Глава 8. РАСКОЛ ЛИЧНОСТИ - Эго, голод и агрессия- Фредерик Перлз

Существует хорошо известная пословица, гласящая, что метла крепче того же количества отдельных хворостин. Не подтверждает ли эта пословица простой научный факт? Конечно, нет. Пословицы содержат в себе мораль. В этой имеется в виду, что, соединив несколько прутьев вместе, мы повышаем их способность к сопротивлению и делаем их куда лучше приспособленными для нападения! Или же наоборот: если вам нужна крепкая палка, некоторое количество связанных вместе палок потоньше вполне ее заменит!

Инегративная функция такого рода — еще один аспект Эго. Эго действует в роли, так сказать, администратора, связывая вместе действия всего организма с его первоочередными потребностями; можно сказать, что оно призывает те функции целого организма, которые служат для удовлетворения наиболее животрепещущей потребности. Как только организм идентифицировал себя с этой потребностью, он начинает всеми силами добиваться ее удовлетворения, проявляя враждебность по отношению ко всему, что этому мешает.

Человек сначала утверждает: «Я голоден», а потом — «Я не голоден». С логической точки зрения здесь имеется противоречие, но лишь до тех пор, пока мы рассматриваем этого человека как объект, а не как пространственно-временное событие. Между двумя этими заявлениями он успел что-то поесть. Поэтому оба раза он сказал правду. Более сложная ситуация получается, если поместить голодного человека в

герметично закрытый ящик. Тот, кто просто говорил: «Я голоден», теперь чувствует: «Я задыхаюсь», а даже не «Я голоден и задыхаюсь». С позиции выживания дыхание важнее, чем еда.

Как происходит, что мы не воспринимаем несовместимость такого рода противоречивых утверждений? Идентификация (а то, что говорится об идентификации во всяком случае применимо и к отвержению, постольку поскольку обе они являются взаимодополняющими друг друга контрфункциями) следует за образованием «фигуры-на-фоне». Функция здорового Эго реагирует на субъективную реальность и на потребности организма. Если, скажем, организм испытывает голод, пища становится «гештальтом»; Эго идентифицирует себя с голодом («Я голоден») и откликается на гештальт («Я хочу съесть это»).

В случае с человеком, который скорее умрет, нежели украдет кусок хлеба, Эго отвергает возможность взятия пищи. Однако без образования «фигуры-на-фоне» он не смог бы ни увидеть, ни вообразить себе этот кусок хлеба — отчуждение Эго от порыва к взятию хлеба и идентификация его с законом были бы невозможны.

Если бы функции Эго были идентичны «фигуре-на-фоне», они оказались бы излишни, но их участие абсолютно необходимо в административной задаче направления всех свободных энергий на удовлетворение той потребности организма, которая является в данный момент «фигурой». Этот факт наводит нас на следующую бифункциональную проблему — проблему хозяина и слуги. Замечание Фрейда «Мы не хозяева в собственном доме» годится лишь тогда, когда Эго получает приказы от инстинктов относительно биологической сферы, а относительно социальной сферы — от совести и окружения. Однако Эго не просто слуга инстинктов и идеологий; оно также и посредник со множеством обязанностей. (Перекладывание ответственности на обстоятельства не способствует развитию Эго.)

Желание справиться с собой возникает в результате недостаточного сотрудничества между функцией Эго и организмом. Если кто-нибудь, например, решает, что дефекация — это помеха и неудобство и что его кишечник обязан во всем беспрекословно его слушаться, то такое барское отношение будет злоупотреблять функцией Эго. Функции Эго призваны обеспечивать адекватное удовлетворение потребности в дефекации с минимумом затраченной энергии и оптимальным

уровнем задействованное™ организма. Диктаторское, запугивающее, контролирующее Эго (которое, точнее говоря, означает идентификацию функций Эго с запугивающей совестью) далеко от того, чтобы взять на себя ответственность за организм и перекладывает ее (по большей части в качестве наказания) на Ид или «тело», как будто оно есть что-то не принадлежащее «Я».

Понятие «Ид» возможно лишь в качестве контрапункта к понятию «Супер-Эго». Таким образом, оно является искусственной, небиологической конструкцией, созданной функцией отторжения Эго. Между принимаемой и отвергаемой частями личности образуется граница, раскол личности усиливается.

