение, кото-рое мы составляем о нем. «Это», если бы мы   моглиощущать его обособленным от остального, всегда самопо себе было бы истинным впечатлением, оно вводитнас в заблуждение лишь тем, что вызывает за собой.Если «это» есть зрительное впечатление, то оно может,например, вызвать мысль о наличности перед   намитакого объекта осязания, которого на самом деле   неоказывается в опыте. Так называемые обманы чувств,которым давали древние скептики много толкований,не суть, собственно говоря, обманы чувств—это, ско-рее, обманы интеллекта, ложно истолковывающего дан-ные чувства. Бинэ подчеркивает, что  объект ложноговывода всегда в таких случаях принадлежит другомучувству, а не тому, к которому относится «это». Зри-тельные иллюзии, вообще говоря, результаты ошибокосязательных и мышечных ощущений: и ложно воспри-нимаемый объект, и эксперимент, исправляющий ошиб-ку, в этих случаях осязательного характера.

После этих предварительных замечаний рассмотримподробнее явления иллюзии. Они возникают главнымобразом благодаря двум причинам. Ложный   объектвоспринимается нами или потому, что он является самойпривычной, давно знакомой или наиболее   вероятнойпричиной «этого», хотя именно в данном случае реаль-ная причина «этого» что-нибудь иное; или потому, чтоум наш занят всецело мыслью об определенном объекте,и «это» всего более склонно вызвать именно его в дан-ную минуту. Иллюзии первого типа наиболее важны,ибо сюда относится группа постоянных иллюзий, кото-рым подвержены все люди и от которых можно отде-латься только путем долгого опыта.

Иллюзии первого типа. Один из древнейших приме-ров этой иллюзии мы находим у Аристотеля. Скреститедва пальца и начните катать между ними горошину^вставочку или какой-нибудь другой небольшой предмет.Он покажется двойным (рис. 16). Робертсон дал очень

удачное объяснение этого яв-ления. Он заметил: когдапредмет соприкасается сна-чала с указательным, а за-тем со средним пальцем, обасоприкосновения,  по-видимо-му, происходят в различныхточках  пространства.  При-косновение к указательному пальцу кажется выше, хотяпалец на самом деле находится ниже; прикосновение ксреднему — ниже, хотя палец в действительности выше.Те стороны пальцев, к которым мы прикасаемся в дан-ном случае, при нормальном их положении не находят-ся в пространстве рядом и обыкновенно не касаются од-ного предмета; поэтому один предмет, касаясь их обо-их, кажется находящимся в двух местах, т. е. кажетсядвумя различными предметами.

В зрительных ощущениях есть группа иллюзий, ко-торые мы истолковываем согласно обычным приемам,хотя они вызваны необычными объектами. Таковы фи-гуры, видимые в стереоскопе. Каждый глаз видит внем по картине, причем картины отличаются между со-бой весьма немногим; находящаяся против правого гла-за представляет изображение предмета немного пра-вее, находящаяся против левого — изображение того жепредмета немного левее.  Изображения,  получаемыеобоими глазами от телесных предметов, отличаются не-сходством именно такого рода, так что мы обычнымпутем реагируем на полученные впечатления и видимодно телесное изображение. Если переставить изобра-жения, то мы получим полую форму предмета, ибо онадала бы глазу именно такие несходные изображения.С помощью псевдоскопа, прибора, изобретенного Уит-стоном, мы имеем возможность   глядеть на телесныйпредмет и в то же время видеть каждым глазом изо-бражение, получаемое от предмета другим глазом. Приэтом мы воспринимаем телесный объект в виде вогну-той формы, но лишь в случае, если есть вероятие, чтоон на самом деле вогнутой формы.

Таким образом, процесс восприятия остается вернымзакону: мы всегда реагируем на ощущение, если воз-можно, определенным способом, и изменение способаэтого настолько вероятно, насколько вероятна наличностьв данном случае соответствующего объекта. Например,человеческое лицо никогда не воспринимается в псевдоскопе в виде вдавленной формы, так как совмещениепредставления вогнутой формы и очертаний человече-ского лица не входит совершенно в наши привычки. Натом же основании легко превратить вогнутое изображе-ние в выпуклое или раскрашенную соответствующимобразом внутренность маски — в выпуклую поверхность.

Своеобразные иллюзии движения предметов полу-чаются, когда глазные яблоки двигаются помимо нашейволн. Выше (глава VI) мы видели, что зрительное ощу-щение движения возникает первоначально благодарядвижению изображения по сетчатке. Впрочем, в началедвижения это не относится ни к внешнему объекту, ник глазам. Такое определенное отнесение движения воз-никает позднее и подчиняется при своем развитии неко-торым простым законам. Мы верим, что предмет двига-ется, а глаза неподвижны, всякий раз, испытывая насетчатке ощущение движения. Благодаря этому у насвозникает зрительная иллюзия после быстрого враще-ния на одной ноге: нам кажется, что окружающие пред-меты продолжают вращаться вокруг нас в том же на-правлении, в каком за мгновение перед тем вращалосьнаше тело. Это объясняется тем, что глаза при таких ус-ловиях бывают возбуждены так называемым nystagmus(дрожание), в их орбитах возникает дрожание, котороеможно наблюдать при головокружении после вращенияу всякого человека. Так как эти дрожания бессознатель-ны, то ощущения движения, вызываемые ими на сетчат-ке, относятся нами обыкновенно к внешнему объекту.Через несколько секунд вращение исчезает. Оно можетбыть прекращено, если мы произвольно сосредоточимглаза на какой-нибудь точке.

