По унылой и бесплодной степи брел Путник. Откуда – знали только он и ветер. Куда – не знал никто. Остановившимся, невидящим взором смотрел он прямо перед собой, доверяя ногам, несущим его по жизни, как по этой степи. Сколько шел он дней и ночей – не помнил Путник. Время, порой так досадно быстро бегущее сквозь пальцы событий, остановилось каменной глыбой в течении его однообразного существования.
Особенно тягостны и бесконечны были ночи Путника. Холод и безразличие окружающего мира предоставляли ему свой кров. Одиночество служило ему подушкой, тоска укрывала его по горло своим сиротским одеялом.
...Однажды, устраиваясь на очередной ночлег посреди степи, под старым, разбитым молнией деревом, Путник обнаружил пепелище, бывшее когда-то костром. Подернутые серым налетом угли лежали небольшой кучкой, будучи такими же равнодушными к Путнику, как и весь окружающий мир. В голове Путника промелькнула мысль, скорее, какое-то короткое воспоминание. О пламени, о тепле, которое когда-то ему посчастливилось испытать и в котором он сейчас так нуждался. Путник устало вздохнул, свернулся калачиком и забылся очередным, бесцветным сном.
А в это время внутри пепелища, внутри бывшего Костра, началось какое-то движение. Из самой середины его заклубился легкий дымок, потом что-то негромко треснуло, показались совсем малюсенькие, робкие язычки пламени. Тут же они окрепли, веселыми змейками забегали по всему пепелищу – и вот уже Костер поднялся во весь рост, заиграл своими причудливыми сполохами. Волны степного воздуха сразу же обрели запах и вкус. Подгоняемые нетерпеливым, подпрыгивающим факелом они окутали, обогрели, приласкали Путника. Постепенно его тело, заведенное в замерзшую пружину, обмякло, распрямилось, приняло естественную и привольную позу. Черты лица Путника смягчились, подобие улыбки скользнуло по сонным губам. Да и сам сон стал ровнее, спокойнее, давая Путнику возможность за много дней по-настоящему выспаться и отдохнуть.
Наступил рассвет. Путник нехотя открыл глаза и тут же понял, что жизнь его изменилась. И хотя степь была та же, те же солнце и ветер – но что-то было другим. Путник потянулся спросонок и невольно рука его прошла над самым костром. И тут же отдернул он руку в недоумении, т.к. обжегся. Путник не стал долго размышлять и гадать, как так случилось, что костер горит снова. Горит себе и горит, чего ж этим не воспользоваться.
С этого дня жизнь Путника приобрела какой-то смысл и порядок. Днем он уходил подальше в степь, часами оставаясь наедине с природой. Добывал себе нехитрую пищу и возвращался к Костру. Костер, в отсутствие Путника, чувствовал себя одиноко и неуютно. Когда же Путник задерживался дольше обычного, Костру начинало казаться, что он опять превращается в пепелище. В такие моменты Путник ленивой рукой подбрасывал в Костер несколько веток. И тот, почувствовав к себе хоть какое-то внимание, начинал весело трещать этими ветками, превращая их в угольки, подбрасываемые на ладонях-языках пламени. Особенно же Костер радовался, когда наступала ночь. Тут-то он безраздельно завладевал Путником. Костер грел его, насылая теплые потоки то на спину, то на улыбающееся во сне лицо. Иногда в порыве всех своих огненных чувств он даже легонько щекотал Путника по лбу и щекам нежными язычками невысокого пламени. Но тут же отпрядывал назад из боязни обжечь Путника. И каждый из двоих блаженствовал по-своему: один - отдавая тепло, другой - благосклонно его принимая.
Однако, временами Путнику начинало казаться, что Костер не на шутку уж разгорелся. «Достал ты меня своим теплом» - говаривал в сердцах в такие моменты Путник. И бежал к соседнему ручью, набирал полный рот холодной воды и окатывал ею Костер. Костер весь сжимался, загоняя угольки обратно в самую сердцевину, так что на поверхности снова оставалось только пепелище.
...В один из дней Путник был что-то вообще не в духе. А Костер, как назло, разгулялся в этот вечер. То выбросит вверх сноп искр, желая развлечь Путника, то обдаст его таким жаром, что Путник начинает морщиться в недовольстве. Ему даже дважды пришлось прибегнуть к воде из ручья, чтобы угомонить Костер. И вот, наконец, пламя скрылось под непроницаемо-серой бугристой поверхностью. Путник облегченно вздохнул и начал укладываться на ночлег. И тут случилось непредвиденное. Костер, не удержавшись, выкатил откуда-то из нутра последний оставшийся горящим уголек. То ли хотел пожелать Путнику доброй ночи, то ли хотел успокоить его. Мол, не пугайся, ты ничего страшного не сделал, я еще жив. А для Путника этот уголек оказался последней каплей.
«О, как ты мне уже надоел!» - во весь голос закричал Путник. И со злостью плюнул в Костер, прямо на ярко мерцающий его остаток. Тот обреченно зашипел, сморщился и превратился в безжизненный, серый комочек.
...А утром Путник долго и безуспешно, то крича и ругаясь, то плача и снова крича, пытался вдохнуть жизнь в Костер.
И чем дольше и сильнее он дул, тем больше лицо его, голова, одежда, все тело покрывались серым, безразличным пеплом.
Пока вскоре вся неподвижная фигура его не застыла над пепелищем, как своеобразный памятник – памятник Костру.