Символы трансцендентности - Человек и его символы - Карл Густав Юнг и последователи

Символы отличаются друг от друга по виду воздействия. Некоторые люди нуж­даются в пробуждении — им необходима инициация, проникнутая неистовст­вом дионисийского "громового ритуала". Другим необходимо подчинение или смирение, которое достигается особым оформлением пристройки к храму или священной пещеры, что характерно для культа Аполлона в Греции более поз­днего периода. Полное посвящение включает оба аспекта, что видно и из древних текстов, и из жизни людей. Но мы можем с достаточной уверенностью утверждать, что главная цель посвящения состоит в приручении изначально дикой и наделенной качествами Плута юношеской природы. Таким образом, несмотря на жестокость обрядов, предназначенных для достижения этой цели, инициация имеет облагораживающий и одухотворяющий характер.

Существует, вместе с тем, символика и другого рода, относящаяся к наиболее ранней из известных священных традиций, которая также связана с переход­ными периодами в жизни человека. Назначение этих символов вовсе не в том, чтобы включить посвящаемого в какую-либо религиозную доктрину или в кол­лектив мирской общины. Напротив, они нацелены на потребность человека освободиться от любого слишком законченного, неизменного или окончатель­ного состояния. Другими словами, они имеют отношение к освобождению, или трансцендентному преодолению любых заданных моделей и шаблонов суще­ствования по мере продвижения индивида к очередной, более зрелой или более высокой, стадии своего развития.

Ребенок, как я уже говорил, обладает чувством завершенности, но только до поры начального проявления самосознания. У взрослого человека чувство за­вершенности достигается через соединение сознания с подсознательным со­держимым разума. Из этого союза возникает, используя термин Юнга, "транс­цендентная функция души", посредством которой человек может достичь своей высочайшей цели: полной реализации потенциала своего индивидуаль­ного Я.

Таким образом, мы называем "символами трансцендентности" те символы, которые олицетворяют усилия человека по достижению этой цели. С их по­мощью содержимое подсознания может стать доступным сознающему разуму, и, кроме того, они сами по себе являются активным выражением этого содер­жимого.

Эти символы разнообразны по форме. Где бы мы их ни встретили — в исто­рии или в снах современных людей, проходящих через переломную стадию жизни, — всюду ощутимо их значение. Самый архаический уровень этой сим­волики включает тему Плута. Но теперь это уже не тот необузданный и жаж­дущий выглядеть героем образ, виденный нами ранее. Он стал шаманом — знахарем, чьи магические знания и полеты интуиции характеризуют его как первобытного мастера посвящения. Его могущество заключается в приписыва­емой ему способности покидать свое тело и летать по вселенной подобно птице. В этом случае птица — наиболее подходящий символ трансцендентно­сти. Она олицетворяет особую природу интуиции, действующей через "медиу­ма", то есть человека, который способен, входя в состояние, близкое к трансу, получать знание об отдаленных событиях или фактах, о которых его сознанию ничего не известно.

Свидетельства о подобных способностях можно обнаружить даже в такой доисторической эпохе, как период палеолита, что показал американский уче­ный Джозеф Кэмпбелл, комментируя один из обнаруженных недавно во фран­цузских пещерах и получивших широкую известность наскальных рисунков. В Ляско, пишет он, "изображен лежащий в трансе шаман, на нем маска птицы, а рядом видна птица, сидящая на его посохе. Шаманы Сибири до сих пор носят подобные птичьи костюмы, и многих из них считают зачатыми от птиц... Шаман, в таком случае, является не просто носителем, но любимцем тех сил, царство которых невидимо для нашего обычно бодрствующего сознания. Все могут ненадолго посетить это царство в сновидении, но лишь он — его зна­ток — свободно странствует по нему".

На высшем уровне этого типа деятельности, связанного с инициацией, неиз­меримо далеком от дешевых базарных уловок, которыми магия так часто под­меняет истинно духовное прозрение, находятся индийские мастера йоги. Впа­дая в транс, они уходят далеко за пределы, подвластные обычной мысли.