Существуют иллюзии движения противоположногохарактера; их каждый мог наблюдать на железнодо-рожных станциях. Обыкновенно, если мы сами двига-емся вперед, то все наше поле зрения скользит по сет-чатке назад. Если мы двигаемся в экипаже с окном, вповозке или в лодке, то все неподвижные предметы, ви-димые нами, как будто скользят в противоположномнаправлении. Поэтому всякий раз, как мы  замечаем,что все предметы, видимые в окно, двигаются в одномнаправлении, мы реагируем на это впечатление обыч-ным путем, предполагая перед нами неподвижное полезрения и приписывая движение экипажу, окну в нем исамим себе. Таким образом, когда мы сидим в вагонена станции, а перед нами проходит и останавливается

другой поезд, причем его вагоны заслоняют собой все•поле зрения, затем поезд этот начинает двигаться да-лее, нам кажется, будто мы сами начали двигаться, вто время как другой поезд стоит на месте. Впрочем, ес-ли при этом нам удалось мельком увидеть через окнадвижущихся вагонов или через промежутки между ва-гонами часть станции, иллюзия собственного движениямгновенно пропадает, и мы тотчас замечаем движениедругого поезда. Здесь мы опять делаем только наибо-лее привычный, кажущийся нам наиболее вероятнымвывод из непосредственных ощущений.

Другая иллюзия при движении объяснена Гельм-гольцем. Когда мы глядим из окна быстро мчащегосяпоезда, то большинство попадающихся на пути предме-тов: дома, деревья и т. д.— кажутся очень малыми.Это происходит оттого, что мы в первое мгновение во-спринимаем их несоответственно близко, так как ихпараллактическое движение назад непривычно быстродля нас. Выше было сказано, что при нашем движениивперед предметы кажутся нам движущимися назад, ичем они ближе, тем быстрее совершается их кажущее-ся перемещение. Таким образом, относительно большаяскорость движения назад так прочно ассоциироваласьс близостью предмета, что, замечая эту скорость в дви-жении предмета, мы считаем его находящимся близко.Но при данном размере изображения предмета на сет-чатке чем ближе предмет, тем меньшей нам кажетсяего натуральная величина. Таким образом, чем скореемы двигаемся в поезде, тем ближе кажутся нам домаи деревья, а чем ближе они кажутся, тем   меньшимиони должны выглядеть (при той же величине изобра-жения на сетчатке). Ощущения, связанные с конвер-генцией и аккомодацией глаза и с переменой разме-ров изображения на сетчатке, порождают иллюзии приоценке размеров объектов и расстояний между ними.Подобные иллюзии принадлежат также к первому типу.

Иллюзии второго типа. Сюда относятся   иллюзии,при которых мы воспринимаем ложный объект, потомучто наш ум занят им всецело в момент восприятия ивсякое ощущение, которое хоть сколько-нибудь с нимсвязано, сообщает толчок цепи ожидаемых образов ипорождает в нас убеждение, что ожидаемый   объектдействительно перед нами. Вот всем хорошо знакомыйпример подобной иллюзии: «Охотник, подстерегая ку-лика в засаде, вдруг замечает, что поднялась и мелькает среди листвы птица, по размеру и оперению напо-минающая кулика; не имея времени определить даль-нейшее сходство этой птицы с куликом, охотник немед-ленно умозаключает от сходства цвета и размеров кналичию остальных свойств кулика, стреляет и к вели-чайшей досаде находит дрозда, а не кулика. Со мнойслучилась именно такая иллюзия, и я едва верил гла-зам своим, что убил дрозда, так убедительно стало дляменя под влиянием воображения ложное восприятие»(Romanes. «Mental evolution in animals»).

