Что такое русская идея?

"Русская идея" — понятие, с помощью которого можно, следуя за философами XIX—XX столетий, объединить целую группу тем и проблем, идейных течений и направлений, дискуссий, которые в немалой степени определяли картину развития российской культуры, в частности и в особенности философии. Но и на исходе нашего века и второго тысячелетия наблюдается новая вспышка интереса к ушедшим в прошлое спорам и к тем выдающимся мыслителям, которые в них участвовали. Ибо сходные темы и проблемы стали вновь волновать россиян и всех тех, кому небезразличны судьбы России.

Мы могли бы сегодня сказать о себе и нашем времени то, что писал видный поэт и философ России Вяч. Иванов (1866—1949) в статье "О русской идее", опубликованной в 1909 г. в журнале "Золотое руно":

"Наблюдая последние настроения нашей умственной жизни, нельзя не заметить, что вновь ожили и вошли в наш мыслительный обиход некоторые старые слова-лозунги, а следовательно, и вновь предстали общественному сознанию связанные с этими словами-лозунгами старые проблемы".

О каких же проблемах, "словах-лозунгах" говорили в начале века и идет речь сегодня, когда употребляется объединяющее их понятие "русская идея" ? Суммируя дискуссии, можно условно выделить следующие основные группы проблем и линий спора:

1 Любовь к России, к Родине — характер русского, точнее, российского патриотизма. Патриотизм и критическое отношение к России, к российскому, значит, многонациональному народу, в частности к народу русскому — совместимы ли они? Патриотизм как пробуждение национального самосознания, его исторические фазы и роль в "национальной идентификации" россиян.

2 Историческая миссия России и ее народа. Утверждение о русском народе-мессии, возрождение идеи о России как "третьем Риме". Различия между "миссионизмом" и "мессианизмом".

3 Исторический путь России, его своеобразие и его пересечение с путями других народов, стран, регионов.

а) Россия и Запад.

б) Россия и Восток. Россия как Евразия.

4 Русская душа", или специфика национального характера русского народа.

5 Своеобразие российской национальной культуры. Специфика российской философии. "Национальные" ценности и ценности общечеловеческие.

6 Российская государственность. Специфика решения проблем свободы, права, демократии, реформ и революции в России. Особая социальная роль  и ответственность российской интеллигенции.

Вопрос о специфике русской культуры и своеобразии философии России уже возникал в ходе предшествующего рассмотрения.

Как и в дискуссиях XIX в., в XX столетии, в ответах на очерченную совокупность сложнейших философско-исторических, политических, социологических, социально-психологических, культурологических, историко-философских, этических и эстетических проблем сформировались три основных подхода к "русской идее".

Сторонники первого подхода не просто ратовали за своеобразие "русского пути", но резко противопоставляли его траекториям исторического движения других народов. Предпочтительным историческим состоянием для России они считали изоляционизм. Вместе с тем именно они были склонны говорить не просто о миссии русского народа, сопоставимой с миссиями других народов: они считали его народом-мессией, народом-богоносцем — исходя из того, что православие объявлялось единственно истинным христианством. Подразумеваемой, а иногда и явно выражаемой предпосылкой этого подхода становилось резкое неприятие образа жизни, культуры, философии других народов неправославных вероисповеданий, а то и проклятия, посылаемые в адрес этих стран, народов, их религий.

Сторонники второго подхода, ни в коей мере не отрицая специфической миссии России и россиян в истории, специфики и даже уникальности "русского пути", "русской души" и культуры России, считали русский путь неотделимым от исторического развития, пути других народов, от развития цивилизации, от опыта всего человечества.