Другими словами, принимая Эго за субстанцию, нам приходится признать его некомпетентность. Мы должны смириться с зависимостью Эго от требований инстинктов, совести и окружения и полностью согласиться с нелестной фрейдовской оценкой власти Эго. Как только, однако, мы осознаем способность Эго к идентификации, нам придется признаться себе в том, что наш сознательный разум обладает возможностью чрезвычайной важности — возможностью идентифицироваться со всем тем, что он считает «правильным».

В функции идентификации/отвержения обнаруживаются зачатки «свободной воли». Этой функцией часто злоупотребляют, не умаляя, однако, того факта, что в ней мы сталкиваемся с принципом сознательного контроля над человеческим «Я». Общество должно определять, какие из идентификаций индивидуума окажутся желательными для нормальной работы его холистической функции без нарушения процесса индивидуального развития, душевного и телесного здоровья. Хотя эта программа и выглядит простой, она выпадает из поля зрения человечества на данном этапе развития нашей цивилизации. В настоящее время индивиду не остается ничего другого, как избегать множества идентификаций, которые наверняка приведут к ослаблению целостности личности — что должно выражаться во внутренних конфликтах, расколах личности и всевозрастающем чувстве несчастности. Эти расколы, конфликты и несчастье отдельного индивида отражают на уровне микрокосма нынешнюю ситуацию во всем мире.

Шум недовольных в городе поднялся; Всех разом слышно, всяк советовать горазд. Одни — за мир, другим война милее; Врагов изгнать, друзей приветить тщатся...

Вергилий

Интуитивное знание функций 4J и ф, формирующих границы, — огромное преимущество Гитлера. Его агрессия не находит себе дентального выхода (плохие зубы — кушаю кашу) и проявляется в основном в криках и воплях. Когда он не получает того, что хочет, он становится раздражительным, сперва хнычет, затем кричит и вопит во все горло до тех пор, пока все окружающие не начинают паниковать и делать все, чтобы угомонить плаксу (нехорошо обижать невинного ребенка, а Гитлер всегда изображал из себя невинность). Затем, он понимает, что чем больше последователей ему удастся привлечь, тем большая агрессия может быть использована; чем сильнее агрессия, приложенная им, тем крепче становятся внутригрупповые связи. Он находит объединяющий символ в свастике1, лозунге «Один народ, одна страна, один вождь» как идеологической формуле, привлекавшей многие классы немецкого общества. В конце концов он предоставляет эмоциональную пищу для германского тщеславия: идею «расы господ».

Наряду с применением <fl Гитлер занимался изучением действия ф. Понимая важность целостностей и того, что сила — в единстве, он намеревается уничтожить каждую мощную враждебную организацию, будь то промышленный совет, профсоюз или Церковь. Он раскалывает скорлупу и отбрасывает прочь не могущий быть переваренным материал, проглатывает членов распущенных организаций и ассимилирует их капиталы. «Одну за другой» он устраняет сначала внутригосударственные, а затем внегосударственные организации и сами государства. Он применяет оральную технику также и в стратегии. Он вгрызается в стан враждебных армий резцами массированных бомбардировок и растирает их в порошок молярами своих танков. Если резцы, передовые отряды, притупились, если моляры бомбардировок действуют недостаточно успешно для того, чтобы перемолоть врага в кашу, тогда он пропал. Все, что он способен предпринять — это вцепиться зубами, не давая проходу.

Существенная задача его метода состоит в раскалывании целого — например, нации — при помощи пятой колонны. Идея заключается в том, чтобы, с одной стороны, объединить всех членов пятой колонны в единый крепкий кулак, подогревая их общее недовольство и ненависть, делая упорна внутригрупповых отношениях между ними и выставляя себя единственным спасителем. С другой стороны, он побуждает их учиться разрушать, что, в свою очередь, усиливает сплоченность пятой колонны. Чем больше орального недоразвития (например, недостаток умения рассуждать самому или зависимость от церкви и государства) он находит, тем проще оказывается найти подходящих людей, которые бы в него «верили».

Преимущество Гитлера состоит единственно в сознательной эксплуатации феномена границ Эго. Границы, конечно же, образуются повсеместно и варьируют от трещины, которая, особенно во время избирательной кампании, раскалывает американское общество, до личностей с расщепленным сознанием.