Таковы же иллюзии в играх, в ожидании врагов, встрахе перед мертвецами и т. п. Всякий, ожидающий всильном страхе появления чего-нибудь в темном месте,примет любое неожиданное впечатление за это явление.Дети, играющие в «палочку-воровку», преступники, ук-рывающиеся от преследователей, суеверные люди, спе-шащие через лес или кладбище при лунном свете, че-ловек, заблудившийся в лесу, девушка, робко назначив-шая возлюбленному свидание вечером,— все они под-вержены звуковым или зрительным иллюзиям, которыезаставляют их сильно волноваться, пока иллюзия непрекратится. <...>

Так называемые корректорские иллюзии. Я помню,как однажды вечером в Бостоне, поджидая омнибус снадписью: «Mount Auburn», который мог бы доставитьменя в Кембридж, я прочитал на дощечке приехавшегоомнибуса именно эти два слова, между тем как на ней(я узнал впоследствии) было написано: «North Avenue».Иллюзия была чрезвычайно жива: я едва поверил, чтоглаза обманули меня. Аналогичные иллюзии возникаютпри чтении. Лица, постоянно читающие газеты и ро-маны, не могли бы читать так быстро, если бы для во-сприятия слов им нужно было воспринимать отчетливокаждый отдельный слог и каждую  отдельную букву.Более половины букв читатели дополняют воображени-ем, и, наверное, менее половины воспринимается ими снапечатанной страницы. Если бы это не было так, еслибы мы воспринимали каждую букву в отдельности, тотипографские ошибки в хорошо знакомых нам словахникогда не пропускались бы незамеченными. Дети, ко-торые еще не привыкли разом охватывать мыслгнноцелые слова, читают так, как напечатано. Напечатанноенашими же буквами, но на иностранном языке мы чи-таем настолько медленнее, насколько содержание кни-ги нам менее понятно и насколько медленнее мы можем охватывать мысленно слова. Но тем скорее приэтом замечаем опечатки. Вот почему произведения, на-писанные на латинском, греческом и в особенности ев-рейском языках, содержат менее опечаток, так как ис-правляются немецкими корректорами с большей тща-тельностью в иностранных сочинениях, чем в произве-дениях, напечатанных на их родном языке. Двое моихзнакомых знали еврейский язык, один — очень основа-тельно, другой — поверхностно; однако последний пре-подавал еврейский язык в учебном заведении. Когдаоднажды он обратился к приятелю с просьбой помочьисправить упражнения учеников, выполненные на еврей-ском языке, то оказалось, что преподаватель умел го-раздо лучше находить даже самые мелкие ошибки вextemporalia (импровизациях) своих учеников, чем егоученый приятель, потому что ученый привык слишкомбыстро охватывать смысл целого слова, не разбираясьв его частях (Lazarus. «Das Leben der Seele»). В разго-ворной речи половина звуков, якобы  воспринимаемыхнами извне, дополняется нашим слуховым воображе-нием. Привычная нам речь понятна, даже когда произ-носится тихим голосом или звучит издалека. Речь намалознакомом языке при тех же условиях непонятна:

идеи связаны с определенными звуками в последнемслучае не так прочно, как в нашем родном языке, и по-тому не возникают с такой быстротой в нашем уме поповоду известных звуковых впечатлений.

В силу подобных же причин удостоверение личноготождества приводит к баснословным заблуждениям. До-пустим, человек был свидетелем происшествия или бы-стро совершенного преступления и унес с собой зри-тельное впечатление увиденного. Впоследствии его вы-зывают на очную ставку с подсудимым, образ которогоон тотчас же мысленно переносит в обстановку проис-шествия и отождествляет с личностью мельком виден-ного преступника, хотя вполне возможно, что подсуди-мый даже никогда не был на месте преступления. Тоже наблюдается на так называемых сеансах с материа-лизацией, которые устраивают шарлатаны-медиумы: втемной комнате человек видит облеченную в легкоегазовое одеяние фигуру, которая шепотом говорит ему,что она его покойная мать (сестра, жена или дочь), ибросается ему на шею. Темнота, материализованныефигуры и ожидание делают то, что желанный образвполне овладевает его воображением, и не удивительно, если он вследствие этого видит в материализован-ной фигуре внушенное ему лицо умершей. Эти шарла-танские сеансы могли бы доставить драгоценный мате-риал для психологии восприятия, если бы можно былособрать о них поболее точных данных. В гипнотическомтрансе всякий внушаемый объект ясно воспринимается.У некоторых лиц способность воспринимать внушениеболее или менее сохраняется и после   пробуждения.Можно предположить, что при благоприятных условияхподобная восприимчивость может обнаруживаться улюдей, вовсе не впадающих в гипнотический транс.

Восприимчивость к внушению могут проявлять всеорганы чувств, хотя некоторые крупные авторитеты впсихологии выражали сомнение по поводу того, что этадеятельность воображения могла вводить в заблуждениенаши непосредственные чувства. Всякому случалось за-мечать роль внушения в сфере обонятельных ощущений.Когда в квартире повреждена труба для стока нечистот,мы призываем водопроводчика, чтобы прекратить рас-пространившееся зловоние: нерадивый водопроводчикделает вид, что починил трубу, получает деньги и ухо-дит, мы же на некоторое время успокаиваемся, вообра-жая, что дурной запах уменьшился. Определяя темпе-ратуру и чистоту воздуха в доме, мы также принимаемнередко то, что, по нашему мнению, должно быть, зато, что есть. Вообразив, что вентилятор закрыт, мы на-чинаем жаловаться на духоту. Когда оказывается, чтона самом деле он открыт, впечатление духоты пропа-дает.

