ВЕБЕР МАКС

(Weber, Max) (1864-1920) - немецкий экономист, историк и крупнейший классический социолог, вместе с Марксом и Дюркгеймом обычно считающийся одним из "троицы" главных классических социологов. Вебер родился в Эрфурте (Тюрингия) и учился в университетах Гейдельберга, Берлина и Геттингена. После первых исследований по философии и праву, его интересы стали тяготеть к политэкономии, истории и позднее к социологии. В результате эрудиция Вебера не может быть ограничена узкими дисциплинарными границами; он с 1892 г. преподавал в Берлине право, прежде чем стать профессором политической экономии во Фрайбурге в 1894 г.  и в Гейдельберге в 1897 г. Заболевание депрессией прервало его исследования и отстранило от преподавательской деятельности до 1918 г., когда он принял пост профессора социологии в Вене, а в следующем году в Мюнхене. На протяжении всей своей жизни Вебер проявлял живой интерес к социальным и политическим делам Германии; его политические взгляды отличались националистической тенденцией, но все же были критическими, либеральными и антиавторитарными, особенно в его защите академической свободы против тех, кто стремился поставить университеты на службу интересам государства. Научная продукция Вебера огромна по охвату и спорна по содержанию и интерпретации. Вкратце его целями были: (а) поставить социальные науки на нормальный методологический фундамент; (б) установить пределы по отношению к Ценностной уместности и проблемам социальной политики; (в) дать ряд обобщений и понятий для применения к изучению существенных проблем; (г) содействовать исследованию интересующих его проблем, особенно связанных с природой и происхождением современного индустриального общества, подкрепляемого процессом рационализации. Преследуя эти цели, он много писал по методологии и философии социальных наук (особенно "Методология социальных наук", 1949) и занимался изучением древнего общества, экономической истории, сопоставлением религиозных и социальных структур Китая, Индии и Европы ("Религия Китая", "Древний Юдаизм", "Религия Индии"), а также, между прочим, социологией права, политикой и музыкой. Наиболее всесторонне его социологические взгляды систематизированы в "Wirtschaft und Gesellschaft" (1922). Книги Бендикса "Макс Вебер: интеллектуальный портрет" (1960) — весьма полезный путеводитель по трудам Вебера в целом, а Герта и Миллса "Из Макса Вебер" (1946) — "классическая" компиляция. Согласно Веберу, цель социологии состояла в достижении ин-терпретативного понимания (см. также Значимое понимание) субъективно значимой человеческой деятельности, которая выставляла на рассмотрение мотивы акторов на одном уровне с "причинами" деятельности. Деятельность индивидуумов составляла единственную социальную действительность, а тем самым Вебер выступал против использования коллективных понятий (подобных государству, обществу и т.д.), если они не были прочно связаны с этой деятельностью. Он также был против идеи о том, что социальные науки могут открывать законы, особенно законы развития, как естественные науки, хотя полагал, что социальные ученые могут и должны применять закономерные обобщения — формулировки тенденции — о природе, линии и последствиях человеческого поведения, которое имело тенденцию следовать более или менее правильной модели. Они были необходимы для установления причинной адекватности объяснения (см. Постулат адекватности) и могли бы получить статистическое выражение при условии, что статистика подкреплялась бы значимой интерпретацией поведения. Работы Вебера изобилуют обобщениями и понятиями, начиная с базовой типологии социальной деятельности (см. Типы социальной деятельности) и кончая такими общеизвестными построениями, как бюрократия, харизма и т.д., которые предназначены для облегчения анализа деятельности и объяснения ее причин, следствий и институционных выражений. Многие из этих концепций суть идеальные типы, то есть логические упрощения тенденций, присущих сложной действительности, выстроенные на основе односторонне избранной социологом точки зрения. Вебер настаивал на том, что научные понятия не в состоянии охватить действительность, ибо она бесконечна и слишком сложна, чтобы человеческий разум мог объять ее полностью. Поэтому понятия всегда устанавливаются не как окончательные, исчерпывающие, категорические оценки, а скорее как эвристическое средство,  помогающее сравнивать и соизмерять действительность в целях дальнейшего исследования и объяснения. Тесная связь между социальными науками и ценностями вылилась в потребность селективности; социальная наука  была "ценностно уместной" в той мере, в какой проблемы, отобранные ученым для осмысления, определялись ценностями ученых и/или их сообществами (см. Ценностная уместность). И все же социальная наука должна также быть ценностно свободной, поскольку ценностям нельзя позволять вторгаться в текущие исследования и их результаты (см. Ценностная свобода). В конечном счете она никогда не может выносить ценностные суждения, делать нравственные выборы или политические предпочтения. В этом смысле мир науки и мир нравственного и политического выбора виделись Веберу логически разъединенными. Считать иначе, означало бы отказаться от ответственности человека за осуществление выбора и вызываемых им последствий. Вебер защищал эти представления в ходе ожесточенных дебатов о методологии и ценностях, проходивших в немецкой социальной науке начала 20-го столетия (см. также Methodenstreit — прил.). В то же время он развивал собственные исследования, сосредоточившись на процессе рационализации, подкрепляющем современное индустриальное общество.  