Одним из наиболее часто встречающихся в сновидениях символов, переда­ющих трансцендентное освобождение, является путешествие в одиночку или паломничество, оборачивающееся духовным странствием, в котором посвяща­емый знакомится с сущностью смерти. Но это не смерть в смысле последнего страшного суда или связанного с инициацией испытания силы: это путешест­вие освобождения, самоотречения и искупления, осуществляемое под береж­ным руководством некоего духа сострадания. Этот дух чаще представлен "вла­стительницей", нежели "властителем" посвящения, — персонажем, олицетворя­ющим высшую женственность (то есть аниму), как Гуань Инь в китайском буддизме, София в христианско-гностической доктрине или Афина Паллада, древнегреческая богиня мудрости.

Эта символика может быть представлена не только полетом птиц или путе­шествием в необитаемые края, но любым сильным поступком, олицетворяю­щим освобождение. В начале жизни, когда еще сильна привязанность к семье или социальной группе, подобное состояние можно испытать в тот момент посвящения, когда необходимо научиться самостоятельно принимать решения по важнейшим вопросам своей жизни.

Именно этот момент описывает Т. С. Элиот в "Бесплодной земле", когда героя охватывает желание "с погибельным бесстрашием мгновению поддаться, пусть впредь не искупить его благоразумья веком" (Перевод С.Сиренко.).

В более позднем возрасте не обязательно порывать все связи с тем, что для вас наиболее дорого. Хотя может случиться и так, что вас переполнит дух святого недовольства, заставляющий всех свободных людей смело открывать что-то новое или менять образ жизни. Эта перемена может стать особенно важной в период между средним возрастом и старостью — именно в это время большинство людей планируют, что им делать после ухода на пенсию: рабо­тать или отдыхать, сидеть дома или путешествовать.

Если их жизнь была наполнена опасностями, риском или переменами, они могут стремиться к оседлой жизни и утешать себя религиозной определенно­стью. Но если они жили главным образом в той социальной структуре, в которой родились, они могут отчаянно нуждаться в раскрепощающей переме­не. Эта потребность может быть временно удовлетворена кругосветным путе­шествием или, скажем, переездом в меньший дом. Но никакие внешние пере­мены не помогут, пока внутри не будут преодолены старые ценности и пока не будет реализован (а не просто задуман) новый образ жизни.

Вот подходящий пример: одна женщина вела такой устойчивый, культурно насыщенный и не подверженный веяниям преходящей моды образ жизни, что и она, и ее семья, и ее друзья долгое время наслаждались им. Ей приснился такой сон:

"Я нашла какие-то странные куски дерева, они не были обработаны, но сохранили прекрасную естественную форму. Кто-то сказал; «Их принес неандерталец». Затем я увидела в отдалении этих неандертальцев, выглядевших как темная безликая тол­па. Я подумала, что возьму на память об этом месте кусочек тех деревяшек. Затем я пошла дальше, как бы путешествуя в одиночку, и заглянула в бездонную пропасть, похожую на жерло потухшего вулкана. Часть его была залита водой, и там я ожидала вновь увидеть неандертальцев. Но вместо того я увидела черных водосвинок, вылезших из воды и резвящихся, бегая туда-сюда среди обломков черной вулканической породы".

Контрастируя с семейными привязанностями этой женщины и ее тщательно продуманным стилем жизни, сон переносит ее в доисторические времена — в самую дикость, дальше некуда. Она не видит каких-либо социальных отличий среди этих древних людей: для нее они воплощают истинно подсознательное — темную безликую массу в отдалении. Но все-таки они живые, и она может уне­сти одну из их деревяшек. В сновидении подчеркивается, что дерево не подвер­галось обработке, что указывает на его происхождение из первоначального, культурно не обусловленного уровня подсознательного. Кусок дерева, пришед­ший из древности, является связующим звеном между современным опытом этой женщины и теряющимися в глубине веков истоками человеческой жизни.