То же замечается на чувстве осязания. Всякий зна-ет, как благодаря осязательной иллюзии чувственныесвойства данного предмета кажутся   одними и затемвдруг по исчезновении иллюзии обнаруживается,   чтоони совершенно иные: например, прикоснувшись рукойв темноте к чему-нибудь мокрому или волосатому, мыиспытываем на мгновение чувство отвращения или стра-ха, пока не признаем в осязаемом предмете   хорошознакомую нам вещь. Даже подобрав на скатерти послеобеда ничтожную крошку картофеля, которую мы при-няли за крошку хлеба, мы испытываем на несколькомгновений неприятное чувство отвращения, пока   неопределим, что такое у нас в руке.

В слуховых ощущениях иллюзии изобилуют. Каждыйможет привести множество примеров, когда какой-ни-будь звук казался ему совершенно иным благодаря тому, что рассудок приписывал этому звуку иную внеш-нюю причину. Однажды, когда у меня сидел приятель,забили часы с курантами на очень низком регистре.«Слышишь,— говорит мне приятель,— шарманка игра-ет в саду!» Узнав настоящий источник звука, он былочень удивлен. Со мной самим случилась иллюзия по-добного рода. Поздно ночью я читал, вдруг в верхнейчасти дома раздался страшный шум, прекратился и за-тем через минуту возобновился. Я вышел в зал, чтобыприслушаться, но шум не повторялся. Только я успелвернуться к себе в комнату и сесть за книгу, снова под-нялся тревожный, сильный шум, точно перед началомбури или наводнения. Он доносился отовсюду. Крайневстревоженный, я снова вышел в зал, и снова шум пре-кратился. Вернувшись во второй раз к себе, я вдругобнаружил, что шум производила своим храпом малень-кая собачка, шотландская такса, спавшая на полу. Приэтом достойно внимания, что, раз обнаружив истиннуюпричину шума, я уже не мог, несмотря на все усилия,возобновить прежнюю иллюзию.

Чувство зрения изобилует иллюзиями обоего типа.Никакое чувство не дает таких изменчивых впечатле-ний от одного и того же предмета, как чувство зрения.В зрении более, чем в каком-либо другом чувстве, мысклонны принимать непосредственные ощущения за по-казатели определенных свойств внешних объектов; ни-какое другое чувство не вызывает в нашей памяти стакой непосредственностью представление   известнойвещи и, следовательно, восприятия последней. Воспри-нимаемая нами вещь всегда напоминает (как мы уви-дим ниже) объект какого-нибудь отсутствующего в со-знании в данную минуту ощущения; она напоминаетобычно какой-нибудь иной зрительный образ, которыйслужит показателем реального явления. Это постоянноесведение наших непосредственно данных   зрительныхобразов к более устойчивым, соответствующим действи-тельности формам побудило некоторых психологов оши-бочно полагать, будто нашим первоначальным зритель-ным ощущениям вовсе не присуща никакая прирожден-ная форма.

Можно привести немало любопытных примеров слу-чайных зрительных иллюзий. Я ограничусь одним — измоих собственных воспоминаний. Я лежал на койке па-рохода, прислушиваясь к тому, что делали матросы напалубе, как вдруг, повернув глаза к окну, совершенно

отчетливо увидел главного машиниста: он вошел в моюкаюту, стал у окна и смотрит через него на часовых.Пораженный его внезапным появлением в моей каюте,я начал наблюдать за ним и удивился тому, как долгоон остается неподвижным в одном и том же положении.Наконец я заговорил с ним и, не получив ответа, при-поднялся на койке; тогда только я заметил, что прини-мал за машиниста мою шапку и сюртук, повешенныена гвоздь около окна. Иллюзия была совершенно пол-ная: машинист имел своеобразную внешность, эта вне-шность сохранилась для меня и в иллюзии, но, когдаиллюзия была обнаружена, восстановить ее оказалосьпочти невозможно.

Апперцепция. В Германии со времен Гербарта впсихологии отводится значительное место процессу, на-зываемому апперцепцией. Воспринимаемые нами извнеидеи или ощущения апперципируют при посредстве мас-сы идей, уже имеющихся предварительно в сознании.Очевидно, что с такой точки зрения процесс, описанныйнами в качестве восприятия, есть процесс апперцептив-ный. Таково всякое узнавание, классифицирование, наи-менование объектов опыта.   Сверх непосредственныхвосприятии все дальнейшие наши психические процессыпо поводу восприятии суть также апперцептивные про-цессы. Я не пользуюсь словом «апперцепция», так какс ним в истории философии связаны весьма различныезначения, и если несколько расширить гербартовскоезначение этого слова, то под понятие апперцепции по-дойдут и «психическая реакция», и «истолкование ощу-щений», и «концепция», и «ассимиляция», и «переработ-ка психических впечатлений», и, наконец, просто «мыш-ление».

