2. ЛИЧНОСТЬ ТЕРАПЕВТА: ЛИЧНОСТНАЯ ИНТЕГРИРОВАННОСТЬ И СТРУКТУРА ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ РОЛИ - Танцы с семьей. Семейная терапия.Символический подход, основанный на личностном опыте

Процесс семейной терапии вращается вокруг реальных людей и их взаимоотношений, а отнюдь не вокруг теоретических абстракций и техники взаимопроникновения. Терапевт как человек находится в центре этого процесса. Как метко заметили Бету и Вайтхорн (1975): "Динамика психотерапии лежит в личности терапевта". Теории и методы становятся живыми и приобретают адекватную форму только тогда, когда они проходят через личностный опыт терапевта.

Как люди, занимающиеся терапией, мы понимаем, что следует серьезно рассматривать в профессиональном контексте наш человеческий опыт, наши философские допущения, наши личностные предрассудки. Направляющими наших действий, часто бессознательными, являются имеющиеся у нас представления о человеческой природе, о значении внутрисемейных взаимоотношений для человеческой жизни, о сущности роли терапевта и т.д.

Если в психотерапии действительно происходит настоящая человеческая встреча, она требует, чтобы терапевт, наряду со своей профессиональной ролью, сохранил способность быть личностью. Профессиональный терапевт должен заботиться о том, чтобы включиться в работу с клиентами, сохранив при этом любовь к своему “я”, и противостоять давлению культурной среды, которая как бы требует принесения себя в жертву ради сохранения семьи, с которой он работает. Социум часто предполагает, что вы должны спасти каждую семью, которая случайно забредает в ваш кабинет, - убийственное предположение. Для того чтобы быть спасителем, вам необходимо потребовать себе еще и венец из терниев. Способность к состраданию крайне важна, но профессиональный терапевт не может надеяться по-настоящему помочь - не говоря уж о том, чтобы просто выжить -, если его слишком сильно заносит в альтруизм. В этом смысле стать миссионером - значит принести пользу только каннибалам ... по крайней мере, обеспечить их одним большим пиршеством. Для того чтобы принести пользу семье в состоянии дистресса, терапевт должен ясно видеть то пространство, которое он охватывает в своей деятельности.

Профессиональная роль, которой мы следуем в работе с семьей, красноречиво свидетельствует о нашем собственном личностном опыте, так же как и о нашем представлении о других людях. Основной направляющей в выборе профессиональной позиции для работы с семьей является установка на личностный рост всех индивидуумов, включенных в терапевтический процесс, в том числе и самого терапевта. Может быть, как раз для меня это наиболее важно. Только хорошо осознавая свои собственные потребности роста и желание избежать "сгорания", терапевт может сохранить свою полезность для других. Но это составляет нечто большее, чем превентивную функцию, технику безопасности работы терапевта. Мою способность быть действительно самим собой, быть полным жизненных сил во время встречи, личностно реагировать на происходящее здесь - вот что я могу предложить клиентам. Это требует, чтобы я тоже получал от процесса терапии нечто существенное для себя. В действительности такой вещи, как кристально-чистый альтруизм, просто не существует.

Личностная интегрированность

Я не настолько глуп, чтобы надеяться сказать вам нечто ценное о вашем же личностном опыте. Но разрешите мне поделиться с вами тем, во что я верю - некоторыми из моих предположений и установок, это может оказаться удачным способом передать нечто личное о работе с семьями. Эта "система моей веры", как я бы ее назвал, лежит в основе моей терапевтической работы.

Первое, что вам придется преодолевать - это ваше базисное представление о человеческой природе. Какими вы видите людей? Что побуждает их действовать так, а не иначе? Почему они обращаются друг с другом определенным способом? После более чем 40 лет работы в этом безумном бизнесе под названием "семейная терапия" я в конце концов понял, что не верю в отдельных людей. В действительности такой вещи, как индивидуум, не существует. Мы все - лишь фрагменты семейных систем, плавающие вокруг и пытающиеся как-то прожить эту жизнь, которая сама по себе вместе со всей своей патологией имеет межличностную природу. Фокусировка на интрапсихических процессах, происходящих в конкретном индивиде - не что иное, как упрощение жизни. Имея такие взгляды, я, естественно, в своей профессиональной терапевтической деятельности выбрал работу с семьями, а не с индивидуумами, так как считаю, что именно здесь можно отыскать действительные источники силы и энергии жизни.

