2. Мать истоков - Сборник - Сатпрем

   В этом сердце, однако, жила старая печаль, которая  проходила  через  все

печали, как весны и зимы и приливы и отливы проходят под  столькими  лунами;

эта печаль проходила через  столько  смеха  и  радостей,  потерянных,  затем

обретенных  и  еще  раз  потерянных  под  столькими  обликами,  любимыми   и

исчезнувшими,  и  еще  раз  найденными,  как  маленький  источник  с  новой,

совершенно свежей каплей, уже ушедшей, как трясогузка, которая пропела все и

взлетела - и к какой Судьбе, всегда одинаковой? И кто же ткет эту песню, кто

вливает эту каплю  в  великую  Реку,  к  какому  Морю,  всегда  одинаковому?

Капелька человека, что это такое? И было нечто, что шевелилось в этом старом

сердце, по ту сторону печалей, по ту сторону жизней и обликов, как  если  бы

все уже было прожито и, однако, было бы новым, совершенно новым, как если бы

еще что-то не было прожито, имело бы еще жажду, проливало бы еще одну  каплю

для...  чего?  Этот  Старец  стольких  сердец  и  стольких  обликов  мог  бы

раствориться там в старых снегах и сделать еще одну снежинку, из  ничего,  в

великом изумлении, всегда одинаковом, для другого взора ребенка или  старца,

подобного ему, и водопад снова  забрызжет  своими  маленькими  бусинками,  и

птица снова испустит свой крик, и люди, там, в  четырех  стенах,  возобновят

свою любовь и свои печали и  свои  часы,  так  быстро  кончающиеся,  и  свои

истории, всегда одинаковые? Он  смотрел,  этот  Старец,  и  каждая  секунда,

каждая капля и каждый крик были  наполнены  вечностью,  они  были  наполнены

бесконечным богатством, и его сердце зашевелилось, не в силах заполнить  эти

полости бездонной любви, не в силах дать так много, дать это "нечто",  влить

еще одну каплю - и, возможно, из-за того, что в мире так много  печали,  так

много жаждущих тел, так много детских смертей,  без  своей  трясогузки,  так

много людей в четырех стенах без своего маленького водопада, то стоило  ему,

этому Старцу, вливать и вливать еще одну каплю? Как если бы  ожидалась  одна

чудесная капля, которая изменила бы все. К чему еще одна снежинка в  древних

снегах? К чему это Богатство, которому никто не внемлет?

   И все было полным, и всегда была эта пустота.

   Какому же сердцу я расскажу свой Секрет, если ни одно  из  них  не  знает

своего подлинного биения?

   Кому  я  поведаю  Секрет  этой  капли,  всегда  новой,  этого   Богатства

маленького человечка?

   Какому малышу поведаю я о его настоящем вопросе?

   Тут явилась Великая Госпожа истока. И Старец снегов остолбенел.

   Она была прекрасна, о! как невиданное создание, как чистая капля, которая

содержит в себе все капли, как радужный свет, который содержит  все  снежные

звезды, и ее длинные золотые волосы предстали как утренняя заря  на  большой

пирамиде изо льда, излучая солнечную радость, нежную и сладостную, как  если

бы все было готово расплавиться в этой улыбке, и все и навсегда  исполнилось

и растворилось бы в этой великой мантии любви.

   Это длилось всего лишь секунду, но было так,  как  если  бы  все  времена

достигли своей Цели, как если бы  все  печали,  все  смешки  были  поглощены

собственной жаждой, которой была Она.

   Возможно, это была Мать Миров.

   Но эта Любовь, как будто бы с другой стороны всех глубин,  всех  печалей,

всех ночей, всех дней, которые возобновлялись,  чтобы  выпить  еще  раз  эту

единственную чистую каплю...

   Ошеломленный, Старец закрыл свои глаза; одна секунда, которая содержала в

себе все секунды, прошлые, грядущие, неизвестные, которые взывали, чтобы еще

раз возобновилось это Чудо, как если бы смерти никогда не было,  никогда  не

было печалей, никогда-никогда - это было всегда-всегда,  единственная  капля

всех миров, единственное биение всех жизней.

   И он посмотрел еще раз.

   И все было по-прежнему, и все изменилось.

   - О, Старец, не сокрушайся...

   И ее взгляд  сосредоточился  на  маленьком  водопаде  и  ручейке,  всегда

одинаковом, и на тех равнинах, совершенно розовых, и на этих людях.

   - Моя река не всегда несет к моему великому Морю этот прах, и эти печали,

и эти крики, а также эти поблекшие гирлянды и этот смех, так рано угасший, и

эти биения, которые не отбивают ничего.  Прислушайся-прислушайся  к  великой

Жажде, которая поднимается через смерти и руины, и детей несчастливого  дня,

и жестокие ночи, которые терзают, чтобы растерзать самих себя  и  выкрикнуть

наконец свой единственный Крик, исторгнуть  свою  единственную  запечатанную

Любовь, свою осмеянную Радость, не оправдавшую надежд, свои смерти,  которые

все умирают, чтобы наконец-то найти Жизнь, свои храмы и своих ложных  богов,

которые рушатся, чтобы освободить то, что бьется там, в их подлинном сердце,

как в прибое вселенных. Прислушайся-прислушайся  к  великой  Жажде,  которая

поднимается и которая выметет всю эту  тину  и  эти  живые  смерти,  которые

никогда не жили настоящей секундой, никогда не пили чистой капли,  как  твоя

кричащая трясогузка...

   Великая Богиня помолчала секунду, которая была как все секунды - в одной,

как все время - в одной улыбке.

   - Я жду... я жду ребенка земли, чистый крик, который прокричит  для  всех

людей. Мне нужен... мне нужен крик человека, который  пробьется  через  этот

старый прибой печалей  и  старый  никчемный  смех,  и  старые  дни,  которые

занимаются ни на чем. Моя ночь прячет Секрет, моя Боль  прячет  Секрет,  моя

Смерть и мои ложные боги прячут высочайшее  Зарождение  -  но  нужен,  нужен

настоящий крик, который сорвет с меня все эти маски, которые держатся только

и прямо на Ничтожестве старого мира и старых больных людях. Я жду...  я  жду

этой чистой капли, которая брызнет из несчастных веков.

   И Она замолчала.

   Затем Она добавила, на этот раз степенно и строго,  как  спокойная  буря,

которая нависла над черным горизонтом.

   - Моя Боль хочет получить отклик людей... не важно, каким средством.

   И снега снова затянулись молчанием.