Впрочем, анализировать так называемые апперцеп-тивные процессы, выходящие из рамок непосредствен-ного восприятия, едва ли стоит, ибо такие процессывстречаются в нашей психической жизни в бесконечномразнообразии. Слово «апперцепция»   может служитьназванием для совокупности всех психических факторов,названных нами ассоциациями, и легко видеть, что дан-ный объект опыта вызовет в нас то или другое пред-ставление в зависимости от обладаемых нами в даннуюминуту «психостатических условий» (выражение Льюи-са), иначе говоря, от нашего характера, привычек, па-мяти, воспитания, предшествующего опыта и настрое-ния в данную минуту — словом, от всей нашей природы

и психического склада. Мы ничего не выиграем в пол-ноте психологических знаний, если будем называть всюсовокупность этих психических факторов апперципирую-щей массой, хотя в известных ситуациях, конечно, такоеназвание удобно. Я склонен думать, что это названиелучше было бы заменить термином Льюиса «ассимиля-ция», как наиболее подходящим в данном случае.

Апперципирующая масса рассматривается немецки-ми психологами как активный фактор, апперципируе-мое ощущение — как   пассивный,   подвергающийсяобыкновенно модификации со стороны первого фактора.Наше познание слагается из взаимодействия того ндругого факторов, но, согласно замечанию Штейнталя,апперципирующая масса сама нередко видоизменяетсяпод влиянием ощущения. Вот что он говорит по этомуповоду: «Хотя апперципирующая масса более сильныйфактор в познании, однако можно также встретить итакие процессы апперцепции, где новое   впечатлениезначительно видоизменяет или обогащает апперципи-рующую группу идей. Ребенок, никогда не видавшийникаких столов, кроме четырехугольных, видит в пер-вый раз круглый стол — и его апперципирующая масса(«стол») тотчас обогатилась. К его прежним сведениямо столе присоединяется новая черта: столы не должныбыть непременно четырехугольными — они могут бытькруглыми. В истории науки нередко случалось, чтоизвестное открытие, будучи раз апперципировано, т. е.поставлено в связь со всей системой нашего знания, мо-дифицировало всю систему. Впрочем, принципиальномы должны придерживаться следующего правила; хотяоба фактора познания могут быть и активны, и пассив-ны, преобладающая активная роль принадлежит аппер-ципирующей массе». («Einleitung in die Psychologie undSprachwissenschaft»).

Гений и рутина привычного мышления. ЗамечаниеШтейнталя вполне выясняет глубокое различие междупсихологическими концептами и тем, что мы называемконцептами в логике. В логике понятие неизменно, ното, что мы называем «понятиями о вещах» в обыденномсмысле слова, изменяется при употреблении. Наука по-ставила себе цель добиться такой адекватности и точ-ности понятий, при которой нам нет надобности болееизменять их. В наших умах идет постоянная борьба заих обновление. Наше воспитание есть   непрестанныйкомпромисс между консервативным и прогрессивным

факторами. Каждый новый опыт должен быть отнесеннами под известную рубрику, обнимающую некоторуюгруппу впечатлений из минувшего опыта. Вся задачапри этом заключается в подыскании  такой рубрики,которая нуждалась бы в наименьшей модификации длятого, чтобы под нее можно было подвести новый факт.

Некоторые жители Полинезии, впервые увидев ло-шадей, стали называть их свиньями, так как рубрика«свиньи» была в их языке наиболее подходящей для ни-когда не виданного животного — лошади. Мой двухго-довалый сын играл целую неделю с апельсином, кото-рый увидел в первый раз, называя его мячиком. Егокормили яйцами всмятку, которые подавались ему безскорлупы в жидком виде, вылитые в стакан; когда ре-бенок увидел впервые цельное яйцо, он назвал его кар-тошкой, так как раньше он видел и ел картофель безкожуры и знал его название. Складной карманныйпробочник мальчик не колеблясь назвал «дурные нож-ницы».

Немногие из нас могут с легкостью образовывать но-вые рубрики и подводить под них новые впечатленияопыта. Большинство все более и более порабощаютсяпривычным запасом концептов и все более и более теря-ют способность ассимилировать новые впечатления внепривычных комбинациях. Короче говоря, рутина при-вычного мышления составляет для каждого из нас визвестный момент жизни предел «его же не прейдеши».Явления, идущие вразрез с установившимся, привычнымспособом апперцепции, просто-напросто не принимают-ся в расчет — игнорируются нами; или в тех случаях,(когда мы вынуждены признать их существование, через^утки признанные нами факты снова как бы исчезают|для нас, и малейшие следы неассимилированных фак-тов совершенно улетучиваются из нашего сознания.В сущности гениальность заключается почти только вспособности воспринимать объекты не совсем обычным,не рутинным путем.

