Персонализация

[от лат. persona — личность] — а) процесс, в ходе которого происходит существенное изменение в системе личностных смыслов и поведенческой активности человека в связи с «идеальной», внеактуальной представленностью в его сознании образа другого субъекта; б) сам факт «идеальной» представленности в сознании человека образа «значимого другого»; в) одна из возможных ипостасей — метаиндивидная — существования личности за счет «идеальной» ее представленности в сознании других людей, что обусловливает специфику их эмоциональной и когнитивной сфер и поведенческой активности. В этом значении понятие «персонализация» введено В. А. Петровским. Им же была предложена концепция персонализации, согласно которой индивид, как, прежде всего, субъект межличностных отношений представляет собой своеобразное единство трех ипостасей существования собственно личности и личностности: 1) как относительно устойчивой совокупности интраиндивидных качеств (симптомокомплексы психических свойств, образующие ее индивидуальность, мотивы, направленности личности, структура характера личности, особенности темперамента, способности); 2) как включенности индивида в пространство межиндивидных связей, где взаимоотношения и взаимодействия, возникающие в группе могут трактоваться как носители личности их участников; 3) как «идеальной» представленности индивида в жизнедеятельности других людей, в том числе за пределами их актуального взаимодействия, как результата активно осуществляемых человеком смысловых преобразований интеллектуальной и аффективно-потребностной сфер личности других людей. Человек испытывает закономерную, социально детерминированную потребность «быть личностью», то есть быть в максимально возможной степени «идеально» представленным в сознании других людей, прежде всего и более всего, теми своими особенностями, гранями индивидуальности, которые он сам ценит в себе. Потребность «быть личностью» может быть удовлетворена лишь при наличии соответствующей способности. Разрыв, «вилка» между этими потребностью и способностью может привести к серьезным нарушениям процесса личностного развития, качественно искривить линию личностного роста, нарушить общую поступательную направленность движения к подлинной зрелости. Одним из базовых положений данного подхода является утверждение о единстве, но не тождестве понятий «индивид» и «личность», что подразумевает возможность целого ряда артефактных, по сути своей, парадоксальных ситуаций: а) наличие индивида, не являющего личностью (например, в ситуациях жесткой вынужденной изоляции индивид может быть попросту лишен возможности реализовать себя как личность); б) наличие личности при отсутствии индивида (например, ситуация индивидуально-специфического влияния на многих никогда не существовавших людей — персонажей художественных произведений и т. п.); в) потеря личностности творца и отчуждение его от результатов своих деяний и приписывание его заслуг другим лицам (например, различные проявления феномена Цахеса); г) приобретение своего рода личностного бессмертия или, как минимум, значительного пролонгирования личностного существования индивида после его реальной физической смерти (например, феномен «референтной памяти» после потери близкого человека). При этом человек именно через деятельность, а еще точнее, через деяния транслирует свою личностность другим, иногда неосознанно удовлетворяя свою социогенную потребность «быть личностью», потребность в персонализации. В то же время в различных сообществах эта потребность удовлетворяется, как правило, в разной степени. Так, многократно и при этом однозначно в целом ряде экспериментальных работ было показано, что в группах высокого уровня социально-психологического развития возможна персонализация практически всех ее членов, своего рода «стопроцентная взаимосоциализация», а, например, в корпоративных группировках персонализация властной «элиты» чаще всего базируется на откровенной деперсонализации остальной части сообщества.

Следует особо отметить, что в концепции В. А. Петровского персонализация рассматривается не только как индивидуальная, но и как общественная потребность. По словам В. А. Петровского, «потребность индивида быть личностью становится условием формирования у других людей способности видеть в нем личность, жизненно необходимую для поддержания единства, общности, преемственности, передачи способов и результатов деятельности и, что особенно важно, установления доверия друг к другу, без чего трудно надеяться на успех общего дела.