Известно много примеров того, что древнее дерево или растение является символом роста и развития психической жизни человека (в отличие от его инстинктивной жизни, обычно символизируемой животными). Так и здесь: взяв этот кусок дерева, женщина приобрела символ, связующий ее с глубочай­шими пластами коллективного подсознательного. Далее во сне она продолжает путешествовать в одиночку. Эта тема, как говорилось выше, символизирует потребность в освобождении как опыте посвящения. Таким образом, мы имеем еще один символ трансцендентности.

Далее она видит огромный кратер потухшего вулкана, через который раньше из глубочайших пластов земли бурно извергался огонь. Можно предположить, что это относится к психологической травме, оставившей в памяти глубокий след. Пациентка связала это с реальным переживанием юности, когда она ощу­тила разрушительную и в то же время созидательную силу своих страстей до та­кой степени, что испугалась за свой ум. В поздней юности неожиданно для самой себя она почувствовала потребность порвать с излишне традиционными соци­альными стереотипами своей семьи. Она сделала это без особых переживаний, но впоследствии все-таки вернулась назад, чтобы помириться с семьей. Однако желание еще больше отделиться от семейных корней и освободиться от собст­венных стереотипов мировосприятия не исчезло, а сделалось неотступным. Этот сон похож на сновидение другого пациента — молодого человека с совершенно непохожими проблемами, которому, видимо, требовалось анало­гичное прозрение. Он также чувствовал неотложную потребность обособиться. Ему приснился вулкан, из которого вылетели две птички, как будто испугав­шись, что вот-вот начнется извержение. Все происходило в незнакомом и пу­стынном месте, от вулкана его отделяла полоса воды. В этом случае сон сим­волизирует путешествие индивидуального посвящения.

Такие же путешествия практикуются в племенах, кормящихся сбором плодов и кореньев. Их представления о семье минимальны. В этих сообществах моло­дой посвящаемый должен предпринять в одиночку длительное путешествие к святому месту (в индейских культурах северного побережья Тихого океана такое место может быть озером, образовавшимся в кратере вулкана). Там он встреча­ется — во сне или в состоянии, близком к трансу, — со своим "духом-покровите­лем" в облике животного, птицы или какого-нибудь предмета природного про­исхождения. Он отождествляет себя с этой "лесной душой" и становится мужчи­ной. К не прошедшему через это относятся, по словам шамана племени ачумауи, как к "обычному индейцу, ничего из себя не представляющему".

Тому молодому человеку сон приснился в самом начале его жизни и указы­вал на его будущую независимость и на становление мужчиной. Женщина же, описанная выше, увидела похожее путешествие, приближаясь к концу своей жизни. По-видимому, ей также было необходимо обрести независимость. Те­перь она сможет прожить остаток своих дней в гармонии с извечным челове­ческим законом, трансцендентно превосходящим, в силу своей древности, из­вестные символы культуры.

Но независимость не заканчивается состоянием йогичсской отрешенно­сти — это означало бы отречение от мира со всем его несовершенством. Ведь в мертвенном и будто проклятом пейзаже, окружавшем женщину во сне, она увидела признаки жизни — животных. Это — "водосвинки", не существующие в природе. Следовательно, они могут означать особый тип животного, которое может обитать в двух разных средах — в воде или на суше.

В этом и проявляется универсальное качество животного как символа транс­цендентности. Эти создания, пришедшие будто из глубин древней Матери-Зем­ли, являются символическими обитателями коллективного подсознательного. Они являют сознанию особое хтоническое (потустороннее) послание, несколь­ко отличающееся от тех духовных устремлений, символом которых выступают птицы из сна молодого человека.

Другими трансцендентными символами глубин являются грызуны, ящерицы, змеи и иногда рыбы. Сюда же относятся существа переходного типа, сочетаю­щие жизнь под водой и птичий полет с промежуточной наземной жизнью. Дикая утка или лебедь будут подходящим примером. Видимо, самый распрост­раненный в сновидениях символ трансцендентности — это змея, она же сим­вол терапии античного бога медицины Эскулапа, доживший до наших дней в качестве медицинской эмблемы. Изначально это была неядовитая древесная змея. Такой, какой мы видим ее — обвившейся вокруг жезла бога-исцелителя, — она, вероятно, олицетворяет некоего посредника между землей и небесами.