Семьи представляют собой отнюдь не хрупкие образования, они крепки и упруги. Мы должны меньше всего волноваться о том, что слишком сильно повлияем на них. Гораздо важнее беспокоиться о нашей неспособности взаимодействовать с ними на более или менее значимом уровне. Семья входит в кабинет терапевта, уже зная, в чем состоит ее проблема, кто ведет себя ненормально и что необходимо сделать, чтобы это ненормальное поведение изменить. Говорят, что Марку Твену принадлежит высказывание: "Даже должность городского пьяницы является выборной".

В реальной драме человеческой жизни семьи сами создают роли, выбирают актеров для их исполнения и направляют ход действия. В каком-то смысле мы похожи на первокурсника кинематографического института, который рекомендует сделать радикальные изменения в любимом сценарии режиссера, завоевавшего премию “Оскара”. Кто будет его слушать?

Когда семья приходит к терапевту, все ее члены хотят, чтобы их личные точки зрения были подтверждены. Хотят они именно этого, но нуждаются как раз в обратном, а именно в том, чтобы увидеть свою семью в обогащенной перспективе, отгородившись от искаженных "хорошо-плохо" противопоставлений, к которым они регрессировали. В действительности же семья нуждается в разрушении своего комфортного состояния и в свободном развитии такого вида тревожности, которая даст им энергию для массированного толчка к росту. Это похоже на высококачественное удобрение. Оно может не очень хорошо пахнуть, но при этом необходимо для оптимального роста. Спросите любого фермера.

Я убежден в том, что семья имеет неограниченный творческий потенциал, и поэтому спокойно подталкиваю ее к развитию, способность к которому заложена внутри семейной системы. Они должны лишь обладать мужеством, чтобы делать необходимые попытки, и моя работа, собственно, и состоит в мобилизации этого мужества. Я должен дать им понять, что конфликты и различия в точках зрения не являются ужасными, непреодолимыми и что единственный способ не оказаться дурачком из пословицы - это начать как-то раскачивать лодку, двигаться, поворачиваться. Но это больше, чем наивная точка зрения о том, что без труда не вытащишь и рыбку из пруда. В семьях на самом деле заботятся друг о друге, совершают эмоциональные вклады друг в друга, нуждаются друг в друге! Не подталкивать из опасения, что это может ухудшить положение, - значит, по существу, решать за семью, что они слишком больны, чтобы заботиться друг о друге, и не способны к развитию. Это очень опасные предположения, отражающие отнюдь не гуманистическую позицию и, как мне кажется, не соответствующие действительности.

Дело здесь очень хитрое. Несмотря на то, что я должен толкать их к росту, не мое дело говорить им, каким образом они должны расти. Если пытаться навязать им мою модель жизни, это может просто подорвать их ресурсы и возможности. Они должны открыть свою собственную формулу роста, не пытаясь копировать мою. И вообще, весь этот бизнес, направленный на "помощь", просто ужасен! Самонадеянно с моей стороны пытаться "помочь" им, так как это предполагает, что мой способ жить превосходит их способ. Исходя из опыта многих терапевтов, в том числе из моего собственного, я могу утверждать, что у меня нет никаких оснований для такого рода предположений. Если сказать кратко, "помощь не помогает". Терапевту не дано навязать рост семье. Вы не можете сказать им, как стать ближе к реальности, но лишь в состоянии внести свой вклад в процесс личностного взаимодействия, в котором вы вместе с ними участвуете. Если вы научитесь, как входить и как выходить из семейной системы, они уйдут от вас, получив нечто ценное. Они научатся кое-чему касательно процессов отделения от группы и присоединения к ней. Если же вы потеряете себя и не сможете быть одновременно заботливым и жестким, никто это вместо вас не сделает.

