БЕККЕТ (BECKETT) Сэмюэл

(1906—1989, согласно данным энциклопедии "Britannika") — драматург, романист, один из основоположников театра абсурда (см. Абсурд). Родился и получил образование в Ирландии. В 1920—1930-х, живя в Париже, был тесно связан с Д.Джойсом. Начиная с 1945 писал в основном на французском языке, переводя свои произведения на английский. Лауреат многих литературных премий, в том числе Нобелевской в 1969. Творчество Б. — олицетворение "универсальной" идеи безысходного трагизма человеческого существования, получившей свое воплощение в теме "метафизических мук" человечества и неизбежной гибели человечности как таковой. Литературные и философские привязанности, сыгравшие значительную роль в формировании миропонимания Б. и оказавшие влияние на его творчество, весьма многообразны. К нимследует отнести Данте, Б.Паскаля, Р.Декарта, Дж.Вико, А.Шопенгауэра, Джойса, М.Пруста. Несомненно также влияние философии экзистенциализма на творчество Б. и их глубокая идейная близость. Идеи всеохватности абсурда и онтологического одиночества становятся основной темой романов Б.: "Мэрфи" (1938), "Моллой" (1951), "Мэлоун умирает" (1951), "Уотт" (1953). В этот период оформляются и основные художественные приемы, характерные для творчества Б.: травестия как одна из форм воплощения комического, гротеск, трагическая ирония, игра литературными формами как средство выражения замысла, "кольцевая" композиция произведения. Тотальность абсурда, полагает Б., в ее предельно жесткой обнаженности можно наиболее рельефно выразить с помощью драматических средств. Пьеса "В ожидании Годо" (1952), постановка которой в 1953 принесла мировую славу и известность автору, явилась первой и несомненно успешной формой реализации такого опыта. История двух обездоленных и отчаявшихся бродяг передает агонию человеческого сознания и иллюзорность всякой надежды на обретение счастья. Загадочная фигура Годо, в ожидании которого живут герои пьесы и встреча с которым должна разрешить все их беды, символизирует тайну бытия. Ожидание Годо — это ожидание смерти, которая является универсальным символом всего творчества художника. Б. стремится метафизически типизировать конкретную, частную историю в качестве универсальной трагедии человечества, которая проявляется в жалкой беспомощности человека в чуждом ему мире, в бесцельности всякого действия и мысли. С этой целью Б. отказывается от привычной жанровой структуры "драмы идей" и создает вариант философской "антидрамы", в которой разрушаются традиционные аристотелевские драматические формы и категории, такие как сюжетное построение действия, логически развивающийся конфликт, характер, язык. Чтобы воссоздать ужас перед воображаемой неподвижностью и бесцельностью человеческого бытия, Б. следует принципу театральной статичности, в рамках которого утрачивают привычное содержание основные категории человеческого бытия — пространство и время. Поскольку, по Б., все в мире однообразно и не имеет никакого значения, то и само время — нереально и неопределенно. Оно используется как замкнутое, выключенное из исторического контекста и утратившее свою обязательную хронологическую последовательность, так как в мире существует только направленность к смерти. Поэтому особым способом развертывания событий становится у Б. обращение к памяти персонажа как особому внутреннему пространству, в котором посредством воспоминаний воссоздается время целой человеческой жизни. Неопределенности времени соответствует и неопределенность пространства, которое также лишается конкретности, превращаясь лишь в границу земного бытия, в способ указания на "заброшенность" человека в этот мир и необходимость доживать причитающуюся ему долю жизни. Образы персонажей Б. также лишены конкретности и развития, так как отсутствуют малейшие реальные контуры, уточняющие их. Для них в высшей степени характерна социальная неприкаянность. Персонажи, являющиеся воплощениями авторских идей, выступают как абстракции, лишенные индивидуальных характеристик, какой-либо психологии и динамики. Человек, представленный данным персонажем, ничем не отличается от любого другого. Более того, это один и тот же персонаж, несмотря на различные имена и разные обличья, это своего рода универсальный символ неизбывного человеческого удела. Принцип нераздельности индивидуального и универсального является основой творчества Б. в целом, способом представления человеческого опыта в его наиболее универсальной форме. Даже имена персонажей ("В ожидании Годо") демонстрируют универсальность изображаемого явления: Эстрагон — французское, Владимир — русское, Поццо — итальянское, Лакки — английское. Мир Б. заселен увечными существами, калеками, низведенными до полуживотного уровня, где каждому отведена своя доля убожества. Физическое