|
|
ПАТНЭМПАТНЭМ ПАТНЭМ (Putnam) Хилари (р. в 1926) — американский философ и логик. После защиты докторской диссертации (Лос-Анжелес, 1951) П. — преподаватель в Принстоне, профессор кафедры философии науки Массачусетского технологического института (1961—1965) и профессор математики и математической логики Гарвардского университета (с 1965). Член Американской академии искусств и наук, национальных ассоциаций символической логики и философии науки, избирался президентом Американской философской ассоциации. Основные сочинения: ‘Философские записки’ (т. 1 — ‘Математика, материя и геометрия’, 1975; т. 2 — ‘Разум, язык и реальность’, 1975; т. 3 — ‘Реализм и разум’, 1983), ‘Смысл и моральные науки’ (1978), ‘Разум, истина и история’ (1981), ‘Множество лиц реализма’ (1987), ‘Представление и реальность’ (1989), ‘Реализм с человеческим лицом’ (1990), ‘Прагматизм: открытый вопрос’ (1992), ‘Возрожденная философия’ (1992, 1993), ‘Слова и жизнь’ (1994) и др. Основные проблемы философского творчества П. сводимы к следующим: что представляют собой референты абстрактных идей? Может ли ‘объективность’, оставаясь тождественной самой себе, зависеть от духа? Выступая до середины 1980-х представителем аналитической программы в философии, П. впоследствии подверг резкой критике ряд ее принципиальных положений. В работе ‘Разум, истина и история’ П. сформулировал нетрадиционную гносеологическую позицию, обозначенную им как ‘внутренний реализм’ (позже — ‘реализм с человеческим лицом’ и ‘естественный реализм’). По мысли П.: а) мир не состоит из фиксированного множества независимых от сознания объектов, мы фрагментируем на них мир, вводя ту или иную концептуальную схему; б) истина есть определенный вид идеализированной рациональной приемлемости, критериями которой выступают операциональная применимость, когерентность, простота, внутренняя непротиворечивость и т.д.; в) возможно множество истинных описаний мира. Согласно П., ‘простота и когерентность, а также другие подобные вещи суть сами ценности... часть нашей целостной концепции человеческого процветания...’ Наука предполагает рациональность: ‘подлинная деятельность по отысканию аргументов о природе рациональности предполагает более широкую концепцию рациональности, чем концепция лабораторной проверяемости. Если нет фактической истины о чем-либо, которую можно было бы проверить выведением предсказаний, то нет и фактической истины относительно философского утверждения, включая и это данное. С другой стороны, любая концепция рациональности... должна включать также многое из того, что туманно, плохо определимо... Страх перед тем, что не может быть ‘методологизировано’ — это не что иное, как фетишизм...’. Истина и рациональность у П. не тождественны друг другу (‘опытные ингредиенты конкурируют в познании ... нет ингредиентов помимо тех, что смоделированы концептуальным образом ... нет ингредиентов, которые можно интерпретировать, не делая концептуального выбора’). Объекты здравого смысла (‘деревья и стулья’), с точки зрения П., суть ‘образцы реального’, в то время как объекты, существование которых обосновывается истинными научными теориями, оказываются предметом соответствующих конвенций. В отличие от электронов и генов, априорных истин в реальности нет. (Согласно П., теория, рассматривающая мир независимо от познающего разума, возможно и сохраняет сей мир, но исключает возможность понимания каков он.) Геометрия Эвклида есть геометрия конечного пространства, как эмпирическая теория она синтетична. Математическое знание подвержено корректировкам, оно ‘квазиэмпирично’. По мысли П., придание смысла процессу становления теорий, их конкуренции, их фальсифицируемости как методу их производства осуществимо лишь в контексте положенности некоей внелингвистической реальности (по отношению к которой язык имеет статус микрокосма): ‘есть внешние факты, и мы способны сказать, каковы они; но мы не в состоянии сказать, каковы они вне концептуального выбора’. С точки зрения П., о ‘фактах’, не созданных нами, допустимо рассуждать каким-то определенным образом лишь после выработки соответствующих языковых средств, сопряженных с ними способов выражения и некоей концептуальной схемы. В русле рассуждений П., необходимо отказаться от ‘картезианского’ представления о природе ментального в качестве некоей сферы взаимодействия между когнитивными способностями человека и объектами внешнего мира. Чувственный опыт не есть пассивная регистрация объектов мира нашим сознанием, он, по П., является ‘переживанием, живым существом в своем опыте различных аспектов мира’. П. предлагает поставить мысленный эксперимент: злодей-ученый с помощью суперкомпьютера подает на нервные окончания отделенного от тела человека мозга всевозможные сигналы, создающие у того /мозга — А.Г./ полную иллюзию реальности. Как возможно, — спрашивает П., — доподлинно определить, не являемся ли мы все ‘мозгами в чане’. Или, с другой стороны, если мы — мозги в чане, способны ли мы сказать или попросту подумать о себе как о мозгах в чане. Очевидно, по П., что возможная истинность этой ситуации делает ее ложной. Согласно П., отношение слов к реальности неоднозначно. Мозг без носителя способен использовать общие с людьми слова, но не может адресовать их к тем же вещам, что и мы. П. утверждает: ‘Если возможный мир действительно реален, а мы не мозги в чане, то, говоря о ситуации вивисекции мозгов, мы имеем в виду образ ‘мозги в чане’ или нечто подобное (при условии осмысленности). Часть гипотезы о нас как о мозгах в чане предполагает в нас нормальных людей (с другой стороны, быть реально в чане с мозгами не может быть частью галлюцинации). Иначе, если мы и в самом деле суть мозги в чане, то высказывание ‘мы — мозги в чане’ будет ложным. Поэтому подобное предположение не может не быть ложным’. По мысли П., данная ошибка кроется в самой теории референтов, согласно которой ‘лишь некоторые мысленные репрезентации необходимым образом соотносятся с отдельными внешними вещами или типами вещей’. П. является одним из авторов ‘новой теории референции’, противостоящей двухкомпонентной трактовке значения (референт — экстенсионал, смысл — интенсионал). В границах данной теории принято полагать, что референция важнейших категорий языковых выражений не определяется и не обеспечивается систематически смыслом как таковым. По мысли собственно П., значение термина несводимо к его экстенсионалу: первое для П. суть ‘вектор’, образованный несколькими компонентами, отражающими различные аспекты использования указанного термина (описание стереотипа, синтаксические и семантические маркеры и т.п.). Смысл термина не принадлежит отдельному человеку, он относится к сообществу тех, кто владеет данным языком. Общее, присущее всем правильным употреблениям, конституирует относительно стабильное ‘ядро’ значения, выступающее ‘центром конвергенции’ для всех исторически изменчивых значений данного термина. Таковая инвариантность фундирует преемственность и сопоставимость в процессах эволюции научной терминологии. Как полагает П., ‘как хорошо понимал Кант, то, что универсум физиков не учитывает, не включает, пропускает, — это и есть та самая действительная вещь, которая устраивает так, что универсум становится возможным для нас, или создает то, что делает для нас возможным построить этот универсум из наших ‘чувственных побуждений (стимуляций)’ — интенциональной, оценивающей, соотносящей работы ‘синтеза’. Я полагаю, таким образом, что без оценок мы не можем располагать миром — мы попросту не имеем его’. История философии. 2008. Категория: Словари и энциклопедии » Философия » История философии Другие новости по теме: --- Код для вставки на сайт или в блог: Код для вставки в форум (BBCode): Прямая ссылка на эту публикацию:
|
|