Если эту же мысль попытаться выразить по-иному, то нужно сказать, что рост семьи происходит отнюдь не потому, что терапевт что-то делает для них. Действительный рост - это нечто, что семья и терапевт делают друг с другом. Это не семья или терапевт, но семья и терапевт запускают семейный механизм в действие.

В этих рассуждениях есть один необычный элемент: "мы" ничем не отличаемся от "них", мы более похожи, чем отличны от семей, проблемами которых занимаемся. Если это так, то что мы можем такого существенного им предложить? Как мы будем действовать, связанные одеяниями гуру или спасителя? Конечно, роль эксперта или гуру имеет определенную привлекательность, ибо она обманывает нас чувством собственной значимости и тем, что у нас есть мудрость или интеллект дать "им" знать нечто существенное о том, как жить. Это обольщает, но заводит в тупик. В конце концов, сходство наше заключается в том, что все мы смертны и каждый из нас рано или поздно со всей ясностью осознает, что индивидуальная жизнь не продолжается вечно.

Тонкость тут состоит в том, что даже если мы и в состоянии показать нашу хрупкость и уязвимость, семьи, с которыми мы работаем, все равно склонны рассматривать нас как всезнающих. И наша ответственность состоит, в частности, в том, чтобы рассеять эту иллюзию. Мы должны сказать им, что не в силах показать им путь и что для того, чтобы куда-нибудь отправиться они должны сами испачкать руки. Мой любимый прием в этом деле - открыть кое-какие трещины в моих человеческих качествах, заставить их признать некоторые мои ограничения. Стандартный ответ на вопрос, что им делать с их собственной жизнью, таков: "Я не могу знать ничего определенного о вашей ситуации. У меня самого достаточно проблем. Но я буду счастлив попытаться быть полезным в вашей борьбе за жизнь".

Когда вы разделаетесь с иллюзией собственного величия и уже достаточно напрыгаетесь, в порядке самоистребления предлагая себя всем на свете - вот тогда вы действительно готовы подумать о том, что на самом деле означает забота. Для того чтобы быть действительно заботящимся терапевтом - или просто человеком, - нужно действовать очень осторожно. Важно быть одновременно и заботливым и жестким. Чрезмерная заботливость обычно попадает в ловушку "помощи", а чрезмерная жесткость - оказывается садистской. Оба компонента в диаде "заботливость-жесткость" должны гармонировать. Вы можете быть жестким лишь настолько , насколько будете заботливым.

Это похоже на дилемму, с которой сталкиваются все родители. Вы должны поддерживать и поощрять своих детей и в то же время дисциплинировать их. Найти здесь баланс очень трудно и еще труднее сохранить его, не скатываться в какую-либо сторону. Я уже говорил, что вопрос здесь отнюдь не в том, чтобы быть успешным или неуспешным в воспитании детей. Действительный выбор заключается в том, как вы собираетесь быть неуспешным. Будете ли вы слишком строгим или слишком мягким. Слишком контролирующим или слишком гибким. Не имеет значения, как конкретно у вас все это получается, так как неудачи - неотъемлемая часть профессии, и задача находить работающий в каждой ситуации баланс всегда остается актуальной.

Ваше сознательное желание вносить в работу все больше и больше самого себя является катализатором, который может запустить процесс роста семьи, основанный на их собственном опыте. Для семьи может оказаться замечательной школой, если она в конце концов осознает, что ваша забота может быть жесткой и она же может быть нежной. И этот благотворный опыт может многократно усилиться , когда они поймут, что несмотря на вашу заботу о них, вы заботитесь и о себе. О себе - даже в большей мере. И хотя это может быть ударом по остаткам ”бреда гуру”, одновременно ваши клиенты почувствуют облегчение. Это освобождает их от необходимости “беречь” вас, заботиться о вас. Освобожденная от бремени семья получает возможность сфокусироваться на своих собственных потребностях.

И, наконец, мы должны понять, что благодаря интенсивности и глубине переживаний, которые приносит с собой семья, мы, вероятно, можем иметь интенсивную реакцию контрпереноса, намного превосходящую аналогичную реакцию в индивидуальной терапии. Я сейчас представляю это как со-перенос, имея в виду, что это скорее реальный перенос, чем просто реактивный контрперенос. И наоборот, члены семьи, благодаря их физическому присутствию как некоторого единства испытывают более глубокие реакции по отношению друг к другу, чем к терапевту.