В то же время с детства и до конца жизни ничегоне может быть приятнее умения ассимилировать новоесо старым, встречать всякое новое явление, дерзко на-рушающее установившиеся в нашем уме группы кон-цептов, разоблачать его загадочность и заносить его встарые, давно установленные группы, в область знако-мых явлений. Победоносное ассимилирование новогосо старым есть, в сущности, типичная черта всякого

интеллектуального удовольствия. Жажда подобного ас-симилирования составляет научную любознательность.Отношение нового к старому, пока не совершилась ас-симиляция, выражается в удивлении. Мы не питаемлюбопытства и не испытываем удивления по отноше-нию к вещам, настолько превышающим доступное нампознание, что мы не имеем концептов, под которые мог-ли бы подвести их, и мерок, при помощи которых моглибы наглядным образом их измерить'.

Фиджийцы, как рассказывает Дарвин, удивлялисьпри виде маленьких лодок, большие же корабли не вы-зывали у них удивления. Только то, что нам хоть отча-сти знакомо, возбуждает у нас жажду дальнейшегознания. Сложнейшие по устройству ткацкие фабрики,обширнейшие металлические сооружения для большин-ства из нас, так же как вода, воздух или земля, просто-напросто представляют собой обыденные явления, невызывающие в нас никаких идей. Нет ничего удиви-тельного, что выгравированная на медной пластинкенадпись красива. Но если нам покажут рисунок перомтакого же достоинства, это невольно вызовет в нас удив-ление искусством художника. Одна старая дама, с вос-хищением рассматривая картину академика, спросилаего: «Неужели вы это сделали рукой?»

Физиологический процесс, обусловливающий вос-приятие. Мы уже достаточно подробно рассмотрели вос-приятие и можем дать общую формулировку его за-кона: в то время как часть объекта восприятия прони-

' Великое педагогическое правило заключается в следующем:

всякий новый отрывок знаний следует связывать с каким-нибудьобразовавшимся в уме ребенка интересом, т. е., иначе говоря, ка-ким-нибудь путем ассимилировать этот отрывок с заранее приобре-тенными сведениями. Отсюда вытекает преимущество, получаемоеиз сравнивания отдаленного и чуждого непосредственному опытус близким и знакомым и неизвестного с известным, из связываниясообщаемых сведений с личным опытом ученика. Предположим,учитель рассказывает ученику о расстоянии от Земли до Солнца;

в таком случае всего лучше задать ученику вопрос: «Если бы кто-нибудь с Солнца вздумал выстрелить прямо в вас и вы бы заме-тили это в момент выстрела, что бы вы сделали?» — «Я бы отско-чил в сторону»,— ответит ученик. Тогда учитель может сказать:

«Вам нет необходимости отскакивать, вы можете преспокойно лечьспать у себя в комнате и снова встать на другой день, прожитьспокойно до совершеннолетия, выучиться торговле, достигнуть мое-го возраста, тогда только ядро станет к вам приближаться и вамнужно будет отскочить. Итак, видите, как велико расстояние отСолнца до Земли»,

Kaei в наше сознание посредством органов чувств отвнеч него объекта, другая часть (и она может быть наи-бол1 шей) проникает изнутри, из недр нашего сознания.В с; щности, это простое констатирование того, что нерв-ные центры суть органы, реагирующие на чувственныевпе' атления, и что, в частности, полушария наши пред-назг ачены для того, чтобы воспоминания о минувшемопыц'е могли участвовать в этой реакции. Конечно, та-каяь общая формулировка туманна. Если мы попытаем-ся Придать ей точное значение, то всегда естественнеевсе о будет предположить, что мозг реагирует по пу-тям! которые проложены впечатлениями предшествую-щего опыта и при возбуждении которых мы получаемвероятное восприятие, восприятие того,   что преждечаг ,е всего вызывало аналогичную реакцию. Реакцияполушарий выражается в возбуждении некоторых группнеявных путей токами, вызываемыми впечатлениями вне-шнего мира. Психологически этому физиологическомупроцессу соответствует своеобразный импульс, именномы<Ьли о наиболее вероятном объекте восприятия. Далеев Анализе этого процесса мы едва ли можем идти.

^Галлюцинации. Мы видели, что между нормальнымвосприятием и иллюзией нет резкого различия, так какпсихофизиологические процессы, связанные с тем илидругим явлением, тождественны. Последние виды ил-'лкКзий, описанные нами, почти могут быть названыгаллюцинациями. Рассмотрим теперь этот вид ложныхво :приятий. Обыкновенно различие между галлюцина-ций и иллюзией мы усматриваем в том, что иллюзияпорождается некоторым внешним объектом, при гал-люцинации же всякий объективный стимул отсутствует.МЭл сейчас увидим, что те ученые, которые отвергаютнг^личие объективных стимулов при галлюцинации, оши-баются и что галлюцинации нередко бывают толькокрайним проявлением обыкновенного процесса восприя-тия, когда вторичная мозговая реакция ненормальноперевешивает периферический стимул, вызывающий дея-тельность мозговых центров. Галлюцинации, как прави-ли!, появляются внезапно и не зависят от нашего произ-вела. Они обладают весьма различными степенями объ-ективной реальности. В этом отношении я должен пре-достеречь читателя от весьма распространенной невер-ной точки зрения: обыкновенно в галлюцинации видято2)раз, ошибочно проектируемый человеком вовне. НоГодная галлюцинация есть нечто гораздо большее, чемс

образ, спроектированный в пространство. С субъектив-ной точки зрения галлюцинация есть ощущение стольже живое и столь же реальное, как и то, которое мывоспринимаем при наличии вне нас реального объекта.Вся разница лишь в том, что в одном случае восприни-маемый объект имеется, а в другом случае его нет.