Если футбольная команда не направляет свою агрессию в соревновательное русло, а других привлекательных сторон для объединения ее членов не имеется, команда либо развалится, либо, на худой конец, распадется на части. Люди с определенным взаимным сходством стянутся вместе и образуют клики. Они начнут мучить друг друга, спорить по мелочам, и в итоге, если не представится возможности восстановить общность за пределами границы, они передерутся. Результатом окажется раскол или даже разобщение.

В случае разобщения враждебность исчезнет, но лишь при том условии, что прекратятся всякие контакты. Границы с их Tf/ф-функциями возникают только там, где еще сохранился хоть какой-то контакт.

Когда имеется раскол и контакт одновременно, всегда будет задействована одна из функций границы: либо в виде неприкрытой или тайной враждебности, либо в качестве подавленного стремления к воссоединению посредством идентификации, как скрытое дружелюбие или любовь. Зона контакта в данных случаях совпадает с зоной конфликта. «Для ссоры необходимы двое».

Раскол между индивидом и обществом представлен случаем помещенного в тюрьму преступника, чья изоляция обрела материализованную форму тюремной решетки. Дружественное отношение с каждой стороны (помилование и раскаяние соответственно) может устранить разобщение и восстановить контакт. Но феномен контакта не перманентен; он основывается на переживании воссоединения и будет заменен конфлюэнцией, как только бывший «преступник» снова окажется признанным членом общества.

В случае преступника раскол освящен обществом, но и отдельный индивид способен к редуцированию такого рода расколов. Жажда одиночества устанавливает границу в качестве переходной фазы, тогда как мизантропия или генерализованная идея преследования ведут к более устойчивой изоляции. Политическое убеждение, отличное от мнения большинства, способно создать новую партию; новая вера создаст новую секту.

С тем чтобы избежать конфликтов, остаться в среде общества или другого целостного образования, индивид отторгает те части своей личности, которые способны привести к конфликтам с окружением. Уклонение от внешних конфликтов приводит, однако, к образованию внутренних. Недаром психоанализ снова и снова подчеркивает этот факт.

Ребенку ужасно хочется иметь определенную игрушку. Он не получает ее, но знает, что ее можно купить за деньги, лежащие в папином кармане. Он знает, что если он возьмет эти деньги, то это повлечет за собой серьезный конфликт с отцом, который говорит, что красть грешно и что за это наказывают. Идентифицировав себя с авторитетным высказыванием отца, он должен отвергнуть, подавить свое желание. Ему придется уничтожить его либо с помощью изъявления покорности и плача, либо отбрасыванием его за пределы Эго, подавляя или проецируя его. Подавление достигается посредством ретрофлексирования агрессии, которая была первоначально направлена против фрустрирующего отца, а теперь направляется против своего собственного желания. Проекция с помощью другого и более сложного процесса восстанавливает гармонию между ним и отцом, однако за счет разрушения гармонии внутри себя самого.

Целостность требует внутреннего спокойствия. Внутренний конфликт противоречит самой сущности холизма. Фрейд однажды сказал, что внутриличностныи конфликт напоминает ссору двух слуг, спорящих весь день напролет: сколько каждому из них следует работать? Если раскол существует внутри личности (например, между совестью и инстинктами), Эго может либо оказаться враждебным по отношению к инстинктам и одобрять совесть (торможение), либо наоборот (вызывающее поведение).

На примере убийства показано, как одно и то же действие может вызывать различные реакции, оценки и даже

конфликты и как разнообразные реакции зависят от вида идентификации.

(1) Некто застрелил своего соседа. Общество или тот, кто его представляет, государственный обвинитель, который идентифицирует себя с жертвой, называет это убийством и требует наказания. (2) Некто застрелил своего противника на войне. Общество идентифицирует себя с солдатом, жертва на этот раз оказывается за границами идентификации. Солдат может быть представлен к награде. (3) То же самое, что и (1), но здесь судья, узнав, что наш «убийца» был глубоко оскорблен соседом, может начать симпатизировать обвиняемому. Вследствие идентификации с убийцей и убитым одновременно судья оказывается в ситуации конфликта вокруг вины обвиняемого. (4) То же, что и (2), но Супер-Эго солдата придерживается догмы о том, что убийство — это основной грех. В результате идентификации он также будет находиться в ситуации конфликта с требованиями своей страны и своей совести.