Эти предположения или установки, если хотите, действительно исходят из моих представлений о человеческой природе. Человек же в своей повседневной жизни редко имеет дело с теоретическими построениями. Я не верю, что теории, которые мы изучаем, существенно влияют на систему наших жизненных аксиом. В действительности происходит обратное: мы ищем и находим теорию, соответствующую нашим установкам. Когда мы натыкаемся на какую-то понравившуюся нам идею, мы автоматически пропускаем ее через наш внутренний “компьютер”. Если она соответствует той программе, которая заложена в нас, мы заявляем свои права на нее. Если же нет, то мы эту идею отвергаем как ложную или, по крайней мере, бесполезную.

Использование своего “я”

Прежде чем окружить себя доспехами теорий и методик, которые смогли бы обеспечить нашу безопасность, когда нам будет недоставать мужества, жизненно важно заглянуть в собственный мир ценностей и убеждений. Особенно это верно, если исходить из предположения о том, что основным орудием терапевта является он сам.

Иными словами, для того чтобы быть терапевтами, мы должны вновь изобретать колесо. Мы должны бороться с жизнью и сами с собой до тех пор, пока не сможем видеть то, что скрыто от поверхностного наблюдения. Мы должны иметь доступ к нашим собственным импульсам, интуиции и ассоциациям и не терять с ними связи. Только когда вы боретесь сами с собой, вы можете принести в терапевтический кабинет свою личность, а не только униформу терапевта.

Одна из реальных опасностей в нашей области, которая может сделать нас профессионально несостоятельными, - это придание слишком большого значения внешним фактам. Важно понять, что мы отбираем и организуем эти "факты", пропуская их через наши внутренние механизмы. Это позволяет приспособить их к нашей личностной системе убеждений. Помните, я могу видеть вас только через того себя, которого я знаю. Я могу понять вашу семью только сквозь фильтр моей собственной семьи. Поиск моего “я” является центральным в использовании этого “я” в терапевтической работе.

Одним из самых предварительных показателей того, насколько хорошо я способен работать с конкретной семьей, является степень, в которой я в состоянии увидеть себя в ней. Это позволяет сделать некоторый прогноз о том, насколько полно я могу войти в семейную систему, утвердиться в ней. Если я действительно могу увидеть себя в контексте их трудностей, тогда у нас есть шанс. Однако, если они очень отличаются, очень чужды, не свойственны моему миру, у нас будут проблемы. Если наши миры слишком отличаются друг от друга, приглашение ко-терапевта, который не понаслышке знаком с их образом жизни, могло бы иметь неоценимое значение. Сильный культурный диссонанс не препятствует терапии, но вы должны серьезно принимать его во внимание.

Кроме того, если я замечаю, что у меня большие проблемы в работе с данной семьей, хорошо дать им знать об этом. Реплики следующего типа могут вдохнуть жизнь в работу: "Вы знаете, у меня сложности с тем, что я не слышу в ваших высказываниях ничего личностного. Я не могу понять смысла ваших страданий. Если вы станете вести себя более открыто, может быть, я почувствую себя более включенным".

Любая терапия, в конце концов приносящая пользу, включает в себя определенные элементы страдания и борьбы. В то время как семья старается завоевать новую территорию, их собственное жизненное пространство оказывается ненадежным. Для того, чтобы рискнуть отправиться в путешествие, они должны принять идею о том, что боль является скорее не врагом, а компаньоном. И я должен заботиться о них, сопереживать, чтобы помочь им сделать боль переносимой. И если они почувствуют мою заботу, то осмелятся отправиться со мной в путешествие. В другом случае они будут достаточно осторожны и скорее всего отвергнут предложение.