Сторонники третьего подхода, считая первый подход скорее воскрешением славянофильства, а второй — западничества XIX в., призывали подняться над этими ушедшими в прошлое идейными крайностями, учесть уже приобретенный исторический опыт, а также характер новой эпохи, принесшей с собой и новые линии дифференциации, и еще более мощные объединяющие, интеграционные тенденции. Вот почему в спорах о "русской идее" не принимали участие или мало в них включались некоторые видные деятели русской культуры, в частности философы. Ибо они считали такие споры устаревшим, из политических соображений реанимируемым духовным феноменом. Но так уж случилось, что интерес к "русской идее" в XX в. был и остается весьма характерным для российской философии, все равно, развивалась ли она на родной почве или за рубежом, после вызванной революцией эмиграции. Этот интерес особо усиливался в кризисные времена отечественной истории. В частности, спор возобновился, когда на рубеже XIX—XX вв. некоторых интеллектуалов России — а они-то ведь и спорили о русской идее — испугал стремительный рост российского капитализма, приведший к пересмотру укоренившихся идей, традиций, всего уклада медленно развивавшейся "патриархальной" России.

Русско-японская война, позорное поражение в ней огромной империи вновь способствовали оживлению интереса к российской идее. Об этих умонастроениях хорошо написал Фёдор Степун (1884—1965), видный российский мыслитель, публицист, историк культуры (высланный в 1922 г. из советской России): "На рубеже двух столетий Россию, как отмечает Вячеслав Иванов, охватила страшная тревога.

Владимир Соловьев остро ее почувствовал:

Всюду невнятица

Сон уже не тот.

Что-то готовится,

Кто-то идет.

Под идущим Соловьев, как писал Величко, понимал самого Антихриста... За несколько лет до русско-японской войны он не только представил ее начало, но и ее прискорбный конец:

О Русь! Забудь былую славу:

Орел двуглавый сокрушен,

И желтым детям на забаву

Даны клочки твоих знамен.

...Все эти тревоги, внезапно зазвучавшие в русской поэзии и литературе, оказались отнюдь не беспредметны". Под "небеспредметными тревогами" Степун, писавший процитированные строки уже после второй мировой войны, имел в виду возможное "наступление" Азии на Европу. Но тогда, на рубеже веков, тревоги российской интеллектуальной элиты были вызваны не только и даже не столько опасностями, исходившими от воинственно настроенных "желтых детей". "Небеспредметные тревоги" продолжали нарастать, когда глубокие умы анализировали ту ситуацию в Европе, которая привела к первой мировой войне, а потом и к революциям в России и других европейских странах. В статье "Душа России", опубликованной в 1915г., Н.А. Бердяев писал: "Мировая война остро ставит вопрос о русском национальном самосознании. Русская национальная мысль чувствует потребность и долг разгадать загадку России, понять идею России, определить ее задачу и место в мире. Все чувствуют в нынешний мировой день, что Россия стоит перед великими мировыми задачами. Но это глубокое чувство сопровождается сознанием неопределенности, почти неопределимости этих задач. С давних времен было предчувствие, что Россия — особенная страна, не похожая ни на какую страну мира. Русская национальная мысль питалась чувством богоизбранности и богоносности России. Идет это от старой идеи Москвы как третьего Рима, через славянофильство — к Достоевскому, Владимиру Соловьеву и к современным неославянофилам. К идеям этого порядка налипло много фальши и лжи, но отразилось в них и что-то подлинно народное, подлинно русское". Не удивительно, что эта статья Н. Бердяева, написанная в разгар первой мировой войны, была проникнута антигерманизмом и глубоким патриотизмом. Другим периодом, когда снова наблюдался всплеск интереса к русской идее, стали две революции—Февральская и особенно Октябрьская. Правда, о специфике русского пути, русской души и об их поистине роковой повязанности революционаризмом интеллектуалы России, как бы предчувствуя будущий разгул революционной разрушительной стихии (например, Бердяев вместе с другими авторами сборника "Вехи"), говорили раньше. После Октября тем из крупных русских мыслителей, кто уцелел от революционного террора, пришлось рассуждать о русской идее уже за пределами России, в эмиграции, куда их изгнала за инакомыслие советская власть.