В (3) судья говорит: «Я осуждаю вас» и «Я не осуждаю вас». В (4) солдат чувствует: «Я должен убить» и «Я не должен убивать». Такого рода двойные идентификации непереносимы для организма. Требуется принять решение. От одной из идентификаций следует отказаться. По сути, лишь через понимание возможности отказа от идентификаций как от нежелательных и опасных и их отторжения мы можем ухватить верное значение Эго и его развития в качестве цензора или селекционера.

Идентификация с потребностями организма исходно не требует затраты усилий, а отвержение требует. Чем теснее связано желание с организмическими нуждами, тем тяжелее проходит отвержение, когда этого требует социальная обстановка. Большинство из нас почувствовало, как трудно бывает отогнать от себя нездоровое любопытство, возникающее при рассматривании уродов. Несмотря на все попытки отвести взгляд, снова и снова обнаруживаешь, что смотришь туда, куда не надо. Если почти невозможно уже отказаться от такого нездорового любопытства или неприятной привычки вроде тика или заикания, насколько труднее окажется процесс отвержения действительно мощного импульса. «Прекратишь ли ты, если я дам тебе конфетку?»

Ранее я упоминал, что в функции идентификации заключено ядро «свободной воли», которая возникает в действительности, как только в результате процесса переобусловливания мы заменяем «хорошее» и «плохое» на «идентификацию» и «отчуждение» соответственно. Идентифицировав себя с определенными методами, мы называем их «правильными» и отторгаем другие, называя их «неправильными». Данное «чувство» правильности и неправильности зачастую обманчиво, поскольку знакомое и привычное воспринимается как правильное, а странное и непривычное — как неправильное. Ф.М.Александер провел блестящее исследование тех трудностей, с которыми сталкиваешься в процессе перестройки.

Подобное принятие знакомого отношения за «правильное» ежедневно встречается при анализе. Многие аналитики рассматривают это как недостаточное проникновение пациента в суть своей болезни. Такой упрек совершенно необоснован. Биологически верное отношение может подвергнуться отчуждению до такой степени, что пациент окажется более неспособен увидеть в нем нечто природное. Его сопротивление есть идентификация с определенными идеологическими требованиями, которые он воспринимает не как подверженную изменениям идентификацию, а как непреложно «правильные» взгляды.

Анализ симптома может высветить значение отказа и показать, как необходима мобилизация функций Эго для восстановления здорового функционирования личности в целом. Миссис А. страдает от головной боли после того как подруга оскорбила ее. Она не сознает, что головную боль создает себе сама, и не желает принимать за это ответственность; она скорее станет сваливать вину на свой организм, склонность к головным болям или на невнимательную подругу. Психоанализ также освобождает ее от ответственности, находя причину в преобразованной энергии либидо. Если бы она приняла больше ответственности за головную боль (и меньше аспирина) и знала бы точно, что сама виновата в ее возникновении, она могла бы решить больше не допускать подобной ситуации.

Она говорит, что после того, как подруга оскорбила ее, ей хотелось плакать, но она не проронила ни единой слезинки. Похоже, что плач преобразовался в головную боль. Но поскольку я не могу представить себе, каким образом подавленное либидо могло превратиться в головную боль, то я не могу принять такого превращения. Всякий трюк фокусника может получить рациональное объяснение. Идентифицировав себя с достоинством и гордостью, она оказалась неспособна идентифицировать себя с биологической потребностью искать облегчения в плаче, поэтому она напрягла мышцы глаз и горла, чтобы остановить слезы. Сильное мышечное напряжение приводит к боли; сжатие черепных мускулов чревато головной болью. Любой может убедиться в таком «продуцировании боли», изо всей силы сжав кулак.

Вернемся к пациенту: без растворения Эго-конгломера-ции (в данном случае, постоянных сокращений мышц) она не сможет поддаться порыву поплакать и овладеть адекватными функциями Эго, т.е. идентификациями с актуальными потребностями. Ее головная боль сигнализирует о незавершенной ситуации; она не в состоянии завершить это, избавиться от чувства обиды, поскольку совершенно не расположена вести себя свободно.

В этом ей содействует ее сенсомоторная система.