Личностная конфронтация - это обратная сторона личностной заботы. Ты способен любить в той степени, в которой способен ненавидеть. Как однажды сказал Винникотт (1949), "если ты не был ненавидим твоим терапевтом, ты был обманут". Личностная конфронтация представляет собой очень ценный опыт, оживляет всех нас, поэтому я хочу, чтобы "они" оказались лицом к лицу со мной, были мне противопоставлены. Это заставляет кровь течь быстрее. И важен здесь именно опыт, а не результат.

Так же и в браке, где взаимоотношения супругов предполагают заботу как существенную их подструктуру: эти взаимоотношения могут обогатиться и усилиться при помощи конфронтации. Те пары, в которых конфронтационные взаимоотношения отсутствуют, склонны к распаду. Возможно, в терапевтическом процессе этого достичь легче, чем в браке. Мой вклад как терапевта состоит в том, чтобы включиться в реальный опыт семьи, а не пытаться эту семью изменить. Конфронтация больше похожа на интенсивный обмен точками зрения, чем на манипуляцию. Мои усилия направляются на то, чтобы быть честным с ними, давая им свободу решать, что им потом, собственно, делать с этим опытом.

Приведу пример. Посреди первичной беседы с одной семьей сессия стала вялой, скучной, как бы выдохлась, и я поймал себя на том, что думаю о проблемах, связанных с моей парусной шлюпкой. Состоялся следующий обмен репликами:

П: Ну хорошо, о чем мы сейчас будем говорить? Здесь эксперт вы.

Терапевт: Забавно, что вы спрашиваете об этом. А я вот сижу здесь и думаю о своих проблемах с парусной шлюпкой. Соединительные скобы сломались, и я не могу их починить.

(Пауза)

М: Вам тоже скучно, а? Последние 10 минут мне как-то до смерти стало скучно, и я хочу знать, от чего мы скрываемся?

Самое смешное здесь в том, что я даже не осознал тогда, что мне скучно. Когда Мама обозначила это чувство, мне пришлось признать, что она права. Моя автоматическая честность в этой ситуации привела семью опять к вопросу об ответственности, которую они должны взять на себя. И это освободило их от фантазии, что они зависимы от меня и я буду их учить.

Другое мое убеждение состоит в том, что при встрече с семьей любые идеи, мысли, ассоциации, которые приходят мне в голову, принадлежат им в той же мере, что и мне. Эти мои понятия и образы возникли в совместной суперсистеме “терапевт-семья”. В таком случае единственный выход из ситуации - поделиться этими ассоциациями с семьей. Конечно, мое осознание возникших образов напрямую связано с тем, насколько я знаю самого себя, насколько я могу настроиться на процессы, происходящие внутри меня.

Вот еще несколько примеров.

"Вы знаете, что легкая улыбка, пробежавшая по вашему лицу, когда вы сказали, что никогда не думали сплетничать о своей жене, вызвала во мне безумную ассоциацию. Она напомнила мне маленького мальчика, которого застали достающим печенье из вазы. Интересно, почему это печенье, извлекаемое тайно, всегда кажется вкуснее?"

"Способ, которым вы двое так тщательно отдаляетесь друг от друга, определенно пугает меня. Я ожидаю, что у вас будет соблазн изменить друг другу. По крайней мере, вы можете себя обманывать какое-то время псевдотеплыми отношениями".

"Вы знаете, то, как ваш маленький мальчик борется с Папой, напомнило мне библейскую историю. У меня возникла странная ассоциация, что вы вырастили маленького Давида, чтобы убить Голиафа".

Ответственность терапевта

Одной из проблем, приносящих больше всего хлопот терапевту, является вопрос о том, как определить ответственность по отношению к семье, с которой терапевт работает. Это бывает очень непросто, так как здесь присутствуют не высказываемые обычно предположения, подрывающие ту профессиональную позицию, которую занимает терапевт. Чем больше терапевт чувствует потребность взять на себя ответственность за клиента, тем меньше он верит в способность клиента быть компетентным. Не стоит убеждать людей в их незрелости, несостоятельности. Например, я долго отказывался от мысли позвонить учителю ребенка и обсудить его поведение. Я не хотел поддерживать представление о том, что родители ребенка глупы. Именно они нуждаются в разговоре с учителем, а не я. Они знают своих детей гораздо лучше меня и любят их гораздо больше.