Еще более важным и распространенным символом хтонической трансцен­дентности являются две переплетенные змеи. Это знаменитые змеи Нага в Древней Индии; встречались они и в Древней Греции — венчающими конец жезла бога Гермеса. Раннегреческая герма — это каменный столб с бюстом бога наверху. С одной стороны столба — сплетенные змеи, с другой — восставший фаллос. Поскольку змеи запечатлены в акте сексуального единения, а подняв­шийся фаллос сексуален сам по себе, можно прийти к выводу о несомненной связи гермы с символикой плодородия.

Но мы ошибемся, полагая, что это относится только к биологическому пло­дородию. Гермес — это Плут, но еще и вестник — бог перепутий и, в конечном счете, проводник душ в загробный мир и обратно. Его фаллос, таким образом, проникает из мира известного в мир неизвестный в поисках духовного посла­ния, несущего избавление и исцеление.

Первоначально Гермес был известен как древнеегипетский бог Тот с голо­вой ибиса и воспринимался как трансцендентное начало, воплощенное в пти­це. В олимпийском периоде греческой мифологии Гермес вновь обретает ха­рактерные признаки птицы, прибавляющиеся к его хтонической сущности змеи. На его жезле появились крылья, разместившиеся над змеями и превра­тившие его в кадуцей, или крылатый жезл Меркурия, а сам бог стал "летаю­щим" — с крылышками на шлеме и сандалиях. Гермес здесь — настоящий вла­стелин трансцендентности, включая ее низшие формы, отталкивающиеся от змеиного сознания загробного мира, промежуточные — от земной реальности, и высшие — от сверхчеловеческой или надличностной реальности, вознестись к которым ему позволяет окрыленность.

Подобная многоэлементная символика встречается и в других образах, таких как крылатый конь, дракон и другие, в изобилии встречающихся в рисунках алхимиков, добротно воспроизведенных в классическом сочинении д-ра Юнга на эту тему. В работе психоаналитика с пациентами необходимо тщательно отслеживать всю нескончаемую череду этих символов, показывающих, какой результат можно получить, освободив терапевтическим путем более глубокое содержимое психики, чтобы оно смогло войти в инструментарий нашего со­знания, используемый для лучшего понимания жизни.

Современному человеку нелегко понять значение символов, приходящих из да­лекого прошлого или появляющихся во сне. Еще сложнее увязать с нашими теку­щими проблемами древний конфликт между символами привязанности и освобождения. Однако эта задача облегчается, если понимать, что меняются лишь спе­цифические формы этих древних принципов, а не их психическое значение.

Мы говорили о диких птицах как символах избавления или освобождения. Но сегодня можно было бы с таким же успехом говорить о реактивных само­летах и космических ракетах, поскольку они представляют физическое вопло­щение того же трансцендентного принципа, освобождая нас — хотя бы вре­менно — от гравитации. Точно так же древние символы привязанности, давав­шие ранее стабильность и защиту, теперь проявляются в поиске современными людьми экономической безопасности и социального благополучия.

Любой из нас, конечно, видит постоянно возникающий в жизни конфликт между бесшабашностью и дисциплиной, грехом и добродетелью, свободой и безопасностью. Но это лишь слова, которыми мы описываем беспокоящую нас двойственность, объяснение которой, сдается, нам так и не удастся найти.

Но ответ есть. Привязанность и освобождение имеют точку соприкосновения, и находится она в ритуалах посвящения, рассмотренных выше. С их помощью индивид или группа лиц могут объединить конфликтующие и разнонаправленные силы в самих себе и достичь таким образом равновесия в жизни.

Но ритуалы не предоставляют эту возможность автоматически. Они связаны с определенными этапами в жизни личности или группы лиц, и если не разобрать­ся в них как следует и не изменить в соответствующую сторону образ жизни, то момент может быть упущен. Инициация, в сущности, — процесс, начинающийся с обряда подчинения, за которым следует период привязанности, заканчиваю­щийся обрядом освобождения. Таким способом любой человек может прими­рить конфликтующие элементы своей личности и достичь равновесия, которое сделает его по-настоящему человеком, истинным хозяином самого себя.