Более слабые степени галлюцинации называютсяпсевдогаллюцинациями. Определенное различие междутеми и другими было сделано всего несколько лет назад.Псевдогаллюцннации отличаются от обычных продуктовпамяти и воображения большей живостью, тонкостью,детальностью, устойчивостью, немотивированностью исамопроизвольностью в том смысле, что при всех усили-ях нашей душевной деятельности   мы не в состояниивызвать псевдогаллюцинации по собственному желанию,У Кандинского был больной, который после   приемаопиума или гашиша имел обильные псевдогаллюцина-ции. Так как этот больной обладал в то же время боль-шой силой зрительного воспроизведения и был обра-зованным врачом, то он легко мог сравнивать все трипсихических явления. Псевдогаллюцинации, хотя и про-ектируются вовне (обыкновенно не далее предельногоотчетливейшего зрения, на расстоянии примерно футаот глаз), не имеют того характера объективной реаль-ности, которым обладают галлюцинации, но в то   жевремя отличаются от образов зрительного воспроизве-дения почти полной невозможностью вызывать их пожеланию. В огромном большинстве случаев «голоса»,слышимые некоторыми лицами, суть псевдогаллюцина-ции независимо от того, вводят они в заблуждение дан-ное лицо или нет. Эти звуки описываются людьми, ко-торые их слышат, как «внутренний голос», хотя подоб-ный голос отличается от так называемой мысленнойречи самого субъекта. Я знаю многих лиц, которые, спо-койно и внимательно прислушиваясь к «внутреннемуголосу», слышат совершенно непредвиденные замечания.Указанные душевные состояния — обычное явление приумопомешательстве, они могут разрастись до живой ивполне объективированной галлюцинации;   последняякак спорадическое явление довольно обыкновенна, а унекоторых индивидов бывает часто. Статистические све-дения о галлюцинациях, собранные Гэрнеем, привели кследующим результатам: примерно на каждые десятьчеловек хоть один раз в жизни имел очень яркую гал-люцинацию. Следующий рассказ здоровой женщины

может дать понятие о том, что такое  галлюцинация:

«Когда я была еще 18-летней девушкой, однажды вече-ром крупно поспорила с человеком значительно старшеменя. В порыве раздражения я машинально взяла тол-стую костяную вязальную иглу, лежавшую на камине,и изломала ее во время разговора на мелкие кусочки.В разгаре спора мне очень захотелось  узнать мнениемоего брата, с которым я была дружна. Я обернуласьи увидела его сидящим у противоположного конца сто-ла с руками, скрещенными на груди (что было малосвойственной ему позой): к великому моему смущению,я заметила на его губах саркастическую усмешку, ко-торая свидетельствовала о том, что он не сочувствуетмне, о том, что он, как я бы сказала тогда, «не за ме-ня». Удивление охладило мой пыл — и спор прекратил-ся. Через несколько минут, желая заговорить с братом,я обернулась к нему, но не увидела его. Я спросила при-сутствующих, когда он вышел из комнаты; мне сказали,что его вовсе здесь не было; я не поверила, думая, чтоон вошел в комнату на минуту и вышел из нее, не бу-дучи никем, кроме меня, замечен. Часа через полтораон вернулся домой и не без труда убедил меня, что це-лый вечер находился вдали от дома».

Галлюцинации при горячечном бреде представляютсмесь псевдогаллюцинаций, настоящих галлюцинаций ииллюзий. В этом отношении они сходны с галлюцина-циями, вызванными опиумом, гашишем или белладон-ной. Самая обыкновенная галлюцинация заключаетсяв том, что вы слышите, как вас кто-то называет по име-ни. Почти половина спорадических случаев, собранныхмной, относится к этому типу.

Галлюцинация и иллюзия. Галлюцинации легко вы-зываются словесным внушением у лиц, подверженныхгипнозу. Покажите такому человеку пятно на листе бу-маги и скажите, что это фотографический портрет гене-рала Гранта, и испытуемый увидит на месте пятна фо-тографию. Пятно придает объективный характер обра-зу, а внушенное понятие о генерале сообщает   пятнуопределенную форму. Заставьте испытуемого рассмат-ривать пятно сквозь увеличительное  стекло; удвойте•изображение пятна при помощи призмы или надавли-вая на глазное яблоко, отразите пятно в зеркале, пере-верните вверх ногами, наконец, сотрите его, и пациентскажет, что «портрет» увеличился в размерах, удвоился,отразился в зеркале, был перевернут и, наконец, исчез.