Моя позиция состоит в том, чтобы быть отзывчивым и чутким по отношению к семье, но не брать на себя ответственность за нее. Я взаимодействую с ними на символическом уровне (его также можно назвать уровнем "как будто", "если бы"), никогда не принимая на себя реальной жизненной роли. Моя цель - быть как можно более отзывчивым не в житейском, а в буквальном, "словарном" смысле слова. Я хочу, чтобы при встречах происходило собственно человеческое взаимодействие. Но при этом я всеми силами стараюсь отслеживать и присекать любые скрытые попытки с их стороны отказаться от ответственности за свою собственную жизнь. Это, в конце концов, их игра, а не моя. Моя ответственность как раз и состоит в том, чтобы сподвигнуть их взять на себя полную ответственность за свою жизнь.

Другая область моей ответственности имеет более техническую природу. Принимая во внимание мои конкретные убеждения и верования о природе человека и о том, что влечет за собой его развитие, я должен принять ряд собственно профессиональных решений. На данном этапе моей карьеры я больше фокусируюсь на возможностях оптимального, а не временного развития. Я больше склонен “застрять” на чем-то, двигаться медленнее, но обеспечить реальные изменения. И я должен создать все условия для таких изменений. Временное облегчение и незначительные изменения, которые ничего существенного не принесут, меня сейчас не интересуют.

Такое углубление предполагает присутствие на сессии всей семьи. Я рассматриваю целостный семейный организм как реальный источник силы и влияния. Не принимать его серьезно во внимание - значит создать ситуацию, при которой любой рост может оказаться временным псевдоростом. Более широкая семейная система может прекратить его и вернуть семью в гомеостатический баланс. И именно здесь я должен принять на себя всю ответственность. Это похоже на хирурга, которому для операции нужны те или иные инструменты. Было бы глупо начинать работу без надежды на успех. Присутствие всей семьи - единственный путь, который я знаю, для того, чтобы вызвать достаточный уровень тревожности и мотивации для изменений.

В то время как любая семейная ситуация заслуживает индивидуальной оценки того, в чем именно должен состоять необходимый минимум условий для началаработы. Будьте осторожны, чтобы не принять во внимание слишком мало подобных условий. Лучше совсем не начинать, чем начинать плохо. Я пытаюсь заставить их серьезно смотреть на собственную эмоциональную жизнь. Но императивом здесь является то, чтобы я не рассматривал их более серьезно, чем они сами.

Во всяком случае я должен принять на себя всю ответственность за собственные решения и действия.

Структура профессиональной роли

В дополнение к мириадам личностных факторов, влияющих на процесс терапии, более формализованная профессиональная модель работы также имеет существенное значение. Полученное нами профессиональное обучение, идеи и ценности, которые мы встретили в книгах, курсах и супервизорской практике - все это вносит свой вклад в эту развивающуюся модель. Абстрактно определить эту модель трудно, но она становится чрезвычайно ясной, если на нее посмотреть с точки зрения повседневной клинической практики.

Прежде всего следует обратиться к самому определению понятия "терапевт". Как вы сами определяете вашу профессиональную роль и функции? Что бы вы хотели сделать в процессе вашей работы? Как вы будете реагировать в разнообразных клинических ситуациях? Полностью готовой к употреблению клинической модели, которую вам нужно лишь принять, на самом деле не существует. Идеографические интерпретации чужих идей создают ваш собственный уникальный стиль. Рассмотрим этот вопрос подробнее.

Я пришел к мысли, что роль терапевта сходна с родительской ролью. Точнее, здесь больше от псевдо-родительских функций, так как в работу я вкладываю не всего себя, как я это делаю в реальной жизни. Мне не хочется приглашать семью, с которой я работаю, к себе в дом, если им негде остановиться. Дома я воспитываю своих собственных детей, и мне не хочется выходить на рынок с каким-то новым видом услуг. Моя включенность в семейную ситуацию лежит в области символического родительства.