дряхление, телесная немощь и полная неподвижность персонажей — это своеобразный прием показать бессилие человека перед лицом абсурда, его заключенность в узких рамках своего "Я". Б. внутреннюю неподвижность, статичность персонажей дополняет внешней неподвижностью, так как всякое движение бессмысленно, а бездеятельность — наиболее подходящая для этого мира форма существования. Прикованность героев к одной точке пространства (мусорные урны, сосуды, песок, засыпающий героиню до головы) — это метафора могилы, которую человек носит в себе с самого рождения, ибо смерть, согласно Б., не является актом, прерывающим жизнь, а есть процесс, длящийся с самого рождения. В антидраме Б. происходит окончательная ликвидация литературного героя, окончательная утрата героической исключительности, так как его персонажи не способны к внутреннему преодолению угнетающей их среды и выступают лишь как точки приложения иррациональных и враждебных сил. Картины агонии человечества, беспощадные по своей откровенности и в то же время по своей нарочитой банальности, создаются Б. благодаря закреплению в антидраме мотива кошмара. Однако кошмар выступает здесь не как порождение больного воображения или форма причудливо переплетенных во сне событий, а как реальность, в которую погружено человеческое существование. Благодаря такому приему создается картина жизни более страшная, чем дантовский ад, в силу чего театр Б. по справедливости сравнивают с Апокалипсисом. Ощущение напряжения и трагизма в пьесах создаются также особыми языковыми средствами. Б. полагает, что пустоту и полную абсурдность жизни нельзя передать привычными языковыми формами. Он расщепляет, расчленяет язык и тем самым разрушает реальность, которую он выражает. Б. — своеобразный террорист языка, он не нуждается в логическом мышлении. В большинстве драм присутствует сбивчивая, лишенная логики прерывающаяся немотивированными паузами монологическая речь вместо сценического диалога. Текст пьес, представляющий собой нагромождение нелепиц, бессмысленных разрозненных реплик и несущий в весьма незначительной степени смысловую нагрузку, превращается в "пустой" текст, который утрачивает самостоятельное существование и становится лишь предлогом для создания спектакля. Речь как средство общения превращается у Б. в способ доказательства и демонстрации разобщенности людей, в способ разоблачения иллюзии того, что человек значим и не одинок в этом мире. Для героев Б. не существенно понимание — важен акт "говорения", который порой является единственным свидетельством того, что они живы. В некоторых пьесах несущественным становится даже реальное присутствие человека, ибо жизнь, лишенная смысла, не нуждается в телесной оболочке, достаточно одного говорящего рта, совершающего непрерывное словоизлияние на пустой сцене ("Не — я"). Язык в антитеатре выступает как один из элементов шока, так как постоянное повторение слов, целых фраз, своеобразное "блуждание" в слове выражает бесконечную скуку и пустоту и стирает грань между обыденным и фантастическим, реальным и иррациональным. Дальнейшее осознание невозможности общения посредством слов приводит к тому, что Б. отбирает у своих бездействующих лиц даже голос. Пьеса превращается в текст для пантомимы, которая совершается человеком по воле неведомой силы и которая представляет собой беспрерывное и бессмысленное движение ("Акт без слов"). Драматургия становится бессловесной, поскольку нет необходимости тратить слова на банальности, шоковая реакция может быть достигнута в полном молчании. Это приводит к сокращению объема пьесы, а также времени ее разыгрывания на сцене, в результате чего отпадает необходимость в самом слове "пьеса", ибо для написанного достаточно названия "сценический этюд", "драмочка", особенно если действие длится несколько десятков секунд и исчерпывается одним вздохом или криком ("Дыхание"). Таким образом достигнутое единство антисодержания и антиформы выражает протест против бессмысленной действительности и выстраивает собственную онтологию смысла. В целом для творчества Б. характерна гротескно-комическая демонстрация всех форм, в которых протекает повседневное бытие человека "невпопад". Гротеск в творчестве Б. пронизан "страхом жизни" и доведен до пароксизма, в силу которого действительность утрачивает всякое реальное содержание и превращается в чужой и враждебный мир, в котором правит непостижимая, бесчеловечная сила в лице безусловной необходимости. Творчество Б., уникальное по своей форме и содержанию, оказало значительное влияние как на развитие художественной культуры 20 в., существенно преобразовав современные представления о драме, театре и кино (см. Кинотекст), так и на формирование постмодернистской концепции абсурда (см. Абсурд, Нонсенс). И. И. Лещинская