Согласно психологической терминологии Бинэ, пятно набумаге есть внешнее point de repere (опорная точка),которое необходимо для того, чтобы придать внушен-ному образу характер объективной реальности, и безкоторого испытуемый получит только мысленный образпредмета. Бинэ показал, что подобные периферическиеpoints de repere играют роль в огромном количестве нетолько гипнотических галлюцинаций, но и галлюцина-ций душевнобольных. У последних галлюцинации быва-ют нередко односторонними, т. е. пациент слышит «го-лоса» только с одной стороны или видит какую-нибудьфигуру, только когда один его глаз открыт.

В подобных случаях весьма часто удавалось вполнеточно доказать, что болезненный процесс во внутреннемухе или помутнение преломляющих свет жидкостей вглазу были начальным стимулом для того нервного то-ка, который, проникнув в пораженные слуховые   илизрительные центры, вызвал своеобразные психическиеявления в виде известных идей. Галлюцинации, получен-ные таким путем, суть иллюзии, и теория Бинэ, утверж-дающего, что всякая галлюцинация имеет первоначаль-ным стимулом периферическое раздражение, может бытьназвана попыткой свести галлюцинации и иллюзии кобщему типу, именно к тому, к которому принадлежитнормальное восприятие. Согласно Бинэ, и в восприятии,и в галлюцинации, и в иллюзии мы получаем отличаю-щееся большой живостью ощущение при посредстве то-ка, идущего от периферических нервов. Ток может бытькрайне слаб, но все-таки может оказаться достаточносильным, чтобы возбудить максимальный процесс дезин-теграции в нервных клетках (см. главу XIX) и придатьвоспринимаемому объекту характер вовне существую-щей реальности. Природа воспринимаемого   объектавсецело обусловлена системой возбужденных нервныхпутей. Во всяком случае известная сторона объектасоздается под влиянием органа чувств, остальное кон-струируется возбуждением центральных частей. Но пу-тем самонаблюдения мы не можем вскрыть, что именнов воспринимаемом объекте периферического и что цент-рального происхождения, и характеризуем этот объектпросто как результат реакции мозга на внешнее раздра-жение, не разлагая этот результат на   составляющиеэлементы.

Теория Бинэ дает объяснение огромного количестваслучаев, но, конечно, не всех. Призма не всегда удваи-вает призрачный образ, и последний не всегда исчезаетпри закрывании глаз. С точки зрения Бинэ, ненормаль-но, сильно возбужденная часть мозговой коры порож-дает природу возникающего перед сознанием объекта,а периферический орган чувств сам по себе может со-общить образу достаточно сильную интенсивность, бла-годаря которой образ кажется спроектированным в ре-альное пространство. Но ведь интенсивность есть толькоизвестная степень напряжения ощущения. Почему же,спрашивается, в исключительных случаях эта степеньнапряжения не может быть вызвана причинами толькоцентрального происхождения? Тогда мы имели бы из-вестные галлюцинации, вызываемые центральным воз-буждением, наряду с галлюцинациями, получаемымипосредством периферического возбуждения,   которыетолько и допускаются, согласно теории Бинэ. Но, вооб-ще говоря, не лишено вероятия, что галлюцинации чи-сто центрального происхождения действительно суще-ствуют. Другой вопрос, как часто они встречаются. Су-ществование галлюцинаций, поражающих сразу несколь-ко органов чувств, уже служит доводом в пользу нашегосоображения. Ибо если мы допустим, что образ чело-века, видимый нами в галлюцинации, имеет для себяpoint de repere во внешнем мире, то голос этого чело-века, слышимый нами, должен иметь своим источникомцентральное возбуждение.

Спорадические случаи галлюцинации, испытываемойраз в жизни (случаи, по-видимому, весьма обыкновен-ные), трудно вполне уяснить при помощи какой бы тони было из существующих теорий. Нередко эти галлю-цинации бывают весьма сложны, и тот факт, что мно-гие из них подтвердились в опыте (т. е. галлюцинатор-ные. явления совпали с реальными событиями, каковынесчастья, смерть и т. д., которые постигали лиц, уви-денных в галлюцинации), дополнительно осложняетэто явление. Первое строго научное исследование явле-ний галлюцинации во всех возможных ее видах, иссле-дование, опирающееся на массу эмпирических данных,было предпринято Гэрнеем и продолжается   другимичленами Общества психологических изысканий (Societyfor Psychical Research), и статистические материа-лы собираются теперь в различных странах под ру-ководством Международного конгресса эксперименталь-ной психологии. Можно надеяться, что дружные усилиямногих научных исследователей приведут к прочным

решительным выводам. В настоящее время собираемыефакты пытаются истолковать при помощи моторногоавтоматизма, транса и т. д., но более поучительные ре-зультаты получатся лишь при широком сравнительномизучении этих явлений.