Может быть, наилучшим образом эту роль описывает понятие приемного родителя. Чего в терапевте нет - так это неразрывных уз биологического родительства. Хотя он и заботится о них, однако не является членом их семьи. Помимо неприемлемого здесь биологического компонента, даже роль приемного родителя слишком велика. Мой вклад имеет гораздо больше ограничений, чем то, к чему обязывает исполнение роли приемного родителя. Но смотреть на работу семейного терапевта с позиций этой роли вполне возможно. В общем и целом она подходит, хотя ограничения очевидны и не вызывают разногласий. Я предлагаю включить себя в систему, но сохраняю за собой право, при соответствующем моем желании, выйти из нее. Это вовсе не является пожизненным обязательством. Наконец, работа терапевта с семьей имеет и финансовую сторону, предполагает некий обмен деньгами и ресурсами. И ясно, что наше соглашение отнюдь не представляет собой проявление безграничного альтруизма.

Исходя из этой базисной модели, не так уж трудно избежать опасности оказаться втиснутым в роль супруга, любовника, брата. Я действую по отношению к их жизни на мета-уровне. Когда я чувствую, что меня тянут к иной роли, я быстро осуществляю действия по раскрытию этих намерений и отклонению их.

На недавней встрече с зашедшей в тупик семьей на поверхность всплыл следующий вопрос.

Жена: Ну хорошо, доктор, признайтесь, что вы обо всем этом думаете? Вы слышали обо всех наших проблемах и видите, насколько я несчастна. У вас, вероятно, уже есть опыт работы с парами, подобными нашей. Не думаете ли вы, что мне разумнее развестись с ним?

Терапевт: Ну как же я могу об этом судить? К тому же я занят. Я уже женат 47 лет и как-то не готов оставить свою жену и жениться на Вас. Кроме того, я не верю в полигамию.

Мой ответ был направлен на то, чтобы вывести на чистую воду манипулятивные тенденции и подчеркнуть абсурдность ожиданий, что кто-либо кроме самого субъекта будет управлять его жизнью.

Основополагающее понятие "присоединение" также заслуживает более пристального рассмотрения. В то время как более или менее просто быть эмпатичным, сочувствующим и предложить поддержку находящемуся в дистрессе индивиду, при работе с целой семьей ситуация становится гораздо сложнее. Любой комментарий, который вы делаете, воспринимается и отфильтровывается множеством ушей. Движение к проявлению эмпатии по отношению к жене воспринимается ее супругом как недоброжелательность к нему и как принятие точки зрения лишь одной стороны. Дать знать родителям, что воспитывать детей трудно, значит сказать детям, что вы на вражеской стороне. Примеров такого селективного непонимания множество. Решение здесь может состоять в том, чтобы дать им понять, что вы смотрите на семью со своей точки зрения и вам нет никакой выгоды занимать позицию одного из членов семьи против другого или против целой группы. И что ваша задача состоит лишь в том, чтобы подтолкнуть всю семью к росту.

Одним из основных мотивов, из-за которых к нам обращаются как к профессионалам, является честность. Никто не хочет получать фальшивую поддержку. Психологическая проституция может, конечно, предоставить клиентам какой-то уровень внешнего, неглубокого комфорта, но реальной помощи семье не оказывает. Терапевту необходимо подготовиться к тому, чтобы быть вполне откровенным по отношению к семье, но, вместе с тем, не судить их. Когда вы противостоите семье, не идете на поводу у нее, то делаете это ради собственных убеждений, исходя из вашего ощущения правды, честности, а не из желания заставить семью подчиниться. Мое утверждение: "Не думаю, что Вы были вполне честны" - не тождественно утверждению: "Вы лжец". Я никого не обвиняю и не пытаюсь навязать свою точку зрения, я лишь делюсь своими впечатлениями.

Папа: Мне это не нравится. Мы пришли к вам из-за беспокойства о том, что Джонни совершил еще одну попытку самоубийства. Вы же сейчас пытаетесь убедить нас, что он делает эти безумные вещи для того, чтобы я не убил его мать. Это чудовищно!

Терапевт: Но я лишь хочу быть честным с вами. Держу пари, вам не приходится слышать такое слишком часто. С моей точки зрения семья играет с огнем. Кажется, все ее члены живут под страхом ваших взрывов. Особенно ваша жена. Джонни нашел способ заставить вас обратить внимание на возможные последствия всего этого.