Таким образом, продолжает В. А. Петровский, — выделяя себя как индивидуальность, добиваясь дифференциальной оценки своей личности, человек полагает себя в общности как необходимое условие ее существования, поскольку он производит всеобщий результат, что позволяет сохранять эту общность как целое. Общественная необходимость персонализации очевидна. В противном случае исчезает и становится немыслимой доверительная, интимная связь между людьми, связь между поколениями, где воспитуемый впитывает в себя не только те знания, которые ему передаются, но и личность передающего. На определенном этапе жизни общества эта необходимость выступает в виде ценностно закрепленных форм социальной потребности... Потребность “быть личностью”, потребность в персонализации обеспечивает активность включения индивида в систему социальных связей, в практику и вместе с тем оказывается детерминированной этими социальными связями. Стремясь включить свое “Я” в сознание, чувства и волю других посредством активного участия в совместной деятельности, приобщая их к своим интересам и желаниям, человек, получив в порядке обратной связи информацию об успехе, удовлетворяет тем самым потребность в персонализации»1.

Легко заметить, что, будучи совершенно самостоятельным и завершенным подходом к проблеме личности, концепция персонализации перекликается не только с рядом фундаментальных персонологических теорий известных в зарубежной психологии, в частности, с психосоциальным подходом Э. Эриксона, гуманистическим психоанализом Э. Фромма и рядом других, но и с перспективными социологическими и философскими теориями, такими как концепция социального капитала, основанного на доверии, Ф. Фукуямы. Тем самым, концепция персонализации, в основе своей разработанная еще в советский период, выгодно отличается от традиционных для советской психологии подходов, многие из которых откровенно противопостовлялись (главным образом, по идеологическим и конъюктурным соображениям) общемировым тенденциям в психологической науке и, как следствие, носили умозрительный и догматический характер, будучи совершенно «неудобоваримыми» с практической точки зрения. По сути дела, в условиях тоталитарного общества в психологии личности господствовла педагогическая парадигма — предметом изучения было не то, как развивается реальная личность в реальных условиях, а то как в «идеале» (на тот момент исторически выдержанном) должна развиваться личность абстрактная.

В этой связи совершенно неудивительно, что хотя основные положения концепции персонализации и получили определенное, в том числе и официальное признание в советской науке, она была почти пригнорирована в рамках реальной социально-психологической и педагогической практики.

В советской школе за редким исключением господствовала жесткая авторитарная модель воспитания, в логике которой потребность индивида «быть личностью» не только практически игнорировалась, но и зачастую рассматривалась как откровенно вредная, толкающая развивающуюся личность к неоправданному индивидуализму и эгоистическим проявлениям. Не случайно у детей, чье дошкольное развитие, в силу семейной специфики, протекало в условиях доверительных партнерских отношений со взрослыми и пытавшихся быть «не таким, как все», нередко возникали проблемы с учителями и администрацией школы. Фактически вся учебно-дисциплинарная модель образования была направлена на тотальную деперсонализацию. К сожалению, эта порочная образовательная система до конца не изжита и по сегодняшний день.

В этой связи проблема персонализации представляется задачей первостепенной важности для любого социального психолога-практика и, конечно же, прежде всего, для курирующего образовательную деятельность. Совершенно очевидно, что концепция персонализации позволяет не только понять общие закономерности данного процесса, но и дает в руки практического социального психолога мощные интерпретационные «ключи», позволяющие не только адекватно оценивать позицию каждого конкретного члена курируемого сообщества, с точки зрения удовлетворения его потребности «быть личностью», но и прогнозировать трансформацию самого сообщества в результате личностной персонализации практически каждого конкретного члена.

Это тем более важно, что процесс персонализации индивида, с точки зрения В. А. Петровского не является конечным: «Он продолжается либо в расширении объектов персонализации, появлении новых и новых индивидов, в которых запечатлевается данный субъект, либо в углублении его присутствия в жизни и деятельности других людей»1. Поэтому чрезвычайно важно поддерживать баланс персонализации участников группы в контексте общегруппового развития. В противном случае возникает реальный риск вырождения группы в корпоративное сообщество. Однако решать эту задачу следует не в логике фактической деперсонализации, а за счет обеспечения условий для максимально полной взаимной персонализации всех членов курируемой группы.