Вебер применял к Западу термин рационализация, понимая под ним процесс освобождения от чар демистификации мира, в котором деятельность все более сводилась к прозаичному расчету и ориентировалась на обычное управление под господством крупных организаций и специализированного разделения труда, нашедших свое окончательное выражение в бюрократии. Вебер опасался этого процесса, считая его разрушительным для жизнеспособности и свободы личности. Ограниченная правилами бюрократическая milieu (среда) вынуждала людей становиться узкими специалистами; ориентация на свои ценности превращала их в приспосабливающихся нравственных трусов, предпочитавших безопасность установившейся практики осуществлению творческого воображения и ответственности, которые были необходимы для сохранения человеческой свободы — высшего идеала Запада. Вебер считал этот процесс уникально европейским по происхождению. В увлекательном сравнительном анализе европейских и восточных религий, а также социальных структур — в какой-то мере ошибочно отнесенных к рубрике социологии религии — он пытается показать, как человек, ориентируясь на различные религиозные, социальные и политические ценности, создавал структуры, затрудняющие его развитие на Востоке и облегчающие на Западе. В своих исследованиях он пытался указать на то, каким образом только западная религия разрушала власть МАГИИ и тем самым оказывала решающее влияние, независимое от экономических интересов, на рационализацию экономической и социальной жизни. Здесь же он стремился продемонстрировать, как децентрализованная западная политическая структура, вместе с наследием римского права, создавала условия для развития индивидуальных прав и рациональной администрации, в которой нуждался капитализм и которую укреплял по мере своего роста. Весьма дискуссионный, иногда осмеиваемый и многими неверно трактуемый тезис о протестантской этике (Вебер, 1930) являлся, следовательно, не более чем маленьким фрагментом намного более широкого анализа западного капиталистического общества и его происхождения. Акцент Вебера на способности религиозных интересов воздействовать на человеческое поведение вводит в искушение расценить его как мыслителя, противостоящего Марксу. И все же это было бы слишком упрощенно. Вебер считал Маркса и Ницше двумя интеллектуальными гигантами его эпохи. Хотя он и отвергал грубый экономический детерминизм  вульгарных марксистов, это совсем не означает, что он вменял такой детерминизм самому Марксу. Вебер действительно считал, что экономические интересы являются главной, часто решающей, движущей силой формирования человеческой деятельности. Более того, его исследование воздействий современного общества на свободу и творческий потенциал  человека иногда сходно с подходом Маркса, выраженным в его концепции отчуждения. Однако анализ Вебера структуры и динамики современного капиталистического общества отличается от проделанного Марксом. Он, например, не находит в нем раскола на два больших враждебных класса, базирующихся на отношениях собственности. Напротив, он видит основы для формирования группового конфликта как более широкого и предполагающего: (а) большее число классов, определяемых рыночными отношениями и, следовательно, квалификациями и умениями, а также отношениями собственности; (б) потенциально усложняющиеся оценки статуса и партии, которые обеспечивали возможные акценты на конфликте независимо от класса (см. также Класс, статус и партия; Многомерный анализ социальной стратификации). Прежде всего Вебер не разделял оптимизм Маркса относительно возможностей освобождения, будто бы присущих социализму. В той мере, в какой социализм предполагает централизацию экономической и политической власти, он будет расширять бюрократизацию и тем самым скорее усугублять, чем облегчать проблемы, мешающие свободе. Поэтому, касаясь будущего западного общества, работы Вебера проникнуты пафосом. Ему кажется иронией то, что людям, утвердившим свободу личности, выпало создать условия, которые в такой степени ее урезали. Его анализ современной массовой демократической политики был малоутешительным. Поскольку она основывалась на крупных бюрократических партиях во главе с индивидуумами, которые связывали свои идеалы с интересами сохранения своих организаций и своей работы, эта политика имела тенденцию поддерживать статус-кво и обеспечивать мало возможностей для выдвижения критически настроенной личности. Тоска Вебера по крупным харизматическим лидерам, по людям, которые могли бы воодушевить массы и бросить вызов структуре господства бюрократии, возможно, понятна в свете этого анализа, даже если он немного неприятен в свете фигуры, подобной Гитлеру. Вебер, однако, не был пронацистом; он открыто верил в политический конфликт, в котором лидеры и их партии боролись бы за власть через механизм выборов; защищал академическую свободу и права еврейских и марксистских интеллектуалов, нарушаемых государством, пытавшимся дискриминировать их. Правда, его национализм был бесспорен, что и мешает некоторым признать его либеральным мыслителем (Дарендорф, 1967). Произведения Вебера не избежали критики. Одни утверждали, что он не смог достичь цели обеспечения адекватной основы для "значимой социологии" (Шюц, 1967; Уинч, 1958), тогда как другие доказывали, что его эмпирические работы были в большей мере связаны с объяснением структурных детерминант деятельности, чем со значениями. Его представления об этической нейтральности также подверглись нападкам (особенно см. Гоулднер, 1973), хотя они пользуются и значительной поддержкой в современной социологии. Но, как утверждают Будон и Буррико (1989), "наследие Вебера дало ряд постоянно значимых вех тем исследователям, которые не отказались ни от связи широко распространенного историческо-сравнительного подхода с тщательным институционным анализом, ни от персональной приверженности методологической беспристрастности".