Папа: Это абсурд!

Терапевт: Сожалею об этом. Но моя работа состоит в том, чтобы быть честным с вами. Я не хочу присоединиться к списку тех, кто боится вас и поэтому вам лжет.

Вопрос о конфиденциальности является еще одним компонентом этой ролевой структуры. Я убежден в том, что между членами семьи не может быть конфиденциальности. Моя роль состоит в том, чтобы облегчить их усилия, направленные на развитие. Это вовсе не означает, что я обязан быть "хранилищем" их секретов или тайным членом одной из внутрисемейных группировок. Однако существует цена, которую нужно заплатить за право занять такую позицию. Вы должны бытьготовы к тому, что члены семьи могут скрыть от вас существенную информацию, могут предпочесть скорее ввести вас в заблуждение, чем сообщить действительно значимые сведения о семье. Встреча со всей семьей, как обязательное условие начала работы, уменьшает, конечно, возможности для такого маневрирования. Но вопрос часто выходит на поверхность самыми разными способами. Телефонные звонки, письма, незапланированные визиты отдельных членов семьи очень знакомы всем терапевтам.

К этому необходимо добавить следующее. Для меня весьма информативными оказываются попытки убедить меня войти в тайный сговор с одним из членов семьи против другого. Если быть открытым для такого рода стратегического маневрирования, это может свести на нет ваш потенциал человека, который способен оказать помощь. Например, если вы согласитесь поговорить конфиденциально с мужем и он скажет вам, что у него есть на стороне любовная связь, что вы будете делать при встрече с обоими партнерами? Если вы раскроете тайну жене, вы предадите соглашение о конфиденциальности. Если же вы будете придерживаться условий этого соглашения, окажется, что вы тайно сговариваетесь с мужем против жены. Если жена скажет вам, что муж ее больше не любит, что вы будете делать? Возможность хитроумно открыть само присутствие секрета, не раскрывая его содержания, кажется слишком наигранной, чтобы иметь какую-то ценность в процессе работы терапевта. В действительности здесь важно придерживаться выбранной вами линии поведения. Когда я отвечаю на телефонный звонок, письмо и т.д., моя стратегия состоит в том, чтобы проводить следующую встречу, полностью раскрыв все карты. По крайней мере, это очистит воздух и сохранит наше главное направление движения. Конечно, это также предохраняет меня от нежелательных приватных связей с членами семьи и беспокойства о том, что нужно сохранять секрет. Один из моих любимых комиксов изображает терапевта, сидящего в кресле, связанного и с кляпом во рту. Клиент говорит: "Доктор, у меня такая боль. Почему вы мне не поможете?" И хотя иногда это бывает трудно выдержать, не надо предоставлять клиентам веревку и кляп.

Еще я хочу добавить здесь следующее. Я убежден,что тревожность создает энергетический потенциал для изменений, и поэтому не заинтересован до времени снижать напряжение. Делать это было бы антитерапевтично. Разделение секретов имеет некий исповедальный эффект: это уменьшает вину, но, к сожалению, уменьшает и мотивацию к изменениям.

Мое представление о семье состоит в том, что ее члены самыми разнообразными способами связаны друг с другом. Я слабо верю в то, что идеи или информация могут вести к росту. Для того чтобы произошли реальные изменения, семья должна “задействовать” друг друга эмоционально. Они нуждаются в реальном опыте, а не в одних лишь умственных прозрениях. Мой стиль - в подчеркивании роли эмоционального опыта, а не обучения.

Цель терапии - помочь семьям достичь более адаптивного, наполненного уровня существования. Только лишь ослабления симптомов явно недостаточно. Я рассматриваю ремиссию на уровне симптомов как побочный эффект продуктивной терапии, а не как ее самоцель. Фактически бессимптомная жизнь может оказаться на поверку лишь деструктивной иллюзией. Более реалистичная цель - иметь такой тип семейной жизни, который поддерживал бы очередность смены "козлов отпущения"*. В этом случае все члены семьи могут получить нечто существенное из опыта проигрывания разных позиций.