Концепция персонализации также позволяет идентифицировать и интерпретировать ряд хотя и артефактных по своей сути, но достаточно часто встречающихся в реальной социально-психологической практике явлений, таких, как Цахеса (развернуто описан в соответствующей статье «Азбуки»), феномен поручика Киже, эффект Кеннеди, и т. п.

Феномен поручика Киже представляет собой крайний случай наличия личности при отсутствии индивида. В результате неразборчивого написания фразы «поручики же» в недрах бюрократической машины родилась и начала жить совершенно самостоятельной жизнью, получая жалование, поручения, продвижение по службе и т. д., фантомная личность — «поручик Киже». В современном обществе подобные фантомы зачастую оказывают отчетливо выраженное влияние не только на отдельно взятых индивидов, но и на целые группы (в первую очередь, молодежные), оказываясь при этом более значимыми с точки зрения идеальной представленности личностями, чем реальные люди. Как показано в исследованиях Е. П. Белинской, А. В. Венидиктовой и др., для молодых людей, особенно тех, чья профессиональная деятельность напрямую связана с компьютерными технологиями и виртуальной реальностью, все чаще высокозначимыми фантомными личностями становятся персонажи компьютерных игр, наделенные такими «личностными» качествами, как повышенная агрессивность, жестокость, всемогущество, бессмертие. Совершенно очевидно, что в своих крайних проявлениях «феномен поручика Киже» представляет реальную угрозу психическому здоровью индивида, а в тех случаях, когда он приобретает массовый характер, и интересам общества.

Эффект Кеннеди имеет место, когда после физической смерти (как правило, насильственной) индивида идеальная представленность и влияние его личности на других людей не только не исчезает, но и существенно усиливается. Дж. Ф. Кеннеди выиграл президентские выборы 1960 г. с минимальным преимуществом. На протяжении президентства его рейтинги ни разу не превысили 50%, перспективы на преизбрание были доволно туманны. Однако сразу же после своей трагической гибели, Д. Кеннеди не только превратился в национального героя, чьим именем назывались корабли, кому были посвящены десятки книг, несколько художественных документальных фильмов и т. п. Для большинства американцев он стал идельным президентом, примером для массового подражания. Более того, выстрелы в Далласе имели подобные последствия не только в США, но и практически во всем мире. Даже в Советском Союзе покойный президент позиционировался пропагандой как «здравомыслящий политик», «сторонник мирного сосуществования», павший жертвой «крайних реакционных кругов США». При этом особенно показательна в данном контексте, естественно, не позиция агитпропа, а реакция рядовых советских граждан, многие из которых прониклись совершенно искренней симпатией к покойному президенту, воспринимавшемуся ими всего несколькими месяцами ранее (в период Карибского кризиса) как агрессор, готовый вот-вот развязать третью мировую войну.

Эффект Кеннеди необходимо, прежде всего, учитывать при принятии решений о физическом устранении или смертной казни по решению суда, руководителей и наиболее одиозных функционеров террористических и экстремистских организаций (в частности, в этом плане казнь Хуссейна в 2006 году может иметь тот же эффект). При определенных условиях такие действия могут реально привести к приобретению ими статуса «мучеников» и кратному увеличению числа их сторонников. Прямой профессиональной обязанностью социальных психологов, специализирующихся в сфере политического консультирования, а также подготовки сотрудников спецслужб и аналитического обеспечения антитеррористических мероприятий, является доведение до сознания лиц, принимающих и реализующих соответсвующие решения, наличия и социально-психологической природы данной угрозы.

И все-таки при всей значимости перечисленных явлений они представляют собой относительно локальные социально-психологические феномены.

Основной же и наиболее универсальной задачей практического социального психолога в контексте рассматриваемой проблематики должно стать стремление достигнуть реальной просоциальной по своей содержательной направленности взаимной персонализации максимального числа членов курируемой им группы или организации.